Помоги проекту - поделись книгой:
17 ноября, 2014 https://p-balaev.livejournal.com/2014/11/17/
У графа Каменского было 400 слуг, у графа Орлова 500, у генерала Измайлова 800. У последнего в одной передней сидит 17 лакеев; у каждого свое дело: один подает трубку, другой стакан воды и т. д.
У того же ген. Измайлова несколько сот псарей и 2000 борзых собак.
У Головина, имевшего 300 человек дворни, ежедневно к обеду подается 40 кушаний; для каждого кушанья особый повар; обед — целое священнодействие, совершаемое по особому ритуалу; за обедом прислуживают барину 12 официантов.
У Корсакова (который «вышел в случай» при Екатерине II) ежедневно бывает не меньше 80 гостей; шампанское лилось рекой; пили не только гости, но и слуги Корсакова, а также слуги его гостей.
Канцлер князь Безбородко тратил на ежемесячные обыкновенные расходы по дому 8000 рублей; часто устраивал вечера; каждый вечер стоил 50,000 руб.
Итальянской певице Дазио он ежемесячно платил 8000 рублей; при отъезде заграницу она получила деньгами и бриллиантами 500,000 р.
Танцовщице Ленушке князь подарил пожалованный ему (Павлом I) город Рожествен (ныне, упраздненный), приносивший ежегодно 80,000 дохода.
У многих помещиков были свои театры; труппы состояла из крепостных.
У князя Шаховского в труппе было более 100 человек.
Славился театр графа Каменского в Орле. Постановка «Халифа Багдадского» ему обошлась в 30.000 руб., За одну крепостную семью, игравшую на сцене, он отдал целую деревню, в 250 душ. Семья эта состояла из мужа, жены и 6-летней дочери, которая особенно хорошо танцевала «качучу».
Славился также кусковский театр графа Шереметева, соперничавший с дворцовым.
В крепостном театре Юсупова танцовщицы являлись перед зрителями в природном виде.
Были у помещиков свои оркестры, свои художники, композиторы, астрономы, даже «богословы», шуты, дураки, арапы и арапки.
Лев Нарышкин известен своими маскарадами. По случаю окончания турецкой войны устроил великолепное торжество: представлена вся война, воздвигнуты раздвигающиеся горы, храмы и т. п.
Празднества князя Потемкина были чудом роскоши: пирамиды, оправленные в золото, золоченые слоны с бахромой из драгоценных камней; 3000 приглашенных гостей; во время одного празднества (8 апреля 1791 г.), воска для освещения сожжено на 70,000 рублей.
Гардероб жены известного временщика Бирона ценился в полмиллиона, ее бриллианты в два миллиона; одно платье, усеянное жемчугом, стоило 100,000 рублей.
Фельдмаршал Апраксин имел несколько сот платьев.
Князь Григорий Орлов при отъезде в Фокшаны на конгресс получил в подарок, между прочим, кафтан, стоящий 1,000,000 руб.
О разложении флота в 1917 году.
1 декабря, 2014 https://p-balaev.livejournal.com/2014/12/01/
…открою вам страшную тайну. Дело в том, что до 1917 года в России можно было без труда найти довольно большое число потенциальных чемпионов мира по боксу, которые хоть Тайсона, хоть любого из Кличков, уделали бы в первом же раунде вдрызг. Почти на любой корабль можно было прийти, взять старшего офицера, дать ему перчатки боксерские и на ринг можно смело этого флотского выпускать, ставки на него делать. После первого же удара Тайсон-Кличко обмочился бы позорно в углу под канатами.
А всё потому, что такой тренировочной практики, как у офицера флота Его Императорского Величества, эти боксеры не имеют. Им никаких денег не хватит на оплату такого количества спаррингов.
Деградация дворянства в Империи привела к тому, что основная часть флотского офицерства, комплектуемая из этого дворянства, из всех боевых задач на первое место поставила ослепительный блеск медных и бронзовых частей корабля, в надежде, что солнечные блики от надраенных медянок будут выводить из строя целые вражеские эскадры. Если я и преувеличиваю, то не намного.
А главным способом воспитания матросов, занимающихся шлифованием меди кирпичной крошкой, был мордобой. Даже не главным. Единственным. Лупило офицерье матросню с упоением. Лупило вне зависимости от международной и боевой обстановки. И когда броненосец у причала стоит, и когда на всех парах мчится на разгром супротивника. Без разницы. С одинаковым усердием процесс «воспитания» проходил. Это был главный элемент боевой подготовки. Сверкающая медная рында и сияющий фингал под матросским глазом на страх врагам Отечества.
В 1904 году эскадра Рожественского, также сверкая медью и бронзой, шла на Цусиму, а будущие жертвы революционного народа в эполетах мичманов и капитанов усердно чистили морды нижним чинам, повышая уровень боевой подготовки. Да-да, не удивляйтесь, прямо на пути к месту героической гибели, их благородия прореживали кулаками зубы вчерашних крестьянских парней, которым предстояло умирать под разрывами шимозы «За веру, царя и Отечество!». Без всякой задней мысли, что, вроде бы, с этими людьми в бой идти предстоит…
По пути еще в стрельбе потренировались с итогом впечатляющим — бац-бац, всё мимо! Но мысли не возникло ни у Рожественского, ни у других дегенератов в эполетах, что в японцев вообще-то попадать снарядами нужно, иначе они в вас попадать будут…
Да, еще потом в мемуарах эти «самотопы» писали, что стреляли всё же снайперски, только на снарядах взрыватели оказались «не той системы»… «Воспитательная» работа с личным составом в виде «по сопатке» совсем не оставляла времени поинтересоваться, какие взрыватели должны быть?
Представляете, благородный весь из себя морской офицер при эполетах и кортике на балах мазурки выплясывает с утонченными барышнями, по-французски изъясняется без акцента рязанского, а приходит на службу и сразу, только по трапу на грозный крейсер залезет, матросу — хрясь в рыло кулаком в лайковой перчатке за плохо надраенную бляху!
Конечно, были и среди этой швали, именуемой флотским комсоставом, и нормальные люди, которые стеснялись лупить подчиненных по зубам, даже высказывали очень оригинальные для того времени идеи, что матрос — тоже человек… Только погоды они не делали, в кают-компаниях слыли за чудаков с опасными якобинскими взглядами. И еще бы, если сам цусимский адмирал Рожественский славился тем, что мастерски ударом кулака в ухо рвал барабанные перепонки писарям своего штаба.
Я ни капли не преувеличиваю, ни на грамм. Такова, увы, была та реальность. По центральным улицам Севастополя, в парках Кронштадта «собакам и матросам» гулять запрещалось категорически.
Началась мировая бойня, но вооруженная кортиками публика из кают-компаний своих привычек не оставила. Всё продолжала боксерское мастерство совершенствовать. Понятно, что г-н Стариков этой темы не касается в своих книгах вообще (да и не он один), поэтому и получается у него, что быдло в кубриках ни с того, ни с чего взбесилось и своих командиров за борт пошвыряло.
И причина всего этого бардака флотского лежит на поверхности. Ее не заметить можно, только если очень для этого стараться. Это даже не сословность. Запредельная нищета населения, которая вылилось в очень низкий уровень образованности народа. Образование было доступно только немногочисленным привилегированным сословиям, а потребность в специалистах армии и флота росла и росла, поэтому и шли туда представители немногочисленных сословий без всякого конкурса. Не с кем им было на вступительных экзаменах в Морской Корпус конкурировать, тупицы не отсеивались, а получали мичманские погоны.
И так как флот традиционно считался самой престижной военной службой для дворян, на корабли и попадали многие тупицы из «благородных». И было их значительное число (не все, конечно), которое и определило дальнейшую судьбу флотского офицерья. Извините, но язык у меня не поворачивается назвать офицерами, а не офицерьем того же адмирала Рожественского, избивавшего матросов, и уродов, которые служили вместе с ним.
Если вы, читатели, вдруг загоритесь желанием обвинить меня в охаивании поголовном русского флотского офицерства дореволюционного, то пока не горячитесь. Я же, в отличие от Николая Викторовича, симптомами социального расизма не страдаю. И знаю, что довольно большая часть моряков-командиров были людьми приличными и честными, поэтому и революцию они приняли, и Советской власти, народу служили верой и правдой.
Только для той сволоты, каким был Г. К. Граф, авторитетный источник для Старикова, эти люди были предателями. Вот сам Граф, сбежавший от народа — герой, а адмирал Александр Васильевич Немитц, служивший Родине, — предатель. Поэтому лидер ПВО Немитцу не доверяет, для него перебежчик — источник истины.
Но я не клевещу на ту часть офицерства, которую называю тупой. Клевета — это бездоказательные обвинения. А у меня они есть. Например, чтимый Николаем Викторовичем, Г. К. Граф — сам наглядное доказательство. Не верите? Тогда давайте прочитаем вместе кое-что из его книги «На Новике…».
Например, о патриотизме русского народа:
«Если бы еще в русском народе была сильна идея патриотизма, как в Германии или Англии, тогда можно было бы заставить его терпеть. Но любовь к Родине как целому в нем почти отсутствовала, „Какие мы — русские, говорили мужики, мы — вячкие, до нас немец не дойдет; чего мы будем воевать — пущай воюют те, до кого он дошел…“ Подобные рассуждения всех этих „вячких“, „калуцких“ и „скопских“ философов ярко характеризуют взгляд русского народа на войну и понимание им своего долга. Идея союза народов, их взаимоотношения и политические задачи России были для него мертвым звуком. С такой психологией он не мог воевать идейно, а шел только „из-под палки“, куда прикажет начальство. К его распоряжениям он относился покорно и апатично, ибо был убежден, что так надо; начальство, мол, лучше знает, что делать, — на то оно и начальство. Но он был недоволен нарушенным покоем, разлукой с семьей, трудностями и опасностями войны. Поэтому каждая мысль, каждое слово, говорившее о бесцельности и необходимости окончить войну, были ему приятны.»
Понимаете, о чем пишет этот придурок с фамилией Граф? Он своими глазами видит, что народу война та вообще не нужна была, народ видел, что ее цели к его интересам никакого отношения не имеют, но вывод делает дурацкий: русские — быдло, идеи патриотизма им чужды. Зато немцы и англичане!.. Недаром звался Гарольдом Карловичем этот моряк.
Но это вообще еще цветочки. А вот еще:
«Первые же шаги революции доказали, как она понималась в широких массах населения. Все, от вождей переворота до рабочего или крестьянина, торопились удовлетворить лишь свои материальные интересы; показная сторона революционных знамен была уже забыта. Минимум труда и максимум оплаты — вот главные лозунги того периода».
Короче, за шкурным интересом все ринулись в революцию. И вдруг выдает такое:
«Началась гражданская война. Юг России превратился в сплошной район междоусобной борьбы. Весна 1918 года. Армавир. Тяжелое время Добровольческой армии. Сжатая в кольцо большевиков, она судорожно отбивает их непрерывные атаки. Большевистские цепи следовали одна за другой, причем впереди — во весь рост, с винтовками на руку, одетые в летнюю белую форму, шли матросы. Как подкошенные, падали они под огнем пулеметов, но оставшиеся продолжали идти вперед. Из них никто не уцелел, но сами добровольцы признавали, что дойди матросы — им пришлось бы очень плохо. Меня просили дать объяснение такой безумной храбрости, такого мужества пред лицом смерти. Я мог только ответить: „Это коренится уже в самой природе матросов. Опасность на суше, в сравнении с опасностями на море, казалась им ничтожной“.»
И как стремление удовлетворить только материальные интересы вяжется со смертельной атакой на пулеметы? С той позиции, наверное, что мертвому уже не до материальных проблем?
Разве Граф не дурень? Только подумайте, что он пишет: матросы идут в цепи, их косят пулеметами, но они в этом опасности не видят, вернее, она представляется им совершенно ничтожной! Смерть — совершенно ничтожная опасность. Тогда, какая же такая не ничтожная была привычна для матросов на море, если даже смерть на суше их не пугала? Апперкот в исполнении Г. К. Графа что ли?
Мы уже настолько привыкли за последние 20 лет к описаниям нашего революционного флота, как сборища неуправляемого стада алкоголиков и дебоширов, что с трудом можем включить тумблер «логика» в мозгу. Но делать это нужно. И сразу картина начинает играть совсем другими красками и смыслами.
Еще кое-что из книги Г. К. Графа:
«Революция развратила весь народ. Матросы же, — плоть от плоти и кровь от крови этого народа, со всеми его плюсами и минусами, не избежали той же участи.»
И теперь соберем все части мозаики в одно целое: кинувшись в революцию за удовлетворением своего материального интереса, развращенная матросня в цепи с винтовками на ремне бесстрашно шла в смертельную атаку прямо на пулеметы.
Странная какая-то развращенность, не находите? Что-то она очень похожа на то состояние, с которым фашистов в 1941–1945 годах били.
А теперь я приведу небольшой отрывок из воспоминаний П. Д. Малькова, который как раз тогда служил на флоте простым матросом, Павел Дмитриевич после назначения комендантом Смольного встретился со своими сослуживцами с крейсера «Диана» и такой разговор состоялся между ними:
«— Ну, а ты-то сам как? — вдруг спрашивают. — У тебя как дела?
— У меня? Сами видите мои дела. Налаживаю охрану Смольного.
— Это мы видим, да не о том речь. Ведь ты же на „Диане“ числишься, а застрял в Смольном. Надо как-то оформить, а то неладно получается.
Действительно, правы товарищи. Я об этом и не подумал, не до того было, А что получается? Состою на действительной военной службе, матрос первой статьи крейсера „Диана“, а на крейсере свыше двух недель не был! Вроде дезертир.
Вернулся в Смольный, улучил удобный момент и обратился к Феликсу Эдмундовичу: надо, мол, мне оформляться чин по чину, а то нехорошо получается.
Он согласился: ну что ж, оформим. Тут же Дзержинский написал два документа, сам подписал, дал подписать Гусеву и вручил мне.
Первый документ:
„6 ноября 1917 г.
В центральный комитет Балтийского флота.
По распоряжению Военно-революционного комитета матрос Павел Мальков оставлен в Петрограде в качестве коменданта Смольного института.
За председателя Дзержинский
Секретарь Гусев“.
И второй, того же содержания, в судовой комитет крейсера „Диана“. Так кончилась моя морская служба.»
Это уже совсем ни в какие ворота не лезет! Современные «историки» утверждают, что флот превратился в результате революции в банду разложившихся бузотеров, и вдруг такая ситуация! И самое интересное не в том, что Мальков озаботился надлежащим оформлением своего положения, хотя мог просто сказать товарищам: да мне плевать, я высших должностных лиц Республики теперь охраняю. Другое удивляет: а какое дело этим товарищам, таким же простым матросам, до того, где находится теперь кто-то из команды «Дианы»? Они-то кто? Вот-вот, почему же сам командир крейсера не запросил Смольный о судьбе своего подчиненного?
И вывод получается шокирующий: дисциплина на кораблях держалась не усилиями офицеров, а заботами нижних чинов. Значит, вопросы дисциплины на флоте после Октября никуда не ушли, они оставались. Нижние чины в соблюдении ее были заинтересованы и сами проявляли инициативу в этом вопросе, т. е., логично предположить, что и командному составу никто бы из матросов не стал палки в колеса вставлять, если бы командиры стремились поддерживать порядок, но командование самоустранилось. А такое поведение офицеров называется саботажем.
А поведение матросов называется сознательностью. Так кто разложился?
Правда же в том, что весь кошмар, охвативший, якобы, корабли с началом Февраля, является измышлениями пропагандистов тухлой белой идеи. Изгнанная матросами оскотинившаяся тупость в эполетах и предавшие Родину персонажи, подобные Графу, изощрялись в описаниях ужасов, творимых восставшей чернью, а с 1991 года эти песни подхватил весь российский пропагандон.
Конечно, не обошлось без эксцессов, глупо было бы утверждать обратное. Жертвы же сами выпрашивали очень долго и старательно, как адмирал Вирен, например, превративший Кронштадт в тюрьму матросскую. Только эти самосуды и вспышки анархии были очень быстро ликвидированы вышедшими из подполья большевистскими организациями на судах, там, где были большевики, вольницы не было. 28 апреля был образован Центральный Комитет Балтийского флота (Центробалт), в котором сразу влияние членов РСДРП(б) стало решающим, и порядок революционный на флоте был установлен.
И что такое революционный порядок было продемонстрировано немцам при попытке прорыва кайзеровского флота у Моонзунда и выхода на оперативный простор с угрозой Петрограду. Судовые комитеты, возглавляемые большевиками, мобилизовали личный состав на отпор агрессору, умылся немец кровью.
И для моряка-балтийца в те дни самым большим укором было, если товарищи скажут, что он своим разгильдяйством позорит звание матроса революции.
«В Гельсингфорсе был установлен твердый революционный порядок. По всем улицам стояли матросские патрули. Не было ни грабежей, ни насилий, не было никаких хулиганских выходок, ни одного серьезного инцидента. Несмотря на то, что стояли еще лютые морозы, а моряки ходили в бушлатах, ботинках да бескозырках, никто не отказывался идти на дежурство, не пропускал своей очереди.
Греха таить нечего — среди матросов водились любители выпить. Но в эти дни их словно подменили.
Начальник местного жандармского управления генерал Фрайберг попытался было споить моряков, внести разложение в их среду. Числа 5–6 марта по его распоряжению в Гельсингфорс доставили несколько цистерн спирта. Жандармские агенты начали рыскать среди матросов и подбивать их на разгром вокзала, убеждая матросов захватить цистерны и поделить спирт. Никто, однако, на эту провокацию не поддался. Спирт конфисковали, а Фрайберга и его подручных арестовали.
Был у меня на „Диане“ приятель Егор Королев, большой любитель выпить. Встречаю его как-то на палубе. Настроение, вижу, у него приподнятое, вид возбужденный.
— Чего это, — спрашиваю, — с тобой случилось? Вроде как бы ты сам не свой.
— Да понимаешь, какое дело… Ходил сейчас с ребятами на вокзал, спирт захватывать.
— А, ну тогда ясно. Хватанул, значит, там как следует.
Егор разъярился, даже побагровел:
— Ты что, очумел? Нешто сейчас время пить? Никто из ребят и капли в рот не взял. Все чин по чину. Вагоны со спиртом мы захватили и охрану выставили, чтоб всякой шантрапе неповадно было. Ну, думаю, раз Егорка от дарового спирта отказался, значит, понимает что к чему».
Естественно, что моряки, как наиболее революционная и сознательная сила, в победу Октябрьского вооруженного восстания внесли вклад существенный, поэтому ненавидели их разные бунины откровенно. Ненавистью животной. Соответственно, и описывали как отвратительную банду. Вот только эта «банда» на смерть за революцию шла, не раздумывая, а сам Иван Бунин, человек еще не старый в то время и не инвалид, винтовочку в руки взять не пожелал, что бы геройски за белую идею сражаться. Он же не матрос, он, как мне кажется, просто человек с очень нехорошими моральными принципами.
И, наверно, В. И. Ленин был глупым романтиком, если отдавал такие указания:
«В связи с образованием отрядов социалистической армии и предстоящей скорой отправкой их на фронт необходимо в каждый формируемый эшелон добровольцев (состав 1000 человек), в целях спайки их, нарядить по взводу товарищей моряков»?
Это взвод алкоголиков и анархистов мог спаять 1000 человек добровольцев?
Но вот есть убойный компромат, как сегодня считается, на моряков — бегство из-под Нарвы от немцев. Впервые эта гнусная клевета мною была встречена в книге В. Суворова. Не уверен, что этот перебежчик был первопроходцем, но у меня нет никакого желания копаться в этой грязи.
Описана у Резуна-Суворова ситуация в похабнейшем свете: орава братишек, привыкшая к разгильдяйству, как только столкнулась с немцами в боевой обстановке, задала драпака и остановилась только на Волге…
На самом деле ничего похоже даже близко не было. Тысячный отряд под командованием П. Дыбенко прибыл под Нарву 1 марта, поступил под командование бывшего царского генерала Д. П. Парского, который и руководил обороной фронта против немцев на этом участке. Моряки сразу же были брошены в бой и держали оборону не против каких-то немецких резервистов, а против кадровых, численно превосходящих и лучше вооруженных частей. В боях за станцию Корф отряд балтийцев понес большие потери, отличилось подразделение под командованием мичмана С. Д. Павлова (не все царские офицеры были похожи на Г. К. Графа). П. Дыбенко неоднократно сообщал Парскому о больших потерях, просил подкрепления, помощи хотя бы легкой артиллерией, но получал только фигу.
В конце концов морякам была поставлена задача контрнаступления на Нарву, их командир попробовал командованию объяснить, что балтийцы понесли очень большие потери и измотаны боями, его не стали слушать. Тогда Дыбенко вспылил и отвел с фронта отряд, за что попал под суд. Но Ревтрибунал вынес оправдательный приговор, в процессе выяснилось, что само управление войсками со стороны генерала Парского было организовано безобразно, разведка толком не велась, отработки взаимодействия не было, а перед самим Дыбенко ставились такие сложные задачи, к которым он просто не был подготовлен, не будучи военным специалистом.
Так что не за что балтийцам стыдиться Нарвы. Кто знает, что бы там случилось, если бы они мужественно не остановили немцев под станцией Корф… Стыдиться надо тем, кто Резуновскую брехню, истекая ядовитой слюной, повторяет.
Да, репрессирован был Павел Ефимович Дыбенко, расстрелян в 1938 году. Материалов уголовного дела я не видел и вряд ли их кто уже увидит после хрущевской реабилитационной комиссии… Наверно, скурвился человек. Такое бывает. Но не это главное. Главное, что такие, как Павел Ефимович, установили в России власть, при которой все прошлые боевые и революционные заслуги в зачет не шли ни одному преступнику, забывшему о том, что он должен народу служить, а не своим интересам. Не прощалось ничего ни Дыбенко, ни жене самого Молотова. Вот такую власть помогли установить революционные матросы.
Конечно, когда сегодня можно слямзить лярд, а потом получить амнистию… Наверно, для кое-кого морячки те выглядят идиотами.
«Ледовый переход» Балтийского флота
«Зато теперь во всем разобрался!»
30 ноября, 2014 https://p-balaev.livejournal.com/2014/11/30/
П. Д. Мальков «Записки коменданта Кремля»:
«Когда я направлялся в комендатуру, меня окликнул Манаенко, минер с „Дианы“, старинный приятель. Он теперь работал у меня помощником.
— Павел, тут к тебе один твой дружок пришел, в комендатуре дожидается! — Манаенко подмигнул и хитро улыбнулся.
Что еще за „дружок“? Открыл дверь комендатуры, глянул — батюшки вы мои светы! Вот так гость! Вытянулся нарочно у порога и рявкнул не своим голосом:
— Здравия желаю, ваше благородие!
Передо мной сидел не кто иной, как бывший командир крейсера „Диана“ капитан первого ранга Иванов 7-й, Модест Васильевич. Только в каком виде? От блестящего флотского офицера не осталось и следа. Вместо белоснежной фуражки на его голове красовалась грязная драная папаха; вместо расшитого золотом морского мундира на плечах болталась серая, затасканная, местами изодранная в клочья солдатская шинель.
Злобы против капитана я никогда не имел, наоборот, всегда относился к нему с уважением. Человек он был не глупый, прямой и к нашему брату, матросу, относился неплохо. Навсегда запомнилось его поведение во время восстания на „Гангуте“, когда он не допустил участия команды „Дианы“ в карательной экспедиции против мятежного крейсера. Запомнилось и его поведение во время волынки у нас на „Диане“, чуть не вылившейся в бунт. Ведь все это сошло тогда нам с рук, никто из матросов не пострадал, хотя кое-кто из офицеров и хотел разделаться с зачинщиками.
Да, Модеста Васильевича Иванова матросы знали хорошо, уважали его, верили ему. Недаром в Октябрьские дни, когда встал вопрос о составе коллегии по морским делам, мы — Ховрии, я, другие матросы — рекомендовали капитана первого ранга Иванова. И вот Модест Васильевич, мой бывший командир, здесь, в Смольном. Но в каком виде? Что за маскарад?
— Что, братец, уставился? Трудно узнать капитана первого ранга? — произнес Модест Васильевич с горькой улыбкой.
Из его рассказа я узнал, что еще в момент Октябрьского восстания Иванов заявил некоторым офицерам, предложившим ему принять участие в борьбе против большевиков, что против своего народа, против России не пойдет. Его тут же окрестили „большевиком“ и пригрозили расправой.
Сразу после восстания он уехал в Царское Село, где жила его семья: собраться с мыслями, как он объяснил.
Там, в Царском Селе, на его дачу напали красновцы, все разграбили, сам еле живой ушел. Спасибо, бывший вестовой помог достать эту шинелишку.
— Зато теперь во всем разобрался! — закончил свой печальный рассказ бывший командир „Дианы“.
Я взволнованно пожал руку капитану первого ранга и отправился разыскивать Подвойского, чтобы рассказать ему всю эту историю. А через день или два, 4 ноября 1917 года, я прочитал подписанное Лениным постановление Совнаркома:
„Назначить капитана первого ранга Модеста Иванова товарищем морского министра с исполнением обязанностей председателя Верховной Коллегии Морского Министерства“.»
«Ледовый переход» Балтийского флота
4 декабря, 2014 https://p-balaev.livejournal.com/2014/12/04/
После подписания Брестского мира Советской власти пришлось принимать по флоту непростые решения… Хотя, чего это я про «непростые решения»? Невольно вырвавшаяся фраза просто. Решения как раз были очень простыми: то, что можно было за собой сохранить — перегнать в места, где можно сохранить, а то, что с большой долей вероятности могло быть захвачено другими, следовало немедля утопить. Постараться утопить так, что бы никто в скором времени поднять не смог, разжившись на халяву русскими кораблями, но при этом выбрать места для затопления с расчетом возможности их подъема, когда война закончится. И топить следовало всё! Ничего жалеть не надо. И не мешкая. Потому что даже если немец захватит корабль какой, а перегнать в фатерлянд у него сил не хватит, то есть вероятность того, что выведет на выход из акватории порта и там его на грунт положит. И будут в порт потом только шаланды с кефалью заходить…
Корабли Балтийского флота можно было сохранить за Республикой. Их было куда перегонять из Ревеля и Гельсингфорса — в Кронштадт и Петроград. Конечно, была зима, ледовая обстановка неблагоприятная, но это не фатально — базы флота ледоколами были обеспечены. Дело за исполнителями оставалось.
Что касается нижних чинов — проблемы здесь не было. Несмотря на то, что часть команд ушла с кораблей по призыву Партии устанавливать Советскую власть, на замену чиновникам-саботажникам, на обеспечение деятельности железнодорожного транспорта (да-да, чем только морякам-«анархистам» не приходилось заниматься), личного состава вполне хватало на обеспечение перехода судов. Конечно, для полноценной боевой деятельности команды в таком урезанном составе не годились, но переход из одного порта базирования в другой они обеспечить были в состоянии.
А вот с командованием была ситуация сложнее. Часть этих «патриотов» ударилась в банальный саботаж. Честно говоря, я даже не понимаю, как они после всего, что успели натворить, вообще ухитрились остаться в живых. Скорее всего, просто потому, что озверевшие матросы на самом деле были удивительно добрыми и мягкими русскими людьми, которые со своей жизнью расставались гораздо легче, чем чужую отнимали. Просто, после первых вспышек ярости с началом революции, расслабились матросики… И получили в ответ.
Решило офицерье, что быдло быстро на управлении государством засыпется, Советская власть просуществует всего несколько недель, потом этот трудовой народ своих хозяев попросит вернуться, поэтому не стоит себя проявлять на службе верным сыном Отечества, погодить надо.
И ладно бы, просто закрылись у себя в каютах, да хлестали бы из корабельных запасов свою мадеру, от обязанностей отлынивая, это еще полбеды было бы. Они же сразу начали и вредить, и предавать напрямую.
Мало того, что стали угонять в швеции разные суда, как ледокол «Сампо», к примеру, так еще и команды стали разлагать. 15 декабря 1918 г. Центробалт распорядился о перегоне крейсеров «Диана», «Россия» и линкора «Гражданин» из Гельсингфорса в Кронштадт — планировалась разведка возможности перехода остальных судов в ледовой обстановке (Стариков об этом почему-то не упоминает. Наверно потому, что Щастный еще Наморси[1] не был).
Однако, командование этих кораблей повело среди подчиненных агитацию, убеждало личный состав в невозможности выполнения распоряжения Центробалта, ссылаясь на якобы объективные трудности. И митинговать ведь не было стыдно этим офицерам! В результате командами были приняты резолюции о невозможности перебазирования судов из Гельсингфорса.
Центробалту пришлось разъяснять братишкам, что их просто обманывают командиры, потом команды судов объяснили своим начальникам, что так делать нехорошо, надо честно служить, и корабли отчалили от Гельсингфорских пирсов, через несколько дней благополучно прибыли в Кронштадт, как будто и не существовало никаких «объективных трудностей».
Само собой разумеется, что Советская власть такое положение терпеть не хотела, при таком бардаке можно было ожидать просто паралича на флоте и потерю не только судов, но и нанесение непоправимого ущерба обороне Петрограда. Структуру командования надо было менять срочно.
6 декабря должность командующего Балтийским флотом была ликвидирована, штаб его распущен, так как их деятельность, больше всего напоминавшая итальянскую забастовку, уже всем поперек горла была. Всё руководство перешло к Центробалту. Правда, ненадолго. Из этого органа очень много коммунистов было призвано на борьбу за установление Советской власти, осталось там большинство анархистов, которые начали свою любимую бузу. Создали 31 января Совет комиссаров Балтийского флота, который уже мог реально держать обстановку под контролем…
После 1991 года, когда начался у историков неудержимый антикоммунистический понос, появились у нас многочисленные публикации о выдающейся роли Наморси А. М. Щастного в спасении Балтийского флота, который, якобы, получил от Троцкого какие-то диктаторские полномочия под давлением Совета флагманов, и мужественно вывел суда из Гельсингфорса в Кронштадт, а кровавые большевики его сразу же расстреляли, так как боялись роста популярности этого капитана в среде моряков. Н. В. Стариков еще добавляет, что расправились с Щастным за то, что он сорвал планы Ленина передать флот англичанам.
Очень хочется назвать этих «историков» непечатным словом, которым определяют тех женщин, которые ведут аморальный образ жизни даже не из корыстных побуждений, как проститутки, а просто потому, что такова их натура. Ведь вы же, господа «историки» и г-н Стариков, отлично знаете, что ЕДИНОНАЧАЛИЯ ни в Красной Армии, ни на Красном Флоте НЕ БЫЛО в те годы!!!
Поделиться книгой: