Когда время штормит (СИ)

— Что же, ему больше шестидесяти лет, что ли? — удивился Давыдов.

— Ну да, так получается, — кивнул Самойлов. И добавил:

— Очень старый корабль. Не понимаю, почему его не списали до сих пор? Да и флаг на нем не Андреевский, а старый советский.

— Так какие этому могут быть объяснения? — спросил Давыдов.

— Не знаю. Может, праздник какой-нибудь на борту в память погибших в войне с немцами, или в войне с японцами. Вот они флаг этот и подняли, как символ, — предположил капитан яхты.

— В любом случае, корабль точно не американский, а наш, значит, нам повезло. Эти моряки нам точно помогут дойти до Владивостока, — констатировал безопасник.

Глава 6

Дима Ефремов был поздним ребенком. Родился он в тот год, когда в Германии пришел к власти Гитлер, подготовив уже тогда, фактом своего появления на вершине власти одного из сильнейших государств мира, грядущие бедствия для всего человечества. Но, даже когда началась Вторая мировая война, маленького Диму это не пугало, по той причине, что, будучи несмышленым дошкольником, он еще ничего толком не осознавал. В сорок первом, когда немцы вторглись в СССР, он только перешел во второй класс. И ему повезло не увидеть ужасы блокады родного города, потому что эвакуировали их семью еще до того, как блокадное кольцо замкнулось вокруг Ленинграда.

Отец, как ценный специалист, инженер номерного оружейного предприятия, на фронт не ушел, а всю войну занимался налаживанием эвакуированных производств на Урале. Мать же работала терапевтом в поликлинике и, по причине слабого зрения и уже не слишком молодого возраста, никто ее не мобилизовал и не заставлял переводиться в госпитали переднего края. Так они и пересидели всю войну в маленьком уральском городке, где Дима окончил несколько классов средней школы. А доучивался он уже дома, в Ленинграде, куда семья благополучно вернулась после войны, застав любимый город в разрухе.

Именно после войны, вернувшись в Ленинград, Дима и начал мечтать о море, глядя на корабли в Финском заливе. Он хорошо учился, и ему повезло поступить в Военно-медицинскую академию имени Кирова, которую успешно закончил год назад, получив погоны лейтенанта медицинской службы и распределение на Тихоокеанский флот, став судовым врачом на новом эсминце «Вызывающий». Флотские называли таких, как он, с уважением, морскими докторами. Вот только служба эта оказалась совсем непростой.

Романтики дальних странствий по морям и океанам, к которой Дмитрий Ефремов так стремился, было мало. Дни проходили больше в корабельных коридорах, чем на открытых палубах, на которых, по уставу службы, судовому врачу делать нечего. Наоборот, во время боя ему предписывалось находиться в утробе боевого корабля, чтобы спасать раненых в корабельном лазарете, оперируя на потоке, несмотря на любые неблагоприятные факторы, вроде повышенной вибрации корпуса, качки, крена или попадания вражеских снарядов. Но, к счастью для Дмитрия, хотя международная обстановка и оставалась напряженной, никаких морских сражений пока не происходило, а эсминец выходил лишь в учебные походы.

И Ефремов занимался больше всякой рутиной, вроде взятия проб питьевой воды из цистерн и еды из камбуза на наличие кишечной палочки, или же плановыми прививками экипажу, которые предписывало делать начальство, выдавая на корабль препараты для вакцинирования то от одного, то от другого заболевания и требуя отчета. Несмотря на постоянную сырость и злые ветра, моряки, на удивление, серьезно болели редко. И Дмитрий все больше скучал, потому что те приключения, о которых он мечтал с юности, в его жизни пока никак не наступали. Интересных походов с заходами в иностранные порты не намечалось. А корабельные офицеры общались с ним мало, перекидываясь разве что парой фраз в офицерской кают-компании во время совместного приема пищи. Возможно, они опасались слишком уж большой эрудиции молодого доктора, на фоне которой многие просто чувствовали себя дураками. А, может быть, их коробило, что сует он свой нос, куда не следует, борясь за чистоту и гигиену, и делая замечания, например, насчет обязательного мытья рук перед едой.

Наверное, потому, ощущая вакуум одиночества, Ефремов и решил сдружиться с особистом, который, в отличие от остальных, охотно шел на контакт с молодым врачом, хотя и был значительно старше. Началось с того, что Яков Ефимович Соловьев стал захаживать в лазарет, жалуясь на головную боль. Потом он беспокоился, не повысилось ли артериальное давление. Потом просил проверить кровь на сахар, мотивируя тем, что его бабушка рано умерла от диабета. Вот только выяснилось, что ничего страшного со здоровьем Соловьева не происходит. Но, пока продолжалось обследование, слово за слово, они начали делиться друг с другом мыслями о корабельном быте и об отдельных колоритных личностях, сплетничали о сослуживцах и обсуждали даже те или иные новости, которые приносил Яков, постоянно ошивающийся при корабельном начальстве.

А потом они стали и выпивать совместно. Ведь медицинский спирт у доктора всегда имелся в достатке. Тут Ефимов допустил ошибку. Выпив однажды больше, чем следовало бы, он захотел прочитать свои студенческие стихи, да рассказать пару анекдотов хорошему человеку, чтобы повеселить его. И попался. Особист сразу же проявил свое истинное лицо, заставив подписать бумагу о сотрудничестве с органами госбезопасности.

С этого момента Ефимов был вынужден сделаться осведомителем и «стучать» на своих товарищей по корабельному экипажу, провоцируя их разговорами на политические темы, что заставлял его делать Соловьев. И вот теперь особист приказывал ему разведывать обстановку на яхте эмигрантов, которая потеряла ход в шторм и просила о помощи. Задание Дмитрию не особенно нравилось. Но, делать нечего, пришлось собирать свой медицинский саквояж и отправляться в опасный путь на катере через бурлящую штормовую воду.

— Вот, ты же так хотел приключений, а я тебе сейчас самое настоящее приключение предлагаю. И, если успешно пройдешь это испытание, то могу порекомендовать тебя потом в агенты КГБ. Характеристику положительную напишу. Пройдешь спецкурсы и станешь разведчиком под прикрытием какой-нибудь гуманитарной миссии ООН по здравоохранению или нашего какого-нибудь медицинского представительства в одной из стран. Или же в институт какой-нибудь престижный научно-исследовательский тебя внедрят, чтобы следил там изнутри за обстановкой. Да перед тобой сумасшедшие перспективы откроются! — уговаривал его особист, предварительно тщательно проинструктировав, что и как требуется выяснить на чужом судне.

* * *

Стоя на корме «Богини», помощник капитана Тимур Рашидов смотрел, как со стороны эсминца заходит по дуге неуклюжий катер, переваливающийся на высоких волнах, которые временами захлестывали его целиком, хотя шторм уже и пошел на убыль. Прошло не так и мало времени с тех пор, как он начался, а на яхте так и не удалось запустить двигатели. Обе турбины не подавали признаков жизни. Электроника, свихнувшись, наглухо застопорила их. А запасной дизель тоже никак не желал работать, его блок управления, напичканный электроникой, похоже, сломался напрочь. А без него надо было долго и трудно возиться с непонятным результатом, чтобы попробовать разобраться, как всю эту электронику обойти и запустить движок напрямую. С запасными дизельными генераторами с навороченной электроникой была сходная проблема. А в бортовых компьютерах, похоже, перегрелись и сгорели процессоры.

Оба судовых электрика, Вадим Ростоцкий и Николай Ферзев, каждый из которых имел еще и квалификации ай-ти специалистов и электронщиков, конечно, работали все это время. И машинная команда яхты, как могла, помогала им, пыталась делать все, что можно. Вот только, когда же будет хоть какой-то результат, никто пока сказать точно не мог. А специалисты сходились в том, что всему виной было это непонятное явление, сходное по виду с северным сиянием, которое или создало какое-то очень сильное поле, или само являлось его следствием, что пагубно подействовало на все электронные компоненты. Впрочем, постепенно это необычное свечение, вроде бы, начинало бледнеть.

Сам Тимур в этот момент, наблюдая, что на старом эсминце электричество есть, предполагал, что всему виной, похоже, слишком тонкая современная электроника, сделанная по нанотехнологиям, в то время, как на корабле старой советской постройки все электрические приборы довольно примитивные, а электроника там и вовсе сделана, скорее всего, на лампах. Как бы там ни было, а катер с эсминца неумолимо приближался. И Тимур вместе с двумя матросами готовился принимать аварийную партию. Правда, Рашидов настраивался на скептицизм. Ведь если уж такие продвинутые спецы, как Ростоцкий и Ферзев, не смогли ничего исправить, то уж военные морячки с устаревшего эсминца, который по возрасту уже давно пора списать на металлолом, тем более, вряд ли что-нибудь сумеют сделать для восстановления работоспособности силовой установки яхты.

* * *

Доктор Ефремов не стал спускаться внутрь катера, где громко стучали дизеля. Положение офицера позволяло ему стоять в рубке, держась за поручни, рядом с лейтенантом Витей Смирновым, которому поручили обязанности командира аварийной партии. Но, катерный штурвал крутил все-таки не он сам, а рулевой матрос Никита Прохоров, который и на эсминце служил в должности рулевого, будучи уже достаточно опытным в своем деле. Вот только, несмотря на умелое маневрирование, волны временами все-таки захлестывали весь катер от носа и до кормы. И лишь то, что все люки тщательно задраили заранее, спасало от проникновения большого количества воды внутрь суденышка. Глядя вокруг сквозь остекление катерной рубки, Ефремов любовался сквозь брызги природным явлением, не переставая поражаться могуществу и гармоничному величию природы, которая позволила им всем увидеть такую красоту, очутившись прямо в центре самого настоящего полярного сияния, которое, впрочем, почему-то на этот раз сместилось очень далеко к югу и опустилось с неба к самой воде.

Подойти к широкой корме «Богини», опущенной над водой достаточно низко, по-видимому ради удобства для купания отдыхающих, о чем свидетельствовали два хромированных трапа на транце, уходящих прямо в воду, казалось единственным безопасным решением. Ведь с борта катера, притягивая его канатами, можно было запрыгивать прямиком на корму яхты. Три человека, одетые в черные гидрокостюмы и в оранжевых спасательных жилетах, уже встречали их там, вполне грамотно подавая концы на катер. Эсминец в этот момент тоже подошел еще ближе к яхте на малом ходу таким образом, чтобы прикрыть своим корпусом корму «Богини» от волн во время высадки на нее людей.

Предусмотрительный старший боцман Семичастный прежде, чем спустить катер с эсминца, приказал еще и обвесить его по бортам покрышками от грузовиков, которые у запасливого Андрея Васильевича хранились в каком-то из отсеков ради подобного случая. И это очень помогло смягчить удар, когда катер подошел к транцу яхты носом. Матросы перебросили концы и подтягивали суденышко, а двигатели катера работали, упирая его нос прямо в яхту. В этот момент и произошла высадка аварийной партии.

Восемь человек быстро один за другим перепрыгнули с бака катера на корму «Богини». А на борту катера остались рулевой и моторист. И они не собирались швартоваться, чтобы не подвергать риску ударов о борта яхты свою посудину. Впрочем, так и было условлено. Выполняя приказ командира аварийной партии, рулевой Никита Прохоров и моторист Тарас Приходько просто отвели катер на безопасное расстояние, но совсем недалеко, готовые всегда подойти обратно, если будет нужно. Запас топлива на борту позволял катеру болтаться на воде с включенными дизелями много часов между яхтой и эсминцем в постоянной готовности для выполнения поручений.

Очутившись на борту «Богини», доктор осмотрелся. И тут его ждал первый сюрприз. Корма судна напоминала площадку для взлета и посадки вертолета с соответствующей концентрической разметкой, похожей на цветную мишень, хорошо заметную сверху. Правда, не слишком обширные размеры позволили бы взлетать и садиться здесь только достаточно небольшому летательному аппарату. А дальше, со стороны надстройки, занимающей весь центр корабля уступами палуб, виднелось посередине нечто вроде ворот, за которыми вполне мог таиться ангар. Впрочем, пока это так и осталось невыясненным, потому что один из тех, кто встречал их, высокий парень атлетического телосложения, на чистом русском языке пригласил их за собой внутрь корабля, открыв застекленную дверь в коридор по правому борту. Его спортивная фигура сразу бросилась в глаза, едва он снял спасательный жилет, потому что гидрокостюм сидел на нем плотно, обтягивая все тело до подбородка и охватывая даже голову капюшоном, оставляющим открытым только лицо.

Интерьер выглядел крайне необычно. Повсюду виднелись скругленные формы, полированные панели из красного дерева на потолке и понизу, позолоченные пилоны, бежевые кожаные мягкие диваны, рядом с которыми находились овальные столы из толстого стекла, расставленные под большими окнами, образующими панорамное остекление этого плавучего ресторана. А именно на какой-то роскошный ресторан это все больше всего и походило. Конечно, было понятно, что команда перед штормом убрала все мелкие предметы, вроде посуды, скатертей, солонок и салфеток. Но, в том, что помещение предназначено для еды, отдыха и увеселения, сомнений не оставляла еще и небольшая сцена, находящаяся в дальнем конце от входа с кормы. Доктор обратил внимание и на то, что наверху под потолком в нескольких местах висели какие-то немаленькие черные плоские экраны непонятного назначения.

Тот, самый высокий парень, который встретил их, внезапно остановился и обернулся, сказав:

— Давайте познакомимся. Я Тимур Рашидов, помощник капитана, а моих матросов зовут Толик и Саша.

Командир аварийной партии представился:

— Лейтенант Виктор Смирнов, инженер-механик.

А потом он представил и всех остальных, прибывших на яхту, не забыв, конечно, и доктора. В конце добавил:

— Я взял с собой опытных ребят. И мы постараемся помочь вам запустить двигатели. В крайнем случае, возьмем на буксир.

— А радио у вас работает? — поинтересовался Тимур.

Смирнов ответил:

— Сейчас нет. Но, наш главный радист считает, что это из-за полярного сияния. Потому надеемся, как только природное явление прекратится, так и связь появится.

— А я не стал бы называть это аномальное свечение полярным сиянием. Хотя бы потому, что отсюда до полярных широт очень далеко, — заметил Рашидов. И добавил:

— Но, я тоже думаю, что авария с электроснабжением на нашей яхте вызвана той же самой причиной, связанной с этим явлением.

* * *

Вопли, донесшиеся из каюты самого главного пассажира, заставили Настю Белецкую действовать. Быстро преодолев качающийся коридор, она схватилась за позолоченную ручку торцевой двери и, недолго думая, попыталась по привычке открыть электронный замок своей карточкой доступа, совершенно забыв в этот момент, что электричество отсутствовало, да и доступа в хозяйскую каюту не было ни у кого из обслуживающего персонала. А Борис Дворжецкий, между тем, внутри каюты орал так, словно уже почти убился. Но, запершись в каюте, открыть дверь изнутри мог только он сам. А он не открывал, продолжая вопить и не реагируя на стук. И Настя приняла решение немедленно доложить капитану. Поднявшись в рубку, девушка застала там Самойлова вместе с Давыдовым, которые занимались тем, что посылали при помощи фонарика световые сигналы на другой корабль, встреченный в океане, и рассуждали о его технических характеристиках.

Едва услышав, что случилась какая-то беда с боссом, безопасник выскочил из рубки и бросился следом за Настей к каюте Дворжецкого, по дороге приговаривая:

— Он же, как ребенок! На пять минут оставить без присмотра нельзя!

Выхватив из кармана запасной ключ, не от электронного, а от простого английского замка, дублирующего электронный, он распахнул дверь и сразу же увидел Дворжецкого, лежащего на полу каюты в луже крови.

— Врача сюда! Скорее! И кого-то из барменов позови, — прокричал он Насте в самое ухо. Впрочем, шум шторма скрадывал звуки. А девушка поскользнулась при ударе очередной волны в корпус яхты, прильнув к Геннадию всем телом, отчего он инстинктивно обнял ее, чтобы просто удержать от падения. Впрочем, это была маленькая женская уловка. Оказавшись рядом с Давыдовым в пустом коридоре, где сейчас не работали никакие видеокамеры, Насте внезапно очень захотелось наставить рога толстухе Наташе, соблазнив ее мужа.

Глава 7

Почувствовав тепло от нежного тела девушки, Геннадий Давыдов инстинктивно прижал ее к себе несколько сильнее, чем следовало бы для того, чтобы просто исключить падение Насти. И тут внезапно ее губы оказались прямо напротив его губ. Стюардесса часто задышала, то ли от стресса, то ли от возбуждения. Но, понять это до конца Давыдову пока не удалось, потому что в тот самый момент Дворжецкий заголосил пуще прежнего.

— Ааааа! Мать моя женщина! Как больно! Помогите кто-нибудь, чтоб вас всех! — орал Борис благим матом.

И Давыдов решительно отстранил от себя Анастасию, немедленно кинувшись к своему боссу.

Стюардесса же поднялась в верхний салон-бар по трапу, который находился прямо рядом с каютой Дворжецкого, позвав оттуда на помощь бармена Петю, а потом побежала звать судового врача Валентина Андреевича Квасницкого, который занимал самую маленькую из кают верхней пассажирской палубы, находящуюся ближе всего к корме. Квасницкий был не просто врачом, формально числящимся членом экипажа, а целым доктором наук и профессором, светилом кардиологии и другом самого Дворжецкого-старшего, которого этот доктор уже однажды спасал от инфаркта. И благодарный пациент определил его в качестве личного врача к себе на «Богиню», предоставив гостевую каюту.

Квасницкий с удовольствием согласился на такую должность, потому что уже все равно собирался уходить на пенсию со своей профессорской кафедры. А на комфортабельной яхте можно было отлично провести время, попутешествовав за чужой счет перед тем, как уйти на заслуженный отдых уже навсегда. И не только бесплатно можно было посмотреть просторы и курорты, а еще и с материальной пользой. Ведь на личный счет привилегированного судового врача, который делил палубу не с остальными членами экипажа, а с гостями владельца яхты, каждый месяц перечислялись неплохие суммы. Кардиолог предпенсионного возраста был одиноким вдовцом, готовым пожить на яхте не один год. Вот только, как выяснилось, в его помощи на судне нуждались довольно редко. Молодые люди из экипажа почти никогда не болели. А большинство сбоев, происходящих со здоровьем пассажиров, возникали на почве неумеренного употребления алкоголя или даже наркотиков.

Весь алкоголь в верхнем салоне-баре для тех, кто жил под ним в каютах жилой палубы, предназначенной для гостей хозяина яхты, был бесплатным. А вот у простых членов экипажа за выпивку не только высчитывали деньги из жалования, но и штрафовали каждый раз за появление выпившим на службе. Вот только к Квасницкому, как к другу владельца яхты, все это не относилось. Он мог пить и есть на борту сколько хотел, не отличаясь в этом плане от других привилегированных пассажиров. Потому, наверное, доктор и пристрастился к выпивке, не зная меры.

Настя отчаянно стучала в каюту Валентина Андреевича несколько раз и звала его. Только все без толку. Она уже хотела идти за запасным ключом от каюты, но, он не понадобился. Когда стюардесса совсем отчаялась достучаться, решив напоследок, на всякий случай, дернуть дверную ручку каюты вниз посильнее, дверь неожиданно открылась. Электронный замок был обесточен. И, если не закрывать защелку изнутри, как это сделал Борис Дворжецкий, или специально не запирать дверь снаружи дополнительно на ключ, то, при отсутствии электричества, замок сам собой открывался, что и позволило Анастасии попасть в одноместную каюту врача. Вот только судовой доктор находился в состоянии глубокого сна после тяжелого опьянения. А все попытки разбудить его приводили лишь к тому, что пожилой мужчина, не желая просыпаться, что-то бормотал во сне и переворачивался на другой бок, отмахиваясь от Насти, как от назойливой мухи.

* * *

Внезапно с трапа прямо перед гостями яхты спустилась фигуристая длинноногая девица в очень короткой юбке, казавшаяся растерянной и запыхавшейся. Отчего советские моряки сразу же оцепенели, застыв на месте и уставившись на красотку.

— Что случилось, Настя? — поинтересовался у нее Тимур.

И она ответила срывающимся голосом:

— С Дворжецким беда, нужен врач, а наш Андреич пьяный в своей каюте валяется и даже встать с кровати не может!

— Вот черт! Говорил же я всем, что пьянство Андреича в трудной ситуации боком выйдет. Так и получилось! И где теперь взять врача? — воскликнул помощник капитана яхты.

— Не волнуйтесь, я врач, — встрял Ефремов. И добавил:

— Покажите мне пациента. И я постараюсь ему помочь.

Красивая стройная девушка, которую звали Настей, скользнула взглядом своих выразительных глаз с длинными ресницами по долговязой фигуре молодого мужчины в темно-синей морской робе, держащего в руке старинный угловатый коричневый саквояж, подобный которому, наверное, принадлежал еще какому-нибудь доктору Ватсону, практикующему в конце девятнадцатого века. Остановив взгляд на этом чудном антикварном аксессуаре, она проговорила:

— Тогда поднимайтесь за мной.

И Ефремов двинулся следом за красавицей, наблюдая снизу трапа прямо перед собой ее длинные гладкие ноги без единой волосинки, отчего даже покраснел. Ведь он никогда в жизни до этого таких замечательных женских ног не наблюдал, да еще и прямо перед своими глазами.

* * *

Спустившись в машинное отделение яхты, расположенное под жилой палубой экипажа, советские моряки, первым делом, поразились чистоте. И им поначалу даже показалось, что их привели не в настоящее машинное отделение, а к какому-то выставочному стенду, сделанному капиталистами исключительно ради показухи. Настолько все оборудование имело аккуратные чистые кожухи и воздуховоды, а трубопроводы были сделаны из блестящей нержавейки. Даже при свете тусклых лампочек аварийного освещения было видно, что помещения с механизмами сверкали белизной, словно больничные палаты, потому что все в машинном отделении: и кожухи машин, и переборки, и палубы, было выкрашено в белый цвет. Все здесь казалось необычным. Даже пульт управления двигательной установкой отличался непонятными блоками маленьких разноцветных кнопочек и экранчиками неизвестного назначения при полном отсутствии привычных тумблеров, ручек переключателей и стрелочных индикаторов.

В котельном отделении Тимур Рашидов показал гостям яхты четыре котла с системами предварительной подготовки воды, в турбинном располагались два турбинно-зубчатых агрегата вместе с турбогенераторами, а запасные дизеля находились в отдельном отсеке ближе к корме. Один запасной дизельный генератор стоял перед румпельным отсеком рядом с рулевыми механизмами, а второй оказался в небольшом помещении прямо под палубой бака недалеко от электрической машины брашпиля. И нигде не было видно никаких потеков ни машинного масла, ни мазута, а под ногами всюду лежали рифленые металлические листы, вымытые до блеска. Да и доступ к механизмам был сделан продуманно и отличался удобством. Повсюду на оборудовании виднелись блестящие шильдики с японскими иероглифами, прочитать которые мог лишь знаток японского языка.

— Что здесь за техника такая? Все чисто, как в аптеке. Никогда ничего подобного не видел, — бормотал моторист-сверхсрочник Рубен Айвазян, которому довелось послужить в ремонтной базе флота и поработать с разными корабельными внутренностями до того, как он попал в экипаж «Вызывающего».

Машинная команда яхты занималась тем, что сняла кожухи не с самих механических агрегатов, а лишь с мест, где к этим агрегатам подходили жгуты проводов, проходя сквозь непонятные коробки с электронными платами. При этом, двое каких-то достаточно молодых парней ковырялись с этими блоками, проверяя их методом прозвона неизвестными хитроумными приборчиками, отдаленно похожими наличием клавиатуры с буквами и цифрами на пишущие машинки, оснащенные чем-то вроде телевизионных экранов, но совершенно плоскими. И немолодой электрик с эсминца Вадим Михалевич, который тоже имел большой опыт работы и на кораблях, и на берегу, сразу обратил внимание и на эти самые устройства для тестирования, и на сами электронные платы с невероятно мелким и плотным монтажом миниатюрных радиодеталей, проговорив:

— Ничего подобного никогда не видел.

— Неудивительно, что не видели. Эта яхта построена всего два года назад на японской верфи Хикири Боззо, она в своем роде уникальная, одна такая по этому проекту, — объяснил Тимур с какой-то непонятной гордостью в голосе, как будто это он сам строил корабль вместо японцев.

А лейтенант Виктор Смирнов про себя сразу отметил, что японцы, похоже, удивительным образом продвинулись после войны в технологиях электронных компонентов, да и вообще во всем, что касается судостроения. «Настолько у японцев все аккуратно обустроено в машинном хозяйстве, что даже плохо верится, что не специальная показуха это, не декорации какие-нибудь, а настоящее оборудование. Нам до такого уровня условий труда машинных команд дальше, чем до Луны. И когда они только успели до такой степени развить технологии? Но, чем черт не шутит? Кто их знает, этих япошек? Вон какие линкоры громадные они сумели построить в войну. Один „Ямато“ чего стоил! Мы вот всем Советским Союзом не сумели построить ни один подобный корабль. Так почему бы японцам теперь для богачей яхты, вроде этой, не выпускать? Вот только доложить об этом их техническом прогрессе обязательно нужно наверх. И хорошо бы отсюда прихватить с собой какую-нибудь японскую электронную плату в качестве доказательства», — рассуждал лейтенант про себя.

В это время старший моторист Рубен Айвазян, косясь на необычные приборы и оборудование, заспорил со специалистами, ковыряющимися в электронике:

— Вот вы говорите, что положение у яхты критическое, а сами мер никаких толком и не предпринимаете, чтобы хотя бы дизель-генераторы запустить, как я посмотрю.

Ему ответил Коля Ферзев:

— Так мы уже пробовали, но, ничего не выходит. Аккумуляторные батареи стартеров внезапно разрядились, думаем, что по причине мощного электромагнитного импульса, который накрыл нас. И мы решили, что проще будет, наверное, сразу запустить хотя бы один из ходовых дизелей. Сейчас вот все ограничения, выставленные электроникой, уберем, датчики все лишние открутим и вручную попробуем запустить прокруткой коленвала.

— И чем будете прокручивать? Сжатым воздухом? — поинтересовался Айвазян.

— Нет. У японцев запуск сжатым воздухом не предусмотрен. Все только на электрике и электронике построено, — объяснил Ферзев.

Айвазян протянул:

— Да уж, япошки те еще умники. Все у них прилизано с виду, а вот простой баллон со сжатым воздухом для аварийного запуска пожалели поставить. Схалтурили, черти. Ну, тогда и пытаться не стоит сейчас ваш двигатель дизельный запускать. Вручную вал не сумеете крутануть так, чтобы завелся. Слишком тяжелый он у такого большого дизеля. Измучаетесь только. Я бы все-таки на вашем месте с запасных дизель-генераторов восстановление начинал. И сперва с самого маленького, чтобы полегче запускать было.

К удивлению Айвазяна, яхтенные специалисты не стали возражать, а прислушались к его словам, согласившись с предложением начать реанимацию силовой установки яхты поэтапно с малого. Они вместе с советскими моряками прошли к носовому дизель-генератору и внимательно осмотрели его еще раз, проверив масло, систему охлаждения и наличие топлива. Вот только электронный клапан в обесточенном положении, как оказалось, блокировал топливную подачу. В этом и была причина, почему яхтенные не смогли запустить дизельный генератор сразу при самой серьезной качке. А теперь, когда качка уже значительно уменьшилась, и этот клапан сняли, соединив схему топливного питания напрямую, все получилось. Разомкнули автомат главной цепи, удалили из системы воздух, и, раскрутив вал небольшого дизеля вручную, с помощью кривой рукоятки, запустили все-таки самый маленький резервный дизель-генератор. Электричество на борту яхты появилось, а это уже давало надежду, что и дальнейшее восстановление работоспособности силовой установки «Богини» пройдет успешно.

* * *

Неожиданным пациентом Ефремова оказался лысоватый полный мужчина небольшого роста лет сорока. Когда Дмитрий следом за Настей пришел в каюту, этого человека как раз поднимали с пола двое здоровяков. Один из них выглядел старше сорока, другой, наверное, еще не дожил до тридцати. Тот, который постарше, похоже, являлся начальником, а другой — его подчиненным, потому что беспрекословно выполнял все команды. Вдвоем они подняли полного мужчину с пола, положив его поперек огромной кровати лицом вниз.

Все ноги несчастного оказались изрезаны. Причинами многочисленных порезов стали куски стекол, разбросанные по полу каюты. Положение усугублялось тем, что пациент оказался нетрезвым. А по пьяному делу он, наступив на острые осколки и поскользнувшись, еще и упал на эти стекла всем своим весом, порезав себе ягодицы, спину, локти и даже ладони, которыми пытался не то смягчить падение, не то опереться, чтобы подняться самостоятельно.

— Ничего, голубчик, держитесь. Сейчас я осторожно извлеку осколки стекол пинцетом, обработаю ваши раны зеленкой, где надо наложу швы, сделаю вам противостолбнячный укол, и все заживет, — приговаривал Ефремов, доставая пинцетом кусочки стекол из ран при свете яркого электрического фонарика, которым подсвечивал врачу главный из здоровяков, представившийся Геннадием.

* * *

Если специалисты-электрики, мотористы, механик и даже доктор сразу нашли себе полезное применение в спасательной операции, то матросы Павел Лагутенко, Лев Глебов и Петр Миронов, которых записали в аварийную партию в качестве резерва и обладателей физической силы на случай, если придется тянуть концы при проведении буксировки, маялись бездельем. Быстро поняв, что в машинном отделении им делать нечего и воспользовавшись тем, что все остальные участники аварийной партии оказались заняты, они втроем вернулись на главную палубу «Богини», где Миронов, проходя мимо в сторону машинного, присмотрел какие-то напитки в прозрачных упаковках, стоящие возле красивой загородки прямо на палубе.

А загородка эта оказалась самой настоящей барной стойкой, сделанной из красного дерева. Да еще и была она отделана гнутыми позолоченными трубами по контуру, а в качестве украшения напротив нее, повыше полок из толстого стекла, где, по всей видимости, должны находиться бутылки, висел настоящий корабельный штурвал. Бар был закрыт, но вдоль стойки стояли шесть высоких табуретов с бежевыми мягкими круглыми сидениями на золоченых ножках и с удобными подставками для ног. И все эти табуреты были прочно прикручены к палубе. Так, что можно было и в шторм не опасаться сверзиться с них. И вот к этим высоким табуретам Петя Миронов и привел товарищей.

— Да ты, брат, глазастый. А я вот только сейчас заметил, что тут и выпивка есть у буржуев! — радостно воскликнул Лагутенко, доставая и поднимая наверх ту самую упаковку в прозрачной пленке, которая привлекла внимание Миронова.

— О, да ты погляди, тут написано по-английски: «Ром»! — воскликнул Глебов.

— Так давайте, что ли, обмоем это дело, раз мы благополучно добрались до буржуйской яхты? — предложил Миронов.

— Да, есть, что отмечать. Запросто могли бы и потонуть. Вы видели, какие были волны? Я в такие на катере никогда в жизни не ходил. Так что предложение поддерживаю, — сказал Глебов.

— А у меня поджилки аж тряслись, когда спускали нас вместе с этим катером на воду вдоль борта эсминца. Так страшно было, — признался Лагутенко.

— Ну, тогда все, распечатываем тару, раз нас хозяева сами угостить не догадываются, — проговорил Миронов, пытаясь разорвать необычную полупрозрачную упаковку, под которой красовались бутылки с золотистым ромом.

Глава 8

Капитан Френсис Дрейк вел «Золотую лань» на запад. Под его командованием находились отчаянные головорезы, готовые на смерть во славу Елизаветы Первой, королевы Англии. После успешного рейда против испанцев на Панамском перешейке, королева дала задание Дрейку попробовать организовать налет на испанские владения со стороны американского тихоокеанского побережья. Эскадра из пяти кораблей, «Пеликан», «Элизабет», «Золотая Мэри», «Бенедикт» и «Лебедь» вышла из Плимута, но поход начался неудачно. Попав в сильный шторм возле Ла-Манша, корабли вынужденно вернулись обратно. И только 13 декабря 1577 года они снова ушли в Атлантику. Выйдя победителем в стычках с мавританскими пиратами, с португальцами и испанцами, и подавив мятеж внутри собственной эскадры, Дрейк обогнул с юга Южноамериканский континент в конце августа 1578 года, успешно прорвавшись к цели.

После долгой болтанки в шторме у южной оконечности Южной Америки, они вырвались на простор. И тихоокеанское побережье обеих Америк распростерлось перед англичанами. Течение и ветер благоприятствовали им. Воспользовавшись этим обстоятельством, они решительно двинулись напролом, несмотря на то, что боевых кораблей в эскадре к этому моменту почти не осталось. Ее состав уменьшился за время похода до одного только флагмана. Тем не менее, Дрейк не собирался поддаваться унынию. Он переименовал свой флагманский галеон с названием «Пеликан» в «Золотую лань», начав решительные боевые действия.

Оставшиеся под командованием знаменитого капера английские моряки громили испанские поселения, топили галеоны, захватывали сокровища и, в конце концов, следуя на север вдоль американского берега, дошли до земли, которую Дрейк объявил Новым Альбионом, после того, как ему удалось с помощью подарков завоевать расположение местных индейцев. Захватив по пути на испанских галеонах секретные карты с обозначениями водного пути к Филиппинам, которым проходил Фернан Магеллан через Тихий океан, капитан рискнул предпринять поход от Америки дальше на запад. Было 23 июля 1579 года, когда «Золотая лань», отремонтировавшись и пополнив припасы, начала переход. И вот уже шел октябрь, а они пока еще находились где-то в середине океана, когда на востоке с марсов заметили необычное сияние. И что это такое, не знал никто из моряков.

Сам Дрейк видел в этом непонятном свечении знак не слишком хороший. Ведь никогда подобного явления ему еще не встречалось. Впрочем, океан скрывал от людей многие свои тайны. И опытный капитан-капер, которого испанцы за храбрость и дерзость прозвали Эль Драго, что означало «Дракон», прекрасно понимал это. Глядя на невиданные никогда раньше переливы света на фоне туч, которые закрыли горизонт прямо по курсу, знаменитый капер нервничал, что удача в любой момент может отвернуться от него. Ведь ждать от встречи с этими тучами, подсвеченными необычными разноцветными огнями, можно было всего, чего угодно, а от всей эскадры после тяжелого похода остался всего лишь один корабль. Хотя, стоя на мостике и внимательно разглядывая необыкновенное свечение вдали, капитан «Золотой лани» внешне сохранял полное хладнокровие, ведь на него смотрела его команда. А эти люди научились улавливать малейшую перемену в настроении капитана не хуже, чем попутный ветер.

* * *

Матросы с «Вызывающего» уже собирались начать пить ром, когда неожиданно с трапа, ведущего вниз, выскочил молодой парень, выкрикнув: