Страсть на грани

— А обедать? — Лера стояла перед открытым холодильником, с сомнением заглядывая внутрь. Кроме замаринованного кролика там ничего не было.

— Кролика готовим на ужин. А обедать будем в кафе в торговом центре. Надо же отметить День весны и труда, тем более что мы все действительно потрудились.

— Ура-а-а! — Степка и Антошка с гиканьем побежали переодеваться.

— А после романтического ужина с кроликом и белым вином нас ждет ночь, — Золотов перешел на шепот, от которого у Леры тут же вспыхнули уши. — Я вообще-то намеревался с пользой провести прошедшую, но некоторые так разволновались из-за каких-то дурацких перьев, что не ответили мне взаимностью.

— Ты правда думаешь, что по поводу этих перьев волноваться не надо? — спросила Лера.

— Мне казалось, что я вчера тебя убедил. Подумаешь, история — кто-то засунул в почтовый ящик два павлиньих пера! Мальчишки их нашли. Делов-то…

— Олег, и все-таки мне кажется, что происходит что-то странное. К бабуле влезли и оставили павлинье перо. Нам подбросили два пера и кролика…

— Лерчонок, ну, совпадения это, не более того. Может, у тебя тайный поклонник завелся, который дарит тебе павлиньи перья. Подбрасывает в почтовый ящик, знает, что ты пойдешь к бабушке, и туда тоже подбрасывает. А кролика кто-то потерял. Или забыл. Или с женой поссорился и сгоряча покупку выбросил. Ну, не думай ты об этом…

— Тайный поклонник? У меня? — Лера засмеялась, но тут же стала серьезной. — Погоди, ты сказал что-то очень важное.

— Я всегда говорю важные вещи.

— Нет. Погоди… — Лера постучала указательным пальцем по зубам. Зубы у нее были ровные и ослепительно белые, без единой пломбы. Она ими искренне гордилась, считая, что это самое лучшее в ее внешности. — Ты сказал, что кто-то знал, что я пойду к бабуле. К ней влезли именно в тот момент, когда она была со мной в кафе. Я сначала думала, что это счастливое совпадение, но вдруг кто-то действительно подгадал, чтобы ее не было дома? Кто знал, что мы с ней пойдем в кафе?

— Да кто угодно, — Олег пожал плечами.

— Нет, — Лера покачала головой. — Мы спонтанно собрались.

— Я знал. Мальчишки знали и могли сказать кому угодно, если их бы спросили, где вечером будет мама. Ксения Дмитриевна могла подругам своим похвастаться, а те еще кому-то рассказать. Да и когда ты с ней договаривалась, кто-то мог слышать ваш разговор.

— Начальник мой слышал. Повидло козлиное.

— Ну, вот видишь.

— Олег, — Лера снова засмеялась. — Мой начальник точно не входит в число моих тайных поклонников, как ты изволил выразиться. Он меня терпеть не может, так что подбрасывать мне павлиньи перья не будет. А может, — она вдруг запнулась, — может, это Игорь?

— Кто?

— Муж мой бывший, это вполне в его стиле — заставить меня волноваться таким извращенным способом.

— А ты с ним в этот день разговаривала? Говорила, что к бабушке идешь?

— Я — нет, — Лера снова задумчиво постучала по зубам. — Степа, Антоша! — закричала она. — Идите сюда!

Сыновья прибежали, уже полностью готовые к походу в магазин, кафе и кино. Их круглые мордахи светились от счастья и предвкушения скорых удовольствий.

— Степка, ты когда в последний раз с папой разговаривал?

— Не помню, — сын наморщил лоб. — Дней десять назад, наверное. Я ему звонил, спрашивал, не придет ли он на мою игру посмотреть. — Сын занимался сквошем и в своей возрастной группе числился самым лучшим игроком, чем Лера страшно гордилась.

— И что? Пришел?

— Нет, сказал, что ему некогда и чтобы я ему не звонил со всякими глупостями, — Лера увидела, как он выпятил нижнюю губу. В их семье это был передающийся по наследству признак глубокой обиды. Она сама так же выпячивала губу, и Антошка, и мама, и даже бабуля. Дед всегда над ними смеялся.

— Так, а ты? — она повернулась к Антону. — Ты когда с папой разговаривал?

— Он мне звонил несколько дней назад, — Антошка посмотрел на брата, чтобы проверить, не обиделся ли тот, что отец предпочитает ему младшего сына. — Предлагал вместе к бабушке Наде съездить, — так звали Лерину свекровь, к счастью, уже бывшую. — Я отказался, потому что нам Олег обещал в этот день приемы показать.

— Какие приемы? И в какой день это было?

— Боевые приемы, а в какой день, я не помню.

— Это было в тот день, когда ты пошла в кафе с бабушкой, — вспомнил Олег. — Ты позвонила с работы, что задержишься, а я позвонил пацанам и велел сидеть дома. Мол, приду и будем приемы разучивать.

— Точно, — согласился Антошка. — А тут папа позвонил, и я ему сказал. Если честно, мне просто к бабушке Наде было неохота. Она плохая, всегда про тебя гадости говорит.

— А ты ему сказал, что меня дома не будет? — допытывалась Лера.

— Сказал, а что, нельзя было? — удивился сын. — Он спросил, на ком Олег нам будет приемы показывать? На тебе? Ну, я и сказал, что ты в кафе с бабушкой Ксеней идешь. Мам, так мы в торговый центр-то едем или нет?

— Едем-едем, — успокоила его Лера. — Сейчас я переоденусь. Бегите в прихожую. То есть Игорь знал, что бабули не будет дома, — сказала она. — Так я и думала, что это его штучки. Вот ведь мразь какая! Чтобы мне нагадить, пожилого человека не пожалел!

От того, что загадка так легко разрешилась, у Леры существенно улучшилось настроение. Ее бывший муж в очередной раз проявил себя как гад и сволочь. Ничего нового. И кино оказалось интересным, и обед вкусным, и продукты они купили без всякой очереди и толчеи, которые обычно случаются по праздникам. Вот только ночь, которую она ждала с предвкушением, опять не получилась. Вечером Олега внезапно вызвали на дежурство.

— Не волнуйся, — сказал он. — Я часиков в десять утра приду, часок отлежусь, и поедем. Все нормально будет.

Утром муж, правда, пришел не в десять, а в полдвенадцатого, Лера уже начала и волноваться, и сердиться. Дорога, конечно, предстояла не дальняя, но отступать от своих планов она не любила.

Вернувшийся с работы Олег сердиться запретил, спать не стал, быстро принял душ, переоделся, съел остатки кролика, который у Леры получился просто пальчики оближешь, и скомандовал ехать. И вот сейчас стелилась перед ними дорога, вставали по сторонам корабельные сосны, шебуршились на заднем сиденье мальчишки, и было Лере так хорошо, что она даже песенку себе под нос замурлыкала.

— Давай через саму усадьбу проедем, — попросила она Олега, когда машина свернула с большой дороги на проселок. — Во-первых, я тебе ее покажу, а во-вторых, может быть, мама на работе. Сразу ее заберем.

— Давай, — Олег проехал мимо отворотки на коттеджный поселок и уверенно направился к центральным воротам.

— Ты что, здесь когда-нибудь бывал? — изумилась Лера.

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь, куда ехать?

— Лера, я ж не даун. И у меня нет нормального для всех женщин географического кретинизма. На отворотке указатель был, что центральная усадьба прямо.

Слева высилась полоса канадских кленов, казалось, уходящих в небо. Тонкие зеленые листочки на них еще едва проклевывались, но Золотов представил, как тут должно быть красиво осенью, когда все это великолепие делается багряно-золотым, и у него аж дух захватило.

— Красиво тут, — восхищенно произнес он. — Такие деревья интересные.

— Это дед посадил, — гордо сказала Лера. — На этих землях как раз был его колхоз. Это он усадьбу сохранил и барский дом разрушить до основания не дал. Он всегда говорил, что плох тот народ, который не ценит свою историю. И поэтому хозяйственные постройки усадьбы максимально по назначению использовал. То есть в жеребятнике жеребят поселил. В конюшне — лошадей. В амбарах посевной материал хранили. В общем, в социалистические годы он тут ничего разрушить не дал, а как перестройка началась, сразу же начал восстановления требовать.

— Странно это, у тебя ж дед коммунист был?

— Еще какой! Он на фронте в партию вступил. Мальчишкой еще. И всю жизнь свято верил в ее идеалы.

— Так как же он барскую усадьбу восстанавливал? И храм?

— Такая вот борьба и единство противоположностей, — улыбнулась Лера. — Дед был очень хороший человек. И очень правильный. Мы даже из-за этого над ним смеялись, хотя иногда и не до смеха было. К примеру, я сижу на диване, книжку читаю. Пошла в туалет, возвращаюсь — книжки нет. Он ее на место в шкаф поставил, на полку. Я говорю: «Дед, зачем? Понятно же, что я сейчас вернусь», а он отвечает: «Так положено». В общем, он считал, что усадьба — это памятник. И ее обязательно надо восстановить. И церковь тоже. Так что он еще, пока председателем колхоза был, эту работу начал. Землю отстоял, сделал так, чтобы усадьбу памятником федерального значения признали. Ее только статус и сберег. Знаешь, сколько тут желающих было территорию эту приватизировать?

— И это все земля усадьбы?

— Нет, столько земли не отдать и у него бы не получилось. Вон, видишь, слева поселок начинается. Это не мамин, а элитный. Тут ого-го дома какие. В общем, эту землю дед под строительство отдал, чтобы саму усадьбу отстоять. Но клены тоже как-то от вырубки защитил. Да их и не трогает никто. Красиво же. Даже для новых русских.

Олег, отвлекшись от дороги, снова посмотрел в окно. Уходили вдаль клены, открывая аккуратные добротные особняки за кирпичными и коваными заборами. В форме кленовой полосы было что-то странное. Неровная она была какая-то. Но спрашивать про это у Леры он не стал, да вскоре и забыл. Подумаешь, клены и клены.

— А мама твоя тут как директором сделалась? — поинтересовался Олег.

— Так когда тут музей открыли, дед и настоял, чтобы ее назначили. У нее же образование подходящее, а он всю душу в восстановление усадьбы вложил. Естественно, с мамой ему спокойнее было. Он первое время фактически сам всем руководил, да и до своей смерти в курсе всех дел был. Это уж потом маме пришлось весь воз на себе тащить.

— А дед твой давно умер?

— В две тысячи втором году. Ему всего-то семьдесят шесть исполнилось. Жить еще и жить. Ты знаешь, он умер как праведник.

— То есть?

— Да в одночасье. Днем они с мамой отсюда приехали, все в порядке было. А вечером ему плохо стало, и за полчаса все кончилось. Даже «Скорая» приехать не успела. Инфаркт.

— А историко-этнографический музей когда открыли?

— В девяносто первом. Так что за одиннадцать лет дед тут много успел сделать.

Машина затормозила у присыпанной галькой аккуратной парковочной площадки перед главными воротами. Дети стали, сопя, вылезать наружу.

— Дальше только пешедралом, — засмеялась Лера. — Пойдем, я тебе парк покажу. И церковь, которую сейчас восстанавливают. Это очень красиво. А потом в дом зайдем, в нем уже все отреставрировано, и по хозяйственной части тоже. Там-то уж, если захочешь, мама тебе экскурсию проведет. Она это так делает, просто блеск. Группы, с которыми она работает, просто с открытым ртом по дому ходят.

В парке было еще сыро, хотя ровные мощеные дорожки позволяли прогуливаться, не замочив ног. Парк оказался даже не парком, а многовековой березовой рощей. В нижней части многих стволов виднелись зажившие зарубки, явно сделанные усердным топором охотников за березовым соком.

— Это не браконьеры, — перехватив взгляд Олега, сказала Лера. — Это музей заготавливает. Все в положенные сроки и с соблюдением технологий. Мама зорко за этим следит. Тут сок потрясающий просто. Им туристов угощают. Будешь себя хорошо вести, мама и тебе даст. Хотя в этом году еще рано, его обычно в конце мая собирают. Я ничего в своей жизни вкуснее не пила, правда!

— То есть тут все земли бывшего колхоза «Родина»?

— Ну да. Усадьба с храмом, парком и хозпостройками примерно одну девятую занимает. Мамин коттеджный поселок, куда многие местные переехали, — еще примерно две девятых. Это тоже дед выбил — новые дома для бывших колхозников поставить. Старые у многих к тому времени уже развалились, да и далеко они были, по другую сторону дороги. Так что этот кусок земли он для своих отвоевал. И мама там же построилась, чтобы в музее не жить. И в город каждый день не наездишься. А еще две трети всей земли — это как раз «купеческий поселок». Его тут так называют. Местная Рублевка. Еще за кленами кусок земли есть, но там местный фермер картошку сажает.

— Огромная же территория…

— Так «Родина» — колхоз-миллионер. Знаешь, как дед тут все строго держал! Конечно, огромная. И пашни были, и телятник, и свинарник, и птицеферма. У меня был уникальный дед. Героический. В прямом смысле. Герой Социалистического Труда.

— А что такое социалистический труд? — спросил Антошка, с интересом слушающий разговор взрослых. Пришлось объяснять, и Лера с изумлением отметила, что у Олега это получилось гораздо лучше, чем у нее самой.

За разговорами подошли к церкви. Осенью побеленное здание уходило маковкой в безбрежную синеву неба.

— Наружные работы только в этом году закончат, — деловито сообщила Лера. — А внутренние уже в следующем начнут.

— То есть барский дом восстановили раньше, чем церковь? — уточнил Олег. — А почему? Обычно наоборот делают.

— Дед так хотел. Говорил, что в дом можно экскурсии будет водить, в хозпостройках мастерские открыть, чтобы деньги зарабатывать. Они, кстати, сейчас этим и выживают, продукцией, которую сами выпускают. Маслобойня у них, шорная мастерская, лапти плетут, половики ткут. Так что церковь на сладкое оставили.

— Для коммуниста неудивительно, — усмехнулся Олег. — Но дед твой — молодец, если бы не он, развалилось бы тут все. Разрушили, разграбили, приватизировали, как это в других местах произошло.

Со ступенек барского дома сбежала статная девушка с длинной косой, и Лера моментально почувствовала легкий укол неприязни, который почему-то всегда испытывала к маминой заместительнице.

— Марина! — окликнула она, остро переживая свое несовершенство. Она была уверена, что неприязнь к Марине вызвана исключительно завистью к ее фигуре, которая была гораздо лучше, чем Лерина. — Мама у себя?

— Ой, здравствуйте. — Девушка остановилась и при виде Олега быстро перекинула толстую, в руку толщиной, косу с одного плеча на другое. Лере тут же захотелось ее задушить. Эта коса казалась ей неестественной, так же как длинные, в пол, холщовые юбки и льняные пуловеры, которые носила Марина. — Так Татьяна Ивановна домой ушла с час назад. Сказала, что ей нужно к вашему приезду пироги поставить.

— Узнаю маму, — засмеялась Лера. — Ладно, спасибо, Марина. Мы тогда к ней поедем.

— По залам-то не пройдете? — Марина снова перекинула свою невообразимую косу и стрельнула глазами в Олега, томно качнув бедром. Под холщовой юбкой обозначилась упругая попка.

— В другой раз, — Лере показалось, что скрежет ее зубов эхом разнесся по двору, и, кляня себя за глупую ревность, она чуть ли не бегом бросилась в сторону ворот. Марина задумчиво проводила их живописную группу взглядом.

* * *

Когда машина тронулась в сторону поселка, Лера вдруг подумала, что мама может волноваться из-за их долгого отсутствия. С учетом прогулки по усадьбе опаздывали они уже часа на три, поэтому Лера, потыкав в кнопки телефона, была готова услышать мамин встревоженный голос.

Однако Татьяна Ивановна говорила не тревожно, а, скорее, растерянно. Представить свою маму растерянной Лера не могла даже при своем богато развитом воображении.

— Мам, мы минут через десять уже будем, — сказала она. — Ты не сердись, я Олегу усадьбу показывала. А ты чего какая-то странная? Случилось что-то?

— Получается, что случилось. Ты представляешь, у меня в дом влез кто-то.

— Что-о-о?

— Ну да. Утром я на работу уходила, все в порядке было. А час назад прибежала пироги в печь поставить, тесто-то я еще с утра замесила, а у меня дверь открыта, в доме все кувырком, полный раскардаш.

— Мамочка, мы сейчас приедем, — заволновалась Лера. — Да что же это такое, господи? — в сердцах воскликнула она, отшвыривая телефон.

Мама встретила их на крылечке. Растерянное выражение ее лица заставило Леру испытать кровожадное чувство к безымянному злоумышленнику. Если бы она могла, прямо ноги бы ему повыдергала! Впрочем, Лера подозревала, что знает, кто рискует остаться без ног. Бывший муженек, который принялся мстить ее родным.

— А ты похудела.

— Что? — Лера с изумлением посмотрела на мать.

— Похудела ты, говорю. Тебе идет.

— Мам, вы с бабулей сговорились, что ли? — с возмущением спросила Лера. — Вы обе говорите, что я похудела, хотя я этого не замечаю.

— Мы обе это говорим, потому что мы обе это видим. Просто при твоей дурацкой привычке носить балахоны и штаны на резинке ты сама не замечаешь очевидного.

— Вот нашла время! — в сердцах воскликнула Лера. Разговоры о своем весе и внешности она терпеть не могла.

— Что-нибудь пропало? — спросил Олег, войдя в дом и обозрев царящий там разгром.

— Да нет, — Татьяна Ивановна невольно усмехнулась, — скорее, нашлось.