Леопольдштадт

Гретль. Ты слышал, Герман? Мой художник будет выставляться на всемирной выставке в Париже!

Людвиг. Факультет хочет, чтобы Платон и Аристотель беседовали в оливковой роще, им не нужно, чтобы на потолке университета красовалось современное искусство, именующее себя «философией». Мы можем посмотреть на него в Париже.

Ева. Людвиг, тебе дорогу лень перейти —

Людвиг. Я бы перешел, если бы не был так занят, но это Всемирная выставка, тут на кону честь Вены в области искусства, музыки, ну и, чтобы отдать дань Парижу, ты можешь себе купить одно или два платья. Скажем, два – самое большее.

Гретль. Ева! Ты должна поехать.

Ева (подозрительно). А ты что будешь делать?

Людвиг. Так совпало, что во время выставки будет проходить Вторая международная математическая конференция. А это значит, что я смогу встретиться с математиками, с которыми состою в переписке.

Ева. Ну если ты все равно едешь, со мной или без меня, то и я еду.

Гретль (подлизываясь). Ах, Герман! Я хочу поехать на математическую конференцию.

Эрнст. А Риман там тоже будет?

Людвиг. Риман умер.

Эрнст. А как насчет его жены? – Нет, это сейчас была бестактность…

Младенец начинает плакать.

Гретль. Я опаздываю. Мне нужна моя зеленая шаль!..

Следует неразбериха движений и фраз.

Герман подбирает зеленую шаль Гретль.

Паули толкает люльку, проявляя заботливый интерес к младенцу.

Паули. Ничего, Нелли, не плачь. Открой глазки, это я – твой брат Паули.

Герман приносит Гретль шаль и с нежностью накидывает ей на плечи.

Герман. Какая же ты… Это он мне еще должен приплачивать!

Гретль. Нет, нет – как же я тогда узнаю, что портрет – проявление твоей любви?

Герман. Потому что это правда!

Гретль. Поцелуй меня тогда в губы, пока никто не смотрит.

Герман. Смотрят.

Гретль смеется, потом, застав его врасплох, быстро целует в губы и выбегает. Герман доволен.

Во время этой сцены Ева берет на руки Нелли и укачивает ее, бормоча нежные слова. Хильда собирает чайные приборы на поднос. Ее вежливо благодарят. Дети тем временем то и дело подбегают к бабушке – см. ниже; затем Эрнст по просьбе Вильмы собирает детей. Ханна продолжает играть Штрауса. Таким образом, все происходит скорее одновременно, чем последовательно.

Ева (Нелли). Ну, ну – кому не достался шоколадный торт?

(Яне) Я ее покормлю. Дети пойдут погулять и посмотреть на верблюдов на Штефанплац. Проследите, чтобы Паули взял перчатки.

Людвиг. Верблюдов?

Ева. Это рождественский вертеп.

Бабушка. Кто хочет облизать ложку?

Дети. Я… я хочу… мне, мне… Бабушка Эмилия, пожалуйста… Я здесь самый старший, бабушка!

Бабушка. Кто первый сказал бы: «Бабушка, ты сама оближи», получил бы ложку. Но раз никто так не сказал, то… (Облизывает ложку.)

Вильма. Спасибо, Ханна! Ну что, вперед! Одеваемся, одеваемся!

Ханна встает из-за рояля и уходит.

Герман. Якоб, ты сказал дяде Людвигу?

Людвиг. Что сказал?

Герман. Якоб… ну расскажи своему дяде.

Якоб. У меня лучшая оценка в классе по математике.

Людвиг. Вот это да! Молодец!

Герман. Учителя говорят, что у него дар.

Людвиг. Поздравляю тебя, Якоб. У тебя впереди столько удовольствий! Числа – это как огромная коробка с игрушками: с ними можно играть и строить из них прекрасные, изумительные вещи.

Герман. Спроси у него что-нибудь.

Людвиг. Что ты хочешь, чтобы тебе подарили на Рождество?

Герман. Я имел в виду, проверь его – вот увидишь!

Людвиг. Ах, в этом смысле… как тебе кажется, ты можешь сложить все числа от одного до десяти в уме?

Герман. Это слишком легко. Давай, Якоб. (Обращаясь ко всем.) Потише, пожалуйста.

Якоб сосредотачивается и считает. Герман выжидательно смотрит.

Вильма. Эрнст, ты пойдешь с ними?

Эрнст. Нет, я должен зайти в отделение неврологии.

Вильма. Тебе обязательно было назначать на сегодня пациентов?

Эрнст. Нет…

Вильма. В прошлом году ты этого не делал.

Эрнст. В прошлом году я не был экстраординарным профессором. Просто поднять бокал с лекторами и поздравить ассистентов с Рождеством… Так принято.

Якоб. Пятьдесят пять!

Людвиг гладит его по голове. Герман доволен. Ханна входит с шерстяными шапками и шарфами для детей.

Людвиг. Правильно. А пятьдесят пять – это одиннадцать раз по пять. Что интересно.

Ханна. Якоб, собирайся!

Якоб убегает, чтобы надеть пальто.

Людвиг (Герману). В пределах нормы.

Герман (задет). Что ты имеешь в виду? Он же правильно посчитал?

Людвиг. Посчитал он правильно, но не выдержал тест. Когда Карлу Фридриху Гауссу было одиннадцать лет, его попросили сложить в уме все числа от одного до ста. Он, почти не задумываясь, ответил: «Пять тысяч пятьдесят». Вот это дар.

Герман. Это был правильный ответ?

Людвиг. Как ты думаешь, я стал бы рассказывать тебе эту историю, если бы ответ был неправильный?

Герман. Еврей мог бы и наугад ответить – всегда есть вероятность, что тот, кто задал ему вопрос, сам не знал ответа.

Людвиг заинтригован.

Людвиг. Но почему еврей?

Герман. Только не начинай. А у твоего Паули есть дар?

Людвиг (смеется). У него в голове одни солдатики. Ему не терпится надеть военную форму.

Так или иначе, все, кроме бабушки, Вильмы, Германа и Людвига, отправляются по своим делам. Ева уносит Нелли, а Польди и Яна прибирают разбросанное. Бабушка устраивается за столом с фотоальбомом, перьевой ручкой и белыми чернилами. Людвиг и Герман не слишком близки между собой, но им легко друг с другом. Герман предлагает Людвигу сигару, но тот предпочитает сигарету. Герман закуривает сигару и наливает два бокала виски из графина.

Герман. Ну и в чем фокус?

Людвиг. В том, что ты можешь складывать числа в любом порядке… один плюс десять, два плюс девять, три плюс восемь… так что любая пара чисел дает ту же сумму, для Якоба – пять пар по одиннадцать.

Герман. Для него будет лучше, если он займется чем-нибудь полезным. (Чувствует неловкость.) Чем-нибудь практическим. Учитывая обстоятельства. Я не хочу сказать, что от математики нет пользы, разумеется.

Людвиг. Разумеется. Хотя от теории простых чисел пользы немного. Насколько нам известно.

Герман. Ева тебе, наверное, говорила, что Гретль не может больше рожать, так что все свои деньги я поставил на Якоба. Неудачно выразился, думаешь ты.

Людвиг. Наоборот. Замечательно точно и по существу.

Герман. Больше всего я хотел бы, чтобы мой сын стал великим композитором. В крайнем случае – блестящим пианистом. Но увы! Якоб унаследует от отца и деда фирму «Мерц и компания», как заведено испокон веков, а я исполню свой долг перед семейным делом.

Они поднимают бокалы с виски в беззвучном тосте и устраиваются в креслах.