Огонёшка

— Мальчишки как мальчишки, даже хуже наших, — ответила председатель совета отряда Света Денисенко. — У них девочки дружные, это да. Они уж как решат, так и делают…

— Ну решать-то мы тоже вон сколько всего нарешали… — Тала ещё раз взмахнула расчёской, и тут Света заметила всё сразу: и челку, и зелёное зеркало — и это её разозлило.

— Решать-то мы решали, а всё без толку. Ведь договорились: презирать и не обращать внимания! — Света вскочила с парты и шагнула к шкафу: — А вот вам Талочка, видали, как она не обращает внимания?

Все, как по команде, повернулись в сторону шкафа и стали смотреть, как Тала, улыбаясь и склонив голову набок, прилаживала чёлку уже над правой бровью.

— Видали? — продолжала возмущённая Света. — Мы мучаемся, кричим до хрипоты, а она причёсочки крутит. Для кого, думаете, старается? Не для нас же! Вот она пройдёт со своей чёлочкой мимо мальчишек — и, конечно, все они сразу поймут, что мы их не презираем…

— Девочки, — протяжно, как всегда, когда ей в голову приходила идея, вскрикнула Катя Саранская, — а может, нам всем чёлки завести? Чтоб они на нас больше внимания обращали…

Все засмеялись, а Тала, подбоченясь и глядя в свое зеленое зеркало, сказала:

— А что? Выйдем, тряхнём начёсиками — все мальчишки попадают…

— Надо, чтобы не падали, а чтоб в соревновании участвовали, — перебила её Света.

— Нет уж, Талка, договорились презирать и не обращать внимания, так уж и давай презирай, как все, — добавила Инна.

— Да что вы ко мне привязались! «Презирай, презирай!» Не хуже вашего презираю! — Тала сердито сунула за ухо непокорную чёлку и грустно договорила: — Честное пионерское, девочки, я их так презираю, так презираю!;.. Только вот внимания не обращать — ну хоть убейте! — не могу!.. А потом, вы же сами меня звеньевой выбрали. А у меня в звене шесть мальчишек. Они на сбор не идут, на макулатуру не идут. Хочешь не хочешь, а приходится за ними бегать! Вот если бы у нас звеньевым была не я, а Мишка Букин, или Суханчик, или хоть Бобочка, я бы стала за ними бегать? Нет уж, тогда бы они за мной побегали…

— Девочки! — Катя Саранская спрыгнула с подоконника. Этот подоконник был её любимым местом: осенью и весной оттуда так приятно было смотреть в окно, за которым видны зелёные заволжские дали, а зимой уютно грела ноги горячая батарея. — Девочки! Тихо! Талка, замолчи! Мне идея пришла в голову! Слушайте. — И, загибая пальцы, Катя стала считать. — Пять лет Инна была старостой. Пять лет Светка председатель. Пять лет я и Парфёнчик выпускаем стенгазету, а Талка, Леночка и Аленка звеньевые… Девочки!..

— Ура! — закричала Тала Стрепетова, которая во всех случаях, исключая уроки математики, соображала быстрее всех в классе. — Ура! Правильно, Катёночек! Хватит нам тянуть эту лямку. Выберем мальчишек на все должности! Пусть отвечают!

Девочки повскакали с мест и начали обсуждать идею Кати Саранской. Крик пошёл по второму кругу.

У Кати Саранской были три особенности. Во-первых, она очень строго следила за тем, чтобы кто-нибудь в классе не подумал, что она неравнодушна к кому-нибудь из мальчиков. Во-вторых, она всегда подавала интересные идеи. А в-третьих, доказывая правоту этих идей, любила что-нибудь подсчитывать, по одному загибая при этом пальцы левой руки.

— Председателем, конечно, Антошина! — крикнула Катя громче всех и загнула левый мизинец.

Все замолчали. Все смотрели на Катю. Катя спокойно выдержала этот взгляд.

— Если кто-нибудь думает, что я к нему неравнодушна, так он ошибается, — самоотверженно продолжала она. — Если бы я была к нему неравнодушна, я бы его не назвала!

Все в классе знали, что к Саше Антошину Катя была неравнодушна. Но всему классу было также известно, что, кроме Кати, об Антошине вздыхают все девчонки шестого «А». Исключая, правда, Инну Вострикову, которая считала, что настоящая любовь приходит всё-таки не раньше, чем в восьмом классе!

Девочки оценили Катину принципиальность и, чтобы доказать, что и они тоже выше предрассудков, дружно закричали:

— Конечно, Антошина!

— Если бы мы были к нему неравнодушны, мы бы его не назвали…

— Давайте, давайте Антошина! Он и учится хорошо, и мальчишки его слушаются…

Дальше Катины пальцы уже невозможно было остановить. Они загибались сами собой.

— Звеньевыми — Мишку Букина, Суханчика и Дегтяренко, а Бобочку Орловского — в редколлегию. — Катя загнула последний палец и торжественно подняла кулак. — Салют! Кто за? Кто против?

— Зачем Суханчика? — спросила Света. — Он и так никуда не денется: во все дела суётся. Этого от него не отнимешь…

— И двоечник твой Суханчик!

Катя вспыхнула:

— При чём тут «мой»? Если кто-нибудь думает, что я к нему неравнодушна…

— Да равнодушна, равнодушна! Никто ничего не думает, — успокоила Катю Инна. — Просто надо того, кто неактивный. А Суханов и так соревнуется…

— Давайте, девочки, Вовку Маркова выберем, — тихо предложила Наташа Парфёнова. — Он ведь хороший. Он ведь только потому не соревнуется, что Антошин на наше соревнование поплёвывает. А если Антошин будет председателем, то знаете, какой из Марика звеньевой получится!?

Наташа говорила тихо и спокойно, и все её слушали всегда внимательно.

— Ну что ж, Марков так Марков! — решили девочки и успокоились.

Опасались они теперь одного: в шестом «А» мальчиков было больше, чем девочек, и поэтому мальчишки могли большинством голосов выбрать председателем отряда и вожатыми звеньев опять кого-нибудь из девочек. И всё тогда останется по-старому. И пропадет ни за что гениальная идея Кати Саранской.

Но всё обошлось великолепно!

На следующий день Александра Викторовна объявила, что после уроков состоится сбор отряда, на котором нужно будет выбрать нового председателя и звеньевых. Но в этот день на стадионе «Волга» открывались международные соревнования легкоатлетов. Ещё утром по дороге в школу многие видели длинноногих и худых парней и девушек в спортивных костюмах, которые стайками бродили по городу и толпились у подъезда гостиницы «Интурист». Видели все и широкое, через всю улицу Мира, голубое полотнище со словами: «Привет участникам дружеской встречи Великобритания — СССР!» На большой перемене школьное радио объявило, что среди участников встречи — Валерий Брумель и Лариса Латынина. А Толька Суханов уверял, что приехал и Юрий Власов. Над Толькой посмеялись, потому что каждый первоклассник понимал, что штанга и Юрий Власов не имеют к лёгкой атлетике никакого отношения. Толька, впрочем, не отказался от своих слов и тут же сказал, что знаменитый штангист приехал не для участия в матче, а просто — болеть за наших. Все хорошо знали, что Толька Суханов ради интереса способен наговорить чего угодно и так убежденно, что потом он и сам начинает верить в свои выдумки. Но всем так хотелось, чтобы Юрий Власов приехал в их город, что Тольке почти поверили.

К концу четвертого урока все мальчишки уложили в папки книги, тетради и прочее имущество и сидели как на иголках.

Последним, пятым, уроком была алгебра. Сделав перекличку, Ольга Фёдоровна начала объяснять новый материал. Она успела написать на доске какое-то равенство и сказать первую фразу.

— Ольга Фёдоровна, разрешите выйти! — встав с последней парты, попросил Вова Дегтяренко.

Ольга Фёдоровна кивнула ему и продолжала объяснение. Вова пулей, неслышно вылетел в коридор и через минуту, вернувшись в класс, прошептал:

— Ещё полчаса с хвостиком осталось!

По классу прошел томительный вздох: когда не нужно бывает, например, на контрольной работе, так урок пролетает в один миг! А когда торопишься куда-нибудь, так вот, как назло, остаётся еще полчаса, да ещё с хвостиком!..

— Можно выйти из класса? — поднял руку Саша Антошин.

Ольга Фёдоровна не любила, когда её перебивали, особенно в то время, когда она объясняла новое. Но Антошин был её любимцем, её гордостью, потому что он ещё в пятом классе легко решал задачи из учебника для восьмиклассников… Ольга Федоровна, продолжая говорить, слегка поморщилась, но выйти разрешила.

Антошин вернулся в класс ещё быстрее, чем Дегтяренко. И по рядам зашелестело:

— Двадцать шесть минут…

Мальчишки ёрзали на местах, скрипели крышками парт и громко вздыхали. Миша Букин изо всех сил тянулся к раскрытому окну и напряжённо прислушивался: иногда, когда бывало очень тихо, в классе был отчётливо слышен бой вокзальных курантов.

— Ольга Фёдоровна, разрешите… — затянул Толька Суханов.

— Да что это такое? Вы что, сговорились? — возмутилась, наконец, учительница. — Как шестой «А» — так не жди добра! Вечное хулиганство! Иди!

Толька, грохнув партой, выбежал из класса, а вернувшись, во весь голос доложил:

— Осталась двадцать одна минута и ноль семь секунд.

— Суханов, дай дневник! — не выдержала Ольга Фёдоровна.

Но когда она, записав в Толькином дневнике замечание, выпрямилась над столом и окинула класс строгим взглядом, поднял руку самый дисциплинированный из мальчишек шестого «А», тихий Бобочка Орловский:

— Можно выйти, Ольга Фёдоровна?

— Никто никуда не пойдет! Вечное безобразие! Иди, Орловский, к доске и расскажи, о чем я сегодня говорила.

Выйдя к доске, бедный Бобочка, краснея, в четвертый раз начинал писать какое-то равенство и стирал написанное тряпкой. Он страдал, переминался с ноги на ногу и тоскливо, с надеждой косился на ребят: «Подскажите!»

Но кто и что мог бедному Бобочке подсказать? Когда не только рвущиеся на стадион мальчики, но и девочки, которые с замиранием сердца ждали предстоящего отрядного сбора, совершенно не слушали, о чем говорила сегодня Ольга Фёдоровна!

И она терпеливо начала объяснять ещё раз. Но тут, как долгожданный дождь в засуху, грянул на всю школу звонок. Мальчишки, схватив папки и портфели, начали выскакивать за дверь. Бобочка, ещё разок мазнув доску седой от пыли тряпкой, нырнул в свою парту за книжками и тоже убежал. В классе остались одни девочки. Да ещё Толька. Суханов, который стоял возле учительского стола и, заглядывая Ольге Фёдоровне в глаза, умолял её зачеркнуть записанное в дневник замечание.

В класс вошла Александра Викторовна. Сбор решили не переносить. И довольные девочки, и грустный Толька, который с горя даже на стадион не поехал, единогласно проголосовали за вчерашнюю идею Кати Саранской.

Так Саша Антошин стал председателем совета отряда шестого класса «А».

Саша и Толька Суханов жили в одном доме и даже в одном подъезде. Оба они были совсем ещё маленькими, когда этот красивый белый дом над Волгой стали заселять жильцы.

Пока папа двигал по комнате книжные шкафы, а мама распаковывала свои любимые синие чашки, Саша вытащил из большого узла коробку с «Конструктором» и вышел на балкон. Сначала он замер от света и солнца, потом задохнулся от этой светлой солнечной высоты. Стало так страшно, что на минуту внутри что-то похолодело. Но только на минуту! Было так хорошо на балконе: и солнце, и сверкающая Волга, и белый теплоход вдали. Этот теплоход был так похож на Сашин игрушечный, который лежал сейчас в большом узле, что Саша сразу перестал бояться. А тут ещё над самой его головой, под карнизом, забулькал, зарокотал сизый, с розовыми лапками голубь. Саша засмеялся от радости и хотел позвать голубка.

— Гули-гули… — кто-то, опередив Сашу, загулькал внизу.

Саша схватился руками за крепкие прутья балконной решетки и поглядел вниз. На балконе нижнего этажа стоял мальчишка в синих трусиках. Смешно задрав кверху светловолосую, с хохолком на макушке голову, мальчишка ласково звал:

— Гули-гули-гулиньки… — и крошил кусок булки, разбрасывая по балкону крошки.

— Ты чо? — сурово спросил Саша.

— А ты чо? — улыбнулся мальчишка.

— Это мой голубь!

— Твой? Ну ладно. Мой, значит, ещё не прилетел. Можно я пока твоего покормлю?

Саша молча кивнул. Ему понравилось, что мальчишка не стал спорить. Спорить Саша и сам не любил.

Он сел на пороге, горячем от солнца, и стал собирать из планочек и колесиков металлический подъёмный кран.

— Эй! — донеслось с нижнего балкона.

— Ну?

— Я вареники ем! — Мальчишка сидел на скамеечке, на коленях у него стояла миска с горячими варениками. Через тонкое тесто вкусно проглядывали тёмные вишенки. Щёки у мальчишки были выпачканы вишнёвым соком и сметаной. — Иди ко мне! — позвал он Сашу.

— Мама не пустит…

— А как же я тебе угощу? Ты любишь вареники?

Саша промолчал, проглотил слюну. Он опять стал завинчивать гаечки и винтики и укреплять на длинной толстой нитке крюк подъёмного крана.

— Эй! Ты чо делаешь? — не унимался мальчишка.

Саша поднял кран и молча показал его тому, щекастому.

— Эй! — обрадовался тот. — Спускай сюда нитку, я тебе вареник прицеплю!

Саша, быстро раскрутив маленькую рукоятку, опустил крюк крана на нижний балкон.

Мальчишка схватил крючок вишневыми руками и укрепил на нем самый большой вареник.

— Вира! — крикнул мальчишка.

Саша закрутил рукоятку, но вареник, едва поднявшись над миской, шлёпнулся обратно: тесто прорвалось, и по нижнему балкону разлетелись вишневые и сметанные брызги.

— Стой! — Мальчишка скрылся в комнате и через минуту выскочил на балкон с голубым песочным ведёрком в руках. Вывалив все вареники в ведёрко, мальчишка повесил его на крючок и опять крикнул:

— Вира!

На другой день Саша вышел во двор. У подъезда стоял вчерашний мальчишка и опять, как вчера, приветливо улыбался. На кармашке его синих трусиков были вышиты две буквы: «А» и «С». Эти буквы Саша хорошо знал. Он знал, правда, и все остальные буквы, потому что читать научился ещё давно, когда ему было четыре года. Но «С» и «А» — это были его буквы, и на кармашке его трусиков они тоже были вышиты!

— «А» и «С», — сказал Саша мальчишке. — Ты, значит, тоже Антошин Саша?

— Ты чо? — удивился тот. — «А» — это Анатолий, «С» — это Суханов. Это меня так зовут.

…У них были общий дом и одинаковые инициалы, но сами они были совсем разные. Худенький смуглый Саша играл во дворе в футбол, любил строить машины и читать книжки. А Толька — розовый, как девочка, и играть любил с девчонками. Он приносил из дома сверкающие стеклянные пуговки или янтарные бусинки и, выкопав в углу двора глубокую ямку и застелив дно её травой или заложив щепочками, с приговорами закапывал в ямку пуговки, бусинки или пробки от душистых маминых флаконов. Это называлось «секретик». Такие секретики закапывали девчонки по всем дворам. Зачем? Толька об этом не думал. Просто интересно! Вдруг кто-нибудь найдёт!

Однажды Саша и Толька вместе убежали со двора на соседнюю стройку. Там с утра появился какой-то новый бульдозер, и Саша хотел его посмотреть. Тольку бульдозер мало интересовал. Зато около стройки продавали эскимо, а Толька в тот день, копаясь с секретиками, нашёл двадцать копеек. Поэтому он тоже с радостью пошёл со двора.

На стройке гудели машины, тучами вздымалась то белая, то красная пыль, рычали, буксуя, самосвалы, скулила лебёдка. Но громче всех трещал, скрежетал и грохал новый бульдозер. Саша насмотрелся на него досыта. Толькино эскимо они честно лизали по очереди. Наказаны за побег тоже были оба. Оба просидели по целому дню под арестом, каждый на своём балконе. Саша читал, а Толька целый день ел то яблоки, то сухарики, то арбуз.

Осенью они пошли в школу и попали в один класс, первый «А». Когда в первый школьный день мамы пришли за ними к концу уроков, они обе одновременно ахнули: новенькая форма у их сыновей была погублена. Но тоже по-разному. Саша изорвал гимнастерку в драке с мальчишками первого «Б», а Толька, завтракая в буфете, опрокинул на брюки стакан киселя.

С первого класса оба они стали делать физзарядку. Выходили по утрам каждый на свой балкон и, разводя руками, приседали, потом наклонялись, прыгали, шумно дыша. С тех пор Саша делал зарядку каждый день, зимой и летом. Правда, зимой он выходил на балкон в лыжном костюме и в шапочке. Толька же перестал заряжаться ещё в первом классе, как только ударил мороз и Толькина мама заклеила балкон до весны.

Да, они были разными. И, хотя они ни разу не поссорились, дружбы у них не было.

В школе, как и во дворе, они оба жили по-своему. Саша дружил с мальчишками, занимался в детской секции плавания, общественные поручения выполнял, но всегда говорил:

— Я сделаю, если это кому-нибудь нужно.

Он по-прежнему любил читать. Поэтому задумчивый, серьёзный Вова Марков, первый в классе шахматист и книголюб, быстро стал Сашиным любимым товарищем.

Однажды, ещё в третьем классе, сидя на уроке рисования, Саша читал книгу писателя Яковлева. Рисунок «на свободную тему» он давно закончил, и Клавдия Алексеевна, чтобы Саша не вертелся и не мешал рисовать другим, разрешила ему почитать. Книжка называлась «Собирающий облака». Про облака в ней было написано очень красиво, но дело было, конечно, не в облаках. Просто мальчишка, о котором рассказывал писатель Яковлев, увидел, как под серым осенним дождем мокла никому не нужная макулатура, которую этот мальчишка вместе со своим классом две недели собирал по домам, по дворам и переулкам. Три дня назад третий «А» тоже собирал макулатуру. Саша сам обегал все подъезды своего дома и притащил на школьный двор пятнадцать авосек со старыми газетами. Ему давали ещё плотные связки старых журналов. Но Саша не мог отдать непрочитанным ни одного номера «Вокруг света» или «Пионера». Все журналы лежали у него дома. Но и газет все натаскали столько, что за школой выросла бумажная гора! Отряду третьего «А» за активное участие в сборе макулатуры объявили благодарность.