А если это любовь?!..(СИ)

Alexandrine Younger

А если это любовь?!.

Лето 86-го. Выбор Космоса

Детство ушло неслышно, когда отец в приказном порядке объявил, что Космос переезжает из квартиры матери. Юрий Ростиславович наконец-то волен определять воспитание сына сам. Однако академик не учёл, что покойная Ада, эгоцентричная и свободолюбивая, взрастила из единственного отпрыска собственное подобие.

Нет, Космос не поражал плохими чертами характера. В обычные минуты он был просто смешливым пацаном, который заряжал своей непосредственностью. Но после смерти Ады Борисовны в нём будто что-то надломилось. И Кос спускал всех собак на старшего Холмогорова, поначалу с завидной регулярностью сбегая в пустую квартиру матери. Профессор беспокойно хватался за голову…

Любые попытки воспитательного воздействия вызывали на лице юноши яростное сопротивление. Он припоминал отцу мать, которая не принуждала к жестким распорядкам. Если нужно, то Кос всё сделает сам, без помощи метода кнута и палки. Ада знала слабые места сына, но не пыталась на них надавить. Она спокойно высказывала мнение по любому вопросу, и Космос, следя за меняющимся выражением лица мамы, думал, чем же она может быть недовольна? Он исправлялся, а Ада Борисовна гордилась взаимопониманием с сыном. Она обожала его, и Космос платил ей той же монетой.

И поэтому смерть мамы, молодой и цветущей, повергла Космоса в полную прострацию. Она и с памятника смотрела на мир горящими глазами, а не безжизненной оболочкой, лишь отдаленно напоминающей Аду, у кровати которой Космос проводил грустные минуты. Хотелось выть на Луну, закрыться в комнате, чтобы уснуть, и, проснувшись увидеть мать в соседней комнате, с неизменным кофе без сахара в фарфоровой чашке. Но чуда не происходило…

Космос с трудом реагировал даже на друзей. Ребята, как дежурные, сидели на кухне, следя, чтобы друг не совершил глупостей. Им всем сравнялось не больше шестнадцати, но каждый знал, что предпринять. Потому что в жизни и Саши, и Вити с Лизой, и тем более Валеры, было с чего опускать руки. Сашка почти не помнил отца, рано погибшего отца. Валера — детдомовский; все, что он помнил о своих родителях — звук гремящей стеклотары в вязаных мешках, на сдачу которой они как-то перебивались. Витя не мог сказать, что он обделен семейным теплом, но вместе с Лизой ему пришлось пережить не лучшие времена, случившиеся годом ранее, чем сгорела мать Космоса.

Лиза потеряла в автокатастрофе обоих родителей, и чудом выжила сама, отделавшись искореженными руками и гематомами по всему телу. Она не понаслышке знает, что мог ощущать Космос. Ведь прекрасно помнила, что это он бинтовал её не до конца зажившие шрамы на ладонях, когда Лиза раздражалась, допуская мысль, что только отнимает у всех время. Кому нужен балласт?

— Отстань, — в порыве злости твердила маленькая Павлова, — пусти меня, пусть грубеют! Может, заболею и умру.

— Я тебе по губам дам в следующий раз, если опять такое услышу! — Космос толком не умел бинтовать, но подругу, похожую на брошенного воробья, ему не оставить. — Пчёле все расскажу, у него с тобой короткий разговор! — ладошки у неё тонкие, помещались в его руках, и оттого эту фарфоровую куколку жаль ещё больше. — На бантик завязал! Чтобы не трепалось, ты руками сильно не дергай. Поняла?

— Спасибо, Кос, — покорно проговаривает Лиза, которую теперь обнимают за плечи, но она не может успокоиться, — спасибо…

— Ну ты чего, Лизк, нос повесила? — увещевал Космос, пряча ладонь в длинных распущенных волосах девочки. — Поболит и перестанет, это точно. Корки скоро слетать начнут.

— Кос, я к своим хочу! Ни к Пчёлкиным, ни к Ёлке, — Лиза оторвана от прежнего мира, и с трудом привыкает к новой реальности, — а домой. Домой!

— Не хнычь, всё позади.

— Нет!

— Да…

Холмогоров не помышлял, что через год они поменяются местами. И Лиза будет тихо заходить в комнату, окидывать его безволие зимним взглядом, и, садясь рядом, молча брать за руку. Она знает, что такое больно. Поэтому Кос мог единственный раз дать слабину — положить темноволосую голову на колени подруги, не скрывая своих слёз.

Именно осенью восемьдесят четвертого он в последний раз плакал. Это не истерика, как в детстве от разбитого носа, но беспрерывные мокрые дорожки по щекам, поток которых не контролировался разумом. Но обратной дороги к ушедшему нет. Остается принять новую реальность и двигаться дальше, оглядываясь на отца, который стремился подчинить распорядок Космоса новым правилам.

Отношения между отцом и сыном норовили лопнуть, как старый глиняный кувшин. Кос видел в смерти матери следы тяжёлого развода Ады и Юрия, случившегося ещё в семьдесят пятом году. Родители разводились громко и тяжко, осыпая друг друга взаимными упрёками. Ада Сергеевна не смогла простить пренебрежения в свою сторону, выразившегося в полном уходе мужа в науку, чем полностью разрушила себя. Она никогда бы не призналась, что страдает не из-за обиды на мужа, а из-за собственного неровного характера. Часто профессор астрофизики просто не ведал, что ответить сыну, но Космос больше не хотел, чтобы его жалели. Жил, как жил.

И всё-таки речь не о недавнем прошлом. Оно, безусловно, подвело Космоса к черте, на которой он стоит. Холмогоров-младший почти смирился с тем, что придется готовиться к поступлению в институт. Кос успешно прошел испытания абитуриента и заслужил похвалу своего старика, но теперь понимает, к чему все это ведёт. К радости папы, это не обсуждалось, а вот что до себя…

Природа отдыхает на детях гениев. Великим физиком Космосу стать не светит. Он не видел себя ни лаборантом, ни научником со скудным окладом. Не пришей кобыле хвост! Кос бы бездумно мог тянуть лямку и перекатываться с пересдач на тройки, но это ему не улыбалось. А посмешищем в глазах заумных ботаников, критикующих сына самого профессора Холмогорова, он никогда не станет!

Заходя в кабинет приемной комиссии, и, объявляя о том, что обучаться по физическому профилю он не планирует, Космос не пасовал. Получая заветную папку с аттестатом, он вздохнул полной грудью, чувствуя облегчение, скользящее по венам.

Кос отбросил сомнения вчерашнего дня! Не боясь ни гнева отца, дожидающегося на улице, ни недоумения знакомых, которые решат, что Космос Холмогоров рухнул с дуба вниз башкой, посылая физический факультет МГУ далеко и надолго.

— Я могу тебя поздравить, сын! — Юрий Ростиславович, стоявший около новенькой голубой «Волги», салютовал Космосу. — Это новый этап. Начал ты его превосходно! Не без трудностей, но ты знаешь, что на многое способен.

— Поступил, есть такое, но… Поздравь, пап, — Кос закинул папку с документами в машину, — с тем, что я свой выбор сделал! Окончательный и бесповоротный.

— Ещё бы, физфак — ведущий технический факультет во всем Союзе! — гордо объявил академик. — У тебя большое будущее! Это я гарантирую.

— Пап, возможно, что и ведущий, но я там не к месту! Плохому танцору башмаки мешают. А я для твоего родимого физфака штанинами не вышел…

Юрий Ростиславович искренне полагал, что сын пошутил, но кожаная папка, брошенная ненужным грузом, подтвердила тревожную догадку. Профессор не ведал, стоит ли посыпать голову пеплом, укоряя себя за то, что этот обормот все равно проведёт, ведя личную политику «гласности», или же начинать орать сразу, прогоняя наследника поганой метлой обратно в университет. Пусть попытается убедить приемную комиссию, на карачках ползает, пока не возьмут обратно!

Но тщетно…

— С ума сошел? — только и мог спросить безутешный родитель, мечты которого разбиты у самой ленточки финиша. — Лето зря потратили? Зубрили от корки до корки, и ты вот так, к чёртовой бабушке это отправил? С твоей головой всё нормально, Космос?

— Напротив. Делаю разумные выводы, бать, — Космос невозмутимо сел на переднее сидение, выставляя длиннющие ноги на асфальт. — Математику с физикой лихо спихнул, мозг не подвел, а вот с остальным — с грехом на пополам. Не получается из меня пытливого Ломоносова, хоть тресни. Обоз застрял на мутном перегоне!

— Зачем же быть Ломоносовым? Я прошу тебя быть Холмогоровым! Холмогоровым! — Юрий Ростиславович не удержался, повышая голос, особенно раздражаясь из-за того, что сын говорит фразами Ады, которая всю жизнь играла в русскую драматическую театральную школу, полную реализма. — И не говори её речами! Если бы не этот физфак, то я бы с твоей матерью и не встретился. Благодарить должен, а сам?

— Сказать, пап, что маме твоя астрофизика тоже не лыбилась? — напоминание о матери будило тревожную тему, умеющую рассорить Космоса с отцом в пух и прах. — Хвостиком вильнула, а вкалывала полжизни на мэнээса! Бросила, не выдержала.

— Мама бы не хотела, чтобы ты балду валял, — профессор бросил в игру последний козырь, запоздало осознавая, что этот кон Кос выиграет. — Тебе это надо?

— А я и не буду, — Космос припомнил первую идею о желаемой работе, пришедшуюся ему по вкусу. — Вон, на курсы барменов пойду, а потом стану в «Интуристе» подниматься. Дело!

— Подносы таскать хочешь? — Космос все больше и больше удивлял отца, и Юрий Ростиславович не знал, на какую орбиту залетит его бровь в следующую секунду. — Ничего лучше выкинуть не мог!

— Поживём, увидим! — Космос понимал, что ещё немного, и отец разразиться громом, и поэтому необходимо сваливать. Быстро! — Ладно, пап, не беспокойся. Я к Пчёлкиным пойду, давно не виделся…

Кос выскочил из машины, быстро распрямляя брюки и поправляя темно-русую шевелюру. Скорым шагом, парень направился в сторону метро, оставляя озадаченного отца наедине с любимым автомобилем.

В отличие от Космоса «Волга» ещё не расстраивала Юрия Ростиславовича поломками и внезапными перепадами настроения.

— Сын, — Холмогоров-младший обернулся на клич отца-академика, догнавшего его на машине, надеясь услышать в свой адрес какое-нибудь ругательство, но его ожидания были обмануты, — а как же армия? Каким же мне тебя с Афгана привезут?

— Тут уж и без МГУ обойдемся, правда? А уж если попаду, так попаду… — Космос ускорил шаг, нащупывая в кармане жетон на метро. Так и недалеко спустить друг на друга всю псарню за все хорошее и плохое, но родитель у него один, и, положа руку на сердце, хватит ему на сегодня развлечений. Для этого у старика есть драгоценная Пиява, греющая косточки где-то в Крыму. — Пока, папк, до вечера!..

Лето 86-го. Неразлучники

Отгремел шумный выпускной Вити Пчёлкина, и педсостав школы номер сто сорок с придыханием открестился от рыжеволосого прогульщика. О том, кто десять лет доводил учителей до нервного припадка, напоминали теперь лишь красная лента с гордой надписью «выпускник» и чёрно-белая фотокарточка, сделанная на «Полароид» Космоса.

С рамки, стоящей на лакированной стенке, смотрели четыре парня лет семнадцати и девушка чуть помладше. На юных чистых лицах лучезарные улыбки, а прямые взгляды бесстрашно смотрят вперёд. Им больше не грозило возвращение за школьную парту, а учебники, пестрившие портретами вождя мирового пролетариата, больше не понадобятся.

— В добрый путь, молодые строители коммунизма! Вперёд, к новым успехам в труде! — проскандировал агитационный постулат седовласый директор школы, проводивший во взрослую жизнь не одно поколение учеников, а Космос, недолго думая, обронил заготовленную фразу:

— На свободу с чистой совестью!

Последний ряд актового зала дружно взорвался смехом, а Кос ловил обречённый взгляд отца-академика, приглашенного на выпускной вечер не только в качестве благодарного родителя, но и почётного гостя от АН СССР.

Юрий Ростиславович благодарен педагогам единственного сына за то, что они мужественно терпели этот ураган целых десять лет, и поэтому его присутствие на торжестве — не только простая формальность, но и дань уважения. Однако Космос не воспринимал серьезности момента, и для него выпускной — конец танталовым мукам.

Пчёле теперь не придётся прятать шпоры по школе во всех возможных и невозможных местах, Белый больше не будет затравливать за пользу науки химии, а Лизе не нужно, меняя почерк, раз за разом писать сочинения по Гоголю в двух экземплярах.

Время пролетело быстрокрылой птицей, и в столице воцарились духота и скука, доводящие горожан до тошноты. Космос целый месяц находился в дачной ссылке под Москвой, готовясь к поступлению в университет. Саша уже успел срезаться на втором экзамене в Горном, а Фил ждал весточки от военкома.

Лиза с Пчёлой впервые нарушили традицию, не поехав летом в Ленинград, и поэтому они слонялись по городу без особого дела. Раньше двенадцати в детских комнатах никто не просыпался.

Утро не предвещало Лизе ничего примечательного. Она спала до победного, не реагируя на проснувшегося брата, на всю мощь врубившего «Электронику», заряженную кассетой с модными мотивами. Обычно Пчёла никогда не просыпался первым, и Лизе приходилось будить брата с боем. Но сегодня они поменялись местами, и златовласая лениво пытается приоткрыть левое веко.

Результат неутешительный; по-прежнему хочется спать, проваливаясь в бескрайнее царство Морфея. А всё потому что Лиза до ночи перечитывала второй том «Войны и мира», и уснула только в третьем часу ночи.

Во сне причудливо представляла себя Наташей на балу, окруженную неким подобием Болконского и Пьера, робкой и смущённой, но почему-то в потёртых кедах и мерзко-розовых бананах. Точно таких же, как и у её одноклассницы Королёвой, при встрече с которой Лизу охватывало единственное желание — научить безмозглую Машку молчать. Но проще заставить Пчёлу каждый вечер кашеварить возле плиты, чем изменить Королёву, извечно притягивающую к себе внимание конским смехом и посеревшим пузырём апельсиновой жевательной резинки.

Космос бы поднял её на смех, не забыв напомнить, что Наташа — дура полная, набитая, и «сам твой Толстой давно помер». Холмогоров не слишком любил читать. Как человек, которому что-то настойчиво прививали с детства, к классической литературе Космос получил стойкое отвращение. Но из всякого правила существуют исключения, и поэтому полузапретное издание «Мастера и Маргариты», доставшееся Косу от покойной матери, помогло понять искреннюю увлеченность подруги книгами.

Космодром зарокочет и перестанет, тем более за Лизу всегда вступался Валера — надёжное плечо и разумное звено в их честной компании.

За рациональность Сашки Лиза точно не ручалась. Его настигла любовь, и имя ей — Ленка Елисеева. Отмечая последний звонок ребят, Лиза не раз успела заметить, как суетлив и услужлив влюбленный Сашка, и как капризничает самодовольная Лена, боявшаяся, что кто-то из присутствующих обольет её «Жигулем».

Лиза и Космос, кутавшиеся в одну большую махровую простыню, озябшие после купания в холодном озере, только понимающе переглядывались. Они неслышно переговаривались, чтобы Саша точно не услышал их особое мнение:

— Чтобы я так себя вела, как кукла? Ни в жизнь… — Лиза шмыгала носом, мысленно представляя, что эти двое ещё и целуются. — Кос, ты свидетель!

— Свидетелем мне быть ещё не приходилось, — Кос вполне мог обрадоваться — ничего так девчонка другану досталась, но… в тихом омуте, — но мне тоже не улыбается, как псина на лапах скакать!

— Эй, парочка, — уединение Коса и Лизы нарушил Фил, напоминающий, что они здесь не одни. Парень заключил в могучие объятия друзей, и решил подлить в огонь масла, — что-то мне подсказывает, что это вы тут сейчас поцелуетесь, пока Пчёла за дровишками свалил! А, комсомольцы?

Лиза вспыхнула одномоментно, выпрыгнув из захвата друзей, и одновременно пытаясь поправить выпавший из-под ободка светлый локон:

— Вот ещё, дурни! Давайте всех по парочкам сводить, работа не пыльная, вам по зубам! — Лиза злобно запыхтела, расставив руки по бокам. На её счастье, пламенный громкий шёпот слышали лишь Космос и Фил. — И, Валер, сваха из тебя, как из Пчёлы балерун. Пачка вот-вот лопнет!

— Бляха-муха, Лизка, я ж шутканул по малой, — оправдался Филатов, видя, как Павлова краснеет и волнуется. — Это я так, поржать чисто над вами, а то тухлые, как помидоры! Поболтать не с кем, а Санька вообще Ленку любоваться закатом повел.

— Человек делом занимается… — Лиза чувствовала себя неуютно, как будто бы дернули за нерв, а потом забыли дать обезболивающее. Нет, она слишком давно слышит шутки на тему дружбы с Космосом и её последствий, но у пятнадцатилетней школьницы не было сторонних мыслей. — И Фил, откуда мы знаем, может, через год-другой — это новая ячейка советского общества?

— Фила, меня послушай, брат, — Космос, синие зрачки которого беспокойно бегали по Лизе, а точнее от её стройных длинных ног и обратно к красивому лицу, решил разом прекратить эти разговоры. — Ты мне тут тоже водоплавающих не обижай! А то возьму и нафиг всю твою рыбу в следующий раз испугаю. Не будет тебе пожрать на природе, консервой давиться придётся!

— Разгалделись, два ворона, — Фил предпочел больше не спорить с неугомонными, прекрасно зная, что Космос и Лиза слишком уперты в своей правоте. — Пошли тогда картошку чистить. Я за этим, меж прочим, и шёл! А то всё один пыжусь…

— Лишний раз нервишки пощекотал, — Павлова шутливо толкнула могучую фигуру Филатова своим хлипким плечом, и боксер нарочно поддался, изобразив на лице вселенскую скорбь, — да, Фила?

— Зоофила, твою дивизию, — Кос атаковал друга со спины, вешаясь на крепкие плечи, — щас научу, как родину любить!

— Лизка, забери на хрен это чудовище! — Филатова не сильно тяготили жилистые килограммы Космоса. Поэтому через несколько секунд Холмогоров валялся в песке, хватая друзей за ноги. — Кос, ну вставай, хорош играться!

— Кто-то хотел чистить картошку? — Лиза, поваленная на песок, упорно пыталась поднять Космоса, но он упрямо ей не давался.

— Пчёла ж не зря целую авоську таранил, запечем…

— Тогда идём, есть пора, а мы не втроём тут…

Вставать с постели не хотелось, никакого прогресса! Лиза ощущала, как её тело, прикрытое лёгкой ночной рубашкой, припекает ласковое солнце, и могла лишь с оглушительным зевком потянуться. И снова триумфально продолжить спать. Но этого не давали сделать громкие шаги Пчёлы, пронесшегося по коридору, как горилла из зоопарка, и настойчивая трель, на которую брат бежал, сломя голову.

— Проходи, Кос! — из узкого коридорчика квартиры послышался разудалый говор Вити, не отягощенный призраками недавней сонливости. — Блин, Лизка дрыхнет, зараза, жрать нечего! А завтрак я уже смёл, не судьба…

— Хорош ты про еду, саранча прожорливая, — характерный звук подтвердил слабую догадку Лизы, что Кос и Витя пожали друг другу руки. — Фух, хоть тут спокойно!

— Чё, студентик, прохладной жизни захотелось?

— Очень, бля, смешно, а я месяц думал, что вздёрнусь на ближайшем суку от задачек по физике, — Кос сокрушался, рассказывая собственную сказку о потерянном времени. — Короче, не вышло из меня Эйнштейна, остался Космосом! За это сегодня и дёрнем…

— Решил пояснить комиссии закон про прижатое к стенке тело, а, Ньютон? — Пчёла заржал, представляя, как Холмогоров растолковывал докторам наук физические законы в своем переводе. — Да ладно, тебя всё равно возьмут! Даже если «Мурку» вместо билета лабать будешь.

— Дурак ты, Пчёл, ты бы лучше поздравил! Я соскочил с этой каторги, ноги моей там не будет! Ещё уговаривали одуматься, не забирать доки! Ага, разбежался… — Космос чувствовал себя на вершине — вешать лишнее ярмо на голову — не его выбор. — Чё, пойдешь со мной на курсы барменов? Это ж куда круче, чем с гайками на заводе и задом в мазуте?

— Санёк сказал, что ты вчера в универ бумажки понес? — Пчёлкин не думал, что друг восстанет против отца, накладывая на высшее образование один большой и горький овощ. И поэтому для вида округлил глаза, удивляясь, что потенциальный кандидат на наследственную должность академика, со спокойным лицом сообщает о том, что спихнул свою каторгу от себя подальше. — Ни хрена себе, сказал я себе! Чё? И не очканул?

— Принёс, отнес! Какая разница? Соображаю я там всё, но не моё! Терпеть эту физику со школы не могу! Потому что нахер оно мне все не сдалось!

— И чё твой предок?

— А куда ему с подводной лодки?

— Грех на тебя собак не спустить!

— Наверное, я с ним уже час не виделся, — Космос надеялся, что его и в этот раз пронесет, ведь отец просто не успел на него рассердиться, а лишь проморгал глазами, когда неудавшийся абитуриент прямо прошагал в сторону метро. — Ладно, а чего меня мелкая не встречает?

— Ленивая задница твоя мелкая!

— Иди на кухню, сам поздороваюсь, — назидательно сказал Космос, — и вообще не подглядывай! Я исповедоваться пошёл. В отличие от нас человек потом реально грызть науку собирался… Надеюсь!

— Вы там без уголовки, понял? — Пчёлкину хорошо известно, что Космос доверял его сестре едва ли не больше, чем ему. А Лиза была близка с Косом куда больше, чем с Сашкой или Валерой. — Фил рассказывал, как на озере грелись, а я ему, как себе…

— Пчёла, иди в пень!

— Сядешь за совращение малолетней, студень!

— Дебил! — обречённость скользила в голосе Холмогорова, которому и так сегодня пришлось несладко. — Пчёл, ты такой дебил! Неизлечимый, блять. Баб своих азбуке учить будешь! От Лизки отвали, я с ней сам…

— А ты, Космосила, на моей территории, — Пчёлкин напомнил, что является хозяином квадратных метров. По крайней мере, до шести часов вечера, — подчиняйся…

— Обломись, жучара!

Космос тихо вошёл в дальнюю комнату, стараясь не привлекать внимания спящей или… Нет, кто-то не спал! Кос не слышал мерного дыхания, характерного для сна, и потому присел на кровать, пощекотав девушку за пятку. Лиза резко дернулась, подскочив на кровати, и, кряхтя за потревоженный сон, всё-таки открыла глаза, осознавая, что Космос рядом с ней.

— У меня что, глюки? — девушка захлопала в ладоши, радуясь другу, как найденной ценной пропаже, порывисто обнимая его за плечи. — Кос… Ты же готовишься и обещал приехать только тогда, когда поступишь? Дядя Юра ж тебя с дачи не пускал! Даже экзамены сдавать оттуда ездил!

— А ну их всех к чёрту! — Космос погладил Лизу по голове, и упал спиной на кровать, придерживая дорогую ношу за талию. — Кончил курс большой науки… Мне от физики воротит, как тебя от этой Машки Королёвой! Фу, фу, фу! Пронесло!

— Ты прикалываешься? Документы забрал? — Лиза требовательно посмотрела на парня, останавливая голубой взгляд на его зрачках, зная, что такой манипуляции он поддается. — Сравнил, блин! Безмозглую Королёву и поступление в МГУ!

— Ты же наверняка все прочуяла, пока мы с Пчёлой в коридоре базарили за жизнь…

— Мне надо услышать это прямо от тебя, без стен. Ты же всё так хорошо сдавал! Мозги набекрень поехали? Кос, это ж МГУ!