Помоги проекту - поделись книгой:
— А Агамемнону что тогда досталось?
— Не знаю.
Сказитель слушал их и понимал, что подлинная история его родины забывается и становится легендой. Как и рассказы козопасов о времени великих ахейских басилеев. И ещё он видел, что предки этих людей никогда не жили хорошо. Ни при Агамемноне, ни при каком из великих и малых царей. Им всегда приходилось тяжело работать, чтобы обеспечить семью. А в редкие мгновения отдыха оставалось только мечтать о чудесных временах, хоть в прошлом, хоть в будущем.
— Если вы хотите услышать правду о Трое, я расскажу её вам. Но не сказки, не байки воинов о сражениях, в которых они не участвовали. Я расскажу вам правду, которую я прочитал в архивах царского дворца Хаттусы. То, что было написано на деревянных табличках, которые сгорели в пожаре Трои. Даже то, что считалось государственной тайной страны хатти. Как и то, что никогда и никем не было записано, но из уст в уста передавалось в моей семье.
Он вновь прикоснулся к струнам и заставил их трепетать в радостном предвкушении.
— Слушайте! Я расскажу вам, как было на самом деле, и как родилась легенда о Трое. И начну с самого начала, словно со смены поколений богов на небесах. Сначала был золотой век, когда цари были, как боги, и они вершили судьбы мира. Но боги разгневались на людей, и наслали засухи, мор и неурожай, и войну. И наш старый мир умер. Но теперь, он родится заново, воскреснет ещё раз в легенде о Трое.
Часть первая
Герои уходили на войну.
Бряцала медь, рыдали в спину жёны.
Когда мечу судьба быть обнажённым,
Нелепо помнить желтую луну,
Навстречу расцветающие лица
И поцелуй, которому продлиться —
Лишь в памяти.
Я в памяти тону.
Авторы благодарят коллектив форума альтернативной истории alterhist.ru за помощь в работе над книгой.
Глава 1. Защитник людей
Зима долго противилась установленному богами миропорядку и отступала неохотно, огрызаясь метелями, стегая выстуженную землю ледяными кнутами свирепых ветров. Сдав неумолимо надвигающейся весне южные рубежи великой державы Хатти, зима ещё цеплялась за сердце страны. В окрестностях Хаттусы перевалы замело снегом. От начала времён суета смертных в этот сезон почти сходила на нет, и тучегонитель Тешшуб-Тархон редко поглядывал, что происходит внизу, под небесным сводом. Что там глядеть? Скотина мычит в тёплых хлевах, земледельцы по домам сидят, а вот на побережье Киццувадны, Арцавы, Лукки и Вилусы пахари моря уже без опаски поднимали паруса, вознося благодарственные молитвы Аруне[1]. Весна вступала в свои права и спешила разбудить сонное царство Хатти.
Троя, город страны Вилуса встречал Хастияра праздником. Впрочем, троянцы, отмечали вовсе не его приезд, посланника великого царя Хатти, повелителя озёр и гор от Северного злого моря до тёплого Южного. Сегодня в Трое был праздник в честь Апаллиуны, бога врат, защитника города. Об этом Хастияр узнал, как только колесницы его отряда пересекли границы земель Вилусы. Жители здешних сёл ещё затемно отправлялись в город, чтобы достойно отпраздновать дни, посвящённые божественному покровителю Вилусы. Дни Апаллиуны предшествовали празднику весеннего равноденствия, который одинаково почитался и в далёкой столице великого царства Хатти, Хаттусе, и здесь в Трое.
Чем ближе подъезжал Хастияр к побережью, тем сильнее чувствовалась поступь весны. Дороги просохли после зимних дождей, на обочинах зеленела трава, среди которой белыми и лиловыми звёздами рассыпались цветущие крокусы. Для хеттов они назывались антахшум, цветок равноденствия, знак начала весны и обновления жизни.
День и ночь ещё не сравнялись, но солнце стояло уже высоко, заливая светом равнины Вилусы. Со стороны побережья дул сырой ветер, он нёс едва уловимый запах распускающейся листвы и морских водорослей. И ещё то, что возможно было лишь представить — мечты о дальних странах, от северного Янтарного берега до жаркой заморской пустыни.
Дорога сделала последний поворот, и перед хеттами показался главный город этой земли.
— Это уже Таруиса? — спросил военачальник Гасс, который сопровождал Хастияра в этом путешествии.
— Местные говорят — Троя, — ответил Хастияр, — конечно она. Тут поблизости нет других больших городов.
— Троя, — повторил Гасс, — не маленький город. Никогда бы не подумал.
Его непосредственной обязанностью было следить за тем, чтобы союзники не вздумали обаять молодого посла и отделаться отправкой на войну всякого сброда, вооружённого дрекольем.
— Это ты в Бабили[2] не бывал, — ответил ему Хастияр.
Ему не исполнилось ещё и двадцати пяти лет, но в столице Хастияр был уже знаменит. И не только как сын всесильного Тур-Тешшуба, но и как один из самых талантливых дипломатов, знаток чужеземных языков и законов хатти. И в Бабили, и в иных великих городах он успел побывать уже не раз.
«Подающий большие надежды юноша», — до сих пор посмеивался отец.
Да уж не юноша, а молодой мужчина, успевший немало повидать. Однако пригляд старшего всё же требовался, уж больно дело нынешнее серьёзное.
— Да, не бывал, — согласился Гасс. — Но если долгобородые начнут вести себя так, как сейчас Крокодил, то обязательно побываю. В компании нескольких тысяч добрых молодцов на колесницах.
Хастияр засмеялся, по достоинству оценив шутку. Люди, чьи предки однажды уже захватили древний Бабили, положив конец его самой блестящей династии, могли себе позволить так пошутить.
Между тем, они постепенно приближались к Трое, миновали обширные поля и виноградники. Да, это и вправду был большой город, один из самых крупных на побережье. Он состоял из нижнего города, окружённого рвом с водой и деревянным частоколом, и верхнего, цитадели, чьи башни и зубчатые стены сейчас сверкали, отражая полуденное солнце, будто не из песчаника сложены, а из отполированного гранита.
Цитадель господствовала над равниной, её правителю подчинялись жители окрестностей. Но главным преимуществом Вилусы была удобная гавань.
Ветра здесь по воле богов запирали пролив, заставляя иноземных купцов не один день ожидать благоприятной погоды и тратить золото и серебро в домах гостеприимства. Ворчали купцы, а куда деваться? Жди и плати, если хочешь торговать с севером, откуда везли драгоценный янтарь, многократно перепродавая по дороге на торжищах далёких варварских племён, даже имена которых мало кто знал.
— А вот скажи мне, свет и надежда дипломатии Хатти, — сказал Гасс. — Отчего я нашего орла на въезде в Вилусу не видел?
Гасс и сам прекрасно это знал, но от вопроса не смог удержаться. Время от времени его тянуло подшутить над Хастияром, который, похоже знал наизусть весь царский архив Хаттусы. И по поводу, и чаще всего без повода излагал прочитанные там сведения.
— Это потому, что Вилуса сама признала власть великого лабарны[3], сама заключила с нами договор. Оттого и двуглавого орла на скале не высекли.
— Понятно.
После подобных слов любой бы прекратил объяснения, но Хастияр не мог остановиться. Всё ценное, что он услышал когда-либо или прочитал, должно было донести до собеседника. Пока бы ему первому не надоело, и он прекратил задавать вопросы.
Двуглавого орла Хатти высекали на границах завоёванных земель или тех, коим угрожали немирные соседи — как предупреждение: «это наше, здесь правят хетты».
Теперь уже и до Моря Тысячи Островов простирались крылья двуглавого орла. Многие народы сами пришли в тень этих крыльев и стали зваться «Хатти»[4].
— Нынешний договор, копию которого мы везём в Вилусу, заключил с нашим лабарной приам[5] Алаксанду. Муваталли в то время сам недавно взошёл на трон, и Алаксанду счёл полезным для страны поддержать его.
— Хастияр, ты мне уже в который раз это рассказываешь, — с нотками раздражения в голосе сказал Гасс, — и про то, как твой отец в Таруису ездил, ты тоже говорил. И про то, какой Алаксанду достойный, и про то, что он не сын предыдущего приама, и про то, что он уже и в Аххияве известен, а имя его люди Аххиявы переиначили по-своему и называют приама Александром. Что значит — «Защитник людей». Всё я это слышал, не надо повторяться!
Даже близкие считали его немного занудой. А иные таковым безо всякого «немного». Но напрасно. Иной раз бывает, что люди страдают от недостатка ума. Но некоторым, особо невезучим, боги при рождении отмеряют ума слишком много. Казалось бы, живи и радуйся, побеждай противников только силой мысли. Нет, страдают всю жизнь. Пойди да отыщи приятелей по себе, пойди найди с кем поговорить на равных.
Хастияр был среди таких вот невезучих, кому боги неосторожно отсыпали разума, явно обделив этим сомнительным подарком какого-то одного человека, а может и нескольких. Потому, иной раз ему было сложно найти общий язык даже с близкими знакомыми. Даже с Гассом, с которым он знаком был уже с десяток лет.
Так, молча, стоя рядом на одной колеснице, и глядя в разные стороны, они и въехали в город.
— Видел! Вот тебе и «Защитник людей»! — Гасс толкнул Хастияра под локоть.
— Что?
— Башка отрубленная на колу торчит!
Хастияр повернулся в ту сторону, куда указывал Гасс. Верно, прямо на ограде нижнего города торчала отрубленная голова.
Конечно, в этом не было ничего особенного. Мало ли кто из преступников заслуживал подобной участи. Но в Хаттусе не любили эдакие крайности. Следовало выяснить и разобраться, что тут происходит.
Между тем, здешним жителям ничто не мешало веселиться, ни чья-то неизвестная голова, ни колесницы хатти, с трудом проезжающие по главной улице нижнего города.
Храмовые церемонии и жертвоприношения закончились ещё утром. А сейчас народ разошёлся праздновать. Одни по домам к родственникам и друзьям, а другие продолжали праздновать на улицах. Пели и танцевали, продолжая выпивать прямо здесь.
— Хорошо живут, не бедно, — заметил Гасс.
Лошади перешли на шаг, ибо на улицу постоянно кто-то выскакивал, мешая проезду. Причём обычно слишком пьяный, чтобы вовремя убраться с дороги.
— Здесь конский рынок отличный, самый знаменитый в округе, — сказал Хастияр, просто, чтобы снова начать разговор.
— Такую торговлю я уважаю, — поддержал его Гасс.
Хастияр мысленно согласился с ним.
Несили, завоеватели на колесницах, много столетий назад пришли в Нижнюю страну[6] и привели с собой лошадей. Лошади и колесницы обеспечили им победы в войнах и покорение огромных пространств. Несили давно смешались с хаттами, прежними её жителями и сами стали называться хеттами. Построили огромное государство и переняли множество чужеземных обычаев, но и сохранили от предков многое, очень многое, Бог Грозы, господин наш, свидетель тому.
Наконец дорога, что заняла куда больше времени, чем ей положено было, закончилась, и они подъехали к цитадели Вилусы. Об их приезде приама заранее никто не предупреждал, слишком важные и секретные новости они привезли. Хастияр назвался страже и протянул небольшую серебряную пластинку, на которой была выбита печать Муваталли. Начальник стражи послал одного из воинов за приамом.
Послов впустили внутрь.
В цитадели праздно шатающегося народа было куда меньше, но хетты всё-таки увидели пару тройку весёлых компаний. Хотя бы дорогу к царскому дворцу, который возвышался и над цитаделью, и над всем городом, никто не загораживал.
Алаксанду, нынешний троянский правитель, встречал гостей на ступенях дворца. Было ему в ту пору около тридцати пяти лет. По виду зрелый муж, закалённый в боях, привычный к войне и царской власти. Но сейчас он производил несколько иное впечатление — одет был в нарядный пурпурный плащ, расшитый узором из цветов и трав. Да и праздновал он явно наравне с собственными подданными. Это сразу бросалось в глаза, даже близко можно не подходить.
После взаимных приветствий они вошли во дворец. С колесницы на пир. Послы едва успели сменить дорожное платье на более подобающее, как их уже усадили за стол, поднесли вина. Гасс воспринял это, как должное, поднял чашу, восславил богов и хозяев, выпил до дна, безо всякого стеснения подцепил кусок жареной баранины и отправил в рот.
Хастияр ощутил неловкость. Люди веселятся, а он приехал за тем, чтобы прибавить им забот, которые ко всему ещё и запросто закончатся чьими-то слезами.
Пировали, впрочем, недолго. Заинтригованный приездом послов Алаксанду быстро нашёл повод удалиться вместе с ними с пира.
Едва посланники оказались наедине с приамом, Хастияр сразу перешёл к делу. Он достал глиняную табличку и начал читать письмо великого царя хеттов:
— Так говорит лабарна Муваталли, Солнце, герой, сын Мурсили Великого, героя, внук лабарны Суппилулиумы Великого, героя!
Далее, как принято было в Хаттусе, шли слова, что у лабарны Муваталли всё хорошо. Только вот подвластный хатти подлый правитель страны Амурру изменил присяге и переметнулся к мицрим[7]. А поскольку нарушил он договор и клятву верности Хаттусе, свидетелями которой была тысяча богов, следовало примерно наказать клятвопреступника. Изменнику объявлялась война, а так как теперь он стал подданным царя Чёрной Земли, то и тому тоже.
В дальнейшей части письма упоминался договор, ранее заключённый самим Алаксанду с великим лабарной. По нему троянский правитель обязан был предоставлять помощь лабарне в случае большой войны. Договор сей был выбит на серебряной табличке и хранился в храме Апаллиуны.
— Истинно так, — кивнул Алаксанду и процитировал по памяти, — если Ашшур или Мицри или Бабили объявят войну моему величеству, правитель Вилусы обязуется предоставить и колесницы, и лучников, и пехоту.
Хастияр не удивился тому, что приам помнит договор наизусть. Правитель, союзной страны обязан был три раза в год в дни праздников зачитывать текст договора перед народом.
— Да, таков приказ лабарны Муваталли, — важно подтвердил Хастияр, — Вилусе надлежит выделить воинов для похода в Амурру. Они войдут в состав объединённого войска Хатти. дабы положить конец…
Он не договорил. Поймал себя на мысли, что речь произносит будто правитель перед писцами. Для потомков свои славные деяния описывает.
«Проще надо быть, сын. С каждым человеком следует говорить на понятном ему языке».
Хастияр опустил табличку и закончил несколько иным тоном:
— В общем, пора прекращать это дело, происки мицрим надоели всем.
Алаксанду некоторое время молчал, обдумывая сказанное. Он изменился лицом, посерьёзнел, от утреннего веселья и следа не осталось. Наконец, спросил:
— Прости меня, достойнейший, мы далековато живём от страны Амурру и уж тем более от Чёрной Земли. Чем они вам так досадили?
«Вам». Ишь ты. Союзник, клятву давший, а всё же не «нам». Впрочем, подобного Хастияр ожидал. И отец наставлял: «Он попробует найти себе оправдание, чтобы избежать этой войны».
— Который год уже война тянется, ещё при деде нашего великого лабарны всё началось. В Чёрной Земле тогда правил Амун-Хатпи, коего они сами ныне зовут Безумцем. На редкость скверный был царь.
— У царей Чёрной Земли принято на сёстрах женится, — сказал Алаксанду.
— Вот именно, — кивнул Хастияр, — богопротивный обычай. Да и вообще, немудрено повредиться рассудком, когда даже боги их все со звериными головами.
— О богах их я наслышан, — кивнул Алаксанду, — да и про этого, как его, Амун…
— Амун-Хатпи, — подсказал Хастияр, — он себя ещё Эхнеитаном звал.
— Да. Кое-что слышал о нём. Немного, правда.
«Немного», ха! Наслышан он. И про обычаи, и про отношения с Хаттусой. Нет, не такой Вилуса медвежий угол, как пытается представить хитрый приам.
В другой раз Хастияр бы порадовался благодарному слушателю, который, вот радость-то, «слышал лишь немного», но наставления отца своего он хорошо помнил, а потому речь повёл, взвешивая каждое своё слово:
— Рассказывают, что Амун-Хатпи поведения был странного и на лицо нехорош. Как на престол взошёл, то первым делом сверг отеческих богов, разорил храмы и преследовал жрецов. Чем явно навлёк на себя и на свою страну гнев богов. Сначала женился он на двоюродной сестре, а потом и на дочери родной. Ну, не трудно догадаться, что с наследниками после такого дела у него не сложилось. Тогда мицрим из Яхмада[8] ушли, сами ушли, нам страну и отдали. А потом, когда он умер, из законных наследников осталась его дочь-жена. Вот эта самая царица Чёрной Земли просила лабарну Суппилулиуму Великого, чтобы он женил на ней своего сына. Сама просила, письма в Хаттусу присылала. А когда лабарна отправил к мицрим сына, эти подлые ублюдки царевича предательски убили! Мы начали войну и победили. Но от мицрим пришёл к нам мор, много людей умерло, даже сам лабарна и наследник его.
— Да, в те времена мор и до нас доходил, много людей умерло, — мрачно кивнул Алаксанду и спросил. — выходит, что хетты никакого зла «черноногим» не делали?
Вот оно. Вон что он хочет явно услышать. Не юлит, пытаясь от присяги уклониться, а хочет убедиться, что война предстоит праведная.
Хетты считали, что несправедливое причинение зла другому человеку возмущает основы мироздания и неминуемо обрушит на голову преступника гнев богов, о чём их даже специально просить не надо. Цари, свергая предшественников, всякий раз прилагали немало усилий на то, чтобы в глазах подданных и, что ещё важнее, богов, это деяние выглядело справедливым возмездием, но не корыстным властолюбивым злоумышлением.
«Это он причинил мне обиду».
«Он первый начал враждовать со мной».
«Он сам виноват».
«А я не виноват, я только защищался».
Когда же переворот заканчивался успешно, у захватившего Престол Льва заговорщика появлялся ещё один весомый аргумент в пользу своей невиновности:
«Если бы я был не прав, разве боги позволили бы мне совершить это деяние?»
Вся жизнь хеттов была пропитана верой в то, что насилие должно быть справедливым, иначе неотвратимо возмездие.
— Конечно, никакого зла наши люди им не делали, — торжественно заявил посол, — а сейчас мицрим причиняют нам зло — устраивают в Амурру и Яхмаде заговоры, перекупают наших подданных. Сам Тешшуб-Тархон, Бог Грозы дал хатти эту землю и все люди её вознесли за то ему хвалу, потому как двести лет хранят память о бесчинствах мицрим. Не осталось там дома, что не ограбил бы проклятый Манабхарра[9].
— Яхмад наш, — сказал молчавший до сих пор Гасс, — потому мы идём воевать с Крокодилом.
Поделиться книгой: