Моё чудовище

Рия Шайн

Моё чудовище

Тень вокруг росла, а свет не становился ярче. Тогда я впервые испугался, что чудовище сзади меня может поглотить всё светлое во мне.

Каждый раз, проходя мимо зеркал, я отчётливо видел огромную черную тень сзади меня. Она была похожа на клуб дыма, который плавно парил вслед за мной.

Люди не видели его, даже если бы одновременно посмотрели со мной в отражение.

"Никто тебе не поверит, Рэй. Все решат, что причина в таблетках и ты совсем поехал крышей…" — бежало повторяющейся строкой в голове, словно вывеска на вокзале, которая напоминала, когда придет твой автобус.

Я боялся встать, ибо знал, что в зеркале увижу его — мое чудовище.

Вы, наверное, хотите узнать откуда взялась история с таблетками?

Последние полгода меня мучала бессонница, было хреновое состояние и полная потеря аппетита.

Причина? Не могу сказать точно, словно каждое событие сыграло свою роль и добавило каплю в огромное море моих переживаний. Больше всего на меня давили ожидания от себя. Я бегал в лабиринте мыслей в поиске света, а стены лишь сближались и пытались сдавить меня.

Жуткое чувство, когда мир кажется таким удушающим, но по правде, это твои же руки душат тебя.

Я хотел все и сразу, так много взвалив на себя, что не смог осилить ношу. Никто не назначал меня героем, который должен изменить мир, но я сам хотел быть значимым и нужным. А по правде я лишь бегал за фантомами своих же мечтаний, упираясь в вопрос: "Что я должен сделать?!". Я ругал себя за время, которое терял за отдыхом и учебой. Последнее казалось куда важнее, но я понимал, что это лишь период, который мне нужно прожить. Больше всего меня пугала стена, воздвигнутая за деревьями сада, через который я наивно пытался убежать.

В очередной попытке побега, я почти стукнулся головой об бетонную возвышенность, тем самым осознав, что всё это время не был в безопасности.

Стена, что разделяла меня с неизведанной мечтой, поросла цветами, ослепляющими красотой.

• blooming dream •

Цветущая, непознанная и далёкая мечта. Я всё думал, а чего я хочу на самом деле, и не находя ответа, злился на близких людей из-за своего же бессилия.

Мое состояние ухудшалось, всё выходило из под моего контроля. Тело не слушалось, меня часто тошнило, знобило, я плохо спал и мало ел.

Родители, естественно, запереживали, что я больше не был похож на привычного себя. Начали таскать по врачам, от терапевта к психиатру. Последний что-то черкнул в моей медкнижке и выписал кучу лекарств, названия которых я раньше даже не слышал.

После этого ко мне стали иначе относиться. Закрыли меня на домашний "карантин", объяснив тем, что из-за учебы в колледже у меня началась депрессия, которая отбирала силы на жизнь и мама настояла на том, чтобы я побыл некоторое время дома. Да я и не был против, взять перерыв и не видеть никого из знакомых — кто б отказался? Третий год обучения давал о себе знать, давление нарастало, как и сама нагрузка.

Но даже новость о том, что я могу не ходить пока на учебу ничего не меняла, и состояние от этого лучше не становилось, мне всё время хотелось просто лежать и было такое едкое ощущение внутри… Всё это было до появления моего чудовища. Хотя я точно не знаю, когда оно появилось, ведь совсем не смотрел в зеркало последнюю неделю, просто не было желания.

Одним утром я проснулся и ощутил давящее чувство. Меня словно плитой прижало, только внешне всё было в порядке, но при этом я не мог пошевелиться. И в этот же момент голову начали заполнять шумные мысли. Они словно толкались друг с другом, не давая ни одной из них полностью овладеть мной. Голова от этого так сильно раскалывалась. Я ощутил сильное сожаление, что не успел попрощаться с бабушкой прошлой зимой, когда она умерла. Тогда она была прикована к постели, а я уехал на зимние каникулы с друзьями. Болезнь была с ней довольно долго, и я не думал, что это произойдет так быстро. Я успел на похороны, но поговорить с важным для меня человеком в последние дни ее жизни, я не смог. Как бы я хотел извиниться перед бабушкой и сказать, как люблю ее. В голову ударил запах ее любимых тюльпанов, а рядом с ними тарелка с горой горячих пирожков, приготовленных бабушкой… Глаза затянуло белой пеленой, я вытер рукавом слезы.

Эту мысль перебила следующая, напомнив о том, как меня били в средней школе. В голове возникла картина, где я лежу на полу мужского туалета, закрывая руками лицо, а из носа хлещет кровь, пока ублюдки одноклассники пинают меня ногами… Теперь новый образ сменил прежний и начал винить меня, что я поступил, как трус и сразу же после этой драки в туалете ушёл из школы. Я объяснил родителям это тем, что в новой школе есть секция плавания, в которой я бы хотел заниматься.

"Трус! Ты должен был остаться и не дать им сломать себя! Вот и разгребаешь последствия!". Я обхватил голову руками, прям как тогда, когда меня били. Я хотел, чтобы все закончилось, но голова болела лишь сильнее… И тут резко в мыслях наступила тишина, словно кто-то нажал паузу на пульте. Я медленно открыл глаза и оглянулся вокруг. Через окно слабо пробивалось солнце, вокруг кровати скопилась нехилая куча мусора из железных банок фанты. Родители редко заходили ко мне, хотя мама старалась найти любой предлог под видом уборки, но я просил оставить меня на время одного. Как ни странно, отношения с родителями у нас были вполне неплохими. Не то чтобы они во всем прислушивались, но мама старалась меня понять, ведь в молодости сама прошла через паршивые отношения со своим отцом. Вот она и компенсировала это со мной, а когда папа выходил из себя и начинал крушить мебель, она смотрела на него, как на своего отца в детстве — испуганно… Папа боялся этого взгляда, он работал как-то волшебно и отец тут же, как провинившийся щенок, прятал глаза вниз… Видимо, он действительно очень сильно любит маму.

Когда адская головная боль отпустила, я впервые за последние три дня попытался встать с кровати. Подойдя к окну, я убрал занавеску и теперь солнце заполнило всю комнату, а я прищурил глаза от потока яркого света.

Мне почему-то хотелось впустить в мою комнату больше света. Казалось, что он способен излечить это место от царившей темноты. Я сел на кровать, от солнца стало теплее, а голова по-прежнему была пустая.

До ситуации с походом к врачу, я не особо обращал внимание на свое состояние. Первым звоночком стал случай, когда я отказался идти играть в баскетбол с моим другом Ником. По мере того, как мы не были загружены горой учебы, мы выбирались с ним на площадку, которая соединяла наши дома. Обычно это было вечернее время, когда оба заканчивали все дела, обменивались лишь одним сообщением, и с горящей головой от учебы, выходили из дома.

Я особенно любил баскетбол за то чувство, когда ты бьешь мяч об асфальт с такой силой, ощущая вибрации от удара, которые волной проходили по руке. Это давало возможность ощутить свою силу, и с каждым ударом мяча, кожа рук становились грубее, а пульс учащался.

Не так сложно попасть в кольцо, как преодолеть путь сквозь соперника, не упустив мяч. И вот, когда ты наконец близок к щиту, ты сосредоточен лишь на том, чтобы не облажаться. Я всегда думал над тем, а что важнее — попасть в кольцо или хотя бы добраться до него? По идее, результат важнее, ведь если ты промажешь, то толку от твоей способности ловко уворачиваться от соперников. Но, если ты упустишь мяч, то почувствуешь себя ещё более разбито.

Ладно. Неважно. Мои мысли часто остаются всего лишь неоконченными монологами. Поэтому остановим тираду, я о другом хотел рассказать.

Тогда Ник скинул мне сообщение "Выходи", а я тупо смотрел на экран телефона и просто разрыдался… Я чувствовал ужасную усталость, потратив все силы на учебу, которых еле хватило закончить с заданиями. Но когда увидел сообщение, то в голове было лишь: "Я не хочу этого. Игра больше не радует меня". Чувство пустоты — вот, что заставило меня плакать.

Грусть — это нормально. Как радость, ненависть и другие спектры человеческих чувств. Однако есть то, что я не могу описать. Меня пугает бездна внутри меня, её не обременить одним термином, ведь у каждого она по-своему особенная.

Я ничего не ответил на сообщение, проигнорировал, притворившись, что не заметил. Мне было куда сложнее объяснить причину, чем просто отмазаться.

Ник постучал по плечу, когда мы ели в столовой колледжа:

— С кем не бывает, я сам закопался с этой учебой. Сил уже нет, так бы и проспал пару суток, если бы не этот долбанный тест сегодня — с унывающим лицом протянул он.

— Тест? Я и забыл. Ладно, похер, что-то да напишу.

Уже тогда моя жизнь стала похожа на игру в дженгу. Каждое новое событие выводило меня из себя, я аккуратно вытаскивал палочку из под другой, но руки тряслись и вся конструкция падала, разлетевшись на пол.

Мне стали безразличны многие мысли. Аппетита просто не было — я правда не мог себя заставить нормально поесть. Не то чтобы меня это волновало, скорее я расстраивался, что моё непознанное состояние мешает моей учебе. Я не был зациклен на охрененных результатах, но как-то сам поставил себе планку, где родители могли бы гордиться мной.

И вот, сидя на кровати, я чувствовал запах от мусора, который валялся рядом со мной. Мне не хотелось выходить из комнаты, но и продолжать расстраивать родителей я не мог.

Первое, что я попытался сделать — это пойти в душ, чтобы привести себя в более менее человеческий вид. Мои черные волосы были так засалены, что свисали почти до плеч. Я не мылся дня четыре, поэтому пугать родителей таким видом не входило в мои планы. Выйдя из комнаты, я быстро прошмыгнул в ванную. Как только закрыл засов двери, я выдохнул, почувствовав себя детективом из какого-то опасного фильма, где надо было проникнуть в комнату, оставшись незамеченным.

Освободившись от одежды, скинув ее на пол, я направился к душевой.

По телу текла горячая вода, а я закрыв глаза, думал о том, что это первое тепло за долгое время. Пар наполнил ванную, поэтому, когда я вылез из душа, то зеркало запотело. Не то чтобы я горел желанием смотреть на свой вид, но надо было оценить ситуацию, насколько я мог бы напугать маму. Я потянулся к зеркалу, протирая его ладонью от пара. Но тут же резко отпрыгнул и заорал, да так, что споткнулся и упал на пол.

— Твою мать, что это за нахрен?! — Мои руки были ледяными, сердце стучало так, что эхом отдавались звуки в голове, ноги казались неподвижными, да и в мыслях не было вставать.

То, что я увидел в зеркале испугало меня до жути, я бы мог подумать, что это последствия бессонницы или что я двинулся головой, но реальность увиденного не давала мне покоя. Меня отвлек стук в дверь.

— Рэй, ты в порядке?

— Д-да, мам, всё хорошо, — я и забыл, что крикнул так, что было слышно на весь дом.

— Чего кричал тогда?

— Я просто ударился, — я выпалил первое, что пришло в голову, моё дыхание было сбито напрочь из-за страха, изо всех сил я старался дышать спокойно.

— Сильно ушибся? Услышала, как ты пошёл в ванную и принесла тебе чистые вещи, оставлю возле двери, забери.

— Н-нет, всё х-хорошо, спасибо.

Когда я услышал, как мамины шаги отдалились, я решился набраться сил, чтобы подняться и еще раз посмотреть в зеркало. Моя уверенность в том, что я делаю была такой же шаткой, как мои ноги.

В протертой полоске зеркала я увидел себя, худощавое тело с бледным цветом кожи, которая даже летом оставалась такой же. Я поправил немытые тёмные волосы, которые практически касались моих глаз. Обычно я укладывал свои непослушные волосы так, что был виден шрам над левым виском, но сейчас я совсем запустил свой внешний вид.

Помимо меня в зеркале отражался большой черный клуб дыма, который нельзя было с чем-то сравнить из того, что я видел в жизни. Я обернулся, ничего не было видно, но как только повернулся обратно к зеркалу, это черное скопление по-прежнему было там. Мое горло пересохло, зрачки расширились, я крепко вцепился руками в раковину, но почему-то больше не кричал и даже не попытался убежать.

Я лишь старался рассмотреть его.

Это непонятное "нечто" в отражении не пугало меня, но и чем-то нормальным его нельзя было назвать. Я продолжал стоять и смотреть на него, пока кто-то резко не дёрнул ручку двери и меня вернуло в реальность. "Говорить кому-то нет смысла, скорее всего его никто не видит, ведь когда я обернулся, "нечто" исчезло… Возможно, его могут увидеть, если будут смотреть в зеркало одновременно со мной" — мой мозг давно не работал так быстро, совершая один логический вывод за другим. "Значит мне нужно просто выйти из ванной, как можно скорее и максимально правдоподобно сыграть спокойствие. С остальным разберемся позже". Я быстро надел вещи, раскиданные по полу, более-менее пригладил мокрые волосы, и сделав глубокий вдох-выдох повернул засов двери. За дверью стояла мама, в руках была стопка моих чистых вещей:

— Ты не даёшь зайти мне в комнату, но я услышала, как ты пошел в ванную и решила.. — она отдала мне вещи, а я только растерянно схватил их и буркнул "спасибо".

Прошмыгнув мимо мамы, я зашёл в свою комнату. Первая мысль, что пришла в голову "Я хочу снова увидеть его…".

В комнате не было зеркала, и я подумал, что в папином гараже что-то уж точно можно найти. Там вечно такой хлам из "полезных" вещей, за который его периодически отчитывает мать. Я всё же вспомнил о мусоре рядом с кроватью, и собрав его по пакетам, направился во двор дома.

Не то, чтобы меня сильно волновал запах или вид бардака в комнате, но я не хотел расстраивать мать и решил показать, что иду на поправку в своём состоянии.

Спустившись по лестнице, я быстро избавился от мусора, оставив его в общей кучи, которую должны были выбрасывать вечером. Теперь меня волновал лишь поиск зеркала, поэтому я пошел в гараж отца. Он был на работе, и вряд ли бы заметил, что я зашёл в его царство умиротворения, но все же старался быть более аккуратным. Я перебирал инструменты, перекладывая то попавшиеся дверные ручки, то пласты дерева, которые он хранил для случая "пригодится". Спустя десять минут моей игры найти то, не зная где, я достал из-под завалов старое зеркало в раме. Немного отряхнув его от пыли, но не поворачивая к себе зеркальной стороной, я схватил его под руку и понес домой. Я чувствовал себя так взволнованно, но разве так должен чувствовать себя человек, которому предстоит увидеть "нечто"?

Неважно.

Я закрыл за собой дверь, и поставил зеркало просто на пол. Сев рядом с ним, вздохнул, как бы немного подготавливаясь к встрече. В этот же момент я повернул его зеркальной стороной к себе и снова увидел черный клуб дыма сзади себя.

Прошло несколько часов, как я изучал друга/врага в отражении. Я не знал, кем он был для меня, но пока что он не вредил мне никаким образом. За часы наблюдения ко мне пришла одна интересная мысль

— А что, если дать тебе имя? — сказал я в отражение, но ответа, конечно же, не получил.

Помню, как бабушка гладила меня по голове и успокаивала, пока я плакал у нее на коленях. Тогда я посмотрел свой первый ужастик, который шёл по телевизору. Мне было лет пять-шесть, поэтому я нехило так испугался. Бабушка продолжала обнимать меня и сказала одну важную вещь, которую я запомнил надолго:

— Мой дорогой, страху нужно дать имя, тогда он уже не будет так пугать тебя. Ведь, если ты знаком с тем, чего боишься, ты знаешь, как побороть это.

Она поцеловала меня в макушку и воспоминание рассеялось, как белый туман..

— Я должен дать тебе имя… Моё ты чудовище — я посмотрел прямо в отражение.

Видимо у меня настолько плохо с фантазией, что я не придумал ничего лучше, чем просто загуглить и перевести слово "чудовище" на греческий. Зато теперь у него появилось имя… Терас.

— Ну что ж, чудовище. Теперь я хочу узнать тебя ближе — я улыбнулся уголком губ, и понял, как давно не чувствовал столько жизни внутри меня и интереса к чему-либо.

На мгновение я застыл взглядом на своём отражении. Жуткие синяки под глазами, бледная и сухая кожа лица, искусанные губы…

— Я выгляжу так безнадежно? — вопрос улетел в воздух, оставшись без ответа.

Но уже через секунду я резко отпрыгнул от зеркала, чувствуя страх и интерес одновременно.

Считайте меня больным, хотя после всего можно запросто так думать обо мне, но я заметил, как Терас стал немного тучнее и темнее, когда я обмолвился о своём внешнем виде.

"Он пытается говорить со мной?" — промелькнуло в моей голове.

Я попробовал испытать теорию еще раз, и задавал разные по значению вопросы. Он менялся от темного плотного клуба дыма до еле бледного сгустка, теряя свою могущественную темноту. «Да» — и Терас выглядел, как темная туча, «нет» — он белел до еле серого цвета.

— Неужели я нашел способ общаться с тобой? — я ликовал как ребенок, наслаждаясь своим открытием.

Теперь я не схожу с ума. Я могу поговорить с ним. Это придало смысл, которого я давно не испытывал, теперь моя задача заключалась в том, чтобы узнать причину появления Тераса.

Несколько идей у меня было, но они нуждались в подтверждении, поскольку противоречили друг другу.

Я не испытывал страха перед чудовищем, но всё же некий холод окутывал меня, когда я смотрел на его отражение.

— Ты друг?

Он не изменился. И это показалось, мне странным.

— Значит ты враг?

Также ничего не происходило. Терас имел прежнюю форму.

— Значит ты и не друг, и не враг. И как тебя понимать тогда? Значит, плохого от тебя не ждать, и хорошего тоже.

Я задумался, погружаясь глубже в свои мысли, и мой взгляд стал расфокусированным. Лишь через несколько минут моё внимание вернулось обратно к зеркалу, и я увидел то, что трудно было объяснить. Терас напоминал огромное чёрное облако во время грозы, и теперь он словно обвил мою голову "руками". Я лишь матернулся от неожиданности, и обхватил свою голову руками, хотя смысла в этом, естественно, не было, я ведь не мог почувствовать его прикосновения.

— Ч-что не так с моей головой? Что ты делаешь?

Хоть я и открыл для себя, что Терас может «общаться» со мной посредством изменения облика своего «тела», но это по-прежнему оставляло меня в стороне многих ответов. Я не понимал, что именно он хотел от меня, но навредить он точно не мог, или же просто не хотел. За эти несколько часов, проведенных перед зеркалом, я жутко устал, мои ноги затекли, а голова раскалывалась от боли. Последнее время у меня не так много сил, поэтому такая резкая вспышка энергии опустошила меня физически, но питала моё любопытство. Я подошёл к окну, чтобы закрыть жалюзи, глаза резало от яркого солнца, и это усиливало мою боль. В школьные годы у меня часто были мигрени, возможно, из-за большой нагрузки на учебе, поэтому, когда таблетки не помогали, я просто ложился спать на несколько часов. Моя бабушка часто говорила: «Сон — лучшее лекарство от всех болезней, и душевных в том числе. Поэтому, мой милый, если твоя голова болит, просто дай ей немного отдохнуть». Я часто вспоминаю слова бабушки, и думаю, что тогда она говорила не столь про мою головную боль, ведь её слова можно сказать иначе: «… если твое сердце болит, просто дай ему немного отдохнуть».

Поэтому я лёг в кровать, стараясь скорее заснуть. Мне снился дом бабушки, отдаленные разговоры с дедушкой, которые я словно наблюдал со стороны. Во сне я был совсем маленьким, и плакал сидя у бабушки на коленях. Дедушка ходил от одной стены к другой, держа свою трость за спиной и возмущаясь: «Ну что ты, малец? Надо было им врезать, как следует, а ты убежал к бабе плакать! Засмеют же!». Я лишь всхлипывал, пока бабушка ласково гладила рукой мои волосы. «Тише! Не ругай его, сам же в детстве удирал от деревенской шпаны!». Бабушка защищала меня, и если бы она могла, то возвела стены вокруг всего злого в мире, лишь бы я был в порядке. Даже во сне я был лишь наблюдателем, хотя мне так хотелось, чтобы бабушка обняла меня, и я почувствовал её тепло. Может она приснится в другой раз …. Картины менялись одна на другую, а вместе с ними я гулял по просторам сна, становясь то участником, то всего лишь наблюдателем происходящего. То, что произошло дальше, напомнило те самые сны, от которых хочется проснуться, но не получается…. Картинка резко изменилась, и я оказался в своём доме, и почему-то прятался под столом на кухне, закрывая уши двумя руками. На вид мне было лет пять, и я чувствовал сильный страх. Родители громко кричали, по голосу отец казался выпившим и кричал на маму, чтобы она забирала детей и уходила из дома. Моё тело тряслось от страха и до меня доносились обрывки криков: «Ты изменяла мне! Это не мой сын! Забирай его и проваливай из моего дома!» — вслед за этими словами в стену полетела ваза. «Ты с ума сошёл?! Что ты несешь? Рехнулся от своего пьянства и ревности. Это твой ребенок Твой! Ясно?!» — голос мамы дрожал, но был громким. Я видел, как несколько осколков прилетело почти рядом со столом, под которым я прятался. Моё сердце билось так сильно, что отдавало ударами молотка в ушах, а маленькие ладошки были мокрые от слёз. Я услышал испуганный крик мамы и снова звук битого стекла, но что именно случилось мне не было видно, поэтому я сам того не осознавая, в одно мгновение поднялся из-под стола, и побежал к маме. Это разбилась мамина любимая кружка, которая теперь была лишь грудой фарфора с изящно нарисованными ветвями сирени. Эту кружку маме подарил отец, когда они пошли на первое свидание в гончарную мастерскую. Я помню мамин рассказ о том, как он жутко волновался и краснел при виде нее так, что нелепо одетый красный галстук сливался с цветом его лица. На первом свидании они сделали друг для друга памятные кружки, одна из которых сейчас представляла всего лишь осколки воспоминаний. Я не успел добежать до мамы, а лишь услышал резкий писк в ушах и глухой крик. Комната резко почернела, а картинка уплыла из моего подсознания. Я очнулся, тяжело дыша с мокрыми ладонями, как и во сне. Как же приятно было ощутить облегчение от того, что всё закончилось. Но почему сон казался таким настоящим? Почему он оборвался, и я не добежал до мамы? «Это ведь всего лишь сны, они никогда не имеют логичного окончания. Просто забей. Поспал и хорошо» — мысли в голове успокаивали меня, возвращая в реальность.

Время было ближе к вечеру, а я ничего не ел за сегодня. Я знал, что, когда открою дверь, на столе рядом с ней будет стоять тарелка с маминой едой. Она продолжала беспокоиться обо мне, хотя я просил этого не делать. Отец никак не реагировал на моё состояние, он и в глаза мне не всегда смотрел прямо. Единственное время, когда мы виделись, это за ужином, обычно мы сидели молча, каждый в своих мыслях, лишь мама старалась нарушить тишину и завести разговор. Я много учился, а выходные проводил в учебниках, вечерами выбираясь на баскетбольную площадку с Ником. Отец же был завален работой в маленькой конторе по продаже подержанных автомобилей. Я не помню, когда последний раз мы говорили с ним дольше одной минуты, поэтому не думаю, что его серьезно волновало мое самочувствие.

Мысли перебило сообщение от Ника, уже больше недели я не отвечал ему, хотя видел каждый раз видел уведомления. «Спасибо, что беспокоишься обо мне, но я не знаю, что тебе сказать» — прокручивал этот ответ десятки раз в голове, но не мог найти силы, чтобы отправить. Даже сейчас я не могу объяснить свое состояние, ведь одновременно боюсь одиночества, и нахожу в нем спокойствие. Как и многие вещи имеют две стороны, я осознал, что людям часто комфортно страдать от того, что они якобы не могут изменить. Мы просто настолько близко срастаемся со своей болью, что отними ее у нас, и мы не будем знать, как нам жить. Кто-то называет это привычкой, я же считаю, что это форма удобства при которой мы получаем некое наслаждение от своих страданий. Не скажу, что я был совсем одинок, у меня ведь есть семья и мой друг Ник, на остальные отношения с людьми просто времени не хватало. Однако, когда я остался взаперти со своими мыслями, лишь тогда осознал свое истинное одиночество. Оно всегда было со мной, а я игнорировал его, нагружая себя всем, чем можно, лишь бы не видеть правду.

Я снова проигнорировал сообщение, вышел за дверь, забрал тарелку с едой и сел есть рядом с зеркалом. Из зеркала на меня смотрело уже привычное отражение Тераса, он снова обвил мою голову «руками», а я просто продолжал есть.

— Ты хочешь мне что-то сказать? Я не понимаю тебя — Терас оставался прежним, а я продолжал есть рис с бобами. — Не похоже, что ты пытаешься меня напугать, ведь, если бы ты что-то мог сделать, то не пытался со мной «поговорить». Чем тебя так беспокоит моя голова?

Я смотрел на Тераса прямо, его темнота поглощала моё внимание, напоминая черную дыру, которая засасывает пространство вокруг. Почему-то я чувствую спокойствие, когда смотрю на него, и есть еще нечто, что я ощущаю, но пока не могу понять это.

Условно говоря, сейчас я больше не одинок, ведь в моем отражении появился Терас. Его изучение доставляло мне удовольствие, притягивало вместо того, чтоб напугать. Мы все тянемся к неизведанному, даже, если не осознаем, что за этим стоит. Жажда риска? Быть может, но думаю, всего лишь человеческая глупость и любопытство.

Последние дни у меня не было каких-то дел, я просто проводил время в комнате. Особенно много часов я находился возле зеркала, я так много изучал Тераса, что мне казалось, что смогу заметить любое его изменение. Я будто ждал, когда он мне что-то скажет, но он не мог заговорить первым, а лишь только давал немые ответы.

Я много спал и часто думал о том сне с родителями, но его продолжение так и не смог увидеть. Мне хотелось знать, почему я не успел добежать до мамы, откуда взялся занавес темноты и почему я слышал голос мамы отдаленным эхом. Наверное, мне совсем делать нечего, если я забочусь о снах, а не о жизни.

Ник прекратил мне писать, а я каждый день собирался с силами, чтобы отправить ему сообщение. Чем дольше я откладывал это дело на потом, тем больше чувствовал вину. Временами я вспоминал наши вечерние вылазки погулять и игру в баскетбол, но эти воспоминания больше не давали света. Я не понимал, что может мне помочь, да и причину своего состояния я тоже не особо осознавал. Мама не раз говорила о том, чтобы я сходил на беседу с психотерапевтом, но давить она не могла, слишком опасалась за меня. Последняя наша с ним встреча закончилась тем, что он прописал мне антидепрессанты, однако рассказать что-то о своем состоянии у меня не было сил. Он обмолвился стандартными фразами «Через месяц на приём», «Если что-то будет беспокоить, звоните мне», «Захотите поговорить, не дожидайтесь следующей консультации, приходите». Я не знал, что ему говорить, о чём я могу вообще рассказать человеку, которого и не знаю? Мне было трудно самому себе что-то сказать, я и говорить с собой начал только через Тераса. Так я чувствовал, что не один, меня слушают, но и мой бред никто осудить не мог, ведь Терас явно никому не расскажет сказанное мной. Вот я и сидел часами перед зеркалом, всматриваясь в его черную материю и рассказывая ему фрагменты воспоминаний из детства. Больше мне нечего было сказать, моя жизнь сейчас была заполнена только учебой и страхами перед своим будущем. Никто никогда от меня ничего не требовал, но я сам для себя был самым суровым судьей. А сейчас мне то и судить было нечего, наверное, я просто проиграл суд, но почему-то не расстроился, а лишь почувствовал облегчение.

В один из дней, перелистывая свои воспоминания в голове, я вспомнил один важный фрагмент — моя первая влюблённость. Когда-то я спрятал это воспоминание в старые шкафы моей помойки разума, но раз уж сейчас я бродил в каждой комнате, то невольно наткнулся на эти обшарпанные и пыльные шкафы. Доставать этот фрагмент не было уж таким приятным занятием, но если я занялся этим, почему бы не рассмотреть ближе эти старые воспоминания. Это произошло три года назад, хотя история началась значительно раньше.

Тогда мы ещё гуляли с Ником не только вдвоём, а вместе с нашей общей подругой Дженни. Что сказать о ней? Милая, забавная, прямая в словах, с характером искры, поджигающей всё вокруг. В ней я находил то, чего не хватало мне самому — смелости. Мы влазили во всякие передряги, воровали яблоки на рынке, дрались со школьными хулиганами, которые задевали слабых ребят из нашего класса. С ней я чувствовал свою силу, будто не было в голове преград. Я дышал так свободно, ведь легкие были наполнены цветущей омелой, которая так ждала первого поцелуя. Но я редко позволял себе об этом думать, пряча желания, как можно дальше. Бывало, что мы втроём прогуливали последние уроки, покупали пиццу в ближайшем магазине и бежали в заброшенный парк, который давно зарос высокой травой. Там было спокойно, и редко кто приходил, ведь власти города решили направить деньги на другие «нужные» дела, а парк загадили и запустили так, что люди боялись туда ходить. А для нас это было идеальным местом, поэтому мы всегда шли к большому дубу и прятались от солнца в его тени.

В один из наших последних побегов, мы привычно забежали за пиццей и направились в наш парк. Мы втроём упали на землю и смеялись от того, какую версию побега каждый из нас придумал. Конечно же, мы не могли уйти из школы без следа, поэтому приходилось искусно врать так, чтобы учитель не заподозрил почему это нам втроём резко стало плохо. Дженни ссылалась на боль из-за женских дней, у Ника якобы резко умер очередной хомяк, и он актерски плакал навзрыд так, что учитель жалел его и отпустил домой, так как не мог больше слышать этот рёв. А я просто сослался на острую боль в животе и соврал, что дома ждёт мама и она вызовет врача. Креативом я особо не отличался, но зато с каждым разом всё лучше овладевал искусством врать, чего в начале у меня получалось совсем ужасно.

Всё еще заливаясь смехом, мы лежали на траве и смотрели в небо.