Киммерийский аркан

Появление аваханов так далеко на северо-западе объясняло все. И безлюдье степи, лишенной бродяг и следы больших караванов, явно не имевших отношения к исходу богю.

Аваханы просто перебили и пленили всех бродяг, а те, что уцелели, должно быть бежали в северные леса. Быть может, аваханы перебили и богю, или их пути с богю разошлись.

Этого Дагдамм не знал.

Знал он только, что перед ним враг, намного более могущественный, чем все, кого отец, да правит он девяносто девять лет, ожидал встретить в этих землях.

Аваханы тоже увидели Дагдамма, и три всадника и поскакали наперерез киммерийцу, который уже повернул назад.

Вот почему не вернулись передовые самого Дагдамма, вот куда сгинули разведчики Ханзата!

Первому авахану Дагдамм вонзил меч в рот, клинок выбил тому все зубы и через небо вошел в мозг.

Всадник еще валился с седла, когда Вихрь вцепился огромными зубами в морду лошади второго. Кобыла авахана истошно закричала, стала заваливаться вперед, совсем юный наездник пытался удержаться в седле, но Дагдамм раскроил ему голову вместе со шлемом и тюрбаном. Третий всадник метнул копье, которое без сомнения пронзило бы Вихря и оставило спешенного Дагдамма одного против нескольких тысяч аваханов, но именно в этот миг Вихрь встал на дыбы, и копье ударило в седло, которого не смогло пробить. Дагдамм вырвал оружие и метнул обратно, промахнулся, но бросаться добивать врага времени не было, в любой миг на него могли навалиться десятки, если не сотни южан.

Дагдамм развернулся и вновь послал Вихря галопом, вручая свою судьбу Небу, Таранису и своему коню.

Скорая и страшная расправа Дагдамма над двумя воинами на миг обескуражила аваханов и потому первые стрелы полетели ему в спину, когда царевич был уже далеко.

Начиная хрипеть, Вихрь все же поднял всадника на холм. Только тогда Дагдамм позволил себе обернуться и увидел, что в погоню за ним бросилось около двух дюжин аваханов.

Почти одновременно с этим на холм поднялся Ханзат на совершенно взмыленном коне. Глаза хана округлились от изумления.

— Поворачивай, тамыр! — Окрикнул его Дагдамм. — Уходим!

Ханзат-хан все еще смотрел на войско южан, так внезапно возникшее перед его взором.

— А так хотелось подраться! — воскликнул он, но все же повернул коня.

— Еще успеешь! — откликнулся Дагдамм. Ханзат увидел, что меч самого царевича покрыт кровью.

— Много собак-огнепоклонников отправил к Эрлэгу? — спросил он.

— Сегодня Эрлэг получил две души. — ответил Дагдамм, перекрикивая топот конских копыт.

— Славный выдался день, тамыр! — прокричал Дагдамм.

— Он еще не закончился! — Дагдамм уже не кричал, а ревел львом, злая горячка боя и заразительное веселье Ханзат-хана вместе бродили в его крови.

Навстречу им скакало около трех дюжин воинов. Они уже видели поднявшихся на холм аваханов, видели бегство своих предводителей. Воины на ходу выхватывали из ножен мечи, накладывали стрелы на тетивы, заносили для броска копья.

Отряды разделяло около полумили.

И тогда конь Ханзат-хана рухнул.

Сам Ханзат не сломал ни шею, ни спину, ни даже руку. В последний миг он выбросил ноги из стремян и свалился на сторону и покатился по земле. Он ловко вскочил на ноги, и видно было, что отделался Ханзат сбитой кожей на плечах и спине. Но его скакун врезался в землю на полном ходу, ударился головой, перевернулся и одного взгляда было достаточно, чтобы понять — не встанет.

Аваханы приближались. Дагдамм видел, что они успеют прежде, чем их собственные люди. Он развернул коня назад, к Ханзату, который встал, широко расставив ноги, словно собирался бороться, вытащил из ножен широкий и тяжелый кривой меч и зверски оскалился.

Одинокому пешему не место в конном сражении — затопчут, не заметив, свой или чужой.

Дагдамм на своем огромном Вихре встал рядом, прикрывая Ханзата.

Аваханы были все ближе, видны стали уже не только темные бороды, но и белки глаз воинов в полукруглых шлемах.

Ханзат взвыл так, что шарахнулся даже Вихрь. Дагдамм метнул короткое тяжелое копье, выбив из седла одного всадника. Со стороны гирканцев полетели стрелы.

Ближайший авахан направил коня прямо на Ханзата, одновременно занося для удара копье, надеясь не проткнуть оружием, так смять конем бритоголового гирканца. Дагдамм ударил всадника мечом поперек лица. Брызнули осколки зубов, кровь, ошметки плоти, бывшие, наверное, губами. Ханзат увернулся от пронесшейся мимо лошади. Без всадника конь становится не бойцом, но законной добычей. Но сейчас было не до трофеев. Со всех сторон наседали аваханы. Они уже сцепились с киммирай и гирканцами, которые подошли на помощь вождям.

— Славный день!!! — повторил Ханзат, увидел спешенного вражеского воина, который пытался вытащить ногу из стремени, все еще связывавшего его с убитой лошадью, и бросился на него, занося меч для удара.

Дагдамм рубился сразу с двумя аваханами, крутился в седле, отбиваясь мечом и щитом. Он, несомненно, уже погиб бы, но Вихрь вертелся на месте, прыгал из стороны в сторону, кусал коней врага. Потом тот авахан, что наступал справа, издал не то стон, не то всхлип и из груди его появилось острие копья, вонзившегося в спину. Он еще стонал, но Ханзат уже стаскивал раненого с седла, чтобы самому занять достойное хана место — на спине боевого коня.

Дагдамм вонзил острие меча ниже панциря, пробив и кольчугу, и стеганую ткань и ранил своего противника в бок. Боль была столь сильной, что авахан замер на месте, пораженно уставившись на рану, и тогда Дагдамм нанес смертельный удар в шею. Захлебываясь кровью, южанин пополз с седла.

Праздновать победу было некогда — аваханов все еще было больше, чем киммирай и гирканцев. Они дрались отчаянно, потому что смерть ждала их и в случае поражения, и в случае позорного возвращения в свой стан.

— Киммирай!!! — Дагдамм поднял меч. — Ко мне, киммирай!!! Хуг!!!

Отрывистый боевой клич его клана подхватили около дюжины воинов.

— Хуг!!! Хуг!!! Хуг!!! Хугхугхугхуг!!!

Исторгнутый дюжиной глоток этот крик больше всего напоминал орлиный клекот.

— За мной! Руби ублюдков!!!

Схватка была столь яростной, что не могла продлиться долго. Аваханы дрогнули, но не побежали, и это было ошибкой. Преследовать их Дагдамм не решился бы. Войско отца отставало на дневной переход, тогда как бесчисленные южане были прямо за ближайшим холмом. Но, даже поняв, что силы их тают, аваханы отчаянно отбивались.

Как только места рядом с ним заняли названные из ближней дружины, Дагдамм перестал думать о защите. Он вверил ее своим воинам. Пусть их щиты прикрывают его от стрел, пусть их мечи отводят направленные ему в грудь копья.

Сам он шел напролом, как вепрь через подлесок.

Дагдамм просто сминал врага, страшными ударами пробивая любые доспехи, сокрушая любую защиту. Благодарение богам, которые одарили его поистине чудовищной силой — он орудовал мечом, который другие воины могли бы использовать только как лом. И легкость, с которой огромный киммирай убил и искалечил полдюжины их товарищей совершенно лишила аваханов уверенности в себе. Они сбились в кучу, больше мешая друг другу. Потерявшие коней прятались за крупами лошадей своих более удачливых товарищей. Киммирай и гирканцы сжали кольцо.

— Нам нужен пленник! — прокричал Дагдамм сквозь шум сражения.

Молодой Коди, внук старого соратника отца, услышал его, и отвязал от седла аркан.

Мимо промчался Ханзат-хан, сверкнул безумными глазами, страшно крикнул и бросился в гущу схватки, как был, полуголый, даже без щита.

Коди накинул аркан на шею рослому бородатому воину, тот поднял, было меч, перерезать веревку, но его уже выбросило из седла, и чтобы не быть проткнутым собственным мечом, он отбросил оружие в сторону.

Коди потащил заарканенного авахана за собой, а он только и мог, что перебирать ногами, да цепляться пальцами за сжимающую шею петлю.

Коди уволок пленного на три сотни шагов в сторону от еще кипевшей схватки, оглушил ударом палицы, и прежде чем тот пришел в себя, скрутил ему руки и ноги другой веревкой. Он взвалил пленника на спину одной из запасных лошадей и поскакал к киммерийскому войску.

Последние трое аваханов все же попытались бежать, но были безжалостно расстреляны из луков. По всему склону холма победители с гиком ловили коней, обирали трупы убитых. Киммирай сдирали скальпы с поверженных аваханов. Некоторые были еще живы, истекали кровью из ран. Но победители, даже не давая себе труда добить несчастных, зажимали головы между коленями и принимались за кровавое свое дело.

Из скальпов киммирай шили боевые плащи и украшали ими оружие, щиты, шлемы.

Обычай был жестоким даже по меркам Степи, и сами киммирай больше смерти страшились плена, где их ждали бы невообразимые мучения.

— Отходим! — приказал Дагдамм. Сам он кожи с голов убитых им не снимал, пусть об этом позаботятся названные из материнского клана.

XI. Пленник

Киммирай и гирканцы разделились. Гирканцы во главе с Ханзат-ханом отправились назад, собирать разбредшееся по степи воинство, отряды которого занимались охотой, да поисками следов богю.

Киммирай во главе с Дагдаммом взяли на себя более опасное дело — следить за передвижениями аваханов. Были посланы вестовые к великому кагану — сообщить ему о встрече с грозным врагом.

Дагдамм с отрядом в дюжину человек остановился, чтобы допросить пленника. Прибежище они нашли в лощине почти пересохшего ручья. Напоили коней из луж, оставшихся после половодья, развели костер, чтобы чуть обжарить на углях мясо недавно убитых диких коз. Привлечь внимание врага огнем почти не опасались, слишком далеко они ускакали от аваханов и слишком потаенным было место, выбранное для стоянки.

Кони щипали сочную траву. Люди переводили дух, обменивались шутками, хвалились своими подвигами, совершенными в недавней стычке.

Дагдамм велел привести к нему пленного авахана. Он сел на плоский камень, вытянув ноги перед собой, огромный и мрачный, грива волос накрывала плечи и половину спины. Дагдамм знал, что боги наряду с огромной силой и могучим здоровьем даровали ему внешность грозную и величественную. На пленного его мощь и сквозившая в каждом жесте привычка повелевать, должны были произвести впечатление гнетущее. Царевичу не надо было прилагать усилий, чтобы казаться мрачным и свирепым. Думы его были чернее безлунной ночи, а из врага он готов был тянуть жилы.

Пленник был молод, но уже успел отрастить обычную для аваханов густую бороду, которую стриг острым клином. Волосы его были черными и вьющимися, глаза — светлыми, серо-голубыми, нос, как и обычно у аваханов, походил на клюв птицы, лицо — узкое. Высокий ростом, стройный и сильный, он старался держаться гордо и даже высокомерно, но страх чувствовался за этой бравадой. Оружие и доспехи его были богатыми.

— Как твое имя, какому роду ты принадлежишь и кому ты служишь? — спросил пленного Дагдамм. Старый раб, смотревший за охотничьими птицами Дагдамма, родом авахан, перевел его слова.

— Зовут меня Ториалай, сын Нангиалая. Отец мой глава каама, вы назвали бы его младшим ханом. — ответствовал пленный. — Служу я великому эмиру Сарбуланду.

— Эмир сам ведет ваше войско?

— Да, великий эмир сам возглавил поход.

— Почему ты так легко отвечаешь на мои вопросы?

— Потому что я не говорю ничего, что стоило было скрывать. Имя мое гордо, а слава эмира летит впереди его.

— Сколько вас идет под знаменем эмира?

— Больше, чем песчинок в пустыне. — сказал пленник, с вызовом глядя на царевича.

Тогда Дагдамм снял с пояса короткую плеть и принялся наносить легкие, почти невесомые удары по огромной своей ладони.

— Ты знаешь, что говорят про нас в Степи?

— Что таких жестоких людей как киммирай Небо не видело, и что вас не иначе изгнали из девятой преисподней за изуверство.

— Так зачем же ты злишь меня, Ториалай, сын Нангиалая? Я могу снять с тебя кожу, могу раздробить кости так, что на коже при том не останется и следа, могу заставить твое мясо сползать с костей. Для этого мне нужна лишь плеть и столько времени, сколько требуется, чтобы сгорела половина свечи. И плеть, и время у меня есть.

Ториалай побледнел и закусил губы. Мучения, несомненно, страшили его, но гордость заставляла держать себя вызывающе.

— Ты знаешь, кто я?

— Ты — сын варварского правителя.

— Моего отца прозвали Жестоким. Меня же кличут Свирепым. И это истинная правда. Ты хочешь, чтобы я снял с тебя кожу, или мне начать с костей?

Дагдамм кивнул своим названным, и те в мгновение ока раздели Ториалая донага. Дагдамм нарочно приказал им сделать это, потому что аваханы отличались редкой стыдливостью. Голый человек, привычный к одежде, без одежды всегда ощутит себя особенно беззащитным, хотя на самом деле одежда и не спасет его от уготованной участи.

От унижения и страха Ториалай чуть не плакал.

— Давай, пытая меня, сын варварского царя!!! — вскричал он. — Пусти в ход всю свою жестокость!!! Недолго вам, варварам с Запада осталось вольно гулять по Степи. Эмир всех вас повергнет под копыта своих коней!!!

Дагдамм размахнулся и нанес удар, от которого кожа на спине авахана лопнула и через мгновение открытая рана засочилась кровью. Авахан отчаянно рванулся в руках, державших его киммирай, но его попытки освободиться были тщетны.

— Сколько вас, аваханских псов пришло за своей погибелью на земли великого кагана? — спросил Дагдамм. — Кто ведет войско вместе с эмиром? Кто из степных народов помогает вам?

— Будь ты проклят, варвар!

Дагдамм подряд нанес дюжину ударов, каждый из которых оставлял кровоточащую рану на спине Ториалая. Воин неистово бился в руках киммирай, но, кажется, уже начинал слабеть от переживаемых мучений. Молодой Коди сидел, прижав правую руку авахана к земле. Лицо его было мрачно. Дагдамм знал, что Коди сейчас жалеет пленника и осуждает его — Дагдамма за жестокость. Мягкосердечный дурак! Храбрый в бою, но никогда не сумеет стать по-настоящему большим человеком, слишком уж добр он к поверженному врагу.

— Скажи царевичу все, что ему нужно! Ты все равно заговоришь, но хотя бы кости твои останутся целы! — прошептал ему на ухо старый раб-авахан.

— Молчи, подлая собака, молчи, изменник! — закричал на него Ториалай.

— Оскопите его. — приказал Дагдамм. Раб перевел слова царевича для пленника. Глаза того округлились от ужаса.

— Нет! — только и смог выдавить он.

Авахана перевернули на спину, кто-то из воинов Дагдамма попробовал остроту короткого кривого ножа на покрывавших мощное предплечье волосках.

— Вы сущие варвары!!! Дикие звери в одежде из человеческой кожи!!! Эмир покарает вас за вашу жестокость!

— Возможно мы и варвары, но мы ценим верность. Ты верный слуга своего эмира. — сказал Дагдамм. — Но и мы верные слуги великого кагана, да правит он девяносто девять лет. Две верности столкнулись здесь. Назови имена прочих полководцев. Скажи, сколько вас пришло в Степь. Кто из степняков служит вам. И тогда твои ятра останутся при тебе.

— Но я все равно обречен. Вы все равно убьете меня.

— Ты можешь умереть быстро, а можешь дни напролет молить о смерти.

— Десять тысяч копий. Десять тысяч копий вышло из Гхора. Кроме эмира братья его Бахтияр и Шад, малики семи племен и прославленный как меч веры, полководец Абдулбаки! Я не знаю точно, кто из степных племен принял нашу сторону, но слышал имя хана Керея.

— Что? — рыкнул Дагдамм. — Хан Керей? Ты точно слышал это имя?

— Так говорят.

— Проклятье!!! — Дагдамм повернулся к своим людям. — шлите новых вестовых, вдогонку прежним. Пусть летят, обгоняя полет стрелы, пусть скачут к отцу и расскажут ему о предательстве Керея. Мы все тоже снимаемся с места. Отходим к отцу. Убивать каждого встреченного в степи, даже если это слепой осел или хромая коза.

Воины быстро затоптали кострище, быстро запрыгивали в седла.

— Что делать с пленным?

— Убейте! — Дагдамм смерил взглядом Коди. — Это сделаешь ты. И ты принесешь мне его шкуру!

Царевич вскочил в седло и шагом тронулся по тропинке, выводившей из балки. — Принеси мне его шкуру, Коди! — повторил он, и ударил Вихря по бокам.