Кто я?

Петр Санников

Кто я?

Глава 1.

Маленький мальчик.

Родился я в 55-м году двадцатого века. Закончились, остались в прошлом тяготы военного времени. Ушел из жизни великий «вождь всех народов» и великий диктатор. Страна восстанавливалась, отстраивалась, отдыхала, набиралась новых сил. (Для новых потрясений и войн.) Отходили душой, измученные годами лихолетья, люди. Налаживалась мирная, спокойная, сытая жизнь. Россия в очередной раз возрождалась, как птица феникс из пепла.

— Лишь бы не было войны!

— Не дай Бог.

Ослепительный, солнечный день ранней зимы. Солнце искрится в каждой снежинке. Тихо, полное безветрие, синее пресинее небо. Белые столбы дымов из печных труб. Маленький, худенький мальчик, одетый по — зимнему тепло, новенькими пимиками разбрасывает в стороны свежевыпавший снежок. Как ни странно, мальчик этот я. — Побегайте по огороду, вот ножками побороздите снег

говорит папка; ему надо управляться по хозяйству, а мы мешаем, путаемся под ногами; вот и придумал нам занятие. Нам — это мне и другу, Юрке Ивакову. Юрка старше меня на год, потому ему не интересно; пробежал маленько и остановился. Я же нарезал полный круг вдоль забора (серые осиновые жерди в пять рядов). Небольшой морозец я не чувствую совсем, мне, заботливо укутанному мамой, жарко. Какой пушистый, белый снег, как легко он уходит в стороны, будто плывет. За мной протянулись две кривые полоски следов. Это первый снег, выпавший в том году, и первый снег, который запомнил я в этой жизни. Навсегда в памяти тот давнишний снег, те следы, и те дни- счастливые дни детства.

Папка взял небольшую доску, крепко захлестнул на ее концах веревку, подвесил не хитрый снаряд под здиром (навес); наваливаясь всем телом проверил прочность; ну, вот и все — качель готова. По малости лет мы не можем взгромоздиться на нее самостоятельно, поэтому он поднимает нас осторожно и усаживает друг против друга, раскачивает не сильно.

— Крепче держитесь за веревки, не упадите, Боже упаси.

Держимся- веревки холодные, боязно и интересно! Захватывает дух когда «качель», достигнув верха, в очередной раз проваливается вниз.

Долгий зимний вечер. Свет у нас в селе отключают часов в 8 или 9 вечера. Голая лампочка, висящая на электрическом шнуре над столом, медленно гаснет. На середину стола, на красивую, цветастую клеенку ставится керосиновая лампа. Папка светит спичками, а мама поправляет фитиль, зажигает. Устанавливается пузатое стекло, специальным колесиком регулируется длина фитиля так, что бы лампа давала как можно больше света и в то же время не коптила. На потолке появилось яркое ажурное пятно, на стенах свет и тени, в углах комнаты таится сумрак. Отец говорит о каком — то загадочном дизелисте, у которого закончилась смена и он, заглушив электростанцию, пошел домой.

Красные полосы от топившейся грубки трепещут на полу — пришло время сказки.

Днем, как известно, сказки сказывать нельзя, а то сорока на хвосте унесет и забудешь. Поэтому днем упросить отца рассказать сказку не возможно, и все таки вредная птица эта много уперла их на своем длинном, иссиня- черном хвосте.

— Как я маленький любил сказки, готов был слушать до утра. — говорит отец — А потом понял что ни чего этого на самом деле не было, и перестал любить.

Вечером он тоже не сидит без дела — то надо подшить пимы, у которых подошва стала тонка как блин. Это надо наготовить дратвы, натереть ее гудроном и хозяйственным мылом, что бы стала крепкой и скользкой; вырезать из старого валенка заготовки подошв; а тогда уж садиться и подшивать, с помощью самодельного крючка с деревянной ручкой.

То обдирает ондатру, попавшуюся сдуру в мордушку, натягивает на пяльцы шкурку. А то и, пользуясь тем, что зимой все равно много свободного времени, затеет вязать новую морду. Занесет в дом пук таловых прутьев, разложится у печки, на полу и спокойно работает.

Снасть эта используется для зимней рыбалки, и делается из тонких и гибких таловых прутьев. Глупая рыба, попав в мордушку через широкий вход, тычется носом в прутья, ходит по кругу, не находя выхода.

Вязание мордушки — процесс длительный, не на один зимний вечер. Из открытой дверцы печки пышет жар; на полу кавардак — начатая морда, тальник, отожженая проволока, щипцы, ножи. За окнами, задернутыми простыми белыми занавесками, черная, непроглядная, зимняя ночь; морозец знатный, на стекле ледяные узоры, а в доме тепло, уютно. Прикладываю палец, протаивает дырка в холодных, белых листьях и цветах на стекле. Глядеть в черноту ночи немного страшновато.

— Ну, дак вот. Жил был Борушка. Поехал раз Борушка лисищьи ямы смотреть. Приехал, глядит, а в яму попался один только заяц. Не стал ево Борушка доставать, повернул коня и поехал обратно. От, на другой день опять собрался лисищьи ямы смотреть … — Неторопливо завязывается сюжет очередной сказки; скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. А руки отца тем временем, так же неторопливо, делают свое дело Это руки труженика- морщинистые, с сильными пальцами, с затвердевшими навечно мозолями. Вот он острым ножом срезает концы тальника ровно до середины, до коричневой сердцевины. Открывает дверцу печурки и нагревает эти срезанные концы, чтобы стали мягкими, не ломались при сгибании. Неторопливо, но споро накладывает прутья на рамку и плотно обгибает. Вот прутья, плотно установленные по всем четырем сторонам рамки перевязывает мягкой, предварительно отожженной, проволокой. Работа так же требующая аккуратности и сноровки. Теперь следует вырезать талины через одну и делать следующую перевязь. Постепенно вырисовывается конус детыша.

Сказка про Борушку.

За несколько дней в яму попались заяц, лиса, волк и медведь. Безалаберный «охотник» не только не извлек на свет божий ни которого из зверей, но и совсем перестал ездить к той яме. Просидев в заточении несколько дней, звери проголодались. Тогда лиса предложила петь песни такого содержания. — Я Лиса Лисовна, ты медведь Михайло, ты волк Волчало, ты заяц Зайчало тебя есть сначала. Спели они песню, напали на зайца и съели его. На следующий день та же участь постигла волка. Остались в яме лиса с медведем. Лиса несколько кусочков мяса от волка спрятала под себя, вытаскивает потихоньку и ест. Медведь спрашивает- Лиса ты что это там ешь? — Кишки из себя достаю да и ем- Да разве так можно? — А ты попробуй. — Медведь выдрал своей лапищей свои кишки и исдох. Ну, лисе медвежатины хватило до весны. Вместо воды снег ела.

Весной прилетели дрозды и на краю ямы свили гнездо. Вскоре у них вылупились птенцы. Лиса и говорит дрозду

— Дрозд, а дрозд, а я твоих детей съем.

— Не ешь.

— А вытащи меня из ямы, тогда не буду.

— Да как же я тебя вытащу? Ты такая большая, а я такой маленький!

— А натаскайте с дроздихой полную яму всяких веточек, листиков, я и вылезу. — Вот стали дрозды таскать в яму все что можно. Таскали, таскали наконец лиса смогла выбраться на свет божий. Вылезла и говорит

— Дрозд, а дрозд, а я твоих детей съем.

— Нет бы сказать спасибо- заметила мама.

— Ну, да- соглашается отец, усмехается и продолжает.

— Да, ты что? Я тебя из ямы освободил, а ты опять за свое?!

— А накорми меня.

— Да, как же я тебя накормлю?!

— А вон гляди бабы идут, несут своим мужикам обед в поле. Полети, притворись будто у тебя крылышко сломано.

Делать нечего, полетел дрозд на дорогу сел и стал бегать по земле притворно махать крыльями будто взлететь не может. Бабы побросали свои узелки, корзинки с едой, давай ловить дрозда. Бегали, бегали- не поймали. А лиса тем временем всю еду у них съела. Пришла к гнезду дроздов сытая, довольная. Да и говорит

— Дрозд, а дрозд, а я твоих детей съем.

— Как съешь? Я же тебя накормил!

— А напои меня.

— Да как же я тебя напою?!

— А, вон едет мужик, везет бочку с пивом. Полети сядь ему на бочку.

Делать нечего, полетел дрозд. Вот сел на бочку с пивом и сидит. Мужик видит такую наглость. думает

— Чем бы тебя лупануть?

а в ногах у него топор лежал. Вот взял мужик топор тихонько, да как ахнет по дрозду. Только дрозд то улетел, а бочка раскололась и пиво выбежало на дорогу. Мужик поматерился с досады, да и поехал себе дальше. А лиса налакалась пива из лужи, пьяна стала. Приходит к дроздам и говорит, еле языком ворочая

— Дрозд, а Дрозд, а я твоих детей съем.

— Как съешь?! Я тебя из ямы вытащил, накормил, напоил, а ты опять моих детей съешь?!

— А рассмеши меня.

— Да как же я тебя рассмешу — то?!

— А вон видишь два мужика едут? Ты старому на лысину сядь.

Делать нечего, полетел дрозд да и сел мужику на лысину. Молодой увидал, схватил цеп, да как треснет им по голове старого. Дрозд то улетел, а старик упал замертво. Молодой мужик заплакал. А лиса захохотала. Тут и сказке конец. А кто слушал — молодец.

— Вот ведь зараза какая эта лиса.

подытожила мама. Отец усмехается

— Да, это же сказка. Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок.

Много игрушек мне не покупают, стоят они не дорого, да родители не богачи, ну, и баловать парня лишний раз не к чему. Однако своим чередом появились юла, ванька — встанька, машинки. Позже санки, лыжи, коньки, велосипед и пр. В общем, все необходимое появлялось в свой срок.

Юла у меня жила- была не долго, один только день, не полный. Помню будто это было вчера. Летнее солнце лежит светлыми, горячими пятнами на крашеных досках пола. Я стою посреди комнаты и не понимаю как это получилось, как эта сверкающая красавица выскользнула у меня из рук. Все! Больше она уже не будет плавно кружиться под чистую, звонкую мелодию, исходившую из ее нутра. Она помялась с одного бока и внутри ее вместо музыки тарахтят какие- то железки.

— Петя, да зачем же ты ее разбил-то?! Такая красивая была юла.

Я молчу, не зная что сказать. Мама же думает, что я грохнул ее об пол специально.

Я не знаю еще как правильно вести себя в этом мире. Однажды мама повела меня в Раймаг(районный магазин) покупать новые сандалики. Путь для меня не близкий около километра. Жарко, пыльная улица.

— Почему раймаг? Что там рай?

спрашиваю. Мама смеется

— Рай.

Примеряем две или три пары. Мама заботливо спрашивает

— Не жмут ли, не велики?

— Нет, все хорошо

— Ну, в них и пойдешь домой.

На обратном пути, на полдороге, выясняется, что сандалеты малы, и идти в них дальше я просто не в силах. Хорошо еще, что старые сандалики бережливая моя мама не выбросила. Еще лучше, что продавщица, поморщившись, приняла назад новые, в которых я уже походил же по нашей пылюке. Почему я не сказал во время примерки, что обувка тесна, не знаю. Однако маме и продавщице ответил

— Потому что они красивые.

То есть придумал приемлемую для всех версию.

Ещё один мой друг детства Вовка Когтев рос безотцовщиной, с одной мамой. Вовка толстяк, хулиган, склонный к нарушению любых границ и правил, не боялся ни кого и ни чего. Пропал бы парень, с такими — то задатками, если бы не благотворное влияние нашего патцанского коллектива.

Вовка старше меня на два года, но разница в возрасте не мешает нам быть друзьями. Совсем маленьким мальчиком я повсюду таскался за старшим товарищем. Ранняя весна, лужи, грязь, в тени заборов серые сугробы- остатки снега. А на солнечной стороне уже пробивается зеленая травка. Пасмурно, пронзительный сырой ветер. Вовка подвел меня к луже с талой водицей.

— Петь-а, постой вот здесь.

(некоторые звуки он не выговаривал.) Я, простая, бесхитростная душа, послушно встал на указанное место. Вова взял в руки лопату и со всей дури лупанул по луже так, что ледяная вода окатила меня с головы до пят. Мокрый и грязный, с ревом являюсь домой. Мама, всплеснув руками, переодевает меня в сухое, развешивает одежку сушиться над печкой, подтирает пол; а сама без устали ругает Вовку.

— Не связывайся ты с етим фулиганом. Играй вон лучше с Юриком. Какой аккуратный, мальчик- всегда чистый. Лина только позовет — Юра, иди домой. — и он сразу бросает все игры и бежит домой. А вас не докричишься. Щас да щас, а русский час шестьдесят минут.

Нас это меня и племянников-Сережку и Вовку. Сережка одного со мной возраста, а Вовка и вовсе на пять лет меня старше. Такие вот дела. Я последышек, послевоенный, а сестры мои родились до войны, и щедро наградили родителей внуками. У Нины четверо- две девки и два парня, да у Зины два орла. Эти иногда подолгу жили у нас, пока сестра не получила в городе квартиру от завода. Вот их и имела ввиду мама.

Переодетый в сухое, я успокоился, согрелся. На улице, за окном какой- то шум. Ну конечно, кричит эта бестия с заячьей губой. — Петь-а пошли иг-ать! — Мама не успевает погрозить ему в окно, а я, одеваясь на ходу, уже лечу на улицу. Обещаю не слушать Вовку, не лезть в лужи., не мочить ножки; но это уже за дверью. Через непродолжительное время, опять с ревом, буду стоять на пороге родного дома — штанина порвана, коленка в крови.

Мы потихоньку подрастаем. Круг нашего мира расширяется и углубляется.

Долгий жаркий день. Солнышко палит с безоблачного выгоревшего неба. Мы с патцанами возим песочек на наших игрушечных машинках.

— Пропусти меня, я груженый!

— Нету таких правил

сказал Юрка.

— Петька, не спорь- у него отец шофер, он знает.

Однако спорим не долго. Жарко. Игра надоела.

— Пошли лучше за ого-оды

предложил Когтя.

— Пошли.

За огородами, на берегу речки Ольгушки, Лягушки на нашем языке, вырезаем старой мятой штыковой лопатой кирпичи из дерна. Выкладываем контуры «машин», седушки. Палочки разной длины, воткнутые в землю, символизируют рычаги. Работа кипит, лопата одна — нарасхват. Влажная земля, покрытая гусиной травкой и меленькими желтыми цветочками куриной слепоты. В траве путаются пчелы, бегают какие-то жучки. В земле под слоем корней попадаются дождевые черви. Они нам не нужны- мы пока еще не интересуемся рыбалкой.

Вот построена одна «машина», другая, третья… Мы садимся в «кабины», дергаем за рычаги, гудим, изображая звук моторов. Все, надоело, стало не интересно..

— Пошли домой

— Пошли

Руки наши испачканы грязью. Где бы это подойти поближе к воде, чтобы не провалиться в сыром прибрежном песке, и не замарать еще и ноги. Вот здесь посуше, вроде. Пока мою руки, быстренько, абы-абы, ноги в сандалях постепенно погружаются в мокрый песок. Поскорее выбегаю на травянистый берег.

— А почему эти желтенькие цветочки называются куриная слепота?

— Х… их знает. Наверно куры от них слепнут.

— Неа. Это потому что куры их ни когда не видели.

— А чё?

— Дак они же дома сидят, а цветочки тут растут.

Хохочем. Подаемся к дому.