Человечье сердце (СИ)

Олег Верещагин

Человечье сердце

Есть у вас бесстрашье,

Сила есть — навечно…

…И должно быть сердце.

Сердце человечье.

Р. Рождественский. Просьба.

НАЧАЛО 2-ГО ГОДА ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ЭРЫ

ПЛАНЕТА ЦЕРРА-ПРИМ.</p>

— Значит, не передумаешь?

В голосе спрашивавшего было искреннее огорчение. Он сидел за круглым столиком, сцепив на нём — рядом с двумя высокими стаканами, четырьмя пустыми и двумя — наполненными желтоватой явно холодной жидкостью — длинные узловатые пальцы, украшенные двумя перстнями с искристо поблёскивающими причудливо огранёнными камнями — прозрачным и синим — и навалившись на край стола — это огорчение выдавала сама поза. Круглое, уже немолодое, с морщинами тут и там, но всё ещё сохранившее характерную для его расы — джангри — тонкость черт лицо, природную бледность которого не мог перебить даже многолетний космический загар, ярко-синие глаза, даже густая грива чёрных волос, в которой красиво блестели частые серебряные нити — всё это было огорчённым, если так можно сказать.

Его собеседник, сидевший напротив (и в то же время они оба устроились так, чтобы видеть дверь) и привалившийся затылком к серо-коричневой глинобитной стене, хранившей тут, внутри, прохладу кондиционированного помещения — молчал. Он был намного моложе джангри — практически мальчик — и явно принадлежал к другой расе. Об этом говорили и серые глаза, и такие же длинные, как у старшего товарища, но — русые волосы, заплетённые на затылке в тяжёлую, тугую косу, и сами черты лица. Дорогая светло-коричневая кожаная куртка со множеством карманов и увесистый рабочий пояс, потёртые штаны из прочного тканепластика и высокие сапоги на толстой подошве с ремнями — весь этот наряд, так не подходящий к адскому безводному пеклу Церры, ясней ясного говорил о том, что мальчишка — космонавт, как и его собеседник. К поясному ремню и правой ноге была пристёгнута большая открытая кобура трианского иглопистолета с переделанной рукояткой, отличного оружия для скоротечных схваток в узком пространстве, когда противники почти не защищены бронёй. Рукава куртки были подсучены, открывая мускулистые руки с тонкими запястьями, коричневые перчатки без пальцев плотно облегали кисти.

Видимо, они говорили уже долго — и скорей всего не напрасно выбрали этот уголок кафе, где гудел и пощёлкивал не слишком отлаженный увлажнитель воздуха. Впрочем, народу в забегаловке было совсем мало — не то время суток, это вечером тут будет не продыхнуть и не протолкнуться… Тут всегда было так — дешёвая сносная кухня, нелюбопытный и быстрый персонал (как и хозяин, весь он был из нэрионов — едва ли не единственные добровольно оказавшиеся на планете и оставшиеся тут жить представители этой недавно обрётшей свободу расы), возможность, уже съев заказ, сидеть за столом сколько угодно, не ожидая вот-вот, что сейчас тебя не слишком вежливо "попросят"… Забегаловка пользовалась большой популярностью у всех, кто связан с космической торговлей, ещё задолго до того, как началась война с землянами, да ещё до того даже, как об этих землянах кто-то что-то вообще узнал. А вот поди ж ты — вся Галактика меряет сейчас свою историю по этим рубежам: "до землян", "когда земляне отступали" и так далее…

… - Ты тоже думаешь, что это пропаганда? — неожиданно спросил мальчик, когда джангри уже, кажется, перестал ждать ответа и взялся за стакан.

Джангри отпил, явно задумавшись. И решительно сказал, с пристуком ставя стакан на шероховатую белую поверхность стола:

— Нет. Как раз-таки этого я не думаю. Просто… ты сам мне сто раз говорил, что совсем не помнишь Землю и почти не помнишь, как жил дома, в той земной колонии. Так чего тебе искать на этой Земле? Посмотри на меня — я не был на Джангре почти сколько себя помню. И не тянет. Неужели Земля сейчас, после войны, лучше Джангра?

— Да не в этом дело… — задумчиво пробормотал мальчик. Казалось, он сам не уверен в том, что говорит — но в то же время…

Его собеседник уловил эту нотку неуверенности и, словно бы воспрянув, усилил напор:

— Да подумай сам, к чему тебе уезжать куда-то?! — он вновь стукнул стаканом об стол. — Ты же отличный специалист. В корабле у тебя доля, ты соображай головой! Вся команда на тебя смотрит, как на талисман, ты сам это знаешь. А время сейчас такое — очень прибыльное время, перевозки нужны всем, а тем более — такие, когда перевозчик не спрашивает, что перевозит, — джангри подмигнул и хлопнул по плечу, протянув руку, улыбнувшегося мальчишку. — Ну?!

— Нет, Дэайт, — вдруг решительно сказал тот — как будто напористость старшего собеседника возымела обратный эффект. — Нет. Прости, но я уеду.

— Правду говорят, что все земляне просто-напросто ненормальные! — Дэайт в ненаигранном жесте изумления и почти злости воздел руки — так резко, словно собирался подбросить вверх потолок.

— Разобраться бы мне ещё, в какой степени я могу считать себя землянином… — пробормотал мальчик, не спеша вставать после своих решительных слов. Но потом решительно поднялся. — Мне пора.

— Если бы твои земляне были такими благодетелями — они бы добили джаго, — проворчал, снова берясь за стакан и решительно его допивая, Дэайт. Подобно почти всем своим соплеменникам, к какой бы из наций Джангра те ни принадлежали, он ненавидел джаго — уже просто за то, что те не позволяют Джангру всерьёз выйти в космос, висят над ним и его немногочисленными владениями, как тяжёлая душная туша. Затем он хмуро продолжил: — Послушай вот напоследок. Если на твоей волшебной Земле что-то обернётся как-то не так… или там тебе просто не понравится — ты можешь вернуться на "Маэт". Пока мы летаем — у тебя будут место, доля и прибыль по курсу. Так я скажу — и никто не возразит. Найдёшь нас, и никто даже не спросит, где ты был и почему вернулся. Понял?

— Понял, — мальчик нагнулся и, обняв пожилого мужчину, потёрся щекой о его затылок. Молча.

— Иди уже, — джангри оттолкнул его. И поднял руку, показывая официанту, что хочет выпить ещё…

…Сашке — мальчишку звали Сашкой, а фамилии он не помнил — очень хотелось оглянуться на пороге, но он одёрнул себя, напомнив, что, в конце концов, идёт не на смерть и в любом случае скоро встретится с Драйей вновь. Двумя пальцами небрежно, но точно, надвинув на нос и рот маску, он распахнул дверь и, выходя, кивком опустил на глаза очки. Он мог бы вполне обойтись довольно долго и без того, и без другого — но ослепительно-яркий, иссушающе-жаркий полдень, обрушившийся со всех сторон сразу, заставлял думать, что маленькие послабления-удобства — не такая уж плохая вещь.

Церра ранее была колонией скиуттов и на протяжении всей войны сохраняла некий полунейтральный статус — не существовало никакой формальной договорённости, но на планете воюющие стороны старались не допускать конфликтов. С победой землян и получением скиуттами полной независимости для планеты и её аборигенов — полувымершего вялого племени — мало что изменилось, хотя скиутты по настоянию землян и предпринимали кое-какие шаги по "моральной реабилитации" церритов. Сашка об этом знал — и совершенно этим не интересовался, если честно. В Галактике куча страдающих рас, надо всеми не наплачешься. Да и много кто в своё время плакал над бедами маленького Сашки?

А вот оказалось, что есть те, кто, во всяком случае, об этих бедах помнит. Это было странно. Это пугало. И притягивало.

Он всё-таки не выдержал — оглянулся, уже отойдя от широкого невысокого крыльца.

Справа и слева над входом в забегаловку висели длинные четырёххвостые флаги свободного Нарайна, зелёные с золотым узором на косицах и чёрным мечевидным знаком в крыже. Хозяин повесил их тут ещё до того, как закончилась война, когда земляне взяли Сельговию. Ходили слухи, что он и раньше помогал земной разведке, но слухи слухами — а вот эти флаги были ощутимой реальностью, так сказать. И это было ещё одно напоминание о странной, загадочной Земле.

Сашка передёрнул плечами и, развернув их, слегка развинченной, уверенной походкой пошёл прочь. Шёл он небыстро, но уверенно — и многие прохожие разных рас уступали ему дорогу, хотя он не требовал этого и ничем не показывал, что может потребовать.

Сашка раньше был уверен в том, что в таких случаях "работает" его уверенный вид. Никому не хотелось связываться со злым щенком, у которого точно под пальцами правой расслабленно опущенной к бедру руки — оружие. А сейчас он задумался: может быть, это потому, что он — землянин?

Землянин ли? Вот в чём вопрос…

Ноги не несли прямо к цели. Мучительно толклись в голове мысли, решимость, которую он выказал и высказал в разговоре с Драйей, то никла, то вспыхивала — как живой огонь в настоящем костре; последний раз они разжигали такой совсем недавно, около десантного катера здесь, в пустыне. Плотные, невесомо-лёгкие, почти белые, сплетённые в тугие клубки здешние растения, сухие, ломкие — горели быстро, вот именно таким пламенем…

Он свернул в полузаброшенный квартал. Здесь только белые штрихи посадок, с лёгким громом расчёрчивавшие небо то и дело, напоминало о том, что есть космос и что совсем рядом кипит жизнь. В рушащихся, старых зданиях слева и справа почти никто не жил — прятались преступники, дезертиры и беглецы всех мастей и рас, обитали окончательно опустившиеся и на всё плюнувшие местные… Скиуттские патрули появлялись тут часто, но с ними никто не осмеливался связываться, а сами скиутты ленились и брезговали лезть в руины или ещё хуже — полуруины. Квартал этот должен был вывести к цели — только позже. Чуть позже. Надо было ещё подумать.

Ты не думаешь, сказал себе Сашка. Ты трусишь.

Эта мысль разозлила, и он, печатая шаг, вздымая облачка белёсой, раскалённой, лёгкой пыли, пошёл посередине улицы, как на параде.

Слева над закрытой дверью, которую не открывали, наверное, уже долгие годы, видна была здоровенная надпись и когда-то яркая, но сейчас сильно выцветшая и облупившаяся надпись на русском. Разобрать можно было лишь невнятное

За у оч я "ЕЛ КЪ"

В большой стеклянной витрине (треснутое тут и там стекло заклеено наспех полосками бумаги) грустно пылился стереоэкран, над которым повисла на одном креплении полочка. Ниже валялись какие-то запылённые листки с неразличимыми надписями и рисунками. Сашка и в этот прилёт и в прошлые неоднократно проходил мимо этого помещения и размышлял, что же тут такое было? На ум приходило всякое, но — ничего внятного. Как-то раз он даже подумывал забраться внутрь, но потом раздумал…

…Запущенная улица вывела на другую — собственно, куда Сашка мог бы прийти почти сразу из забегаловки. Народ тут кишел, по центру пробирались самые разные экипажи — дикое смешение эпох и систем. Надо толпой плыли шлемы скиуттских патрульных — а две паровых машины стояли прямо посреди улицы с обеих сторон входа в земное представительство.

Сашка уже не раз подходил в последние дни к этому зданию. Он был уверен, что изнутри его заметили давно и время от времени размышлял, что они там думают по поводу мальчишки-космонавта, который отирается у ворот, но почему-то не заходит? Земляне были сейчас бешено популярны, вокруг посольства всегда можно было встретить десятки существ разных рас, пришедших просто поглазеть… но вот человекоподобные среди них оставались редкостью.

Сейчас никакого исключения не наблюдалось. В открытую дверь — в больших воротах — то и дело кто-то входил и выходил, играла выше по улице музыка (в исполнении оркестра шэни звучала какая-то земная мелодия), несколько уличных торговцев удачно развернули свои ларьки, стояла группа о чём-то тихо переговаривающихся свистящими голосами и явно страдавших от жары йостигэнцев в охлаждающих костюмах, трое корреспондентов-мьюри совершали какие-то непонятные эволюции вдоль забора, двое гаргайлианцев в одежде священников Объединённой Православной Церкви разговаривали с землянином, одетым так же, группа харг-каарт в земной военной форме ела что-то, сидя в тени растущих вдоль стены раскидистых приземистых к-тиирцов… Глаза разбегались, когда пытаешься сразу охватить взглядом всех. Но в дверь никто не ломился, многочисленных входивших вежливо останавливали двое землян в броне тяжёлых пехотинцев и с оружием наизготовку. Впрочем — не задерживали, пропускали очень быстро.

Сашке вдруг ужасно захотелось вернуться на "Маэт". В свою небольшую, но удобную каютку, к которой он прикипел душой за то время, пока летал с Драйей. Там, где всё понятно, привычно и размеренно, где жизнь размечена по графику, который можно увидеть просто-напросто на двери капитанской каюты. Где каждый закуток знаком и по запаху в любом уголке корабля можно определить точно, что готовит на камбузе Латтан-ди, кок-гаргайлианец, один из трёх (считая самого Сашку и триания-штурмана Саурямоо) не-джангри среди двенадцати членов шумного, ругачего, вроде бы безалаберного, но дружного и умелого торгового экипажа.

Он упрямо вздёрнул подбородок, стаскивая с него маску. Вобрал невероятно сухой, горячий воздух. Решительно пересёк улицу и подошёл к пропускному пункту.

Огоооо! Земляне оказались огромными — на расстоянии они виделись меньше. Шевелящаяся куча брони, вместо лица — яркий блик забрала. Тут ничего не стоило оробеть. Но Сашка в жизни видал всякое и теперь, окончательно решившись, в ответ на вопрос о цели посещения и документах ответил коротко "по личному делу" и протянул опознавательный маячок джангийского образца. Фальшивый, разумеется. Верней — не фальшивый, настоящий, просто Сашка никогда не был джангри и маячок сделали специально для него. Короче, как-то так.

Сбоку в толстой стене, оказывается, была глубокая ниша и в ней стоял, ощетинясь двумя блоками стволов, киберстрелок. Землянин провёл маячком над выдвинутой из бронированного носа машины пластиной универсального сканера, вернул приборчик Сашке и сказал:

— Добро пожаловать на земную территорию. Удачного разрешения вопроса.

Он говорил по-русски, но с каким-то акцентом, хуже Сашки, который нередко путал и забывал, а ещё чаще — коверкал без постоянной практики слова языка, который считался его родным. А голос был доброжелательным — не наигранно и не дежурно доброжелательным, Сашка умел такое различать.

Землянин на самом деле желал незнакомому мальчишке добра…

…Оружие сдавать не пришлось. Земляне словно бы не заметили его. Это могло быть невероятной беспечностью — но скорей осознанием собственной силы и презрением к той всеобъемлющей осторожности, которая очень часто переходит в трусость незаметно для самого осторожничающего.

Огромные деревья с почти белыми, лишь с лёгкой зеленцой, гладкими стволами и купами огромных листьев почти закрывали большой двор благословенной тенью. Платаны, вдруг подсказала память — эти деревья так назывались. Земные деревья, они могли расти в здешнем климате, если их хорошо поливать. С этим тут проблем не было. За платанами шуршали отчётливо увлажнявшие воздух фонтанчики, а один, большой — шумел посреди двора. Мужчина в старинном доспехе, широко расставив ноги, трубил, запрокинув голову, в длинный прямой рог, из которого била вода, рассыпаясь на стороны каскадом.

Именно к фонтану сходились (или расходились от него?) все дорожки. Они были выложены белой шероховатой плиткой и возле каждой на деревянном столбе висел, чётко указывая направление, указатель, иногда даже не один. Глаз Сашки зацепился за слово "кафетерий" и он подумал, что как следует сегодня ещё не поел и что можно туда заглянуть, а потом признался себе, что трусит.

Впрочем, надпись "Приём посетителей" там была рядом. Как и все надписи, она была двуязычной — на русском и английском — а время от времени мигала и сменялась ненадолго знаками того или иного языка Галактики. Спрашивать никого не пришлось, хотя во дворе было достаточно народу — в основном земляне, но не только. Слышно было, как кто-то (ощущалось, что это запись) поёт -

— Заплачет солдатка, упав ничком -

Солдат объяснить не смог,

Что плакать не надо, что выбрал он

Лучшую из дорог…

…Тропинка, на которую отправил его указатель, упиралась прямо в двери — за углом здания, не в парадный вход наверху солидного крыльца, где каждая ступень лестницы с обеих концов была украшена декоративными вазами на массивных невысоких колоннах. Кстати, по этой лестнице никто особо не ходил, а вот в дверь, над которой располагалась та же надпись про приём посетителей, входили и выходили из неё каждые несколько секунд. Дверь была раздвижным автоматом и закрытой, по сути, не оставалась…

…В ярко освещённом вестибюле было прохладно несмотря на дверь. Воздух был нормальной влажности, пол устилал зеленовато-коричневый ковёр с коротким густым ворсом, прочно глушивший шаги, отчего в вестибюле стояла тишина, хотя и тут хватало самого разного народу. За длинной стойкой сидели с десяток девушек в военной форме. Одна из них — от неё как раз отошёл похожий на ворох дорогих тканей носатый калм — посмотрела на Сашку и приглашающе улыбнулась.

Он вздёрнул нос и с независимым видом, решительным шагом пошёл по вестибюлю, незаметно озираясь: где же тут то, что ему нужно?

В простенке между двумя дверями, за которыми вели наверх — влево и вправо — лестницы, замер часовой в синем с золотом (1.). За его спиной Сашка разглядел складки алого знамени, увенчанного золотой ладонью и украшенного такой же свастикой — прославленное боевой знамя Земли, которое знала теперь вся галактика.

1. Цвета улан ОВС Земли.

Ему стало не по себе. Как будто сразу вывернулась наизнанку душа — и то, что её заполняло, оказалось мелким и ничтожным рядом с этим полотнищем, словно бы впитавшим несчётные, несметные реки пролитой землянами в войне крови. Сашка даже удивился сам себе — откуда такие мысли?! Он поспешно отвёл глаза и на правой двери увидел в числе прочих наименований что-то про Плутон.

Мальчишка почти что поспешно юркнул в дверь — и на лестницу. Сверху спускались трое сторков — в ярких парадных мундирах и больших чинах, с непроницаемыми лицами, углом, зажав под мышками свои палки. Следом за ними почти с таким же лицом (а глаза поблёскивали то ли весельем, то ли насмешкой) шагал молодой офицер-землянин в хаки. Сашка пропустил их всех, проскочил в три прыжка лестничный пролёт и притормозил — на площадке у двери, ведущей в коридор второго этажа, стоял шикарно одетый мьюри. С недовольным видом, держа в руке изящный карманный компьютер. Вся его поза буквально говорила о том, что ему надо выговориться — и Сашка, отметив это, не ошибся.

— Эти земляне не так уж умны, — мьюри говорил на родном языке Драйи, который Сашка знал отлично. Голос мьюри был сердитым и обиженным, и Сашка, намеревавшийся пройти дальше, не останавливаясь, не удержался от вопроса:

— Что-то случилось?

Джангри и мьюри были родственниками. Но Сашка отлично знал, что хмуроватые, собранные, озабоченные джангри весьма недолюбливают свою богатую, развязную и хитроватую при этом родню. И сам перенял такое отношение. Однако, всё-таки было интересно услышать претензии этого мьюри к землянам…

Видимо, мьюри и правда нуждался в собеседнике. Он готовно подшагнул ближе, даже чуть склонился к Сашке (запахло парфюмерией и жевательной палочкой), потом быстро огляделся и прошептал прямо в ухо мальчишке:

— Формула разоружения! (1.)

1. На самом деле идея формулы разоружения взята мною из одного из рассказов В.С.Высоцкого о реальном случае, свидетелем которому он был.

После чего отстранился с победным видом и несколько раз значительно кивнул. Глаза его гордо блестели.

Сашка ощутил себя дурачком. Ему явно сказали что-то важное, а он не понял — что. Однако, задавать дополнительные вопросы не пришлось. Мьюри обнял Сашку за плечи (отвратительный жест!) и снова зашептал, то и дело озираясь, словно вокруг кишел народ:

— Последние семь лет я работал над этой проблемой — над формулой разоружения. Это синтетическое знание, для полного овладения которым следует углубленно изучить множество отраслей знания, если вы… вы ведь космолётчик?.. понимаете меня. Но фокус в том, что после всех сложностей выведения формулы применение её крайне просто и логично, доступно даже профану, знакомому лишь с азами алгебры и логики — а результат просто-таки сокрушительный!!! Понимаете?! Недлинный ряд чисел и знаков, — мьюри провёл по воздуху свободной рукой, — и Галактика навсегда избавляется от войн! Разумеется, когда я понял, что моя работа увенчалась успехом, я тут же поспешил предложить формулу землянам, как расе, наиболее заинтересованной в таком, эммм, развитии событий. Причём без-воз-мезд-но, движимый исключительно стремлением к миру во всём мире!

— И они?!. - поневоле заинтересовавшись, понукнул Сашка.

— Они меня выслушали до конца, бегло просмотрели выкладки и попросили удалиться, — с невыразимым отвращением произнёс мьюри. — У них в руках была власть над Галактикой, но они не смогли даже осознать этого. Я просил, чтобы с материалами ознакомился специалист, но какой-то солдафон, на вид — ваших лет — ответил, что он кто-то там такой из какого-то там семейства, что у него какое-то научное звание по биполярной математике и что он очень огорчён, но у формулы вечного двигателя больше шансов воплотиться в жизнь, чем у моего, как он выразился, "малоадекватного синкретизма". Биполярная математика, вот ведь! Биполярное расстройство! Обскуранты!

"А, — сообразил наконец Сашка, — ну, понятно…" Он встречал таких даже в рабстве — не просто фанатики какой-то идеи, а откровенно на ней спятившие. Интересно, что подумали земляне, когда он начал им всё это излагать? Хотя… наверное, к ним подобные являются каждый день. Он уже начал подумывать, как отделаться от мьюри, не нашумев, но тот неожиданно равнодушно отстранился и зашагал вниз по лестнице, на ходу включая свой аппаратик и что-то бормоча.

Сашка перевёл дух и, не оглядываясь, шагнул в коридор.

Навстречу сразу попались несколько молодых парней в разномастной военной форме. Видно было, что это ветераны, видно по лицам, по их особому выражению, видно и по планкам наград — и как-то очень неуместно в понимании Сашки звучала в их устах песня, которую они даже не пели, а весело горланили под аккомпанемент гитары в руках идущего в середине группы:

— Слева — мама, справа — папа,

И я — классный такой! -

Босиком иду по лужам,

улыбаясь прохожим!

Мне всего четыре года,

Карамель за щекой -

И я сам — на карамельку

похожий!

Не переставая петь под гитару, они спокойно расступились, пропуская насторожившегося Сашку. И пошли дальше, а он — он не выдержал, оглянулся, слушая незнакомую песню…

А потом он вдруг сообразил, что стоит у нужной двери. На ней — первой справа — была обычная, не электронная, табличка с надписью на десятке языков. Сашка прочёл, бездумно скользя взглядом со строчки на строчку (он знал эти языки почти все):

Межимперская Комиссия Плутон.

Филиал работает круглосуточно.

Сашка задержал дыхание и, с трудом удержавшись от желания зажмуриться, толкнул дверь…

…Окончившаяся не так давно война оставила после себя проблем как бы не больше, чем приходилось решать в собственно военные годы. Галактика шевелилась, как растревоженный муравейник. Множество получивших свободу не знали, что с ней делать. Не меньше было и тех, кто решил, что свобода им дана только для того, чтобы можно было тут же приняться лишать её других. Хватало и третьих — тех, кто вообще не мыслил такими категориями, но твёрдо был настроен ловить, а то и глушить рыбку в мутной воде. Лишившиеся власти не собирались мириться с этим. Получившие власть не понимали, как ею распорядиться. По стремительно набухавшей новыми войнами Галактике перемещались в бестолковом, но для них крайне важном движении десятки миллионов живых существ, у каждого из которых была цель — зачастую, понятная только этому конкретному существу. Миллионы разумных желали вернуться в родные места — и не имели возможности сделать это. Миллионы других не менее разумных больше всего боялись, что их вернут на родину и готовы были пойти на что угодно, дабы избежать такого исхода. Скороспелые пиратские флотилии, честолюбиво-властолюбивые (или, что ещё хуже, искренне-пассионарные) строители собственных сиюминутных государств, вспухшие мутным половодьем контрабандные потоки, неожиданные миграции, хаотичные пока что мелкие войны — всё это оказалось на руках землян, как невоспитанный, бестолковый, агрессивный, разноязыкий и несчастный огромный детский сад на руках у кучки усталых, замотанных воспитателей. Кстати, подобные случаи тоже имели место без всяких "фигурально выражаясь".

На землян глядели все, без исключения. С ненавистью или с любовью, с завистью иди с надеждой, недоверчиво или влюблённо, но — все.

Наконец, в Галактике блуждали миллионы и самих землян. Многие из которых даже и не помнили, что Земля — их Родина. Другие боялись вернуться. Третьи вернуться стремились — и не могли. Четвёртые просто хотели вернуться как можно скорей. Именно для работы с ними со всеми и была создана Комиссия Плутон, даже Сашка слышал о ней. Слышал ещё до того, как решился… нет, вообще до того, как задумался о Земле.