По шумама и горама (1942)

По шумама и горама (1942)

Глава 1

Я знал, я знал!

Ну и холодрыга!

Ладно под Москвой сейчас колотун, так январь же, но здесь-то! Какая сволочь сказала, что на Балканах тепло? Ну зима, ну январь, ну сразу весь в инее, как только остановишься, но отчего мне так холодно, ась?

Пошевелился, разгоняя кровь, растер шерстяной варежкой нос и щеки, подвинул винтовку поудобнее, но замер, когда Лука шикнул, выдохнув столбик пара:

— Тише!

И точно — вдалеке скрипнул снег.

Наши во главе с Бранко ушли меньше часа назад, но чужие в такой мороз не шастают, а по теплым домам сидят. Это только мы можем лежать по холодным сугробам в белоснежных полях под Сараево.

И который раз катать в мозгу неожиданные выверты командования. Не могу сказать, что это моя заслуга, скорее, Верховному штабу вложили ума наши главные учителя — немцы, но в конце декабря в отряды ушла новая директива. «Исходя из опыта боев в Сербии, всем партизанским частям ставится задача уклоняться от фронтальных столкновений с противником, наносить ему удары в тыл и во фланги и за счет маневрирования удерживаться на своей территории».

Но стоило порадовался за наших стратегов, как они выдали новый план по «овладению промышленным и горнодобывающим районом Вареш-Бреза-Зеница». Причем не для того, чтобы лишить оккупантов угля, а для того, чтобы рабочий класс с рудников набрать в партизанские отряды. Ну да, в крестьянской стране никто ведь кроме пролетариата воевать не будет, точно-точно. Но мы же коммунисты, мы же должны опираться на пролетариат, так что — извините-подвиньтесь!

И пофиг, что сил на «овладение» тысяч восемь партизан да тысячи две четников, но из них союзнички еще те. Впрягли в одну телегу коня и трепетную лань: партизанами у нас компартия рулит, а четниками-равногорцами — монархисты.

А в район медленно, но верно стягивают две немецкие дивизии, да еще парочка домобранских бригад сидит в гарнизонах. Даже если они неполным штатом, то все равно тысяч тридцать набегает, а если полным — то и сорок.

От таких планов чуть не взвыл, но памятуя не то ссылку, не то командировку в Плевлю, засунул язык в задницу, а то открутят мне голову и скажут, что так и было. Противно быть пророком, пусть и не в своем отечестве. Впрочем, мои скептические гримасы штабные товарищи запомнили.

В том числе и по случаю переименования нашей бригады в «пролетарскую». Понятно, что у комми в голове сплошь «Капитал» с «Анти-Дюрингом», но ведь классики марксизма не отрицали необходимости применяться к обстановке, а Ленин так вообще гений политической тактики! И худо-бедно принципы маркетинга основоположники интуитивно понимали — «встречают по названию». Вон, бывало, откроешь Яндекс или там Алиэкспресс, так любая приблуда со словом «тактический» в описании стоит раза в два дороже, чем без оного. При том, что и производитель, и модель те же самые.

И работает это в обе стороны: при первых известиях о «пролетарской» бригаде, четники как с цепи сорвались. Еще бы, такую красную тряпку им под нос сунули! Коминтерн, большевики, атеисты проклятые, враги сербов! Начались мелкие укусы, нападения, палки в колеса… Почему на всю Красную армию Пролетарская дивизия одна, а у нас пролетарских бригад уже две, наша и черногорская?

Чем, ну чем название «Первая ударная народно-освободительная бригада» хуже, чем «Первая пролетарская народно-освободительная»? Ну, кроме удовлетворения неких догматиков из ЦК КПЮ? Они-то идеологическую чистоту соблюли, а нам расхлебывай.

В самом прямом смысле — разруливать непонятки с четниками посылали наиболее представительную часть, то бишь нас. Полторы сотни головорезов или, как их тут зовут, башибозлуков. Отлично экипированных, да еще до зубов вооруженных — оружия итальянского после взятия Плевли у нас навалом — автоматы Беретта, пулеметы Фиат-Ревелли, винтовки Каркано и тому подобное.

Нам такая честь ни к чему, но попытки свалить в сторону успеха не имели — приказ, извольте выполнять. В кулуарных разговорах подсластили пилюлю — дескать, ты из русских кадетов, а не коммунист, четники такому больше поверят. И вообще ты склонен искать варианты, а не сразу стрелять.

Может, в товарище Тито политик просыпается вместо догматика? Неплохо бы, но насторожило что благие пожелания только в устной форме, а в приказе слова совсем другие.

Вот мы и валялись в новогоднем снегу, разглядывая теплые огоньки в деревне, где разместился штаб Сараевской бригады равногорцев. И тревожно вслушивались в звук шагов, ровно до того момента, когда снизу раздалось:

— Эй, мы вернулись!

— Что так быстро? — стоило высунуть нос из балаклавы, как его тут же ущипнул морозец.

— Да сразу у околицы трех бедолаг прихватили, — бровастый пулеметчик Бранко подпихнул вперед дрожащих не то от холода, не то от страха четников.

Один сразу бухнулся на колени, почувствовав во мне командира, и принялся молить о пощаде.

— Тихо! — пришлось даже рыкнуть на него. — Мне без разницы, кто вы, как стали четниками, сколько у вас детей. Говорите правду и тогда отпущу после разговора с вашим командантом. А коли соврете, не обессудьте.

Четники наперебой согласились, я махнул ребятам и пленных развели в разные стороны. Даже пугать не пришлось, обычные крестьяне, выложили все: и где часовые, и где штаб поручника Дериконя, и когда должен подойти отряд из Романийской бригады.

— Ты думаешь о том же, о чем я? — подошел ко мне Бранко.

— Да. Надо только шапки развернуть задом наперед, чтобы красные звезды не заметили.

Мы тронулись вниз, по протоптанной Бранко тропинке, стараясь не шуметь и настороженно прислушиваясь. Светлой пряжей вились дымки из труб, одиноко гавкнула собака да скрипела на ветру незапертая калитка или воротина.

Всю дорогу пленные ныли — дяденька, мы больше не будем, прости застранцев, отпусти да отпусти, но замолкли после того места, где Бранко их повинтил. Мы свернули белые накидки и двинулись вперед почти строем через пустые улочки.

Только в самой середине Висоевицы, недалеко от штаба нас окликнул часовой, закутанный в овчины, засыпанный снегом и оттого больше похожий на сугроб:

— Кто идет?

Пленные тревожно дернулись, но Бранко встряхнул переднего за шкирку:

— Ну!

— Драголюб! — посиневшими губами выговорил четник пароль.

— Дрина! Один ко мне, остальные стоять на месте! — выдохнул вместе с паром караульный.

Сразу видно — из недавних солдат, не забыл еще порядок службы.

— Да ты рехнулся, дядя! — от холода мое возмущение вышло совсем натуральным. — Мы романийцы, замерзли как цуцики, а ты нас на морозе держать хочешь?

Пока часовой думал, Небош попросту отстранил его, а шедший следом Глиша не дал раскрыть рот, уперев в лоб ледяной ствол пистолета. Бойцы шустро разоружили сугроб и мы спокойно подошли к большой брвнаре штаба.

И тут выступил Лука:

— Надо две гранаты в окно закинуть, а как наружу полезут, перестреляем.

Даже будь это немцы или усташи, способ так себе, неизвестно сколько их еще по деревне и как обратно выбираться.

— Скажи мне, гуманист хренов, а хозяевам как потом в разбитом доме жить? На морозе-то?

— Да кулаки это! — отмахнулся Лука.

— А дети у них тоже кулаки?

Комиссар по обыкновению надулся.

— Всем разом не пройти, — оглядел неширокую дверь Бранко, — а пока будем внутрь лезть, спохватятся и стрелять начнут.

— Мы вдвоем пойдем, двоих не испугаются. Лука, если такой смелый, бери гранату, — скомандовал я. — Чеку вынь. Как свистну, заходят остальные. Если взрыв, то мочите всех. Пошли.

Скрипнула дверь и вместе с морозным паром мы ввалились в пропахшее дымом тепло. В очаге посреди комнаты горел огонь, жар шел и от небольшой печки в углу.

— Добар дан, православни! — широко улыбнулся я, подходя к столу, за которым над едой замерло несколько человек. — Подвиньтесь.

Пользуясь замешательством «вы не ждали нас, а мы приперлися», Лука и я уселись и выставили на стол кулаки с зажатыми в них гранатами:

— Знаете, что это?

— Итальянка, — заторможенно ответил один из хозяев.

— А что будет, если я ее уроню?

— Брось эти дурацкие шутки, дечко! — даже не дрогнул широким лицом малый лет тридцати.

— Бросить? Да легко, — широко улыбнулся я. — Но сперва поговорим.

Свободной рукой развернул шубару, чтобы звездочка-петокрака встала на свое место.

Четники кто неотрывно смотрел на гранаты, кто покосился на сложенное в углу оружие, но все застыли, сообразив, что из не сильно большой комнаты убежать не успеют.

— Так что, поговорим?

— Поговорим, — согласился широколицый и отодвинул глиняную миску с кашей. — Ты кто такой?

— Командир ударной роты Первой партизанской бригады Владо Мараш. А ты?

— Командант Сараевской бригады поручник Сава Дериконя.

— Ты-то мне и нужен, — я полуобернулся и свистнул оставшимся на улице.

Партизаны заходили в натопленную избу, отчего в ней сразу стало прохладно и тесно, а лица четников понемногу менялись с испуганных или удивленных на завистливые — три пулемета и четыре автомата на десять человек это вам не баран начхал.

Убедив собеседников в нашем подавляющем огневом превосходстве, мы с Лукой вернули гранатные чеки на место.

— Вчера в пяти километрах от вашего штаба, — мягко начал я, пристально глядя в глаза поручнику, — на дороге от Олова до Семизоваца неизвестные в шапках с сербскими кокардами обстреляли два партизанских грузовика из пулемета.

Дериконя напрягся — у нас тут без малого гражданская война, за такое могут пристрелить, а не просто побить, пусть и ногами. Прямо тут, под закопченными балками потолка, на которых висели вязки лука и чеснока.

— Во-первых, — продолжил я, — прошу немедленно обратить внимание на качество стрелковой подготовки во вверенной вам бригаде.

Один из четников глухо заворчал в густую бородищу.

— А во-вторых, — посмотрел я на него, — у нас приказ в случае повторения подобного, отвечать огнем на поражение. Как мы стреляем, показать?

— Наслышан, — буркнул командант.

А бородач выругался сквозь зубы, и посылал проклятия на головы безбожных коммунистов.

Разгреб слои одежды на вороте, выудил крестик на гайтане и показал ему:

— Такой же православный, как и ты.

— Жидам служишь! — взвился бородач, чем живо напомнил мне покойного Бубку Шопича.

— В разум приди, уяче, чушь несешь.

— Какой я тебе уяк, племянничек! Каждый знает, что у вас в Ужице сплошь странцы командовали!

— Это кто же? — все наши выпучили глаза

— Янкович болгарин, Линдермайер евреин, Борота мадьяр, да еще муслимане!

Давясь смехом, спросил у Бранко:

— Знаешь таких?

— Сколько в штабе не был, — изо всех сил держался мой зам, — ни разу не встречал.

— Вот и я тоже. Сербов навалом, черногорцы есть, хорваты и македонцы попадались, а вот твоих, уяче, иностранцев не видал.

А вообще в контрпропаганде Дражи Михайловича ничего нового — жиды и комиссары, комиссары и жиды. Прямо как у немцев, неудивительно, что он сотрудничества с ними искал.

— Что, и в отрядах у вас сербы? — ернически упирался бородатый. — не цыгане и не арнатуты?

— А чего меня спрашивать, смотри сам, — и я потыкал пальцем в бойцов, — серб, серб, черногорец, серб, серб, серб…

Поручник молча следил за нашей перепалкой, но бородач выложил главный аргумент:

— Бабы у вас общие!

Тут уж не только меня, но и всех наших пробило на неудержимый ржач — в бригаде отлично знали, как я отношусь к любым подкатам к Альбине или как Марко ходит вокруг Живки. Общие, придумают тоже…

Улыбнулся и Дериконя, тупая пропаганда рассчитана на тупых бородачей, а командант бригады должен верно понимать ситуацию. Но бородача наш веселый хохот не убедил, сдаваться он не собирался:

— Церкви закрываете, службы не даете…

Смех только усилился.

— Ага, попа Зечевича спроси, он как раз в Ужицком комитете за главного был, сколько он храмов затворил…

— Комитет, видали мы в гробу такие комитеты…

— Ну предположим. А что взамен, где ваши органы власти?

Бородач заткнулся — своих органов четники не создавали, предпочитали действовать через структуры коллаборантского правительства Недича. И мы наконец-то отдышались, утерли слезы и добрались до делового разговора. За нас, кроме пулеметов и автоматов, говорила и громкая слава после взятия Плевли и стычек с итальянцами, усташами и немцами. Преувеличенный по предложению Милована список трофеев обрастал в пересказах фантастическими подробностями и вызывал у четников зависть до зубовного скрежета. Вот и сейчас Дериконя жаловался на нехватку оружия, на вышедшие из строя два последних пулемета, на невозможность действовать в такой холод.

Из хозяйской комнатки появилась закутанная в платки тетка, переглянулась с поручником, тяжело вздохнула, поставила на стол еще миски и навалила в них каши. Пожрать горяченького это мы с удовольствием и дальше разговор приобретал все более деловой характер. Поручник мне понравился — не юлил, глазами не бегал, через губу не разговаривал. Понемногу, тем более, что его все больше щемили немцы, договорились, после чего даже перешли к рассказам о подвигах.

— А что же вы итальянцев отпустили? — влез худой, как жердь четник с крестом на шапке.

— По условиям капитуляции обещали, а мы свое слово держим.

— Кончать их надо было, — презрительно выплюнул худой.