Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Бруссуев
Деньги.
Я дал повеление избранным Моим
И призвал для совершения гнева Моего
Сильных Моих, торжествующих в
Величие Моем.
What do you mean: “I don’t believe in God?”
I talk to Him everyday.
What do you mean: “I don’t support your system?”
I go to court when I have to.
What do you mean: “I can’t get to work on time?”
I got nothing better to do.
And, what do you mean: “I don’t pay my bills?”
Why do you think I’m broke? Huh?
If there’s a new way
I’ll be the first in line.
But it better work this time[1].
Человек живет настоящим. Только, к сожалению, это настоящее часто приходится на прошлое. Сам же, вдруг, внезапно оказывается в будущем, где он уже совсем взрослый, можно сказать — старый, немощный и даже одинокий. Как же так? Еще позавчера в школу ходил, вчера — институт заканчивал, сегодня — работал, работал, работал, а теперь — одной ногой, можно сказать, в могиле. Или даже двумя ногами. Это и называется жизнь.
Тойво встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и медленно поднялся с колен. Под могильной плитой осталась та, ради которой он жил еще сорок лет, та, ради которой он бы отдал эти сорок лет. Лотта. «Радость моя, ты прости, что я горе твое».
Товарищи из КГБ его ждали и не торопили. Видели они его слезы, слышали его слова — Тойво это не интересовало. Здесь, на старом финском кладбище Выборга, он позволил себе стать самим собой. И до самой гостиницы Англетера он будет самим собой. Только потом сделается опять Джоном Хоупом, чтобы выехать прочь из Советского Союза и больше уже сюда никогда не вернуться.
- Прощай, радость моя, - прикоснулся он рукой к могильной плите. - До встречи. Недолго тебе осталось меня ждать. А я уж задерживаться больше не буду.
Тойво медленно пошел к выходу, махнув поджидающему его товарищу Алексею: сейчас поедем. Уже выйдя за ограду, он остановился, обернулся назад, словно что-то припоминая.
- Еще несколько минут, - сказал он Кочнову. - Еще кое-что надо сделать.
Эти слова он проговорил как-то быстро, можно сказать — бегло, по-русски. Да и сам весь, будто подобрался, сразу же сделавшись, словно бы опасным. Алексей мгновенно оценил произошедшую перемену и напрягся, обменявшись взглядами со своим начальником. Что можно было ждать от интуриста? Выхватит поднятый с могилы замаскированный под камень пистолет? Начнет стрелять, а сам побежит в сторону финской границы?
Тойво что-то прикидывал, сравнивая одному ему известные ориентиры. Наконец, он покачал головой, словно соглашаясь с чем-то и махнул комитетчикам рукой: сейчас-сейчас. А сам подошел к раскидистой елке, стоявшей за оградой кладбища возле самой канавы. Вообще-то, елка была раскидистая только с высоты человеческого роста. Нижние ветки были давно обломаны, возле самого ствола на двух камнях лежала черная от сырости доска. Вероятно, когда-то здесь устроили скамейку, чтобы отдохнуть после посещения кладбища. Или — перед посещением оного. Или — вместо.
Возле елки снега не было совсем, так что подойти к ней можно было легко и просто. И, приблизившись почти вплотную, помочиться на ствол и на корни. Что Тойво Антикайнен и проделал, поразив этим самым Кочнова, Алексея и водителя с розовыми ушами до глубины души.
- Чуть было не забыл, - объяснил удивленным комитетчикам финский канадец, оправляясь.
- А это еще зачем? - спросил Борис Иванович.
- Если у вас есть враг, - снова косноязычно по-русски заговорил Тойво. - Я имею ввиду: настоящий враг. Такой, чтобы имелся выбор: либо ты — либо он. Но все равно который и после уничтожения все равно остается врагом, чтобы вы сделали на его могиле?
- Кучу бы наложил, - сразу же отозвались розовые уши.
- Ну, если враг, который не достоин никакого уважения, презираемый и после смерти — тогда, пожалуй, можно и кучу, - согласился Алексей. - Или пописать на могилку, как Вы на эту елку.
- Ну, значит, все правильно, - сказал Антикайнен и, опять повернувшись к дереву, сплюнул, проговорив. - Жаль, нет такой силы постичь всю глубину моей ненависти к тебе, Мищенко.
Алексей выразительно посмотрел на своего начальника: странный старикан, с деревом разговаривает. А Кочнов никак не отреагировал на этот взгляд. Он много чего повидал на своем веку, поэтому нисколько бы не удивился, если бы в корнях этой ели когда-нибудь мог обнаружиться истлевший человеческий скелет. Как там назвал его интурист - «Мищенко»?
1. Третья сторона.
Тойво вернулся в казармы после своей «отсидки», и никто не пытался смотреть на него искоса, как на красного командира, запятнавшего честь мундира — «просто так у нас не сажают»! То ли косых в то время не было, то ли дело «Револьверной оппозиции» считалось правым, как таковым. В общем, курсантско-преподавательский состав продолжал дышать ровно.
Все ссадины и синяки, полученные во время следствия от латышских чекистов, зажили, паспорт гражданина Российской Федеративной Республики лежал в нагрудном кармане, можно было жить дальше. Но дальше жить не хотелось. По крайней мере, так жить. И тут жить, в России, не говоря уже о Финляндии — вообще не моглось. Хотелось к синему морю, белому песку, чтобы рядом всегда была милая девушка Лотта.
Однако вместо милой девушки Лотты нагрянул живой и невредимый Отто Куусинен. Он пережил все покушения на себя, пережил обвинения в контрреволюции, забил на подпольную деятельность и, будучи в Питере, готовил переезд в Россию всей своей семьи.
Они встретились в маленькой кофейне на Сенной площади, долго и как-то радостно жали друг другу руки.
- Все пошло не совсем так, как должно было, - сказал Отто.
Тойво понял, что его старший товарищ имеет ввиду ужасную бойню, устроенную «Револьверной оппозицией».
- Никакой стрельбы не подразумевалось, - словно оправдываясь, добавил он. - Они должны были просто отжать деньги — вот и все. Экспроприировать экспроприаторов, как любил говорить товарищ Вова Ленин.
Тойво понимал, что любые вопросы, касающиеся перераспределения денег, организовывают люди, которым хорошо известна природа происхождения всех этих денег. В данном случае среди организаторов могли быть как наши — те, что с Куусиненом, так и не наши. Во втором случае просматривалась зловещая фигура Маннергейма. Любопытно.
- Полагаю, речь идет о части средств, изъятых нами с банковского хранилища?
У Антикайнена почему-то язык не поворачивался сказать, что все эти деньги были добыты при его непосредственном участии. Вероятно, потому что достаточно большую сумму он по непонятным причинам сокрыл и от товарищей, и от врагов. Лишь два человека знали об этом: он и спортсмен Пааво Нурми. Ему не хотелось вспоминать события двухлетней давности, боясь, что каким-то образом проницательный Куусинен догадается, что Тойво сдал в партийную кассу не все.
- Ну, не стоит скромничать — это ты добыл нам все, что должно было уйти Таннеру и Манергейму, - сказал Отто. - И тебя же первого за эти деньги закрыли в кутузку. Не подозрительно?
Часть партийной кассы, которой принялись распоряжаться по своему усмотрению братья Рахья, и была целью всей операции с «Револьверной оппозицией». Но пошло все по другому сценарию.
Куусинен выглядел удрученным.
- Позволь, - догадался, наконец, Тойво. - Так деньги у Рахья все-таки пропали? И пропали неизвестно куда?
Отто несколько раз кивнул головой в полной задумчивости.
- Буржуи? - спросил его Антикайнен, намекая на Маннергейма и компанию.
- В том-то и дело, что нет! - ответил Куусинен. - Деньги ушли какой-то третьей стороне. Можно, конечно, предположить, что Таннер пускает нам пыль в глаза. Но на самом деле они не при делах — это мы знаем теперь наверняка. Также, как и они теперь знают, что мы остались в дураках. Какой все-таки этот Рахья идиот — вывел из оборота такую сумму, чтобы только иметь возможность распоряжаться ей по своему желанию!
Какой из братьев Рахья подразумевался — Тойво не стал переспрашивать. Он внезапно вспомнил лицо человека из окна соседней с Элоранта квартиры. Эстонский мистификатор, Тынис, не мог появиться там случайно. Или, все-таки, мог?
Если изначально предполагался обыкновенный бандитский захват денег, которым должны были заняться вполне опытные парни, то отчего же они пошли в такой разнос? Зачем стрельба, зачем столько ненужных и случайных жертв? Тойво знал всех «револьверных оппортунистов», но ни за кем не замечал каких-нибудь садистских наклонностей.
- В принципе, для Партии это не смертельно, это оказалось смертельно для людей, - продолжал говорить Куусинен. - Предположить, что таким вот образом Рахья, или кто другой попытался закрыть растрату — так смысла в этом вообще никакого. Но если деньги ушли — а никто из стрелков их не забрал — они обязательно должны где-то всплыть.
С этим Антикайнен был согласен, такое дело могла провернуть только организация. Одиночке не потянуть. Ну, а если в организации появились какие-то неизвестные фонды, значит, нужно найти им объяснение, или, хотя бы, совершить хитрый отвлекающий маневр.
- Если в этом замешан кто-то из нынешних вождей, то скоро следует ждать события, которое может отвлечь на себя все внимание, - заметил Тойво.
- Правильно. Будет мятеж. С платформой, требованиями, идейной подоплекой, но совершенно бесцельный, - согласился Куусинен. - С помощью этого мятежа можно, не отвлекаясь на новую революционную деятельность, прибрать к рукам всю власть. У кого банк — тот и банкует. Был Ленин — станет кто-то другой.
- Сталин?
- Может быть, но тут же и Яша Свердлов, опять же — Дзержинский, товарищ Троцкий, да и целая банда еврейчиков. Каждый может на себя одеяло потянуть.
- Но у них же царское золото в резерве! - разговор о видных деятелях начал утомлять Тойво. Он не желал ни с кем из них иметь никаких дел, даже косвенно. Ему хватило общения с Глебом Бокием.
- Царское золото взял Колчак, спрятал его в Японии, те его тотчас же сперли и принялись за государственное развитие: зомбирование населения, промышленный шпионаж и расширение территорий. Японское чудо, а потом корейское чудо и далее китайское чудо.
- Чудны дела твои Господи!
Тойво ощутил, что какую-то правильную мысль он сейчас потерял, что-то очень важное упустил. Вот только что? Проклятые японцы.
- А что мне делать с этим теперь-то? - он вытащил из нагрудного кармана свой паспорт, открыл и прочитал. - Тойво Иванович Антикайнен.
- У меня тоже есть, - кивнул головой Куусинен. - Отто Иванович Куусинен.
«А я Кустаа Иванович Ровио», - подумал в Москве товарищ Ровио.
«Меня зовут Эдвард Иванович Гюллинг», - дунул на мыльный пузырь Гюллинг, нежащийся в ванне дома на Каменноостровском проспекте.
«Ко мне можно обращаться: Адольф Иванович Тайми», - мысленно представился Тайми.
«Оскари Иванович Кумпу, к вашим услугам», - приснилось Оскари Кумпу, отдыхающему после наряда в роте.
Вероятно, паспортист решил всех финнов представить братьями по отцу. Отец-то у пролетариата один на всех: или Карл, или Ильич. Вот блин, отчего же они Ивановичами получились? Паспортиста, подлеца, конечно, расстрелять, но, как говорится, что написано пером, то уже не вырубить топором.
Так и остались все финские коммунисты Ивановичами.
- Ничего страшного, - успокоил Антикайнена Отто, убирая свой паспорт в карман. - Поедешь в Финляндию — паспорт спрячешь в надежном месте. Там тебе Советские документы ни к чему, там они силы не имеют, а мы, стало быть, там вне закона. Так будет всегда.
- Эх, жизнь — жестянка! - вздохнул Тойво. - А в Финляндию меня выпустят?
- Да хоть завтра! - даже обрадовался Куусинен. - Увольнительную тебе на неделю справим — оденешься чухонцем и через границу прокрадешься. Там теперь нашего брата — хоть пруд пруди. Нелегалы.
Антикайнен, конечно же понял, кого имел ввиду его старший товарищ, когда про братьев говорил - «Иванычей», конечно же. Его донельзя порадовала перспектива навестить свой фатерлянд, но вместе с этим он опять слегка опечалился: что-то важное от него вновь ушло, что-то, заслуживающее внимания.
С визитом на родную землю не надо было затягивать, потому что осень уже отплакалась всеми своими осенними дождями, того и гляди — снег выпадет. А снег — это следы. Снег — предатель контрабандиста, снег — соратник пограничников.
- Знаешь, Отто, я тебе что-то непременно должен был сказать, какую-то важную вещь — вылетело из головы, хоть убейся.
- Ладно, навестишь Лотту, отдохнешь после трудов твоих праведных, глядишь — и вспомнишь. Никуда от нас события не денутся. Они нас опережают.
Антикайнен понимал, что сейчас Куусинен находится в состоянии некой прострации. Работать на Советскую Россию и жить в ней — это две разные вещи. Как говорили эмигранты, потягивая дорогие напитки на дорогих курортах: такую Родину лучше любить издалека.
Только на нынешнее состояние своего товарища Тойво и списывал некоторую беспомощность в правильном анализе ситуации с пропавшими деньгами. Куусинен никогда не жил в России. Уклад жизни здесь вряд ли вписывался в какие-нибудь нормы, «Everyday — Monday», как говорят в таких случаях англичане. И дело здесь не в том, что порядка мало, либо недостаточно разумности — в Голландии, например, порядка вообще никакого, а о разумности там и не помышляют — дело в отношении между людьми.
Отто с удивлением отмечал, что в обществе преобладает какая-то рабская зависимость: рабы всегда ропщут, основное их желание — не обрести свободу, а сделать так, чтобы у другого раба было хуже, а у себя самого, соответственно, лучше. Его поразила бытовавшая пословица «Подними раба с колен — и получишь хама». Ныне хамов развелось столько, что «нехам» - это уже белая ворона, это тот, от которого следует избавиться любыми способами.
Независимо оттого, что случай с «Револьверной оппозицией» произошел во время, когда его в России еще не было, теперь должен найтись способ взглянуть под другим углом на результаты расследования. Потом можно и поразмыслить, откуда ветер дует.
- Значит, ты думаешь, все дело в перераспределении власти? - спросил Тойво.
- А ничего другого в голову и не приходит, - ответил Отто.
Вообще-то очень логично: в политике деньги нужны не для обогащения. В политике деньги нужны для получения власти. Антикайнен с этим был согласен. Вот только что-то не совсем логичное смущало его. Никак не удавалось понять — что?
Увольнительную на неделю в город Тойво получил тем же днем. Комендант предупредил: в городе не безобразить. Антикайнен кивнул: яволь. В городе он ничего ловить не намеревался.
Собрался он мгновенно, потому что собирать-то было нечего. Это его не смущало, он также не беспокоился о переходе границы, о возможных неприятностях с пограничниками, о нарушении законов со всеми вытекающими последствиями. Его волновал один вопрос: что подарить Лотте?
На роскошную жизнь денег у него не было, но для того, чтобы не нервничать по поводу и без такового — хватало. Однако потратить русские червонцы в Финляндии теперь он уже не мог. Время было полуголодное, так что следовало запастись провизией. Ее, в случае чего, и поменять можно было. Вот она — настоящая валюта. Золото тоже, конечно, непроходящая ценность, но его просто так на базаре не поменяешь. К золоту обязательно свой бес пристегнут. Коли беса этого тревожишь, он начинает тревожить беса покрупней — демона. А кто же любит, когда их тревожат? У демона в своем распоряжении обязательно люди имеются. А с людьми одни неприятности.
Таким образом вопрос о подарке решился сам по себе. Продукты, ну и на остаток небольшое золотое украшение, типа серег либо колечка. Тойво, приценившись в ювелирной лавке, остановил свой выбор на кольце.
Теперь оставалось к завтрашнему утру добраться до Шлиссельбурга, где и была назначена встреча со знакомым уже парнем по имени Тойво Вяхя. Куусинен за него ручался, выказав надежду, что все пройдет безупречно. Куусинен также оплачивал услуги Вяхя, хотя, как таковых услуг-то и не было. Была задача от Партии, подкрепленная, правда, вполне существенными ценностями, как материальными, так и моральными.
Они встретились возле лодочной станции. Тойво Вяхя, Тойво Антикайнен и Адольф Тайми.
- О, господин сатанист! - удивился Антикайнен.
- О, пацан - господин шюцкровец! - не выказывая удивления, отреагировал Тайми.
- Для «господ» пока еще не время, товарищи! Тем не менее, вижу, вы знакомы, - деликатно напомнил о себе Вяхя.
- Этот товарищ чуть не убил меня когда-то, - пожимая протянутую руку, сказал Тойво.
- А этот парень, то есть, товарищ — меня, - усмехнулся Адольф.
- Отлично, теперь у нас простая задача — сидеть в лодке и черпать воду, - заметил Вяхя. - Пойдем в Ладогу вместе с промысловиками на сига. Мы теперь рыбаки, два человека придут с той стороны, вы, соответственно, с этой.
Поздняя осень на озере была порой, когда ловили рыбу сиг, считающуюся деликатесом. Да она таковой и была, чуть-чуть различаясь в степени промысловой ценности от места, где ее удавалось выудить. Самая дорогая ловилась только возле архипелага Валаам, называлась «валаамка» и очень ценилась в свое время в гастрономических придворных кругах царской России.
Чем дороже рыба, тем менее охотно ее отдает Ладога, озеро известное внезапными осенними штормами и возникающими из ниоткуда огромными волнами. Тойво этого не знал, поэтому ему было, на самом деле, по барабану. Зато Адольф, видимо, знал не по-наслышке.
- А посуху никак нельзя было движение организовать? - недовольно поинтересовался он.
- В любой день может снег пойти — тогда мы становимся уязвимы. И русские по снегу хорошо ориентируются, и финны. Зачем рисковать? - объяснил Вяхя.
- А на воде не рискуем! - пробормотал Тайми.
Тойво тоже был не в восторге от предстоящей поездки, но совершенно по другой причине — ему отчаянно не нравилось находиться в одной лодке с террористом, некогда бывшем сатанистом, подручным самого Бокия.
- Опять на Мессу к нам? - спросил он коллегу-перебежчика. - Товарища Глеба охранять?
- Куда это — к вам? - усмехнулся Адольф. - Не боись, пацан, там не пересечемся.
- Я не боюсь, я жалею, потому что, вроде бы, уже и не пацан.
- Ну-ну, - тот изобразил на лице кривую улыбку и отвернулся. Больше разговаривать с Антикайненом он не собирался.
Огромный Тойво Вяхя посмотрел на них с нескрываемым любопытством и заулыбался: взрослые люди, а ведут себя по-детски. Подошел баркас, рокоча мотором Петербургского завода «Русский дизель». В нем никаких рыбацких снастей не было, разве что несколько больших плетеных корзин, в которые, вероятно, предполагалось складывать рыбу. Путь их лежал к острову Коневец, где жил в свое время святой человек Арсений Коневецкий.
Встреча с Тайми была неприятной неожиданностью для Тойво. Куусинен, напутствуя его, обозначил, что на ту сторону уходит человек, которому надлежит подобраться поближе к художнику Рериху.
Николай Рерих, оказавшийся после Революции по ту сторону от границы в Сортавальской глуши, поехал по Европам продвигать свои выставки. Успешно, конечно, продвигать: и в Швеции, и в Дании, и в Великобритании. Вместе с этим он занялся антисоветской деятельностью совместно с родоначальником русского экспрессионизма Леонидом Андреевым. Да тут еще жена Елена Ивановна, вроде бы последовательница Блаватской, оккультизм предполагает рассматривать, как жизненную силу. Голова кругом пойдет.
Поделиться книгой: