Дегенераты у власти. Сексуальные извращения и нацизм: свидетельство психиатра

Артур Кронфельд

Дегенераты у власти. Сексуальные извращения и нацизм: свидетельство психиатра

© Мекаччи Л., текст, 2023

© Эткинд А., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Предисловие

Жизнь и работа Артура Кронфельда, немецко-еврейского психолога и психиатра, была полна и умолчаний, и преувеличений. Герой Первой мировой войны, за медицинскую службу на фронте он был награжден Железным крестом – исключительная честь. Профессор Шарите, знаменитого госпиталя Берлинского университета, Кронфельд вел обширную частную практику в динамичный период между двумя мировыми войнами. Он был одним из основателей новаторского Института сексуальных исследований, первого в мире центра сексологической науки и практики. И он был немецким эмигрантом в Советском Союзе – одним из немногих докторов, приближенных к Кремлю. В этом качестве он создал необыкновенный, но очень малоизвестный образец военной пропаганды, имевший особого рода успех в ходе Второй мировой войны.

Открытый в 1919 году, Институт сексуальных исследований обслуживал самую разнообразную клиентуру. Одни пациенты платили баснословные деньги за тайное лечение своих деликатных недугов, другие получали подобные услуги бесплатно – и все это ради новой науки, сексологии. Расположенный в роскошном особняке в Тиргартене, сердце немецкой столицы, Институт сочетал отлично оборудованные операционные с лекционными залами, огромную специализированную библиотеку и особую коллекцию, названную «рогом изобилия эротических диковинок»[1]. Имевший еврейских лидеров, управлявшийся трансгендерными администраторами и лечивший тысячи амбулаторных пациентов, страдавших от всевозможных «извращений» и «типов дегенерации личности», Институт был постоянной мишенью сатир и сплетен. Никто не знал источников его финансирования, но Институт динамично рос.

Рис. 1. Институт сексуальных наук (нем. Institut für Sexualwissenschaft) был открыт 6 июля 1919 г. в Берлине-Тиргартене; разграблен и уничтожен 6 мая 1933 г. Книги в его библиотеке были сожжены 10 мая 1933 г. на Оперной площади. Здание подверглось бомбардировке во время Второй мировой войны. Сегодня на его месте установлена памятная доска

В иерархии Института Кронфельд был вторым после Магнуса Хиршфельда, гей-активиста с мировым именем. Хиршфельд тоже имел медицинское образование, но больше интересовался новейшими теориями полового влечения, которые он развивал и пропагандировал в целях легализации гомосексуальности. Напротив, женатый Кронфельд был клиницистом, который держался на разумном расстоянии от политики. Ветеран мировой войны и человек с очень выс***окими связями, Кронфельд видел в своем институте скорее башню из слоновой кости, чем опору для изменения мира. Военное прошлое Кронфельда, его врачебные манеры и большой опыт вызывали уважение и, более того, доверие. Действительно, выбранный им метод психотерапии – сочетание глубоких личных бесед с тактичным гипнозом и фармацевтическими, а иногда и хирургическими вмешательствами – требовал взаимного доверия. Клиническая репутация Кронфельда строилась на его способности поддерживать это доверие, никогда его не предавая. Гордясь своими корнями в традиционной психиатрии, Кронфельд был одним из ранних противников психоанализа, который он критиковал за непоследовательность и отход от «клинических методов». Зигмунд Фрейд, хорошо знавший Кронфельда, писал в частном письме о его «очень скверном характере», но уважал его как равного. Кронфельд предпринял несколько попыток собственного психоанализа, перебрав нескольких аналитиков; в конце концов он заявил, что является «положительным приверженцем» метода Фрейда[2]. Помимо своей обширной практики, Кронфельд участвовал в многочисленных судебных процессах в качестве судебного эксперта-психиатра. В этой роли он специализировался на гомосексуалистах, которых защищал от уголовного преследования, доказывая их невменяемость. Верно это было или нет, в некоторых случаях такой подход срабатывал.

Начиная с первых лет ХХ века Германскую империю преследовали гомосексуальные скандалы, все чаще доходившие до суда. В 1902 году Альфред Крупп, самый богатый промышленник Империи, производивший для нее самые большие крейсера и пушки, был обвинен в организации оргий с несколькими итальянскими мальчиками на острове Капри; по некоторым данным, мальчиков было сразу сорок, а для оргий был оборудован обширный грот с видом на море[3]. Кайзер Вильгельм, личный друг и деловой партнер Круппа, вмешался в это дело, пытаясь защитить его репутацию. Крупп обратился в суд, но внезапно умер; многие считали, что он покончил жизнь самоубийством. Это невероятное дело убедило могущественную немецкую элиту в том, что к гомосексуальности следует относиться серьезно. Было ли все это правдой или клеветой, но если Крупп не смог защитить себя от такой истории, кто бы это смог?

Вскоре прусская аристократия получила еще один шанс увидеть, как работает новый вид паники. В 1907 году журналист Максимилиан Гарден разоблачил кружок высших офицеров, собиравшихся на оргии в Либенберге, барочном замке недалеко от Берлина. В этот круг входили родственники кайзера, и сам Вильгельм был тоже замешан в этих «гуляниях». Последовавшие события включали шантаж, дуэль и несколько судебных процессов. В суде было доказано, что генерал Куно фон Мольтке, адъютант кайзера, был гомосексуалистом, что было уголовным преступлением в соответствии с германским законом 1871 года. Приглашенный в качестве медицинского эксперта, Магнус Хиршфельд показал на суде, что Мольтке был гомосексуалом. Это не помогло Мольтке, но гомосексуал Хиршфельд имел в виду большую цель. Он полагал, что если немецкая общественность признает, что такие армейские офицеры, как Мольтке, были геями, она изменит свои гомофобные предубеждения, и это приведет к легализации гомосексуальности. Но легализация произошла лишь много десятилетий спустя; в Германии однополые половые связи между мужчинами декриминализовали только в 1969 году (любопытно, что в Восточной Германии это произошло на год раньше, чем в Западной). Столетний запрет Германии на гомосексуальность был центральным политическим вопросом и в Веймарской республике, и в нацистской Германии, и потом в Федеративной Республике.

На процессах 1907–1909 годов, связанных с делом замка Либенберг, военно-полевые суды осудили двадцать элитных офицеров за гомосексуальные отношения. В итоге шесть офицеров покончили жизнь самоубийством. Еще один офицер умер от сердечного приступа, танцуя в женской пачке для кайзера и его охотничьего отряда уже после того, как началось следствие. Большая часть всего этого стала достоянием гласности. Газеты разнесли сенсационные новости об этих судебных процессах по всей Европе, и гомосексуальность получила новые названия la vice allemande (по-французски) или Berlinese (по-итальянски). Много позже, в 1941 году американский журналист Хьюберт Никербокер, бывший корреспондентом Philadelphian Public Ledger в Берлине, писал, что немцы, «внешне самый брутально-мужественный из всех европейских народов, являются самой гомосексуальной нацией на земле»[4]. На самом деле немецкой особенностью того времени было сочетание архаичного права, независимых судов и гиперактивной, вездесущей прессы. Запрещенная законом, гомосексуальность была постоянным явлением на всех уровнях бурно развивающейся немецкой публичной сферы – в интеллектуальных дебатах, судебных процессах, художественных вымыслах и порнографических шоу. То, что веками скрывалось в частных отношениях, внезапно обнажилось в публичной сфере, породив скандальный выплеск нравственных энергий, публичный взрыв психологического динамита.

Военно-полевые суды осудили двадцать элитных офицеров за гомосексуальные отношения. В итоге шесть офицеров покончили жизнь самоубийством. Еще один офицер умер от сердечного приступа, танцуя в женской пачке для кайзера.

* * *

В клинических исследованиях Фрейда, его знаменитых кейсах, неврозы обычно случались с бедными иммигрантами и в основном с женщинами, а паранойя встречалась у влиятельных мужчин с гомоэротическими фантазиями. Если не считать Моисея и Леонардо, среди всех тех, кого анализировал Фрейд, самыми влиятельными людьми были Даниэль Шребер и Вудро Вильсон. Судья Высокого суда в Дрездене и неудачливый политик, Шребер баллотировался в качестве кандидата на выборах в рейхстаг в 1884 году. Фрейд не знал Шребера, но читал его скандальные мемуары, в которых судья признался в своих гомоэротических желаниях и галлюцинациях, связывая их с запоминающимися образами, такими как лучи, взрывы и глобальная катастрофа. Если Крупп и фон Мольтке были разоблачены свидетелями их «разврата», то Шребер устроил гомосексуальный скандал своими собственными сочинениями. Анализируя этот случай, Фрейд утверждал, что подавленное гомосексуальное влечение вызывает бредовое расстройство, которое он назвал паранойей. Это предположение стало ведущей идеей Фрейда в мире политики. Спустя десятилетия он приписал такое же сочетание гомоэротических фантазий и паранойи американскому президенту Вудро Вильсону. Написанная Фрейдом в середине 1920-х годов в соавторстве с Уильямом Буллитом, впоследствии послом США в Советском Союзе и Франции, психобиография Вильсона была настолько шокирующей, что ее не могли опубликовать еще сорок лет[5]. Фрейд утверждал что, хотя случаи Шребера и Вильсона очень разные, социальное и психологическое подавление влечения вело обоих мужчин к паранойе, а их воображаемый или реальный мир – к катастрофам.

Это правда, что в патриархальном обществе нереализованная и вытесненная гомосексуальность вызывала разные расстройства чувств и поведения. Но верно и обратное: сам факт публичного разоблачения гомосексуализма вел к скандалу, панике, взрыву в публичной сфере. В чопорной Пруссии приписывание «извращений» людям у власти было эффективной формой культурной критики или, как в случае Шребера, самокритики; в пуританской Америке приписывание гомоэротизма ее образцовому президенту было радикальным способом политического анализа. Привлекая исключительное внимание, эти сенсационные истории были сосредоточены на высокопоставленных фигурах, которые олицетворяли собой патриархальную власть, раскрывая их мелкие, забавные, слишком человеческие черты и желания. Одни надеялись, что такие рассказы о власти нормализуют гомосексуальность; другие намеревались ниспровергнуть архаичную власть с помощью тех же историй. Две задачи, моральная нормализация гомосексуализма и социальный анализ власти, органично переплелись. Их объединение было главным секретом Института сексуальных исследований и его многочисленных наследников. От Института сексуальных исследований, основанного в Берлине в 1919 году, был прямой путь к Институту социальных исследований, основанному во Франкфурте в 1923 году. Оба они вызвали публичные потрясения, оставившие длинные исторические следы. В личном плане этот путь шел от Хиршфельда и Кронфельда к Вильгельму Райху и Вальтеру Беньямину, а затем к Герберту Маркузе и Эриху Фромму. В 1920-е годы практикующие сексологи из Тиргартена были гораздо успешнее социологов, запертых в своих университетах. Позже, однако, и вследствие новых потрясений, берлинские сексологи уступили свое лидерство социологам из Франкфурта. К середине XX века первые были почти забыты, а вторые приобрели международную известность.

Рис. 2. Слева направо: Артур Кронфельд, Магнус Хиршфельд и дерматолог Фридрих Вертхайм в Институте (1919 г.)

Бурная история этих двух институтов пересекла две мировые войны, два тоталитарных режима и два потока политической эмиграции. Символично, что эта история началась с «пушечного короля» Круппа; достигла кульминации, когда ведущие европейские интеллектуалы бежали от катастрофы в центре континента во все стороны, делая новые карьеры далеко на Западе или на Востоке; и завершилась глобальной, но подавленной революцией 1968 года, пытавшейся остановить репрессии и войны с помощью протеста, окрашенного в приглушенно фрейдо-марксистские и демонстративно антитоталитарные цвета.

Рис. 3. Бал-маскарад в Институте (ок. 1920). Второй справа Магнус Хиршфельд, его держит за руку Карл Гизе. Слева пожилая женщина – мать Хиршфельда

В январе 1933 года в Берлине покончила с собой Зина Волкова, дочь Льва Троцкого. Обширная литература о Троцком говорит, что Зина страдала туберкулезом и депрессией; в ней также говорится, что перед самоубийством Зина лечилась у берлинского психоаналитика. Какие у нее были проблемы и почему они дошли до самоубийства? Кто был ее аналитиком? Как случилось, что судьба Зины и ее самоубийство на кушетке были забыты как троцкистами, так и фрейдистами? Ее сводный брат Лев Седов, сын Троцкого, был убит русским хирургом в Париже в 1938 году. Может быть, Зину убил ее аналитик?

Письма Волковой к отцу хранятся в архиве Хаутон в Гарварде и содержат несколько поразительных открытий. Я опубликовал подборку этих писем, и здесь я подытожу свои выводы[6]. Зина страдала представлениями, которые можно назвать кровосмесительными. На пике своего психического расстройства она была убеждена, что отец влюбился в нее, что у них была эротическая связь и что после лечения она воссоединится с ним. В переписке Зина делилась этими представлениями с Троцким, а иногда даже с его женой, своей мачехой. Были ли они воспоминаниями о реальных событиях?

Хотя психоанализ показал нам, как сложны такие вопросы, существуют убедительные доказательства того, что кровосмесительные идеи Зины были симптомами ее психоза. Зина не жила с Троцким в детстве, и все их отношения развивались после того, как она выросла. Из писем Зины видно, что именно Троцкий отправил ее на лечение в Берлин. Со своего турецкого острова Принкипо, где он содержался в роскошной и безнадежной ссылке, он нашел подходящего врача; ему в этом помогла его старая подруга Раиса Эпштейн, русская жена Альфреда Адлера. Из Принкипо Троцкий платил за лечение.

В феврале 1932 года, после того как Зина начала анализ в Берлине, Верховный Совет СССР издал Указ, который лишил всех членов семьи Троцкого, включая Зину, советского гражданства. Это означало, что они не могли вернуться в Россию. Но она проходила терапию, и ее терапевты хотели, чтобы она вернулась в Россию, утверждая, что только там ее психическое здоровье улучшится. В отчаянии она спросила отца, что ей делать. Обоснованно подозревая своих врачей в сотрудничестве с Советами, Зина выражала эти подозрения в переписке с отцом. Троцкий хотел, чтобы лечение продолжалось. Зная, что он и его семья находятся под наблюдением советских агентов, Троцкий доверял берлинским врачам. Более того, он переслал несколько писем Зины ее аналитику в Берлин. Аналитик обсуждал их с Зиной, замкнув круг. 5 января 1933 года Зина включила газ на своей кухне. Известие о ее самоубийстве поразило Троцкого; из его писем видно, как он горевал по дочери.

Рис. 4. Зинаида Львовна Волкова (старшая дочь Льва Троцкого) находилась на психотерапевтическом лечении в Берлине (Кронфельд был ее психотерапевтом или руководителем терапии). Родилась в 1901 г., покончила жизнь самоубийством 5 января 1933 г.

Вот мы и подошли к важнейшему вопросу о врачах Зины. Она лечилась в частной клинике Артура Кронфельда; его имя она неоднократно и всегда с уважением упоминала в своих письмах к Троцкому. Терапевта Зины, врача клиники Кронфельда, которого она называла психоаналитиком, звали доктор Май. Наверное, это был псевдоним; мне не удалось найти это имя в исторических документах. Доктор Май говорил по-русски, Зина не говорила по-немецки.

* * *

Нацисты разграбили Институт сексуальных исследований сразу после прихода к власти. В мае 1933 года были сожжены книги и архив Института на Оперной площади (ныне Бебельплац), где сегодня находится великий памятник сожженным книгам – Пустая библиотека Михи Ульмана. Хиршфельд был уже во Франции. Богатый и плодовитый автор, он жил с двумя своими постоянными партнерами, немцем и китайцем, в роскошных апартаментах в Париже. В его последней книге «Расизм» расовая теория осуждалась как псевдонаучное оправдание расовой войны; как он заявил в этой книге, он сам стал жертвой этой войны, как и множество других. Наряду со знаменитыми теоретиками Франкфуртской школы Хиршфельд видел в расизме и нацизме чудовищное развитие современности, уходящее своими корнями в Просвещение, которое потерпело трагическое поражение в Германии. Хиршфельд умер от сердечного приступа в свой 67-й день рождения, в мае 1935 года в Ницце. О нем написано много книг и сняты фильмы с такими названиями, как «Эйнштейн секса» (1999).

Кронфельд бежал из нацистской Германии в другую сторону. В 1936 году он прибыл в Советский Союз из Швейцарии. Ведущее психиатрическое учреждение Москвы, Институт Ганнушкина, предложило ему достойный контракт. Кронфельд даже смог нанять своего любимого помощника, который тоже приехал из Берлина; это был русскоязычный еврей из Польши, Эрих Штернберг. Был ли он доктором Маем из писем Зины Волковой к Троцкому?

Рис. 5. Студенты Национал-социалистической партии выносят учебники Института, чтобы сжечь их (май 1933 г.)

Подражая Соединенным Штатам и конкурируя с ними, Советский Союз 1930-х годов был магнитом для немецко-еврейских интеллектуалов. Большинство из них нашли работу в идеологических подразделениях Коминтерна, который занимался пропагандой и слежкой в глобальных масштабах. Организованный для подготовки мировой пролетарской революции, Коминтерн снова уделял внимание тревожным новостям из Германии. Многоязычная, космополитичная и радикально левая, интеллектуальная Москва бурлила жизнью, жадной до звезд и сенсаций, но чувствующей свою обреченность. Возможно, то был ее лучший период[7].

Дела у Кронфельда шли хорошо. По прибытии в советскую столицу он «получил роскошную квартиру, куда привез свою богатую библиотеку, коллекцию французских эротических бронз и роскошную мебель из Швейцарии»[8]. В Институте психиатрии имени Ганнушкина Кронфельд руководил «Отделением экспериментального лечения психозов». Отходя от изощренной сексологии к глубоким и традиционно жестоким психиатрическим вмешательствам, Кронфельд ввел инсулиновые шоки – новый метод лечения шизофрении, радикальный и изнурительный. Научившись этому методу у Кронфельда, московские психиатры с тех пор практиковали эти шоки в массовом, истинно советском масштабе. Однако Кронфельд также критиковал московских психиатров за слишком широкое понимание «вялых форм» шизофрении. Вероятно, к этому времени он выучил русский язык, но зависел от своего русскоязычного помощника Штернберга. В 1938 году Штернберг был арестован как «немецкий шпион» и оставался в ГУЛАГе, работая врачом в северных лагерях, пока его не освободили в 1954 году. После этого он вернулся лечить шизофреников в Москву.

Отходя от изощренной сексологии к глубоким и традиционно жестоким психиатрическим вмешательствам, Кронфельд ввел инсулиновые шоки – новый метод лечения шизофрении, радикальный и изнурительный.

Мы не знаем, как отреагировал Кронфельд на вынужденную трансформацию своих клинических интересов, а затем и на арест младшего друга. Очевидно, что в минуты, свободные от пациентов, он искал новые пути, которые помогли бы его советским хозяевам в их неизбежной борьбе с нацистским врагом. Работая на Красную Армию, Кронфельд разработал психологические тесты, помогавшие отбирать кандидатов в авиационные училища. Со временем его контакты с советским руководством углубились. Он был знаменитым берлинским профессором в сталинской Москве, добровольно приехавшим помогать большевикам в их борьбе. Консультируя своих покровителей и делясь с ними своими давними уже познаниями, Кронфельд убедил некоторых из них – тех, кто имел реальную власть, – в том, что они могут быть исключительно полезны: Кронфельд лично знал новые кадры германского руководства, о которых не имел представления даже Коминтерн, настолько быстрыми были перемены в Берлине. Новые лидеры Германии были, возможно, лучшими друзьями или смертельными врагами советских вождей, и в этой игре любой намек имел значение. Кронфельд делился своими знаниями о личной жизни нацистской элиты с кремлевскими товарищами; может быть, поделиться стоило со всеми советскими людьми? Но ситуация быстро менялась и в Москве; до, во время и после подписания печально известного пакта Молотова-Риббентропа обитатели московских офисов, связанных с иностранными делами, менялись так быстро, как будто в стране произошла новая революция.

* * *

Как и многие его коллеги и сверстники – Фрейд, Хиршфельд, Беньямин, Варбург – Кронфельд был коллекционером. Чувствуя важность тех решающих лет, все они тревожились о ближайшем будущем, но в своих коллекциях они погружались в глубокое прошлое. Все они создали собрания самых необычных предметов, от античных статуэток, загромождавших рабочий стол Фрейда, до барочных драм, загромождавших докторскую диссертацию Беньямина, и до «Атласа Мнемозины» Аби Варбурга – беспрецедентной коллекции изображений, предназначенных для организации мировой культуры, которая каталогизировалась как библиотека. Все они пытались найти подходящую историческую метафору для текущего – и быстро меняющегося – момента. Терапевт с огромным опытом и таинственными друзьями в высших кругах, Кронфельд коллекционировал анекдоты, сплетни и правду о германской элите. В советской Москве он нашел неожиданное применение своему старому увлечению.

Коллекция Кронфельда состояла из фрагментов конфиденциальной информации – сегодня мы назвали бы ее «устной историей» – о членах быстро менявшегося германского руководства: о старых и новых министрах, о штурмовиках и полицейских чиновниках, знаменитых артистах, врачах и партийных бонзах. Эта коллекция была уникальной во многих отношениях. Уникальным был терапевтический доступ Кронфельда к своим живым источникам, которые были связаны с ним силами страдания, доверия и того, что в психоанализе называют переносом. Этот уникальный доступ сделал познания Кронфельда необычайно богатыми, но он же сделал невозможным проверку его показаний. Порочные фигуры, которых Кронфельд знал до решающих лет консолидации нацистского режима, оказались критически важны для человечества. Столь же уникальным был и обходной способ, которым эта частная коллекция сделалась общедоступной.

По чьей-то просьбе (это был очень влиятельный человек, может быть, и сам нарком иностранных дел Максим Литвинов) Кронфельд представил свою коллекцию узкому кругу высокопоставленных читателей. Так получилась брошюра, изданная для служебного пользования в 1939 году. Памфлет назывался «Дегенераты у власти». На его страницах Кронфельд обвинил большую часть гитлеровской клики в гомосексуализме. Агрессивная, но богатая именами и подробностями, эта брошюра начинается с сенсационного свидетельства о гомосексуальности Гитлера. Возвращаясь к архаичному пониманию гомосексуальности как извращения и вырождения, Кронфельд утверждал, что у Гитлера были сексуальные отношения с несколькими его приспешниками, включая Гесса. Он диагностировал их всех как «сексуальных дегенератов».

Источником Кронфельда был Эрик Хануссен, берлинский артист и гипнотизер. Ранее, в 1920-х годах, он давал юному Гитлеру уроки публичных выступлений; позже он подружился с Карлом Эрнстом, командиром штурмовых отрядов (СА), гомосексуалистом и игроком; Хануссен покрыл его долги в обмен на защиту, которую предоставлял ему Эрнст. Хануссен слышал от Эрнста, что тот был в сексуальной связи с Гитлером, и рассказал об этом Кронфельду. Чуть позже Эрнст убил Хануссена, а затем был и сам был убит Гитлером. Но до этого Эрнст успел рассказать Хануссену, который потом рассказал Кронфельду, о еще двух партнерах молодого Гитлера – Эдмунде Хайнесе, тоже служившем в СА и убитом в «Ночь длинных ножей», и Рудольфе Гессе, секретаре, а потом заместителе фюрера.

Кронфельд лично встретился с Гитлером в 1932 году. Журналист Вернер Абель обвинил Гитлера в государственной измене на том основании, что тот принял 10 миллионов итальянских лир от режима Муссолини. Гитлер начал судебный процесс о клевете, и суд предложил Кронфельду оценить вменяемость Абеля. Как позже писал Кронфельд, он провел три дня в приемной суда с Гитлером, Абелем и их свидетелями. Абель был в хорошей форме, и Кронфельд обратил свой психиатрический взгляд на Гитлера. Его оценки садизма, нарциссизма и лживости Гитлера предсказуемы, но гомосексуальность Гитлера до сих пор остается спорной темой.

Эти слухи распространялись, когда Гитлер был начинающим политиком, но большинство наблюдателей и историков им не доверяли. Однако американский психоаналитик Уолтер Лангер считал, что в молодые годы Гитлер был гомосексуалистом, а позднее оставил эту практику. Лангер получил собственный анализ от Анны Фрейд, а позднее, в 1943 году, осуществил полномасштабное исследование личности Гитлера для американской разведки; это солидный источник. Организованная гомосексуальность была особенностью одного из первых нацистских подразделений, штурмовых отрядов СА. Созданные в Мюнхене и одетые в коричневые рубашки, предназначенные для немецких колоний в Восточной Африке, штурмовики участвовали во множестве нацистских акций. Их лидер Эрнст Рём был одним из ближайших друзей Гитлера и открытым гомосексуалистом. Сотни солдат, в том числе Рём и Эрнст, были убиты, когда Гитлер лично руководил резней в штаб-квартире СА, 1 июля 1934 года. Это была «Ночь длинных ножей», поворотный момент в истории нацистского режима.

Современник событий, Никербокер писал, что все командиры штурмовиков были «без исключения гомосексуалистами. Если офицер штурмового отряда не был гомосексуалистом, у него не было шансов на продвижение по службе». Но Никербокер считал, что сам Гитлер был скорее асексуален. Совсем недавно немецкий историк Лотар Махтан опубликовал множество документов, доказывающих гомосексуальность Гитлера; более того, Махтан утверждал, что одной из причин «Ночи длинных ножей» было намерение Гитлера скрыть свое гомосексуальное прошлое. Гитлер был полон решимости уничтожить любой намек на его гомосексуальность. «Те, кто был посвящен в его секреты, были подкуплены и поклялись хранить тайну, или они были убиты», – пишет Махтан[9]. Выбранный Гитлером способ подавления сексуальности не был особенно оригинален. Он вел к паранойе и насилию в частной жизни, к публичным скандалам и массовым убийствам в жизни общественной.

Немецкий историк Лотар Махтан утверждал, что одной из причин «Ночи длинных ножей» было намерение Гитлера скрыть свое гомосексуальное прошлое. «Те, кто был посвящен в его секреты, были подкуплены и поклялись хранить тайну, или они были убиты».

* * *

В 1939 году ЦК ВКП(б) напечатал для внутреннего пользования 50 экземпляров секретной брошюры «Дегенераты у власти». Интимный рассказ Кронфельда о страстях и страхах нацистских вождей начинается со ссылки на источники: «Все, что я расскажу о руководителях фашизма, основано либо на собственных наблюдениях, либо на сообщениях членов нацистской партии… Я получил эти сообщения от своих пациентов, доверивших мне свое лечение… Я стремился пополнить сообщения пациентов по возможности незаметными расспросами на психотерапевтических сеансах». Сразу после этого Кронфельд переходит к личным впечатлениям от Гитлера, который «дико орал… словно плохой актер, разыгрывающий роль императора». В основе его характера лежит «безграничный нарциссизм», а также «дегенеративная примитивность» и «звероподобное бешенство». Гитлер «выскочка, хвастун и трус». Наконец, «Гитлер ненормален в половом отношении. <…> Чувство любви к женщине ему недоступно». Геринг описан как наркоман с избыточным весом, «жестокостью и дикостью»; он страдал разными психическими болезнями и безуспешно лечился в шведских больницах. Геббельс – дегенерат с гипертрофированным половым влечением, что «часто случается с уродами». Наконец, Риббентроп – контрабандист, наживший миллионы на поддельном шампанском. Все это усеяно смачными подробностями, как сплетни в своем кругу, и развернутыми диагностическими формулами.

Работа Кронфельда над этим текстом началась до поворота в советской внешней политике, произошедшего в мае 1939 года. Вячеслав Молотов, один из творцов Большого террора, сменил на посту наркома иностранных дел Максима Литвинова, полиглота и космополита, женатого на британской писательнице. Возможно, что данное Кронфельду поручение исходило от Литвинова, который искал новые аргументы в своей борьбе против сговора с Гитлером, или от кого-то из его влиятельных сторонников. Для Литвинова и его подчиненных уникальные знания Кронфельда об извращенной сексуальности нацистских лидеров были настоящим сокровищем, которое обещало им неожиданные козыри в их борьбе с нацистски настроенными радикалами в советском руководстве. Мы не знаем, кто читал 50 отпечатанных копий брошюры Кронфельда, кому они предназначались и как распространялись. Моя гипотеза состоит в том, что брошюра Кронфельда была написана и напечатана как оружие в борьбе Литвинова с пронацистской кликой Молотова. И все же мы не знаем, кто из московских чиновников пригласил к сотрудничеству Кронфельда как уникального эксперта по психическому здоровью вероятного противника. Служил ли этот находчивый человек в ЦК, в Наркомате иностранных дел или в Кремле? В любом случае, когда он принимал это решение, он точно знал, кто его враг. Потом оказалось, что он был не прав, а потом он снова стал прав – если был еще жив.

В начале 1939 года брошюра Кронфельда развертывала официальную линию Литвинова, представив политического и, возможно, военного противника в виде группы «сексуальных дегенератов». Но уже в апреле конфликт между Литвиновым и Молотовым стал достоянием гласности. Сталин поддержал Молотова, и он стал наркомом иностранных дел. Британские и французские лидеры сочли это назначение катастрофой. В Наркомате началась чистка литвиновских сотрудников – многие из них были евреями. В августе Риббентроп, которого Кронфельд представлял циничным контрабандистом, приехал в Москву, чтобы разделить между Гитлером и Сталиным не принадлежавшую им Европу. Изготовленная как секретное и действенное оружие в борьбе с нацизмом, брошюра Кронфельда сразу же стала неприемлемой, более того, опасной для высших московских чиновников.

Но дальше история пошла в том направлении, которого никто не ожидал – ну, почти никто. Рихард Зорге, в прошлом скромный библиотекарь Франкфуртского института социальных исследований, а ныне журналист в Токио, неоднократно предупреждал Сталина о готовящемся нападении Германии на СССР. Его не слушали, но в июне 1941 года Гитлер запустил свой план «Барбаросса», который даже Сталин не мог игнорировать. С началом военных действий советские власти перечитали брошюру Кронфельда и перепечатали ее огромным тиражом, сотнями тысяч экземпляров, в Москве, Алма-Ате и Красноярске. Части из нее появлялись в советских газетах[10].

Мы не знаем, как советские люди читали и перечитывали книжку Кронфельда в скуке своих кабинетов, в грохоте боев, в грязи лагерей. Возможно, брошюра была отредактирована для нового издания и отличается от первоначальной рукописи. Окончательный текст, опубликованный в 1941 году, был написан до бегства Рудольфа Гесса в Англию (май 1941 года) и, следовательно, до вторжения немецких войск в Советский Союз. Однако некоторые части были написаны после начала немецкого и советского вторжения в Польшу в сентябре 1939 года. Как бы то ни было, почти весь этот текст был написан до визита Риббентропа в Москву и до начала Второй мировой войны.

* * *

16 октября 1941 года Кронфельд и его жена покончили жизнь самоубийством в своей московской квартире. Немецкие войска подходили к Москве, и Институт Ганнушкина эвакуировался вместе со многими другими учреждениями. Кронфельд не нашел своего имени в эвакуационных списках Института. Придя домой, он убил жену и себя большими дозами снотворного[11].

Кронфельд не нашел своего имени в эвакуационных списках Института. Придя домой, он убил жену и себя большими дозами снотворного.

Кронфельду было всего пятьдесят пять лет. Он был психиатром с огромным стажем, который видел все – войны и революции, успех и неудачу, восхищение врагов и предательство друзей. Его скороспелое самоубийство поражает воображение. Чего он так боялся, что убил не только себя, но и жену, которая даже не была еврейкой? Как мы знаем, Москва не была захвачена немцами, и миллионы москвичей пережили войну. Но гомосексуальность Гитлера была абсолютным табу для нацистов, и многие из тех, кто распространял или мог распространять эту информацию, были убиты. Кронфельд знал это, и именно это знание, вероятно, привело его к двойному самоубийству. Он предпочел умереть в своей постели с женой, чем подвергнуть себя и ее пыткам гитлеровских следователей.

Но, возможно, это не было самоубийством. Сосед Кронфельдов по их ведомственному жилью нашел их трупы. Сосед был врачом и оказал экстренную помощь, но было уже слишком поздно. О случившемся он сообщил в Институт Ганнушкина; но и место захоронения Кронфельда, и судьба его коллекций остались неизвестными. Соседом был молодой врач, работавший в том же институте, Андрей Снежневский. Когда война закончилась, профессор Снежневский стал признанным лидером советской психиатрии. Он принимал участие во внесудебном преследовании инакомыслящих, оправдывая свои действия теорией «бессимптомной шизофрении», и десятилетиями использовал те натянутые определения, которые Кронфельд критиковал. В 1980 году Британский Королевский колледж психиатрии расследовал причастность своего иностранного члена Снежневского к политическим злоупотреблениям своей наукой (Снежневский, постоянно выступавший на психиатрических конгрессах за границей, тогда отказался сотрудничать с расследованием коллег). Имея абсолютную власть над советской психиатрией, Снежневский превратил ее в еще один силовой орган, своего рода советскую СА. Вся история «карательной психиатрии» связана с именем Снежневского.

Было ли это убийством? На самом деле понять мотив этого убийства, если это было убийство, проще, чем понять мотив самоубийства. Как мы теперь знаем, Кронфельд был замешан в двух самых важных конфликтах, которые когда-либо случались у Сталина – с Троцким и Гитлером. Тем, кто читал брошюру Кронфельда, было бы неприятно оставить автора врагу. Проведя годы в Москве, он знал о Сталине и его товарищах столько же, сколько о приспешниках Гитлера. При случае он мог рассказать и их истории. Жаль, что он этого не сделал.

Александр Эткинд

Артур Кронфельд

Дегенераты у власти

В качестве урожденного немца, жителя Берлина и профессора Берлинского университета я имел возможность наблюдать развитие гитлеровского фашизма до и после прихода его к власти.

Все, что я расскажу о руководителях фашизма, основано либо на собственном наблюдении, либо на сообщениях членов фашистской партии, частично близких сотрудников Геринга, Геббельса, Лея, Гиммлера. Я получал эти сообщения от своих пациентов, доверивших мне свое лечение. Поэтому я не могу открыть их имена. Больные знали, что антифашистские врачи не станут за ними шпионить и предавать, и без опасения шли к ним.

Я стремился пополнить сообщения пациентов по возможности незаметными расспросами на психотерапевтических сеансах. Постепенно я получил столько интересных и важных сведений, что было бы неправильно утаить их от широкого общественного мнения. Вот что мне доподлинно известно.

Адольф Гитлер

В мае 1932 года мне пришлось в непосредственной близости наблюдать Гитлера. Я был приглашен мюнхенским судом в качестве эксперта-психиатра по делу Вернера Абеля.

Мне неизвестно, по каким причинам Абель поссорился со своими сообщниками. Во всяком случае он в 1930 году опубликовал в журнале «Вельтбюне» статью, обвиняющую Гитлера в государственной измене. Абель заявил, что он и Хайнес присутствовали в качестве адъютантов Гитлера, когда майор итальянской армии, некий Мильорати, выплатил лично Гитлеру по поручению Муссолини 10 миллионов лир. Абель указывал точно день, час и комнату мюнхенского отеля, где это произошлоi.

Гитлер возбудил против Абеля дело по обвинению в клевете и ожидал процесса с такой нервозностью, что на всякий случай захватил с собой защитника – совершенно необычный прием для «пострадавшего».

Три дня сидел я вместе с Гитлером и его сообщниками в небольшой свидетельской комнате, ожидая допроса.

Это время я использовал для внимательного наблюдения «героя процесса». Адольф Гитлер – среднего роста. Узкие плечи, широкий таз, толстые ноги и тяжелая походка подчеркивают безобразное строение тела. Незначительный лоб, небольшие мутные глаза, короткий черноволосый череп, слишком большой подбородок обнаруживают известную дегенеративную примитивность. Он невероятно гримасничает и постоянно пребывает в каком-то беспокойном движении.

Вопреки закону, исключающему знакомство свидетелей с ходом процесса, из зала суда то и дело приходили посланцы и рассказывали о показаниях Абеля. Гитлер неистовствовал, дико орал, бегал по комнате, словом, вел себя, как не владеющий собой человек. Когда же проходил перед своими приверженцами, он принимал осанку повелителя, словно плохой актер, разыгрывающий роль императора, шествовал, не сгибая ног в коленях, приподняв правую руку. На лице его застывала какая-то глупая мина, которая должна была выражать величие.

В такой шутовской позе Гитлер вошел в зал суда и сразу же с бешеным ревом бросился на Абеля. Однако сжатые кулаки и атлетическая сила противника удержали не чересчур храброго «фюрера». Он решил, видимо, что «осторожность присуща храбрости» и стал выкрикивать всевозможные ругательства, причем у рта его появилась пена. Суд вынужден был наложить на будущего рейхсканцлера большой денежный штраф за неприличное, хулиганское поведениеii. Он, вероятно, заплатил этот штраф из миллионов, полученных через майора Мильорати.

Любопытно также было его поведение при допросе. Взрывы звероподобного бешенства и общие фразы о своей спасительной миссии были единственным ответом на конкретные вопросы судей. Прокурор изо всех сил старался добиться от эксперта заключения, что Абель является невменяемым, патологическим фантазером, лжецом. Это сослужило бы Гитлеру хорошую службу. Кто станет доверять сумасшедшим обвинениям душевнобольного! Но я не мог доставить будущему «фюреру» этого удовольствия и сказал, что Абель хотя асоциальный тип, но сохраняет сознание, дает показания планомерно и с полной ответственностью. Его осудили на три года тюрьмы. Однако, как только коричневые разбойники захватили власть, они тотчас убили его, как и председателяiii и всех членов суда – невольных свидетелей скандального поведения Гитлера на процессе.

В 1934 году он приказал уничтожить Хайнеса, последнего свидетеля, своего преданнейшего приверженца и одного из тех, с кем он сожительствовал.

Кровью, пулей, виселицей, обманом, демагогией пробивал себе Гитлер путь к власти. Его временный и шаткий «трон» стоит на костях врагов и друзей, ставших вдруг неудобными. От всего, что связано с именем Гитлера, веет холодом смерти, ненавистью ко всему живому и прогрессивному, человеческими слезами и кровью.

Родословная Гитлера точно определена американскими психиатрамиiv. Отец Гитлера, Алоис Шикльгрубер, в 40-летнем возрасте назвался Гитлером и передал эту фамилию потомству. В юности он был неустойчивым, асоциальным типом, а позже ленивым алкоголиком, никогда в жизни не работал. Женился Алоис Гитлер в городке Браунау на состоятельной женщине, старше его на 14 лет, единственно, чтобы как-нибудь устроиться. Жена была внебрачной дочерью некоего Георга Гитлераv, сына еврея, оберкельнера одного из отелей в Бухаресте. До самой смерти папаша вел жизнь привычного пьяницы и завсегдатая третьеразрядного публичного дома.

После смерти жены Алоис женился на ее прислуге Кларе Пёльцль, от которой в 1889 г. и родился сын Адольф.

Учителя реального училища в Линце добавляли к этой квалификации: «…учится нерегулярно, старается избежать школы, как только может, равнодушен, умственно ограничен, к учению не имеет ни охоты, ни способностей».

В первую империалистическую войну Гитлер поступил на службу в Баварский полк, где получил должность денщика и посыльного при штабеvi.

Распространены легенды об участии Гитлера в боевых действиях. Это сплошной вымысел. Установлено, что после прорыва англичан 8 августа 1918 года под Камбре он впервые попал с штабом дивизии в опасное положение и в паническом страхе устремился назадvii. В лазарете объявил себя отравленным газами. История болезни свидетельствует, однако, что никаких объективных признаков отравления врачи не обнаружили. Была ярко выраженная картина истерического спазма век и истерической слепоты. Вот что может сделать с трусом животный страх за свою шкуру.

После войны неоднократно возникали легенды о большой храбрости, проявленной Гитлером на фронте, где он никогда не был. Говорили, что он взял в плен то ли трех французов, то ли пятерых. Потом оказалось, что «герой» победил 7 англичан. Мало? Он «пленил» 15 англичан!

«Учится нерегулярно, старается избежать школы, как только может, равнодушен, умственно ограничен, к учению не имеет ни охоты, ни способностей», – так охарактеризовали Адольфа в народной школе в Ламбахе.

Доподлинно известно, что все эти легенды основаны на личных заявлениях Гитлера. Сам он наградил себя и железным крестом первого класса. Благо, железа было еще достаточно в Германии. Лживость и страсть к самовозвеличению – характерные истерические черты «фюрера». Только впоследствии они еще более расцвели и приняли колоссальные, уродливые размеры.

После демобилизации в Мюнхене Гитлер снова оказался с пустыми руками и стал профессиональным шпионом, провокатором. В одной из многочисленных тогда маленьких организаций, основанной неким Дрекслеромviii и преобразованной Гитлером в банду вооруженных громил, зародилась последующая национал-социалистическая партия, началась политическая карьера бывшего шпика.

В ноябре 1923 года разыгрался первый театральный фарс новоявленного малоталантливого режиссера: путч, в заключение которого Гитлер объявил себя регентом государства. Домогаясь власти, он, как маньяк, полный необузданного тщеславия, не пренебрегал никакими преступлениями.

Садистическая жестокость, потворство самым низменным инстинктам, презрение ко всем формам духовной культуры, беспредельное самообожествление – таковы черты гангстера и людоеда, заливающего ныне кровью Европу, унижающего и мучающего многострадальный немецкий народ. Невероятная личная раздражительность, частая полная потеря самообладания, непреодолимое влечение к убийству, полное отсутствие сострадания и склонность к суеверию и мистике – нужны ли другие детали, характеризующие мерзкий облик «фюрера» Германии?

Однако первоосновой характера Гитлера, его осью и сердцевиной является безграничная самовлюбленность. Когда он говорит, все должны молчать. Поток его мутных словесных излияний невозможно остановить. При этом личное и деловое перемешиваются в причудливой комбинации. Слушать других он не умеет и не хочет. Выскочка, хвастун и трус.