Ненужная дочь

— Значит, мальчик не говорит?

— Говорил. Много болтал раньше, только и делал, что болтал. А после этой ночи… как будто нем остался. Даже если плачет, то молча!

— Господи, но не могла же я…

— Нет, даже и не думайте, мисс. Вы его приезда несколько месяцев ждали, игрушки ему делали, да и с отцом сами говорили по поводу реки. Вечерами двери проверяли, чтобы он не убежал. А он, чертенок, будто этого и ждал… уж больно его эта речка с самого приезда заинтересовала. Еще мальчишки со скотного двора показали ему свои кораблики, которые пускали там до подъема воды, - она цыкнула с огромным сожалением и горько как-то, очень узнаваемо покачала головой.

— И куда мне бежать? – спросила я, и моментально вспомнила, что бег – вообще не мое средство для спасения. Меня, и без того, доброго и отзывчивого человека, моя инвалидность сделала слишком угодной, а если честно, то правильнее сказать выгодной. Отказать я ни в чем не могла, и некоторые этим пользовались.

— Не знаю, мисс. Он уверил меня, что все организует.

— Значит, ты ему веришь? – я все никак не могла смириться, что эта молодая девушка выкает со мной. Меня, даже в глубокой старости называли на «ты». И была я в устах людей просто Любушкой.

— Ну, если нам верить больше некому, то стоит попробовать, - выдохнула я, - дай-ка мне еще твоего отвара. А после этого… попробуем встать. Надо ведь увериться, что мой побег не провалится потому только, что я не смогу ходить, - впервые за эту странную ночь я улыбнулась.

Для меня, в такой непонятной, и только потом я я пойму, что страшной ситуации важным сейчас было одно – смогу ли я встать на ноги. Даже если это затянувшийся сон, я мечтала успеть сделать это. Снова почувствовать под ногами шероховатые половицы, холод и тепло, просто прошагать хотя бы до окна, а если получится, то пробежать по траве.

Сейчас, лежа на белоснежных простынях, я вспоминала те утра из детства, когда просыпалась и потягиваясь, переворачивалась на живот. Ноги скользили по грубому, густо накрахмаленному белью, и можно было лежать еще в полудреме до того момента, как бабушка не позовет завтракать. Я любила эти утра, особенно, если мать была в ночную смену, и не пришла еще. Дома громко тикали ходики, пахло оладьями и жизнь была вся впереди.

Отвар бодрил, помогал видеть все яснее. Мне удалось рассмотреть обои и мебель. Одежду Элоизы, и даже такие мелочи, как расческу на столике перед зеркалом.

— Давай попробуем встать, - не веря до конца, что смогу, я откинула одеяло и по одной начала спускать ноги. Я не помнила, как это делается, но они будто жили своей жизнью: мысль заставляла их, одну за другой, двигаться, упираться стопами в белую простынь.

— Я помогу, а то ненароком снова потеряешь сознание, столько шума будет. Всех перебудим, и тогда тебя в покое не оставят, сразу отвезут в тюрьму, - Элоиза теперь была собранной, серьезной и уверенной в необходимости этой разминки.

Я оттолкнулась от кровати, а она придержала меня за руки. И это случилось. Я почувствовала стопами пол. Он был прохладным, но не ледяным. Ковер, застилающий пол сейчас был отвернут. Я на секунду подумала зачем, но потом решила, что так даже лучше.

— Сейчас вернем ковер на место. Это я завернула. Миссис Оливия велела, боялась, что я опрокину таз, из которого вас обтирала, - засуетилась было Элоиза, но увидев мою улыбку, забыла о ковре.

— Я стою! Я стою. На ногах! – выдохнула я и зажмурилась, чтобы никакие другие органы чувств не мешали мне, не отвлекали от этого прекрасного ощущения. Я переступала с ноги на ногу, чувствовала каждую мышцу своего тела, - Боже, если это сон, то пусть он продлится еще хоть немного.

— Давайте, мисс, шагайте, а я послежу, чтобы вы не рухнули. Не отпускайте мои руки, - суетилась Элоиза и местами срывалась с шепота на громкий вполне голос. Потом резко прикладывала ладонь ко рту и снова начинала шептать.

Решившись, я сделала шаг, потом сделала второй. Сердце билось так часто, что казалось вот-вот выпрыгнет, но несказанное счастье этого момента не позволяло даже задуматься о нем.

В целых шесть шагов я оказалась возле окна. Протянула руку и сильнее открыла створку. Запах лета стал гуще. Пахло мокрой землей, свежей травой, камнями и цветущим разнотравьем. Вдалеке испуганно крикнула птица, и снова все замолкло. Кроме реки, равномерно шумящей, и совсем не мешающей, не ломающей тишины. Она, как хороший инструмент в оркестре, только добавляла гармонии.

— Элоиза, я не знаю, когда это закончится, но если даже совсем скоро, я ни о чем не жалею, - прошептала я.

— Давайте, давайте пройдем в уборную, а потом ляжем обратно, - обняв меня за талию, она потянула мое тело за собой. Я послушно пошла, хоть и хотелось еще постять здесь, перед открытым настежь окном.

Проходя мимо столика, я остановилась.

— Хотите посидеть, ну, давайте, - девушка отодвинула стул от столика и помогла мне присесть. Потом быстро сходила за подсвечником и вернувшись, поставила его прямо передо мной. Из-за зеркала стало намного светлее.

Я не торопилась поднять глаза на свое отражение, хоть мне этого и очень хотелось. Глубоко вдохнув пару раз я подняла голову.

На меня смотрела темноволосая, белокожая, как северянка, девушка. Даже девчонка. Именно так я описала бы ее. Темные, но не черные глаза, а скорее цвета коньяка, цвета заварки, или темного янтаря. Узкий, и даже вполне себе симпатичный носик. Верхняя губа чуть вздернутая, и от этого казалось, что рот всегда чуточку приоткрыт. Волнистые темные волосы несколько грязные, но густые и гладкие.

— Это я? Это и правда, хороший сон, - я подняла руку, провела по волосам. Девушка все повторила за мной. Улыбнулась, обнажив ряд зубов, а после языком ощупала зубы у себя во рту. Девушка тоже зашевелила губами.

— Мисс, идем, идем. А потом мне надо выскользнуть из дома, найти парнишку и отправить за мистером Брекстоном, - поторопила Элоиза и потянула меня за руку к себе. Я легко встала, и держась за ее руку пошла. Мне не было больно, не было даже неприятно. Только вот не сильная, почти незаметная хромота…

— Я неправильно шагаю, наверно. Почему то постоянно хромаю на одну сторону, - осторожно спросила я Элоизу.

— Ой, да это ерунда, вы же знаете, мисс… одна нога у вас совсем чуточку короче, но в обуви вы не хромаете вовсе. Разница так мала, что разной по высоте подошвы и не видно вовсе, - Элоиза даже как-то хохотнула.

— Значит… вот в чем дело… но это и правда, полная ерунда. Лишь бы подольше длился этот сон, - прошептала я, подойдя к двери, ведущей из комнаты в еще одну.

Элоиза зажгла свечи от принесенных с собой, и я увидела небольшую, но вполне себе удобную уборную: стены все в тех же обоях, такое же, как в прежней комнате окно, перед ним стол и стоящий на нем таз, кувшин. На полу, прямо по центру, небольшая пузатая ванна. Лечь в нее не получится, а вот если сесть, то воды можно налить столько, что она закроет плечи. Здесь же был высокий, какой-то добротный стул, похожий на трон.

Подойдя ближе, по обитому бархатом стульчаку и дырке в нем я поняла его предназначение.

— Мисс, я не буду выходить. Я подожду вас здесь, - Элоиза отвернулась сразу после того, как усадила меня, - я боюсь, что вам станет плохо. Я не могу этого допустить. Вы должны выжить во что бы то ни стало.

Глава 4

В голове моей то складывалась какая-то картинка, то моментально разваливалась, потому что происходящее было выше моего сознания. Та девушка в зеркале – не я в молодости, но и не выдумка, не сон. Потому что я прекрасно чувствую это тело. И так складно история никогда не выстраивается во сне.

Все еще была глубокая ночь, но спать не хотелось. Элоиза оставила меня в постели, а сама, ступая как кошка, вышла из комнаты. Она хотела, чтобы некий Оскар Брекстон пришел утром первым.

Эти имена, эта обстановка… Они не давали даже шанса, что я нахожусь дома.

— И какого черта я не спросила, где я, - мой шепот звучал в темной комнате странно. - Да. Тут не сразу и поймешь, кто ты. А где ты – десятое дело.

Река за окном убаюкивала, и я даже не поняла, когда заснула.

— Мисс, мисс, проснитесь, - я слышала голос сквозь сон, но пока Элоиза не принялась тормошить меня, не проснулась.

— Господи, это снова продолжается, - только и ответила я, открыв глаза. Теперь рядом с моей новой знакомой стоял мужчина. Ну, как мужчина: молодой человек, который годился мне во внуки. Лет двадцать пять, темноволосый. Какое-то ястребиное выражение лица не отталкивало, а больше наоборот, привлекало внимание.

Белая рубашка под красивым жилетом темного горчичного цвета, аккуратно повязанный на шее платок, цепочка, тянущаяся из внутреннего кармана. Я посмотрела опять на столик у зеркала и увидела там шляпу. Хорошо одет, стервец. Но совсем странно, впрочем, как и Элоиза. Сегодня на ней было темно-синее платье и, видимо, свежий белоснежный передник без единой складки, как и смешной чепчик на голове.

— Мисс, Элоиза все рассказала мне, пока менялся дежурный у вашей комнаты. Мистер и миссис Вудстер еще не выходили из комнат. У нас, думаю, есть всего несколько минут, чтобы поговорить, - приятный баритон его заполнял комнату. Только сейчас я поняла, что речь совсем непривычная. Это не мой язык, но я прекрасно его понимаю. А когда говорила ночью с Элоизой, мой рот самостоятельно складывал эти слова.

— Мне нечего рассказать. Я не помню ничего. Я никого из вас не знаю. Скажу даже больше: вижу впервые. Я не знаю, где я, какой сейчас год и даже…. Не знаю, кто я, - быстро прошептала я в ответ и попробовала присесть в постели. У меня получилось это, как и вчера.

«Боже, это был не сон. Вчера я ходила, значит, и сейчас могу, значит…» - в голове была только эта мысль. Кто-то случайно или намеренно поместил меня в это тело. И оно здорово, оно молодо.

— Мне кажется, мне дали еще один шанс. Это моя новая жизнь, - зачем-то вслух добавила я и скинула ноги на пол. Хотелось снова ощутить под ступнями прохладный пол. Но там уже был ковер. Элоиза, вероятно, расправила его, когда уложила меня обратно в постель.

— Вы пугаете меня, мисс Виктория, - мужчина присел на одно колено прямо передо мной. Элоиза спешно прикрыла одеялом мои оголившиеся колени.

— А мне-то как страшно! И язык не поворачивается назвать вас мистером. У нас так не принято, - снова, не думая, ответила я. Теперь он стоял ниже меня и внимательно всматривался в мое лицо. Вернее, в то лицо, которое я видела в зеркале. Чтобы увериться, я потянула локоны к лицу и увидела темные густые волосы. Они были такие плотные, что даже не путались, хоть и не были заплетены. Мои-то три волосинки даже в юном возрасте вечно пушились, да и были светлыми, почти соломенными.

— Ладно, времени у нас совсем мало. Вам придется весь день делать вид, что вы все еще без сознания. Элоиза положит вам на лицо влажную салфетку. Так вам будет проще. Главное, не попадитесь. А ночью я вернусь и заберу вас. Элоизу попрошу собрать ваши вещи. Но и тогда нам не удастся поговорить. Вы поедете с Джоном. Он мой хороший друг и должник. И он пообещал помочь. Вы поедете туда, где вас точно даже не станут искать, а потом… Потом я приеду, и мы со всем разберемся, - он закончил говорить, как только услышал, как на улице остановилась лошадь, зафыркала, и кто-то тяжело спрыгнул с нее. – Приехал новый сержант. Он всю ночь дежурил в другом месте и сегодня будет невнимателен, а ночью проспит как убитый.

Он ушел,а Элоиза снова помогла мне дойти до туалета, вернула в постель и собралась было уже накрыть лицо, как велел этот незнакомец, но я попросила еще несколько минут. За окном был туман такой густоты, что его, казалось, можно собирать руками и лепить из него «снежки». Река теперь за новыми звуками была почти не слышна. Птичья перекличка, пофыркивание лошади, чей-то шепот под окном – это все оттягивало внимание на себя.

Я мотнула головой в знак согласия и решила, что смогу выдержать этот день, этих незнакомых мне людей, которых я даже не увижу в лицо. Если все, о чем рассказали эти двое, было правдой, то мне лучше послушаться их. Ведь это явно не сон. И коли мне предложили вот такую замену моей старой жизни… Я никогда не посчитаю ее жестокой. Ведь шанс снова обрести молодость, а главное: вернуть возможность ходить, дорогого стоит.

Я из Любови превратилась в Викторию. Из любви в победу – неплохой обмен. Я и раньше никогда не роптала на судьбу, а сейчас была на седьмом небе от счастья. И если даже дойти я смогу только до виселицы, о которой мне толмили всю прошедшую ночь… пусть будет так. Только вот я еще подерусь за свое право пожить. Побарахтаюсь!

Шаги и голоса я услышала сквозь свои раздумья, и сердце застучало сильнее. Страх, что меня раскроют наконец приобрел реальные очертания.

— И чего ей здесь лежать? Оливер так и не заговорил. Он не выходит из моей комнаты, - писклявый недовольный женский голос перебивал только глубокий мужской кашель. Мужчина как будто пытался что-то сказать, откашливался, но не решался начать.

— Оливия, душа моя. Она все равно придет в себя, и тогда мы узнаем всю эту историю. Она должна сама рассказать, что произошло, - мужчина наконец заговорил. Голос был приятным, но эти заискивающие нотки не сулили ничего хорошего. Особенно мне. Женщина была настроена боево.

— И что она расскажет? Что пыталась убить… Твоего сына, Джеймс. Здорового и красивого мальчика! Твоего наследника! Ее нельзя держать здесь! – говорящие вошли в комнату, и шаги остановились возле кровати.

— Она очень плоха, мистер Джеймс, - вошедшая Элоиза, видимо, отвлекала внимание на себя и специально не подходила ближе, чтобы они смотрели на нее.

Я все это чувствовала и понимала, и мне хотелось обнять эту добрую женщину, которую Бог, наверное, послал мне в помощь. Ведь у зла должны быть соперники.

— Вот и пусть бы лежала себе в камере и дожидалась суда, - провизжала опять женщина и, судя по решительным шагам, начала метаться по комнате. Она останавливалась возле окна, шла опять к двери, разворачивалась и шагала обратно.

— Дорогая, это слишком жестоко…

— Жестоко? Ты слышишь себя, Джеймс? Слуги сказали, что увидели, как они вместе идут к реке! – она начинала срываться на крик, но мужчина даже не пытался остановить ее. – Зачем она вела нашего сына к реке ночью?

Я старалась дышать так осторожно, чтобы даже движение груди было почти незаметным. Горечь от своего бессилия, невозможность оправдать эту девочку, тело которой стало моим домом – вот что я чувствовала, лежа в этой кровати рядом с людьми, которые должны были защищать Викторию, а не стремиться закончить ее жизнь.

Тогда-то я и поняла, что отец ее скорее согласится на доводы жены, чем станет слушать свою дочь.

«Снова ненужная, лишняя, снова нежеланная» билось в голове. Но другой голос, словно шепот моей бабушки: - Ты молода, ты полна сил даже с этими неприятностями… . Вся твоя жизнь впереди, и, несмотря на испытания, ты можешь прожить ее особенно.

«Ты права,бабулечка, ты снова права. Если бы не ты тогда, не знаю, как бы я жила», - пришло в голову, и сердце стало биться ровнее.

— Если до завтра она не очнется, я велю увезти ее отсюда. В тюрьмах ведь есть доктора? Пусть они и позаботятся об этой преступнице. Я не хочу бояться за жизнь своего сына, - женщина топнула ногой и вышла. Ее шаги долго были слышны за дверью, видимо, там был длинный коридор.

— Мистер Джеймс, прошу вас, проявите милосердие. Вы же знаете, что мисс всегда была добра к брату. Она только и делала, что ждала вашего приезда, готовила для мистера Оливера новые игрушки, сочиняла истории. Пожалейте ее, - голос Элоизы был так слаб и, казалось, вот-вот сорвется на плач, что мне стало жаль ее.

Мужчина снова откашлялся, прошелся по комнате и вышел молча.

— Жестокая тварь. Она просто жестокая тварь. Хуже животного, - прошептала Элоиза и направилась к двери.

Я услышала, как она ее закрыла и, вернувшись, присела рядом.

— Теперь вы понимаете, что шансов у вас нет? – не снимая с моего лица салфетки, спросила она.

— Да, Элоиза, понимаю. А еще… Понимаю, что у меня нет никого ближе тебя, - я сняла эту тряпку с лица и потянулась к ее руке.

Глава 5

Элоиза оказалась служанкой. Да, самой настоящей служанкой. Преданной Виктории долгие годы, потому что ее мать много сделала для нее. В свои двадцать пять лет Элоиза была одна-одинешенька и, живя в поместье с самого рождения, потеряв свою мать, обрела в лице Виктории и ее умершей матери свою семью.

— Если бы не миссис Вудстер, не знаю, где бы я сейчас была. Ваша мать была настоящим ангелом. Нынешняя миссис – дочь старого судьи Гордона. Его семья приехала в Америку совсем недавно, но с большими деньгами. Для того чтобы их приняло местное общество, ему пришлось отдать свою дочь за вашего отца. Мистер Вудстер – наследник известной фамилии, и с ним у миссис Оливии открывались двери всех домов, - с горечью рассказывала Элоиза, покачивая головой.

— Так вот, значит, откуда растут ноги у той виселицы, на которую она меня так спешит привести? – спросила я.

— Да, он получил назначение благодаря своим деньгам, а сейчас занимает высокую должность. Ваш отец, даже если бы и хотел… не смог бы вам помочь. Она, вернее всего, подговорила всех своих слуг.

— Неужто нет здесь преданных семье Виктории? Ну, моей семье?

— Мы живем здесь последние шесть лет. Сначала нас привезли в поместье вашего деда на лето. А потом миссис Оливия решила, что так будет лучше. С нами живет экономка, дворецкий и еще одна женщина – кухарка. Поместье небольшое, вот мы и справляемся сами. А те слуги… они приехали сюда с миссис Оливией. Она сменила всех, включая преданного мистеру Джеймсу камердинера. Тот был при нем с юности, но она хотела, чтобы в доме мужа были только ее люди.

— Спасибо, что рассказываешь мне, Элоиза. Я совсем ничего не помню, - прошептала с благодарностью я. – Вот еще что… Какой нынче год? Где мы живем?

— Одна тысяча восемьсот восьмидесятый, мисс Виктория. А живем мы в часе езды от Бостона.

— Значит… ты говоришь, это Америка? – я поверить не могла, что год и место, которые озвучила служанка, правда.

— Да, мисс Виктория. Но сейчас надо о другом подумать. Вам силы нужны, а вы даже о еде ни разу не вспомнили. Ночью я принесла сюда сладкие булочки, а сейчас попробую добыть на кухне мяса с овощами. К обеду уже все готово, и слугам будет не до меня: они хозяев кормят. Накрою миску горкой полотенец, авось и не заметят, что несу к вам в комнату. Вечером я попробую сержанта отвести на кухню, поди, клюнет на ужин. Тогда и вас посытнее накормлю. Боюсь я за вас. Как вы там в дороге будете и когда еще увидимся, - Элоиза гладила мою ладонь и смотрела на мое лицо во все глаза, будто хотела насмотреться перед тем, как мы расстанемся.

— А ты не хотела уехать отсюда?

— Хотела бы, да мне так и так придется, ведь никого в поместье не останется. Но мистер Брекстон обещал рассказать мне, где вы. Когда все поуляжется, меня рассчитают, и я приеду. Обязательно приеду к вам, мисс Виктория. А сейчас пойду: надо вас накормить. Лежите тихо. Кто знает, что там на уме у этого сержанта. Вдруг надумает заглянуть, - она встала и, накинув салфетку снова мне на лицо, пошла к двери.

Я осталась лежать, глядя в белое полотно, хорошо пропускающее свет. За окном щебетали птицы, бежала река, ярко светило солнце. Я ждала этой ночи, как никогда не ждала ничего. Мой путь начался не сегодня утром, когда я проснулась в темной комнате. Он начнется, как только стемнеет. Придется бежать неведомо куда, подальше от этого места, где я тоже оказалась ненужной, неудобной и нелюбимой.

Как только открылась дверь и Элоиза сообщила, что это она, я почувствовала запах пищи. Тушеное мясо пахло так, что желудок вспомнил, наконец, о многодневном голоде. Голова закружилась, и ладошки моментально стали холодными и влажными.

— Сержант согласился пообедать. Я отправила его на кухню за миской жаркого. Он уверен, что лежачая девочка точно не сбежит, - довольная Элоиза положила горку полотенец на столик у зеркала, и в руках у нее возникла глубокая миска. Аромат еды еще сильнее разлился по комнате. – Ешьте, только медленно. Три дня вы ничего не ели. Я поила вас отваром с молоком и медом с ложки. Старалась по паре ложек давать каждый час. А то совсем бы были без сил. Вас еле вернули к жизни. Нахлебались воды… вытаскивая из реки Оливера, - она горько покачала головой.

— Как вкусно, Элоиза, Боже, мне кажется, я никогда ничего вкуснее и не ела, - я старалась долго жевать, рассматривая белоснежную миску с голубым краем. Тонкая работа, ручная роспись, тончайший фарфор.

— Узнаете? – вдруг спросила Элоиза.

— Что? - с полным ртом переспросила я.

— Сервиз вашей матушки. Когда в доме появилась новая хозяйка, она велела оставить его в кухне. Слугам. Привезла свой. Новый, модный и совсем бездушный. А эту прелесть наши слуги даже руками бояться трогать. Но когда приезжают ее слуги, сами из него обедают, - Элоиза, как мне показалось, горевала по старым временам. И этот сервиз, убранный с хозяйского стола, был чем-то важным, чем-то, что связывало ее с прошлым.

— Не грусти, Элоиза. Вещи не самое главное в жизни. Главное, кто ты. Мне однажды сказала… - я быстро одернула себя, понимая, что сейчас ни в коем случае нельзя упоминать о своей бабушке. Служанка явно больше знает о бабушке Виктории, если та ещё была жива при ней. А с потерей памяти вспоминать о какой-то бабушке – плохая идея, - не помню, кто это говорил, но важно оставаться человеком. И в любое плохое время не гасить огня в своей груди.

— Огня? – Элоиза непонимающе уставилась на меня.

— Да, жизнь, она как огонек, который горит в груди:греет, дает силы и надежды.

— Как красиво вы говорите, мисс. Наверно, вы читали это в своих книгах. Жаль, мы не сможем отправить их с вами. Сейчас вам важнее вещи. Ехать черт-те куда, на голое место… мистер Брекстон сказал, что там не будет вообще ничего.

— Я даже не представляю, куда мы поедем, - я доела и небольшим кусочком белого хлеба по привычке промокнула тарелку. Дожевала и передала ее Элоизе, - Спасибо. Дай Бог тебе доброго здоровья.

— Хм. Вы как будто новых слов где-то набрались. Очень странная вы, мисс Виктория, - она, наконец, улыбнулась, но тут же спохватилась, услышав за дверью шаги. - Сержант вернулся с кухни. Говорите тише.

Я повернулась спиной к двери, на случай, если кто-то войдет. Так я успею закрыть глаза. Элоиза говорила, что поворачивала меня время от времени на бок, чтобы не было пролежней. Значит, никто и не заподозрит неладного. Мне казалось, что мои «родители» будут чаще заходить. Я и боялась, и хотела больше узнать об этих людях. Но раз все решилось так, то может, оно и к лучшему.

— Я собрала все ваши вещи, а когда вы встанете, то соберу и одеяло с подушкой, - Элоиза принялась шуровать в шкафу, вынимая платья одно за другим.