Помоги проекту - поделись книгой:
Ту сеть, что спрятали в кустах, порезали на три части, и солдаты в сопровождении охраны торжественно понесли ее китайцам. На месте только что прошедшей встречи аккуратно положили и спокойно удалились. В толпе китайцев появилось радостное оживление. Они улюлюкали, хлопали в ладоши, что-то одобрительно кричали. Вчерашние рыбаки-провокаторы бегом спустились на лед, схватили в охапку сети и понесли их на свой берег. Через некоторое время с той стороны послышались вопли, крики негодования, в наш адрес понеслись угрозы. Видно было, как китайские чиновники, а это наверняка были офицеры службы безопасности, посмотрели, что осталось от сетей, что-то прокричали и тут же все покинули берег. Китайцам дали понять, что заигрывать, проявлять нерешительность и идти у них на поводу мы не собираемся. С тех пор китайцы даже не пытались устанавливать рыболовные снасти в советской части реки ни здесь, ни на каком-либо другом участке.
После той провокации командование 57-го погранотряда приняло меры для усиления застав на этом направлении. Прибыли БТРы и около десятка солдат и сержантов. Тогда же поступил приказ, определяющий порядок охраны островов на наших участках: днем путем войскового наблюдения, а в ночное время против острова Киркинского выставлять «секрет». Правый фланг участка заставы против китайского поселка Дабелакан охранять укрупненным пограннарядом не менее 5 человек со штатным и групповым оружием и средствами ночного наблюдения. Застава несла службу по усиленному варианту.
В течение ноября и начала декабря та же провокационная группа, что действовала в ночь с 6-го на 7 ноября, неоднократно пыталась нарушить границу, выходя на северную оконечность острова Киркинский. Каждый раз при выдворении ее оказывала ожесточенное сопротивление. Навязывала драку. Каждый выход этой группы сопровождался фото- и киносъемками.
В двадцатых числах ноября военнослужащие китайского погранпоста «Гунсы» предпринимают ряд попыток укрупненным патрулем обойти по льду наши острова Буян, Большой и другие. Они намеревались показать нам, где проходит, по их мнению, граница, и что они намерены охранять ее войсковыми силами. Мы стремились принять все меры, чтобы не допустить ничего подобного.
Обычно, как только китайский патруль, а это всегда до 10 и более военнослужащих, приближался к берегу, это фиксировали наши посты наблюдения. 2-я застава по тревоге выдвигалась к острову Буян в тот момент, когда китайцы только еще подходили к нему. Преграждая путь, останавливали их. Стрельников, как нам было и положено в таких случаях, заявлял протест с требованием удалиться с нашей территории. Те в свою очередь требовали не мешать им охранять свою территорию. Китайцы пока в драки не вступали, оружие всегда, как и мы, держали в положении «за спину». Потоптавшись некоторое время на месте, заявив нам протест и высказав все, что они о нас думают, удалялись.
Но однажды, в начале декабря, пост наблюдения заметил, что с китайского погранпоста в сторону острова Буян стали быстро приближаться несколько конных санных упряжек с большим количеством китайцев. Они мчались на большой скорости, стремясь опередить Стрельникова. Но наши пограничники остановили эту группу. Начались переговоры, взаимные заявления, требования. Но на этот раз китайцы, похоже, не собирались уходить мирно и были настроены решительно.
Командир китайского погранпоста просил Стрельникова пропустить его хотя бы один раз. Он с мольбой в голосе и красноречивыми жестами давал понять, что если он на сей раз не выполнит задачу, ему несдобровать. Друг перед другом стояли два командира, которые все понимали, но были связаны приказом и долгом и не могли поступиться. Китайский офицер знал, что за невыполнение приказа он будет жестоко наказан. И когда Стрельников растолковал ему, что не может выполнить его просьбу, офицер сразу обмяк, стоял глубоко задумчивый и отрешенный. Видно было, как глубоко он переживал трагизм своего положения. Он умоляюще смотрел на наших офицеров и в уголках его узких темных глаз блеснули слезинки. Тягостное молчание, которое переживали не только офицеры, но и солдаты, было прервано резким криком китайца в униформе, затесавшегося среди китайских солдат. Офицер, только что стоявший подавленный и, казалось, таким беспомощным и жалким, вдруг резко поднял руку, выкрикнул команду и в мгновение превратившись в яростного зверя, бросился на пограничников, а за ним и все остальные китайские солдаты. И только один не принимал участие в драке. Он стоял в стороне и внимательно наблюдал, как выполняется его команда.
Это была первая рукопашная схватка на границе между китайскими и советскими пограничниками. Смешалось все вокруг. Лупили друг друга чем попало: кулаками, пинками, попавшими случайно под руку палками. Но за оружие никто не хватался. Ни у нас, ни у них такого приказа не было.
Через несколько дней после провокаций у меня на Киркинском и этой драки на Буяне я встретился со Стрельниковым, чтобы поделиться с ним и обстановкой, и первым опытом. В этот раз я заметил у него под глазом приличный фингал. Когда я стал допытываться, откуда да почему, он неохотно, но все же рассказал...
А того китайского командира поста мы никогда больше не видели на границе. Зато новый уже ни о чем не просил, а рвался напролом вместе с солдатами, навязывая жесткие условия драки.
В середине декабря 1967 г. около 50 китайцев вышли на северную оконечность острова Киркинский. Это была четко организованная и хорошо спланированная провокация. Впервые мы увидели в их руках лозунги, плакаты, портреты Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна. Это нас несколько удивило и озадачило. При нашем появлении у острова построились в две шеренги. У каждого в руке была некая красная книжица, цитатник Мао. По команде одного из руководителей находили нужную цитату и хором ее скандировали.
С резервом около 25 человек я подъехал к острову и сразу вышел к ним навстречу. Примерно в 10 метрах от них мы тоже построились в шеренгу.
Я вышел несколько вперед и, как было приказано, заявил им протест по поводу нарушения Государственной границы СССР. Потребовал, чтобы они покинули нашу территорию. Из китайской толпы вышел полувоенный неизвестного ранга чиновник и на ломаном русском стал требовать, чтобы я удалился с китайской территории, не мешал им клеймить советский ревизионизм. Я ему на местности рукой показал, что государственная граница проходит по середине протоки, отделяющей остров от китайского берега, и что остров является советским и они находятся уже на сопредельной территории. Китаец отрицательно замахал рукой и головой.
— Нет, Мамзей сказал, что это наша территория, и мы с нее не уйдем.
Я сразу же доложил обстановку в штаб отряда. Пока дожидался решения сверху, прикидывал, как тут справиться с китайцами. Их ведь было раза в два побольше нашего.
Вскоре поступила команда на выдворение. Я снова подозвал старшего этой беснующейся толпы и заявил, что если они немедленно не удалятся, я буду вынужден силой их выдворить. Китаец перевел мои намерения толпе и та в один голос весело захохотала. Явно намекая на свое преимущество в силе.
— Вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, мы в один момент, — сказали мои сержанты.
— Хорошо. Но сначала попытаемся их вытеснить.
Я дал команду, чтобы солдаты взялись под руки. Вскоре они назовут это «тактикой живота». Мы подошли вплотную, стремясь охватить толпу китайцев полукольцом. Вначале удалось потеснить первые ряды. Потом теснили они нас. Так мы дергались туда-сюда. Со стороны это выглядело, наверное, смешно, если б не было так серьезно на деле.
Каждый раз китайцы усиливали натиск, все яростнее сопротивлялись. Через какое-то время обрушили на наши головы удары палок, кольев, камней и кусков льда, припасенных заранее. Пустили в ход и плакаты, лозунги, которые прикреплялись к увесистым палкам. Сразу все смешалось в кучу. Наши солдаты, отбирая у китайцев палки и колья, с яростью врывались в толпу и лупили всех подряд. Скоро китайцы дрогнули и, бросая плакаты и портреты вождей, стали убегать на свой берег.
После драки мы подобрали все брошенные и отобранные у них портреты вождей, которые потом еще сыграют свою роль.
В этом столкновении у моих подчиненных впервые появились открытые резаные раны, травмы головы, рук, ушибы на теле. Несколько солдат пришлось отправить в санчасть отряда. Санинструктору заставы младшему сержанту Николаю Загнибеде прибавилось работы. А после нескольких таких провокаций почти весь личный состав ходил с синяками.
Мы знали, что жители приграничных районов Китая неохотно выходили и вяло участвовали в бесчинствах, устраиваемых спецслужбами на границе. У них, наверное, еще не успели вытравить из памяти добрососедские отношения с нами. Да и толком-то они не понимали, зачем их гнали на лед драться с советскими пограничниками. Да, они выходили, орали, махали лозунгами, дубинами охаживали нас по головам, но было хорошо заметно, что делали это исключительно по приказу и под страхом наказания. Получив первую хорошую затрещину, трусливо убегали на свой берег. А там их отлавливали и снова гнали в драку.
Уже более месяца участвуя в ликвидации провокаций, мы выработали определенную тактику действий. Нас снабдили адаптированным русско-китайским разговорником. Потренировавшись какое-то время, уже бодро зачитывали свои послания на китайском языке. Это надо было слышать. Но китайцы понимали нас, когда пока еще мирно мы стоим друг против друга. Еще слышны с обеих сторон шутки и незлобливые выкрики. Сблизившись для переговоров, мы закуривали. Я рисовал на листке бумаги прохождение границы и показывал ее на местности. Стремился доказать, что китайцы уже находятся на нашей территории. В ответ китайский представитель спецслужб, его принадлежность к этому ведомству вскоре была установлена, рисовал мне на моей же бумаге свое видение границы. Мол, Мамзей сказал, что это наша территория, значит, оно так и есть. На другие встречи этот представитель приносил уже свои листки бумаги с обозначенной ими границей.
Пока мы мирно беседовали, мои солдаты и китайцы, видя такое дело, тоже шли на сближение. Китайцы с интересом рассматривали моих солдат. Становились с ними рядом, примеривая свой рост, и удивленно качали головами. Каждый раз пытались заполучить от нас сувениры. Зная это, политотдел отряда снабдил нас большим количеством комсомольских и пионерских значков, и мы обменивались с китайцами на значки Мао Цзэдуна. Они охотно брали значки с изображением Ленина. Но, обнаглев, пытались несколько раз расстегнуть подсумок и просили показать магазин. Стало ясно, им надо было знать, есть ли у нас боеприпасы и сколько у нас с собой патронов. Когда китайцы наглели, солдаты отталкивали их, покрывая незлобивым матом. Я следил, чтобы мои солдаты не грубили без причины.
— Бурицкий, кто там у вас матерится и задирается? Прекратить немедленно.
Тут же здоровенный сержант обходил строй и корректировал поведение подчиненных.
— Товарищ сержант, — раздавался голос недовольного солдата, — а че они нахально лезут, сами задираются.
Вскоре порядок восстанавливался. Китайцы приходили от этого в неописуемый восторг. Обращаясь к нашим солдатам, они пальцем показывали в мою сторону и говорили: «Ваш капитана хорошо, шанго». Мол, все понимает и не хочет бить китайцев. На что солдаты отвечали типа того, что мечтать не вредно.
Вскоре поступала команда на выдворение. Я открыто заявлял их командиру об этом. Сейчас, мол, будем вас выдворять. Они не возражали против этого. И сбившись в плотную кучу, приготовились нас встретить. Мы охватили их, насколько это было возможно, полукольцом и стали теснить и выдавливать за линию границы.
Эта «тактика живота», мягко говоря, была не совсем удобной для нас, но все же в какой-то мере, исходя из обстановки, ее можно признать оправданной. Она не давала возможности китайцам обвинить нас в неправомерности и жестокости обращения с ними. Не провоцировала их на агрессивные неадекватные действия. То есть мы предлагали мирный исход китайцев с нашей земли. Делали все возможное и невозможное, чтобы не обострять до времени ситуацию, разрешить ее мирным путем.
По всему было заметно, что такое положение дел не устраивало организаторов провокаций. От их участников требовались более решительные и жесткие действия. И первое, что они сделали, срочным порядком заменили участников этих акций. Из центральных районов Китая доставили к границе в район провокаций хунвэйбинов и цзаофаней. Это представители наиболее агрессивных молодежных организаций в возрасте до 35 лет, руками которых Мао Цзэдун делал культурную революцию в Китае. Они как смерч прошли по всей стране, уничтожая всех и все, что было связано с Советским Союзом, кто был не согласен с политикой Мао. Особенно издевались над своей интеллигенцией, которая получила образование или работала в СССР. Их арестовывали, ссылали в глухие деревни на трудовое воспитание. Казнили и расстреливали всех, кто как-то сопротивлялся новой политике. И делалось это руками молодежи. Вот такой контингент вскоре появился на границе. С ним в дальнейшем мы и будем иметь дело.
От одной провокации к другой они становились все более яростнее и ожесточеннее. Ушли в прошлое наши мирные переговоры в начале встреч, перекуры и «уроки топографии». Вскоре стала понятна цель новой волны этих акций. На остров китайцы уже стали выходить с лозунгами и плакатами политического содержания. Теперь на практике они пытались реализовать как территориальные притязания, так и решить какие-то иные задачи.
Это накладывало на нас особую ответственность. Мы понимали, что в случае наших неправильных, необдуманных действий, в случае неправомерного применения оружия с нашей стороны мы можем породить непредсказуемые последствия не только на границе, но и в отношениях наших государств. Два мощных электрода начали в то время неудержимое движение навстречу друг другу А мы со Стрельниковым волею судьбы оказались между ними.
Часто, выйдя из провокации побитыми, оплеванными, оскорбленными, солдаты задавали мне один и тот же вопрос:
— Сколько же можно терпеть, товарищ лейтенант?
— Давайте дадим им разок по полной программе. Чтобы неповадно было.
Но в наших лейтенантских головах уже твердо сидело, что ничего подобного допустить мы не имеем права. Ни при каких обстоятельствах. Хотя видели, как солдаты вконец измотались от бесчисленных провокаций, были уже на пределе, на грани срыва. Именно тогда с особой остротой ощущали необходимость в активной разъяснительной и воспитательной работе среди личного состава.
Политическая и экономическая обстановка в Китае, оперативная обстановка на участке заставы, стали главными темами политзанятий, политинформаций и всей политико-воспитательной работы. Обсуждались эти вопросы на комсомольских собраниях и на партгруппе. Подробно разбирались и анализировались все крупные провокации, действия в них каждого пограничника. До сознания солдата мы стремились довести требования приказов и линию поведения на границе, особенно при ликвидации провокаций. Личному составу прививались выдержка, стойкость, умение противостоять наглым оскорблениям и грубой физической силе.
Провакации следовали одна за другой, по три-четыре в неделю. Люди изматывались и уставали. По 8—10 часов в сутки несли службу на границе, да 4—5 часов участвовали в ликвидации провокаций. Но все понимали, что так надо, ведь это была настоящая боевая работа. Самым большим наказанием считалось, если кого-то отстраняли от участия в ликвидации провокации. Полагаю, именно в эту пору проявлялись самые лучшие качества наших воинов.
Во время столкновений с нарушителями границы я заметил, что где бы я ни находился, всегда со мной рядом были физически крепкие солдаты или сержанты. Поинтересовался у них, это случайно или как.
— Товарищ лейтенант, вы же видите, тот здоровый китаец постоянно вас подкарауливает. Он уже пытался изувечить вас. Отвадили.
Конечно, я был тронут такой заботой. Эта мера предосторожности не заставила себя долго ждать. В одной из последующих провокаций верзила почти под метр девяносто, что крайне редко для китайца, своими огромными кулачищами чуть не размозжил мне голову. С ним мог справиться только Н. Бурицкий. Он-то и подоспел вовремя.
Чтобы обезопасить личный состав и уменьшить риск травмирования при силовом контакте, мы стали применять рогатины и дубины. Солдаты с большим удовольствием и рвением выполнили мою команду по подготовке нового и одновременно самого древнего оружия первобытного человека. У каждого солдата была своя собственная из дуба или черной березы, с любовью обструганная и отшлифованная. А на рукоятке привязан темляк, чтобы не вылетела из рук. Хранились они в пирамиде вместе с оружием. Так что по тревоге солдат брал автомат и прихватывал дубину. А как групповое оружие использовали рогатины. По своему виду, устройству, по тактико-техническим данным, по целям применения они напоминали оружие сибиряков-охотников, которые в древности ходили с ними на медведя.
Они нас поначалу здорово выручали. Когда китайцы перли на нас стеной, мы просто выставляли рогатины вперед, ну совсем как в средневековых битвах, когда против нападающих войск обороняющиеся ощетинивались копьями и, не допуская контакта, отбрасывали их назад. Солдатам это очень нравилось. Ну а если какой смельчак все же прорывался, то, извините, добровольно нарывался на дубину.
Когда мы впервые применили свое «секретное» оружие, китайцы были обескуражены. Мы заметили, что в любой ситуации китаец никогда не проявляет инициативы, творчества, находчивости, в отличие от русского солдата. Он запрограммирован на послушание в выполнении команд, приказов. И никогда не сделает лишнего. И не потому, что не знает как действовать в изменившейся ситуации, а просто потому, что не было распоряжения. Таким нехитрым образом мы исключили непосредственный контакт с провокаторами. Тем более не раз отмечали, что некоторые из них носили ножи на поясе под верхней одеждой и нарваться на него было очень даже просто.
О нашем «секретном» оружии вскоре стало известно в управлении погранотряда. Понаехали комиссии, стали разбираться. Кто давал указания, как посмели. А если китайцы заявят протест, то кто будет отвечать. Может быть скандал на межгосударственном уровне. Конечно, могло быть и так, но я знал, никто не защитит солдата кроме командира и его самого. Вскоре на заставу приехал начальник погранотряда полковник Леонов. Он, видимо, не во всем был согласен с выводами комиссии и решил проверить все сам. Внимательно выслушал мой доклад. Особенно его интересовали характер провокаций, динамика их качественного изменения и методы наших действий по их пресечению. Он, конечно, знал из наших донесений, что ни одна провокация китайцев на участке 1-й заставы не имела успеха и была умело пресечена.
— А что это за рогатины вы здесь придумали? — лукаво поинтересовался начальник.
— Вы же сами, товарищ полковник, приказывали беречь людей. Вот и придумали, как это лучше сделать. Сейчас среди личного состава нет травм и увечий.
— Покажите свои новации.
Мы перед приездом Леонова запрятали их от греха подальше. Теперь отрыли из-под снега, показали. Он внимательно разглядывал, взвешивал в своей крепкой руке, как бы имитируя удар.
— А что, удобная штука и, говорите, хорошо помогает?
— Так точно.
После обеда Леонов вызвал на нашу заставу Стрельникова вместе с заместителем лейтенантом Шероховым. Велел практически продемонстрировать нашу тактику действий. Я разделил весь личный состав на две группы. Одна имитировала китайцев, другая — наших. Солдаты так удачно разыграли сражение, что Леонову это очень понравилось. Он тут же одобрил наше «оружие» и методы пресечения провокаций. Вот так родился знаменитый приказ Леонова, где предписывалось изготовить на каждой заставе рогатины и дубины и расписывалась методика их применения.
Надо сказать, что китайцы тоже меняли свою тактику. Каждая провокация отличалась от предыдущей. Это напрямую зависело от той задачи и цели, которые им ставили. Мы же всегда полностью зависили от их сценария. Правда, завершалось все, как известно, уже по нашему сценарию.
Однажды им понадобилось разыграть спектакль с «избиением» советскими пограничниками мирного китайского рыбака. Сошлись на острове. Подрались как положено под кинокамерами и вспышками фотоаппаратов. Отбежавшие китайцы построились вдруг в две шеренги и начали необычайно эмоционально митинговать. Мы стояли от них метрах в десяти, пытаясь разобраться, что же произошло. Почему они убежали от нас так резко.
К тому времени на нашу заставу прикомандировали солдата корейской национальности в качестве переводчика. Он знал китайский разговорный язык. Во время потасовок он смешивался с нашими солдатами. Его задача заключалась в том, чтобы слушать китайцев. Особенно важно было услышать их команды и вовремя мне доложить. Это здорово помогало в принятии экстренных решений. В тот раз он с волнением доложил, что китайцы хотят кого-то побить. Вскоре все прояснилось. Несколько здоровенных китайцев схватили своего самого хилого соучастника и за второй шеренгой стали его избивать. Он вырывался, визжал, плакал. Но его осадили ударом по голове. Он упал и его уже лежачего пинали ногами. Мои солдаты были просто возмущены таким зверством.
— Товарищ лейтенант, может, поможем, а то забьют его насмерть.
Но в это время китайцы подняли за руки и ноги еще подающего признаки жизни соплеменника и бросили нам под ноги. Мы вначале не могли ничего понять. Но когда свора кинооператоров и фотокорреспондентов из китайского информационного агенства «Синьхуа» бросилась снимать этот эпизод, все стало ясно. Киноэпизод отработан классически.
Кино- и фотоматериалы с места событий на китайско-советской границе в те годы широко распространялись в средствах массовой информации во многих странах. Весь мир уже знал с подачи китайцев, что здесь происходит. И только в нашей стране информация была абсолютно закрытой. Складывалось такое впечатление, что вообще ничего подобного нет в природе. А где-то две советские пограничные заставы дерутся с провокаторами, защищая неприкосновенность госграницы, это, мол, бои местного характера и для большой политики значения не имеют. Оказалось, имеют.
Наши пограннаряды вскоре стали отмечать, что в ночное время на противоположный берег прибывают по одному, по два грузовика с людьми. Это насторожило. Понятно, что затевалась новая провокация. И вот однажды, когда едва только светало, до 200 китайцев одновременно спрыгнули со своего берега на лед и устремились к острову Киркинский. Это зафиксировал пограннаряд и доложил на заставу. В это время я находился на правом фланге заставы в наряде. На заставе находился мой замполит лейтенант Александр Кочкин. Он связался со мной и доложил, что китайцы долбят полынью во льду от острова в сторону нашего берега. Я поставил ему задачу выдвинуться с резервом к острову и ожидать меня. Через час я уже был там. Ситуация нестандартная. Пробитая полынья до полутора метров шириной наполнилась водой. Закончив работу, китайцы эмоционально махали ломами и лопатами. Их восторгу не было предела. Они кричали что-то оскорбительное в наш адрес, приглашая смелее идти навстречу.
Из отряда настойчиво интересовались, почему мы медлим с выдворением. Правда, советовали как всегда соблюдать выдержку и осторожность. Действовать, как прежде, не представлялось возможным. Последствия могли быть слишком тяжелыми для нас.
Решил использовать БТР. Задраили люки. Взревел мотор. Набрав скорость, БТР перескочил полынью, и мы оказались в тылу китайцев, которые сбились в большую толпу.
Угрожающий вид машины, двигающейся прямо на них, вызвал, мягко говоря, в рядах китайцев маленький переполох. Кто-то бросился на свой берег, а часть все же осталась у полыньи. Подъехали поближе. Я открыл люк и вылез наружу, чтобы получше рассмотреть обстановку. Та часть китайцев, что отбежала к своему берегу, стояла молча и никаких действий не предпринимала. Зато те, кто были у полыньи, заподозрив, что мы боимся близко подъехать к краю, начали кричать и угрожать нам ломами.
— Огнетушители у нас есть? — спросил я механика.
— Так точно, перед выездом к вам укомплектовали полностью.
Внутри вдоль бортов корпуса красовались новенькие огнетушители. Я спустился внутрь, велел воинам разобрать их и показал, как они срабатывают.
— Сейчас подъедем к толпе, по моей команде откроете все бойницы по левому борту, вставите в них патрубки от огнетушителей и откроете вентили.
Мои доблестные воины, когда все поняли, зашлись в здоровом, задорном смехе.
— Вперед! — подал я команду.
Когда БТР поравнялся с китайцами, что топтались у полыньи, по ним вдруг ударили мощные струи пены. Ошалев, они бросились врассыпную, но большая их часть все же, к несчастью, попадала в полынью.
Быстро выловив своих невольных купальщиков, спешно, чтобы не обморозиться, покинули остров. Правда, успели покуражиться и над БТРом. На бортах оставили следы от ударов ломом, облили дегтем.
Китайцы, видимо, понимали, что 40—50 человек, постоянно участвующих в провокациях, не представляли для нас большой угрозы. Создать более напряженную обстановку не могли. А кто-то требовал от них именно этого. Они, конечно, знали, что на заставе нет значительного резерва. Тем более каждого из нас знали уже в лицо. Потому и пошли на увеличение своей группировки, день ото дня ужесточали провокации. Явно стремились спровоцировать нас на открытие огня. Все последующие события это подтверждали.
По возвращении на заставу сразу донес шифром о случившемся, об изменении ситуации. Китайцы стали использовать мощные громкоговорящие установки. Вещание велось на русском языке и носило резкий антисоветский и провокационный характер. Например, они предлагали нашим солдатам убивать своих офицеров и переходить на их сторону. А начальника заставы связать и притащить к ним. Взамен обещали накормить и сохранить жизнь.
Вскоре на заставу прибыло подразделение спец-пропаганды из армейской дивизии. Когда китайцы толпами выходили на остров, митинговали, вели передачи, мы врубали свои мощные современные средства и буквально глушили их. Тексты, записанные на хорошем китайском языке, разоблачали внешнюю политику китайского руководства, рассказывали о причинах тяжелого экономического положения народа, раскрывали истинные цели и задачи провокаций пекинских властей на границе. Это имело ошеломляющий эффект. Китайцев словно сметало с острова. Они страшно боялись, что простые люди могут услышать правду.
Жаль только, что однажды в аппаратуре что-то сломалось, и мы больше никогда не имели возможности опереться на этого хорошего помощника. Шли слухи, что применение ее просто запретили. Мол, она очень секретная. А технические помощники, ох как нужны были.
Как-то приехали на заставу шефы из Пожарского района. Изъявили желание поохотиться и порыбачить. Ну какая тут рыбалка? На реку без охраны не выйдешь. С охотой тоже проблема. Вблизи границы стрелять нельзя. Сидим, чай пьем, разговоры разговариваем. А у меня в голове вдруг мысль просветилась. Я обратил внимание, что шефы, а среди них оказался и районный пожарный начальник, проехали по бездорожью на новеньких ЗИЛах. Один из них был совсем с нуля современной пожарной машиной. Наверное, решили по тайге ее обкатать.
Думаю, попрошу-ка я у них на недельку эту пожарку. Они, правда, удивились. Пояснил, что хочу использовать ее в охране границы. Так сказать, эксперимент провести. Местный народ простой, толковый, пограничникам завсегда помочь готовый. К тому же я пообещал разрешить поохотиться в нашем заповеднике, где я периодически и планомерно отстреливал кабанов на дополнительное питание личному составу. Конечно, согласились. Охота оказалась удачной. А через неделю во дворе заставы стояла пожарка, причем еще и с опытным водителем.
Пока не было провокаций, я несколько дней тренировал свой пожарный расчет. А против острова Киркинского дал команду на середине реки выдолбить прорубь и поддерживать ее в рабочем состоянии.
В один из декабрьских дней на остров вновь вошло около 100 китайцев. Установили портреты своих вождей и плакаты, начали митинговать. Застава по тревоге выехала к острову. Наша колонна имела, наверное, очень угрожающий вид. Впереди шел БТР. За ним сверкающий свежей красной краской внушительного вида ЗИЛ с огромным пожарным стволом, напоминавшем ствол орудия. Потом ГАЗ-66 с охраной. Все это вскоре замерло против толпы китайцев. Точно, они были в шоке. Молча и тревожно переглядывались, с тревогой смотрели на нас. Но уходить не собирались.
Мы спешились. Как обычно, я заявил протест и потребовал покинуть остров. Но спектакль продолжался. Заработали кинокамеры, фотоаппараты, поднялся невиданный гвалт, слышались крики и проклятия в наш адрес. Не обошлось без хохмы. Организатор произносил, к примеру: «Великому вождю Мао — слава, красному солнышку — слава!», а толпа хором подхватывала: «Слава!» В то же время наши солдаты хором кричали: «Ленину...» Они замолкали, вопросительно поглядывали на своего дирижера. Он им разрешил, и они закричали: «Слава!» Солдаты продолжали: «Сталину...», китайцы подхватывали: «Слава!» Солдаты кричали: «Дембелю», китайцы хором вторили: «Слава!». Бойцы покатывались со смеху. Давно они нас так не веселили. Вскоре дирижер заподозрил что-то неладное и «концерт» закончился.
Я снова заявил, что если они не уйдут добровольно, то будем их выдворять. Они вначале угрожающе двинулись на нас, но, встретив достойное сопротивление, остановились, пустили в ход колья. Я подал команду солдатам бегом отходить назад и прикрывать пожарную машину. В тот момент она взревела и из жерла пожарного ствола мощная ледяная струя ударила по толпе китайцев, бегущих за моими солдатами. Это было что-то!!!
Прибыв на заставу, я доложил Леонову, что очередная провокация пресечена.
— А каким способом? — поинтересовался он. — Надеюсь, не огнетушителями на сей раз.
— Нет, товарищ полковник, пожарной машиной.
— Что, какой еще пожарной машиной?
Пришлось с замиранием сердца рассказать командиру обо всем.
— Ну, а каков эффект?
— Нормальный, товарищ полковник, убрались очень быстро и, думаю, недельку больше не полезут.
Он меня, конечно, пожурил за использование нетабельных средств и приказал в следующий раз вначале докладывать ему свои решения.
... Наблюдением было установлено, что по ночам китайцы опять стали подвозить людей к границе и концентрировать в большом полуразвалившемся старом сарае, что стоял против Киркинского метрах в ста от берега. Привезенные люди укрывались в нем днем и только по ночам там отмечалась какая-то жизнь. Мы полагали, что прежний состав был заменен на новый и готовилась очередная волна акций.
Об изменении обстановки доложил в штаб отряда. За островом установили круглосуточное наблюдение, а в ночное время и с прибором ночного видения. В течение нескольких ночей отмечалось появление разведчиков.
Вскоре на заставу прибыл резерв пограничного отряда в составе двух застав маневренной группы под командованием майора Евгения Ивановича Яншина. Около 100 солдат и 4 офицера. Это было уже кое-что.
В помещении заставы, рассчитанной на штат в 50 человек, нужно было разместить еще около 100 солдат. Пришлось занять все подсобные помещения, в том числе и ленинскую комнату, где личный состав спал не только на полу, но и на столах. Возникли проблемы и с приготовлением пищи. Заставские кухня и пекарня не справлялись. Начались перебои с продуктами. Тот запас продовольствия, который был завезен для заставы на зиму, быстро таял. Питались в три-четыре приема. Если повар зазевался, то из кухни в момент сметалось все, что плохо лежало. Застава, которую мы строили своими руками, холили и лелеяли, за несколько дней превратилась в обшарпанное, прокуренное, неприглядное помещение. По этим и другим проблемам стали возникать ссоры и перепалки между личным составом заставы и мангруппы.
С продуктами дело поправилось быстро, а по другим вопросам проблемы оставались. Я неоднократно обращался к Яншину и просил его навести порядок в своем подразделении, но эффективных мер не принималось. Я просил выделять людей хотя бы на кухню, в кочегарку, на заготовку дров и для других бытовых нужд, а главное, для несения службы. Наши совсем замотались. Но позиция командования мангруппы была одна — мы приехали тут помогать, а не работать. Я своими силами попытался навести хоть какой то порядок, но вызвал этим большое неудовольствие прикомандированных. Вечером Яншин пытался выяснить со мной отношения. Состоялся довольно жесткий и нелицеприятный разговор. Он напомнил, что, мол, я — лейтенант и должен соблюдать субординацию. Я в свою очередь напомнил ему, что являюсь начальником этой заставы и несу по закону всю полноту ответственности за все, что здесь происходит и требую навести порядок. Яншину это явно не понравилось, и он перешел на повышенные тона. Я предупредил, что сейчас же обо всем докладываю Леонову. Он не возражал. Видимо, подумал, что не посмею. Но я позвонил и доложил. Леонов внимательно выслушал и попросил передать трубку Яншину. Майор, вначале сидя, пытался изложить свое видение проблемы, но вскоре вскочил и уже стоя рапортовал: «Так точно, есть, будет исполнено, товарищ полковник». Затем передал трубку мне. Леонов повторил приказ, который отдал начальнику мангруппы. Смысл его сводился кратко к одному. Майор со всей своей командой переходил в полное мое подчинение.
По характеру Яншин хотя и был тяжелым человеком, но офицером оказался порядочным. На следующий день работа закипела, недостатки устранялись. Личный состав мангруппы я использовал на службе для усиления пограннарядов. Наладили нормальный быт. А в промежутках между провокациями в мангруппе даже стали проводиться занятия по боевой и политической подготовке. Я особенно настаивал на этом, так как личный состав мангруппы плохо знал обстановку, ее особенности и тактику действий при ликвидации провокаций. Я сам провел несколько занятий с ними. Довел требования о недопущении применения оружия, о необходимости проявлять выдержку, стойкость. Все это было крайне необходимо сделать. Потому что первое участие мангруппы в ликвидации провокаций показало, что неопытный солдат в сложной ситуации хватался за оружие, загонял патрон в патронник. Особенно ночные встречи, когда боевое возбуждение достигает предела, были в этом плане опасны. Во всех случаях мангруппа всегда использовалась только вместе с нашим личным составом. За исключением одного.
На заставе появился полугражданский, полувоенный мужичок в сопровождении отрядного политработника. Я спросил, кто он и что здесь делает. Оказалось, журналист.
— Материал для статьи собираю.
— Помощь нужна? — поинтересовался я.
— Да нет, мы сами.
Поделиться книгой: