Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Мощи Распутина. Проклятие Старца - Уильям М. Валтос на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Только про убийство Бориса. Но она сказала, что Флориан после этого выглядел очень напуганным.

— Но если вы говорите, что Ульяновы и Черевенко жили здесь, как получилось, что я не слышал их фамилий?

— В этом нет ничего необычного. Их знали здесь задолго до вашего рождения, Росток — объяснил Керенский. — Около пятидесяти лет назад. Их семьи прожили здесь недолго, а из России они эмигрировали где-то, в начале тридцатых.

— Во время голода.

— У них голод, у нас Великая депрессия, — из-за слабых легких Керенский говорил, слегка присвистывая. — В те времена в шахтах еще требовались рабочие. Платили немного, но работа гарантировала, по крайней мере, стабильность и еду.

Несмотря на то, что говорить Керенскому было тяжело, годы, проведенные с кислородным баллоном, научили его находить нужный темп разговора.

— И вот заканчивается Вторая Мировая, шахты начинают закрываться, люди уезжают кто куда. В особенности, ветераны и их семьи. Ульяновы поселились в Детройте, где Флориан устроился на автомобильный завод. Черевенко уехали на Лонг-Айленд. Однако это было давно, поэтому найти Флориана и Бориса для меня оказалось делом нелегким. Я хотел позвонить им, чтобы рассказать про Ивана.

— Так они были вашими друзьями? Не только Иван — все трое?

— В школе мы постоянно общались, — начал вспоминать Керенский. — Они учились на пару классов старше меня. И все трое пошли служить на следующий же день после выпускного. Сам я поступил на службу только летом 44-го, успел пройти основную подготовку, и меня на корабле отправили в Арденны[8]. После войны мы общались еще теснее. Постоянно выпивали вместе, пока их пути не разошлись.

— В некрологе Ивана Даниловича сказано, что он был десантником, — Росток старался говорить не спеша, чтобы Керенский мог перевести дыхание.

— Не только он, все трое. Они служили в 101-й воздушно-десантной дивизии, в те дни известной как «Клекочущие Орлы», — поправив кислородную трубку, он продолжал: — Дивизия в военное время собрала больше всего наград. А эти трое ребят получили медали за особые заслуги.

— Подождите, — Росток хотел убедиться, что не ослышался: — Вы говорите, что они вместе прошли всю войну? В одной дивизии?

— «В одной дивизии», — усмехнулся Керенский. — Они служили в одном взводе. В специальном разведывательном взводе 506-го полка воздушной пехоты.

Росток сделал глоток холодной воды, раздумывая над тем, какое значение имели слова ветерана.

— Вы не находите это необычным? — спросил он. — Я хочу сказать, странно, что трое молодых людей из одного города оказываются в одном взводе.

— Ну, вербоваться они пошли все в один день, а добровольцев в те времена требовалось много. Впрочем, вынужден признать это необычным потому, что отбор десантников был особенно жестким, и проходил только один из троих желающих. Но они и были необычными людьми.

— В том же полку служили другие жители Миддл-Вэлли? — спросил Росток. — Или какого-нибудь из соседних городов?

— Да, конечно, еще тринадцать местных юношей попали в 506-й, — ответил Керенский. — Однако ни один из них не пережил войну, — он говорил уверенно, как и подобало историку. — Шестеро погибли в первую неделю боев в Нормандии, четверо были убиты в Нидерландах, двое — в Бастони[9], и один — в результате не боевого несчастного случая в Англии.

Старик вновь замолчал, но уже не затем, чтобы перевести дыхание.

— И теперь мертвы трое последних, — проговорил он. — Да упокоит Господь их души.

Керенский подрегулировал кислородный вентиль — баллон ответил слабым шипением. Забытая бутылка пива стояла на столе, а ветеран тем временем погружался в свои мысли, устремив внутренний взор к далекой точке в тысячах миль отсюда. Вспоминал ли он битвы давно прошедшей войны? Или трех недавно погибших старых бойцов?

— Роман, почему вы не раскрыли эту информацию раньше? — спросил Росток. — Почему ждали?

— Я уже говорил вам по телефону: я сам узнал обо всем только на прошлой неделе, когда, наконец, смог найти вдову Флориана. И, по правде сказать, был несколько напуган.

— Напуган? — переспросил Росток. — Чем вы были напуганы?

— Эти ребята были моими приятелями. Ивана убил тот же человек, что разобрался с Борисом и Флорианом. А значит, их убийца до сих пор где-то здесь, в Миддл-Вэлли. Откуда мне знать, что следующий не я?

Росток не смог найти слов, чтобы подбодрить старика.

— Это неправильно, — хрипло произнес Керенский. — Им было по восемьдесят лет, все старше меня. Неужели убийца не мог подождать пару лет — время само сделало бы свое дело?

Он медленно покачал головой. В какое-то мгновение Ростку показалось, что закаленный в боях ветеран сейчас расплачется.

— Это же бессмысленно, — глаза Романа сощурились, голос приобрел твердость. — Будь это неумышленное убийство, либо убийство в состоянии аффекта, либо грабеж — я бы еще понял. Но чтобы один и тот же человек выследил и разобрался со всеми троими… В это мне трудно поверить.

— Почему? — поинтересовался Росток.

Керенский угрожающе усмехнулся.

— Потому что эти ребята были не просто стариками на пенсии, — усмешка расплылась в хитрую улыбку. — Они сами были убийцами.

13

Государственный банк Миддл-Вэлли был пережитком прошлой эпохи. Он располагался в здании типа «бетонная крепость», особенно популярном среди банкиров начала XX века. Узкий дверной проем входа преграждали тяжелые стальные двери, а в окошечках касс до сих пор сохранились витиеватые чугунные решетки, некогда защищавшие кассиров от клиентов банка.

Охранник провел Николь к женщине болезненного вида с напудренным лицом, которая, вероятно, давно уже пересекла пенсионный рубеж. Даже толстый слой косметики не мог замаскировать ее впалые щеки и тем более скрыть дрожь в руках. Женщина протянула руку, приветствуя клиента; Николь пожала ее, боясь, что хрупкая кисть рассыплется, если она сдавит ее слишком сильно.

Она назвалась Соней Ярош и объяснила, что ведет всю основную работу с клиентами. Соня сразу же признала в ключе из прессованной латуни, который принесла Николь, ключ из их банка, открывавший одну из ячеек. Она внимательно изучила составленное нотариусом завещание, которое Пол по требованию Василия подписал после свадьбы. Очевидно, с документами все было в порядке. Но как только женщина, достав бухгалтерскую книгу в зеленом переплете, нашла в ней соответствующую страницу, ее лицо приняло озадаченное выражение. Подняв глаза, Соня попросила Николь пройти за ней в кабинет к Гарольду Зиману. Книгу, ключ и завещание она положила на его рабочий стол.

Зиман был худым человеком с узким лицом, острым носом и вытянутым подбородком — черты лица выдавали в нем потомка основателя банка, чей огромный портрет, словно символ власти, занимал стену за спиной директора. Сам Гарольд сидел за огромным старинным письменным столом из розового дерева, который также был запечатлен на портрете основателя.

— Приношу свои соболезнования в связи со смертью вашего мужа, — проговорил Зиман, поднимаясь и протягивая Николь руку. Он слегка сжал ее ладонь, после чего продолжил: — Мне очень жаль, — он говорил слегка в нос, что великолепно соотносилось с его внешностью.

Зиман жестом попросил Николь присесть на один из стульев, стоявших перед столом. Соня Ярош быстро принесла ему вторую бухгалтерскую книгу — на сей раз куда более старую, — которую он принялся листать с большим интересом. Затем, поджав губы, в замешательстве покачал головой.

— Боюсь, нам придется оповестить власти, — сказал Зиман. Соня Ярош поспешила на свое рабочее место — сделать необходимый звонок.

— Возникла какая-то проблема? — опасливо спросила Николь.

— Существует ряд определенных процедур, которым мы обязаны следовать в случае смерти владельца ячейки, — объяснил Зиман. Он замолчал, слушая, как Соня шепотом дает в телефонную трубку какие-то указания. — Мне, как и вам, миссис Данилович, не хотелось бы, чтобы это заняло много времени. Я представляю сейчас ваши чувства. Я слышал, что у вашего мужа случился сердечный приступ, когда он смотрел телевизор. Ужасная трагедия. И так мало времени прошло после свадьбы. Мне действительно жаль.

Эту историю всем поведал коронер. Ее сочувственно повторял Николь каждый гость на похоронах, хотя сама она знала, что мало кто в нее верит.

— О каких процедурах вы говорите? — спросила она.

— Необходимо, чтобы кто-то присутствовал при вскрытии ячейки, — сказал он. — Мы должны будем провести официальную опись содержимого. Все дело в налогах: государство хочет быть уверенным, что получит свою долю. Пока мы с вами разговариваем, мой секретарь звонит в отделение государственных доходов Пенсильвании.

— Может быть, я приду попозже? — нерешительно предложила Николь.

— Нет, никаких проблем для вас не возникнет. Это просто формальность, миссис Данилович. Даже если бы здесь стояла ваша подпись, мы все равно должны были бы провести эту процедуру. Если держатель ячейки умирает, она опечатывается, чтобы предотвратить вынос ценностей: наличных, золотых монет, ювелирных изделий, ценных бумаг и прочих предметов, подлежащим обложению государственным налогом. Это никак не повлияло на ваше право владения собственностью. Просто закон требует, чтобы содержимое ячейки было описано во избежание дальнейших проблем с налогами. Как единственная наследница Пола, вы сможете забрать все, что там лежит, как только подпишете соответствующие документы.

Хранилище, где находились ячейки, располагалось в дальнем конце коридора. Любой, кто хотел попасть туда, сначала проходил мимо стола Гарольда Зимана, где ставил свою подпись на документах.

— Значит, вы опечатали ячейку, как только узнали о смерти Пола? — спросила Николь.

Зиман нервно, но сдержанно улыбнулся ей, открыв два ряда ровных зубов в аккуратных коронках.

— По правде говоря, — сказал он, — ячейку опечатали еще до смерти вашего мужа. Это сделали два месяца назад.

— Не понимаю, о чем вы.

— Изначально владельцем был Иван Данилович, отец Пола. Когда он умер, ячейку, согласно нашим правилам, опечатали. Мы ждали, что придет Пол, и официальная опись будет проведена при нем.

— Но он так и не появился?

— Нет.

— Может быть, он не знал о ключе.

— Возможно. Если это так, я приношу свои извинения за то, что не сообщил ему.

— Значит, сейф не открывали со времени смерти отца Пола?

— И даже дольше, — покачал головой Зиман. — Как я только что узнал от мисс Ярош, сейф никто не открывал с того самого дня, как Иван Данилович снял его.

— И как давно это было?

Зиман опустил взгляд в бухгалтерскую книгу, лежавшую на столе.

— Ячейку арендовали в 1946 году, 16 октября, если верить записям. Держателем был Иван Данилович, с его счета автоматически снималась плата за нее вплоть до 1985 года, когда он стал почетным жителем города. Пожилым гражданам мы предлагаем бесплатное пользование сейфами, — Зиман оторвал взгляд от книги и улыбнулся. — В общем, Ивану весьма повезло. Он владел ячейкой на бесплатной основе… сколько это, значит, получается… 18 лет.

— И за все это время ни разу ее не открыл? — удивилась Николь. — Ни разу ничего не положил туда и ничего не взял?

— Если верить нашим записям, то нет. Вы будете первым человеком за последние полвека, который откроет этот сейф. Все равно что вскрывать капсулу времени.

14

Роман Керенский, пошатываясь, поднялся из-за стола. Он поправил кислородную трубку в носу, бережно поставил баллон на колеса и жестом приказал Ростку следовать за ним.

— Пойдемте, — сказал он. — Я покажу вам тех, о ком мы говорим.

Они прошли по узкому коридору, в конце которого их ждала запертая дверь. За ней располагалась комната, которую Керенский называл Трофейным Залом. Сколько раз Росток приходил в здание Легиона — поужинать в пятницу, встретиться с друзьями или чтобы разнять пьяную драку, — но до сих пор даже не подозревал о существовании зала. Вероятно, он был открыт только для членов Легиона.

Воздух в комнате был спертым и теплым. Керенский зажег галогеновые лампы на потолке, и Росток увидел. что стены увешаны трофеями с двух мировых войн, Корейской войны, войны во Вьетнаме, операции «Буря в Пустыне» и миротворческих операций ООН в Сомали и Боснии. Рядом с каждым предметом висела табличка с именем ветерана, который его принес. В коллекции имелись: фашистская повязка со свастикой, пробитая пулей; японский самурайский меч; утепленная зимняя форма китайских военных; парадный немецкий шлем с шипами; боевые знамена; фляги и прочие предметы, когда-то принадлежавшие солдатам всевозможных армий.

Под стеклом в витринах лежали немецкий «Люгер»[10], автоматический «кольт» модели 1911 г. калибра 45, автомат Калашникова, английский «Энфилд»[11], японский автоматический пистолет «Мицуи», израильское ружье «Стен», Ml[12], пистолет-пулемет Томпсона, немецкий «Краг»[13], автоматическая винтовка Браунинга, гранатомет, различные штыки и целый ассортимент обезвреженных гранат, каждая со своей подписью.

В противоположном конце зала располагались деревянные полки с альбомами большого формата в кожаном переплете. В альбомах хранились архивы, которые вел Керенский и прежние историки Легиона.

Роман подкатил к ним свой кислородный баллон. Он постучал пальцем по увесистому тому: это был один из трех архивов, за 1944 год.

Взяв альбом с полки, Росток положил его на стол. Керенский принялся быстро перелистывать страницы. В альбоме оказалось множество пожелтевших вырезок из газет, военных приказов, писем на микропленке, телеграмм и фотографий — начиная от черно-белых снимков небольшого размера и заканчивая огромными, разукрашенными вручную портретами.

Керенский остановился на глянцевой фотографии, изображавшей около двух десятков молодых людей в форме перед бронетранспортером С-47. Над головой у каждого солдата черными чернилами было выведено его имя.

— Вот тот самый специальный разведывательный взвод, — сказал Керенский. — Фотографировали в Майденферне, Англия. Это начало мая 1944 года, за месяц до дня высадки[14]. Вот Иван, вот это Борис, а слева — Флориан.

У Бориса Черевенко из всех троих была самая широкая улыбка. Флориан Ульянов в тот далекий момент, когда фотограф нажал на кнопку, закрыл глаза. Человек, которого Керенский назвал Иваном Даниловичем, был самым невысоким из троих и выглядел самым серьезным. Его квадратное лицо с решительно выставленной вперед челюстью показалось Ростку знакомым, однако имя, написанное у него над головой, не совпадало с тем, под которым его знали в городе.

— Если это Иван, то с именем какая-то путаница, — заметил Росток.

— Нет, тогда он был известен именно под таким именем, — улыбнулся Керенский. — Винс Дэниэлс. Многие иммигранты, поступавшие на службу, изменяли имя на американский манер. Вот и Иван Данилович превратился в Винсента Дэниэлса. Под этим именем он записался в полк, под ним и фигурирует в военных архивах. А когда война закончилась, он вернул себе русское имя обратно. Вот еще одна фотография, она сделана за пять дней до высадки, они как раз подстриглись.

— Они стриглись перед днем высадки? — переспросил Росток.

— Молодые парни, горячие сердца, — вновь улыбнулся Керенский. — Сбрили себе все волосы, кроме узкой полосы вдоль середины черепа. Хотели выглядеть как индейцы-могавки, вышедшие на тропу войны.

Перевернув страницу, он показал фотографии, где были запечатлены десантники с прическами могавков и разукрашенными лицами.

— Стойкости этих ребят можно только позавидовать. Они вызвались быть следопытами: приземлиться до высадки основной части десанта и разведать зону сброса. Именно они были первыми американскими солдатами во Франции. Так что наши трое друзей воевали с немцами еще за шесть часов до того, как первые союзные войска высадились на побережье.

— Об этом фильм был, — пробормотал Росток.

— Несколько фильмов, — поправил Керенский. — Но правильно так никто и не снял.

— В реальности все было хуже?

— Куда как хуже, — подтвердил Керенский. — Представьте себя на их месте. Через восемь месяцев после выпускного вечера вас сажают в самолет и вместе с дюжиной таких же ребят отправляют в Англию. Вы прибываете, проходит два часа, и в полночь вы десантируетесь в Нормандии. А внизу, в темноте, вас ждет чуть ли не вся чертова фашистская армия. По вам начинают палить из пулеметов, зениток, противовоздушных орудий и всего, что удалось найти. Ваши приятели погибают, не успев коснуться земли, прямо у вас на глазах. Кто-то взрывается в воздухе, когда пуля попадает в гранату на поясе.

В голосе Керенского отразился ужас давно прошедшей ночи. Его речь становилась быстрее, охваченный воспоминаниями, он, похоже, забыл о кислородном баллоне.

— Каким-то чудом у вас получается приземлиться живым и невредимым. Теперь ваша проблема в том, что пилоты что-то напутали с координатами, и вы заблудились. Полночь, по местности разбросано два десятка, может и меньше, уцелевших следопытов, а вы окружены тысячами немецких солдат, и все они ищут вас. И у вас задание: сообщить о зоне сброса основной части десанта. Ведь из Англии уже вылетают восемьсот сорок два самолета и планера, на борту каждого — войска и техника, так что если вы не установите радиомаяки, вся операция пойдет насмарку.

Раздаются автоматные очереди, и вы знаете, что ваших друзей продолжают убивать, но вам все-таки удается установить маяки. Около двух часов утра начинается сброс основного десанта. Но это только начало. Подтягивается основная часть вашей дивизии, и теперь ваше задание — встретить их и атаковать фашистов, чтобы те не смогли укрепить побережье Нормандии, куда на рассвете высадятся союзные войска.

— И это были восемнадцатилетние парни? — Росток покачал головой. — Господи, сегодня ребята их возраста играют в видеоигры да ходят на рок-концерты.

— Да, — согласился Керенский. — Однако же у этих парней, у мальчишек, недавно закончивших школу и ни разу не побывавших в бою, получилось расчистить и держать местность до тех пор, пока основные войска не высадились на побережье.

Керенский все больше распалялся, увлеченный историей давних событий. Он перевернул страницу и показал Ростку другие фотографии «Клекочущих Орлов».

— Проходит два месяца, и вот они на борту другого самолета. На сей раз их сбрасывают в тыл врага, в Голландию. Операция называлась «Маркет-Гарден» — самый идиотский план за всю эту чертову войну. Очередная гребаная идея Монтгомери. Оказалось, что немцы подготовились к высадке, и их ждали самые тяжеловооруженные дивизии и танки «Панцер». Операцию спланировали ужасно, и 101-я дивизия была одной из немногих, которым удалось выполнить задание и удержать местность до тех пор, пока Эйзенхауэра не осенило, и он не приказал Монти сворачивать все это.

— Стойкие ребята, — прокомментировал Росток, не скрывая восхищения в голосе.

— Не то слово!

Керенский снова принялся листать альбом, пока не нашел вырезки из газет за декабрь 1944 года. В заголовках статей упоминалась битва за «выступ»[15].

— Теперь Иван и его боевые друзья в западной Франции, и скоро Рождество, — продолжал Керенский. — Ребята зализывают раны, большая часть оружия нуждается в ремонте. 17 декабря Гитлер начинает самую масштабную контратаку за всю войну. Он посылает в Бельгию двести пятьдесят тысяч пехотинцев, две танковые и три артиллерийские дивизии, 17-я американская дивизия застигнута врасплох. Это конец. Американские войска в панике. Солдаты бросают оружие и бегут, в буквальном смысле бегут в тыл. Эйзенхауэр посылает 101-ю в Бельгию на задание, которое кажется самоубийством.

Их задача — удержать основные пути в маленьком городке под названием Бастонь. Запасов так мало, что десантники вынуждены просить у солдат, покидающих город, оружие и обмундирование. И как только они расквартировываются в Бастони, город окружают немецкие войска. Идет снег, вся земля промерзла, а у наших ребят — ни одеял, ни зимней формы. Патронов тоже не хватает, а из-за сильной облачности сбросить припасы с воздуха не получается.

Десантники воюют против танков «Панцер» с винтовками и коктейлями Молотова в руках. Их дела настолько плохи, что местные жительницы приносят простыни, чтобы солдаты могли замаскироваться на снегу. Но каким-то чудом 101-я отражает натиск немцев. Эти ребята не просто находились в окружении — они столкнулись с численным и оружейным превосходством противника, однако сумели остановить цвет фашистской армии. И в течение всего следующего месяца они наступали, помогая гнать немцев обратно в Германию.

Керенский замолчал, хотя скорее ему требовалось собраться с мыслями, а не перевести дыхание. Он перевернул страницу и открыл фотографию, на которой генерал МакОлифф награждает медалями троих молодых людей.



Поделиться книгой:

На главную
Назад