Кикимор

Инна Рудольфовна Чеп

Кикимор

Пролог

Первое, что увидел Кикимор, когда родился — солнце. Оно было огромным, ярким и почему-то плакало крупными желтыми слезами. Эти огненные слезы падали повсюду вокруг Кикимора, некоторые — совсем рядом с ним, и ему от них становилось тепло и весело.

— Пойдем! — строго сказал старческий голос. — Уже полдень! Нас погубит солнечный дождь!

В ответ заплакали. Тоненько и так жалобно, что Кикимору тоже захотелось плакать. Но вдруг он услышал другой голос. Он принадлежал той, что печалилась. Голос был ему знаком и ассоциировался с комфортом, теплом и радостью.

— Он открыл глаза! — сказал голос сквозь слезы. — Я видела, он открыл глаза!

— И они серые! Отпусти его, он чужого рода! Да пойдем же!

Солнце любовалось Кикимором, Кикимор пытался рассмотреть говоривших, но видел только бескрайнее голубое небо. Родной голос, тот, что пел причудливые песни, когда он еще не видел неба и не знал воздуха, причитал, но удалялся. И тогда Кикимор почувствовал, что происходит нечто страшное. Он закричал, но никто не взял его на руки, не поднес к груди. Он кричал долго и так громко, как только мог, но родной голос не вернулся, и никто другой не пришел.

И тогда он замолк. Потому что сил больше не осталось. Он смотрел на серое, медленно затягиваемое тучами небо, искал солнечный круг — он хотел согреться, — но не находил. Капнул дождь. Настоящий. Не тот, полуденный солнечный дождь, когда солнце плачет большими желтыми каплями, которые помогали ему сохранить тепло. Теперь с неба лилась вода. Невкусная, бесполезная, совсем непохожая на молоко жидкость, которой он все равно не смог напиться. Стало еще холоднее, и Кикимор время от времени немного попискивал в тщетной попытке привлечь чужое внимание и опять почувствовать у щеки теплое тело, а на губах вкус материнского молока. Когда он в самый первый раз вдохнул и закричал, его сразу обняли, приложили к сердцу, сказали что-то доброе давно знакомым голосом. Но сейчас никто не приходил. Хотя ему становилось все холоднее и холоднее…

Тепло. Оно появилось внезапно и вместе с молоком. Молоко было другое, непривычное, но вкусное и главное — теплое. Когда он напился, его куда-то понесли под дождем, а затем он услышал многоголосый писк. Его положили посередине пищащих комков, и он тоже запищал — и тогда его лица коснулся шершавый язык. Язык был добрым и нежным, он успокаивал, утешал, дарил чистоту и тепло. Через пару дней он уже не помнил прошлую жизнь, считая, что всегда жил здесь, с матерью и братьями — лохматыми, писклявыми и пушистыми. Здесь он учился выть и ползать. И жевать. Но однажды, когда листья пожелтели и стали походить на солнечные капли, его вдруг забрали из норы чужие, неизвестные руки. Они стали его мыть, одевать, давали ему есть и пить, протягивали странные цветные предметы и гладили по голове перед сном. Сначала Кикимор много плакал, потом привык, а через какое-то время ему опять начало казаться, что он всегда жил так — в деревянной избушке на окраине леса с двумя причудливыми двуногими существами.

Шли циклы, и в жизни Кикимора больше ничего не менялось. До определенного дня.

Глава 1. Встречи и новости

Солнце только встало, а жители местечка по имени Бровка уже начали свой день. Разжигали печи, доставали трудовой инвентарь, выводили крупный скот на пастбище. Обычный утренний ритуал сегодня показался Лесну очень ранним и слишком суетливым. Однако сейчас он не мог как обычно пойти в обход селения — слишком долгая вышла бы дорога, а ему надо как можно быстрее попасть домой. Очень надо. Подросток сгорбился посильнее и прошмыгнул мимо окраинных домов.

— Вот девка дурная! Крышку от ведра забыла! Смеш, Смеш! А ну догони сестру!

Скрипнула калитка, выпуская на волю сначала темноволосую девчонку с ведром, чуть прихрамывающую на левую ногу, а затем вихрастого круглощекого мальчишку лет 9-10, держащего над головой круглый деревянный диск. Оба, увидев Лесна, остановились и замерли, девчонка в испуге, ее младший брат — в восторге.

— Ой! — закричал он. — Зеленокожий! А бабка Жита говорит, ты вечером в лес ходил! Ну что, сожрал кого-нибудь?

Смеш тут же подбежал ближе и с любопытством воззрился на рот Лесна, словно ждал, что оттуда вот-вот вылезут огромные клыки. Ну или выпадут остатки недоеденной жертвы. Непосредственная вера ребенка в бабушкины страшилки в общем-то вполне могла не только раздражать Лесна, но и заставить его посмеяться над простодушием мальчика, однако навязчивый интерес того к полукровке самого подростка невероятно раздражал.

— Шел бы ты мимо! — оскалился пострашнее парень и поспешил дальше. Старшая сестра Смеша дрожащей рукой схватила брата за локоть и потащила мальчишку подальше от зеленокожего монстра, на которого боялась даже мельком взглянуть. Лесн от досады смачно сплюнул под забор бабки Житы, не замедляя шаг. Если б россказни этой злой старой кикиморы были верны хотя бы на четверть, от его слюны немедленно должно было умереть все в районе трех домов как минимум. Однако в округе, насколько он смог заметить, не пожух ни один листочек. Иногда Лесн даже жалел, что он не обладает всеми теми качествами, которые приписывала ему молва в целом и в особенности — язык злобной старушенции, у которой энный цикл гостили двое внуков: любопытный курносый Смеш и зеленоглазая хромоножка Выса. Вот бы он разгулялся! И Угел Кривонос получил бы по заслугам, и…

— Куда торопимся?

У поворота на Мясницкую улицу несколько малолеток играли в "охоту" — один, тот которого выбрали диким зверем, догонял остальных заек-белок. Рядом, присматривая за малышней, на старой скамейке сидели две бабушки и обсуждали, у кого внуки умнее-сильнее-выше-голосистей и дальше по списку. С другой стороны дороги стоял Угел Кривонос с тремя своими прихлебателями. Лесн порадовался, что бабки, так часто перемывающие ему кости, сейчас рядом — все-таки Кривонос вряд ли станет затевать драку у взрослых на глазах. И очень пожалел, что он идет в сторону, противоположную Мясницкой улице.

— Эй, человекообразное, и где вежливый ответ? Оглох никак? Так уши вон торчат, как лопухи из стога сена! А может тебе помочь их укоротить?

Окружающие Угела парни одобрительно загомонили. Лесн знал, что у его вечного недоброжелателя помимо солидного размера кулаков имеются и два ножа, но видеть, как тот пускает их в ход, ему не доводилось. А потому он никогда не нарывался, хоть и не заискивал.

— Меня вполне устраивают мои уши! — сообщил он, твердым шагом проходя мимо злобной компании. Кривонос с высокомерной ухмылкой проводил его внимательным взглядом. На мгновение Лесн практически ощутил, как нож разрезал со свистом воздух и воткнулся ему в спину…но Угел уже задирал следующего прохожего и пока что исключительно словами. Парню захотелось обернуться, посмотреть, что делается там, на развилке улиц, но он заставил себя, не отвлекаясь, идти вперед.

— Желаю здравствовать, дядя Молот.

Кузнец, сосредоточенно рассматривающий лежащие перед ним куски железа, приветственно кивнул.

— И тебе не хворать, Лесн.

Из кузницы выпорхнула кузнецова дочь — Прина. Высокая, статная, входящая в "невестину" пору, с короткострижеными непослушными волосами цвета пшеницы, которые она все время пыталась заправить за уши, и слишком резкой для девушки манерой общения. Она была цикла на четыре старше Лесна и с "мелюзгой" наподобие него не водилась, так же как он не особо замечал ребят наподобие Смеша. Их пути пересеклись два раза — когда она попросила его не пугать ее хромоногую подружку Выську. Лесн пообещал, но предупредил, что он и раньше страшить ее не намеревался, она, мол, сама пугается от одного его вида. Прина оба раза почему-то ему поверила, но напоследок все-таки брови грозно свела, видимо так, на всякий случай.

— Здравствуй, Чернобород.

Глава поселения, шагающий куда-то с весьма задумчивым видом, кивнул Лесну и пошел дальше, бурча себе под нос какие-то вычисления. Парень пересек Соленую площадь (здесь обычно делали объявления: и радостные, и грустные) и торопливо зашагал к гостиному дому.

— О, Лесн, ты чего так сгорбился?

Полукровка отмахнулся от чумазого Вихра левой рукой:

— Вечером расскажу, — и поспешил дальше. В сторону гостиного дома, не поздоровавшись, пробежали Тимка и Тинка — брат с сестрой, близняшки, с детства старательно делающие вид, что Лесна на свете не существует. Видимо, он своим видом оскорблял их чувство прекрасного.

— По-о-сторонись!

По улице, скрипя колесами, проехала телега лавочника Свита. Лесн поспешно отпрянул к самому краю дороги, но, засмотревшись на мохноногую серую кобылу, врезался головой в чью-то грудь.

— Ой! Извини!

Подросток поднял глаза на случайного прохожего…и отступил на шаг назад. У лавки Свита стоял типичный кик: зеленоватая кожа, желтые глаза, сам невысокий, коренастый. Волосатый — жуть. Его темные прямые пряди были собраны в короткую косу, а брови заплетены в две тонкие длинные косички, свисающие от висков до живота. Кик воззрился на Лесна сначала с удивлением, а затем, когда рассмотрел его получше, с презрением. Подросток ответил незнакомцу точно таким же взглядом и быстро зашагал прочь по дороге, что вела к болотам.

Осталось пройти совсем немного. Это расстояние можно даже пробежать, ведь Угел с прихвостнями остались позади, а значит, никто не придерется, не остановит, не полезет выяснять, куда он такой сгорбленный торопится. Лесн кивнул сам себе, соглашаясь с собственными рассуждениями, и перешел на бег.

И споткнулся. Благо, успел сориентироваться и упал не на живот, а на бок. Руки инстинктивно вцепились в рубашку, придерживая то, что было спрятано под ней. Падая, парень зажмурился и стиснул зубы в ожидании удара, а когда встреча тела с землей состоялась, рвано выдохнул и замер, ожидая, пока пройдет вспышка боли. Когда тело чуть расслабилось, он приоткрыл глаза.

— Ой!

Над ним, похихикивая, стояли Злена и Ката, две неразлучные подружки. Их даже звали "шляпными сестрами", ибо они любили одевать похожие наряды. Ката была невысокой блондинкой с милыми, но сильно ассиметричными чертами лица, ей недавно исполнилось четырнадцать циклов, Злена была старше на цикл и намного красивее подруги. На нее уже сейчас засматривались и "старшие" парни, вроде сына главы или того же Угела. Лесн от красоты Злены в безумное обожание никогда не впадал, но валятся в пыли рядом с красивой девчонкой — не лучший способ поднять свою самооценку.

— Желаю здравствовать.

Ничего лучше ему в голову не пришло. Девушки презрительно фыркнули, ничего ему не ответили и пошли дальше. Однако до него донесся шепот Каты: "…Прямо к твоим ногам, представляешь! Обхохочешься! Надо Нитке рассказать!.." Лесн встал, окинул удаляющиеся женские фигуры недовольным взглядом, и побежал к территории у самой опушки леса, что была горожена разноцветным забором.

Дом Лесна стоял на окраине поселения, на стыке трех миров: леса, болота и людского местечка по имени Бровка. Такое расположение было обусловлено в первую очередь занятиями родителей Лесна, но, если бы он мог выбирать, вряд ли бы он нашел место лучше. Жить немного в стороне от людей, рядом с огромными просторами, которые манят любого любопытного мальчишку с малолетства, что может быть лучше?

На скрип калитки обернулась мать, сидевшая на крыльце за вышивкой очередной безрукавки. Уже наполовину поседевшие волосы она заплетала в косу по традиции кик. Это чрезвычайно раздражало Лесна. Она разина! Обычная разина, что за глупая привычка перенимать традиции или моду у других племен? Вид материнских кос всегда нервировал Лесна. Он не хотел иметь с киками ничего общего. Впрочем, собственное лицо раздражало его гораздо больше.

— Лесн! Ты почему так долго? Мы же волновались! — Плетунья отложила работу и принялась ставить на стол тарелки. — Завтрак уже холодный!

— Сейчас, мам, погодь, — подросток торопливо стал стягивать рубашку, а стянув, постелили ее на пол крыльца, а на нее положил то, что прятал все это время у живота.

— Желтый день! Это кто?

— Лисенок! — с гордостью продемонстрировал парень родительнице тщедушное скулящее тельце. — Из капкана вытащил на опушке леса, за деревней. Давай его скорей перевяжем и покормим!

Плетунья всплеснула руками.

— О, Валахар! То сам придет битый, то притащит кого-нибудь! Сейчас схожу за мазью, что от твоей предыдущей выходки осталась. Кто там тебя поколотил-то? Угел?

— Жад, — поправил мать Лесн и ревниво уточнил: — И я тоже ему врезал! — хотя гордиться тут было нечем — Жад был его ровесник, правда, чуть более мускулистый, но все же они в один цикл родились (предположительно). А Угел уже почти взрослый, с ним попробуй подерись — потом мозги со стенки соскребать будешь. Впрочем, Лесн предчувствовал, что до драки у них с Кривоносом когда-нибудь все-таки дойдет. Очень уж они друг друга не любили!

На крыльцо запрыгнул Хвост. Лесн погладил грязно-бурого лиса между ушей.

— Ну что, я тебе товарища привел, — сообщил он другу. — Поможешь выходить?

Хвост ревниво обнюхал грязное дрожащее тельце и недовольно фыркнул, с горделивым видом усевшись рядом.

— Явился! — из-за дома вышел отец, на ходу вытирающий руки полотенцем. — И что тебе дома не сидится? То на болотах пропадаешь, то в лесу. Небось шило в одном месте покою не дает!

— Не дает, бать! — покаянно вздохнул Лесн. Отец погрозил ему пальцем и растрепал сыну и без того нечесаные волосы.

— Что? Брови опять стриг? — Красник сел на табурет и огладил свою короткую почти полностью седую бороду. — Зачем? За разина все равно не сойдешь, сын.

Лесн не знал, зачем. Просто хотел не иметь ничего общего с киками. С теми самыми, от которых у него зеленоватая кожа, повышенная волосатость и, как следствие, пренебрежение со стороны большинства населения Бровок. В местечке на границе с болотами жили разины — люди без животных или иных признаков, обладающие разными магическими способностями. Говорят, на Валахаре у каждого своя магия. Но если флосы использовали для воздействия на мир пыльцу, моры могли изменять состояние воды и земли и общались с животными, кики прокладывали особые Тропы, ходя по которым, успевали обгонять самых быстрых всадников, то разины не имели между собой ничего общего в магическом плане. Они были разные — у каждого своя сила и свой способ ее реализации. Лесн завидовал разинам. Что толку в его Тропах? Разве что ускорят перемещение, и только, да и то — зачем? Не лучше ли полноценно насладится лесной тишиной и красотой? То ли дело магия родителей!

Лесн посмотрел на отца. Художник Красник. Не великий мастер, но на округу славится своими работами. Лет восемь назад даже расписывал детскую в доме одного из представителей Сильных родов. Невысокий, жилистый, на левой руке нет половины мизинца, лицо длинное, худое, в морщинах. Волосы и борода у отца сильно поседели за последнее время, но светло-серые глаза смотрели все так же спокойно и весело, словно он один знал о жизни что-то такое, что понять другим не дано. А когда он улыбался — в уголках глаз появлялись лучики-морщинки, делающие его сразу моложе лет на пятнадцать.

— Бать, а почему на Валахаре так не любят полукровок?

Теперь Лесн не смотрел на отца — смывал с раненой лапы лисенка грязь и кровь. Не смотрел, потому что был занят, а не потому что не хотел!

— На смешение крови разных племен нет прямого запрета. Но говорят, самые могущественные и самые злобные существа появлялись именно от межплеменного кровосмешения. Люди, которые обладали двойным, а то и тройным проявлением магии, увы, направляли свои способности как правило, во вред человечеству, а не во благо. Таким образом еще древними мудрецами был сформулирован вывод, что полукровки потенциально опасны для общества. Ну и в последующие циклы, увы, это неоднократно подтверждалось реальными примерами.

Опасны. Интересно, для кого? И чем? Кривонос вон что-то в сто раз опасней Лесна без всякой чужой крови!

— Чего такие смурные? — мать появилась с тазом воды в руках, ворохом тряпок на плече и двумя баночками с мазями, выглядывающими из кармана передника. — О чем, бестолковые, речь вели?

Отец вопросительно посмотрел на Лесна. Подросток честно ответил присевшей рядом матери:

— О полукровках.

Плетунья стала намазывать пострадавшую лапу лисенка мазью, и тот жалобно заскулил.

— Сдалась тебе эта кровь, милый! Суть не в ней, а в…

— В том, что внутри. — Продолжил Лесн немного недовольно. Эту фразу мать повторяла постоянно, и подростку это стало уже изрядно надоедать. — Знаю я, знаю!

Женщина некоторое время смотрела на сына, бинтовавшего лапу, а потом выдала:

— Нет, не знаешь. Слушаешь, да не слышишь. Впрочем, у каждого своя голова на плечах есть. Присядь на лавку, живот обработаю. Садись-садись, не слепая, вижу, что поцарапанный ходишь, человеческую кровь лисьей не замажешь.

Полукровка посмотрел на свой живот — зеленый, покрытый темно-алой коркой. Да, точно, лис царапался, но не сильно. Больно почти не было. От презрительных взглядов шляпочных сестер и то было неприятнее.

— Хватит, мам! Ставь есть, за мной скоро Жад зайдет.

Отец, с улыбкой наблюдающий за возней жены и сына, спросил.

— Это тот, с которым вы подрались в прошлую луну? Что, набили друг другу шишек и теперь друзья не разлей вода?

— Не друзья! — возразил Лесн, одевая чистую рубаху. — Но парень он нормальный. Просил за Серый овраг его провести, да так, чтобы до солнечного дождя успеть вернуться. Что ж не помочь?

Хвост недовольно обнюхивал кружащего вокруг него лисенка, припадающего на одну лапу. Мать нарезала хлеб и протянула Лесну ложку.

— Кушай давай.

Полукровка послушно склонился к тарелке. Пахло свежим хлебом и парным молоком, с опушки доносились трели белоротиков, на приболотной тропе квакали лягушки. Родители заговорили о необходимых покупках и торжке, что находился в соседнем поселении. На небе не было ни облачка, лишь легкий ветерок порой пытался немного пригладить волосы Лесна, торчащие в беспорядке в разные стороны. Обычное умиротворенное утро почти обычной семьи.

Вот бы день был таким же!

* * *

— Зигзагами беги!

Кричать с макушки дерева было проще, чем делать. Ночной шатун, логово которого Лесн с Жадом потревожили по неосторожности, уверенно катился большим меховым колобком следом за юным пахарем могучего телосложения. Иногда среди черного меха поблескивали то клыки, то когти, то беспомощно озирающиеся алые глаза.

— Куда помчался? К дереву беги!

— Я бегу! — недовольно прорычал Жад, действительно меняя траекторию движения. Шатун на мгновение замер, принюхиваясь, и затем уверенно покатился следом за парнем. Лесн отломал сухую ветку, рядом с которой сидел, и кинул в сторону, отвлекая шатуна от жертвы. Невидящий ничего при дневном свете зверь подкатился к месту, где упала ветка, принюхался и, злобно рыкнув, стремительно покатился обратно. Прямо под дерево, на котором сидел Лесн. Жад на бегу подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку. Подтянулся, потом, уцепившись за руку полукровки, залез на сук повыше. Ночной хищник врезался в ствол дерева и остановился, бестолково мотая туда-сюда мохнатой головой.

— Мать убьет. — Жад продемонстрировал товарищу разодранный в клочья рукав новой рубашки. — И что дальше?

Лесн достал из-за пазухи два еще толком не раскрывшихся бутона. Сначала он протянул Жаду один, тот, что был больше по размеру, затем посмотрел на комплекцию товарища и другой тоже отдал ему.

— Натрись пыльцой получше, запах должен его отпугнуть.

Пахарский сын сунул нос в бутон и скривился.

— Эта трава кого хочешь отпугнет! И в первую очередь — нормальных людей. Где ты только достал эту гадость?

Пока Жад намазывался, ворча, словно старая бабка, Лесн аккуратно спустился на ветку пониже, прислушиваясь к раздраженному рычанию зверя.

— Р-ры-ррр-ра.

Зверь затих, вслушиваясь в незнакомый голос. Лесн перебрался еще на ветку ниже и замер прямо над головой ночного хищника.

— Ра-ррр-рры.

Меховой клубок стал на лапы и, встряхнувшись, лениво побрел прочь.

— Что ты ему сказал? — пахарь смотрел на товарища с подозрением.

— Не знаю, — честно ответил Лесн. — Иногда просто надо подобрать правильную интонацию.

Жад посмотрел на удаляющегося зверя, на перепачканную вонючей пыльцой рубашку и грозно осведомился у успевшего слезть с дерева товарища:

— А зачем тогда я мазался этой вонючкой? Я теперь пахну, как лавка женских штучек!

— Ну, я не знал, что у меня получиться его прогнать, — Лесн старательно пытался не захихикать, созерцая цветные разводы на рубашке и коже товарища. Жад такой, он и обидится может! — А пыльца грицы, она нам еще может пригодится, в конце концов Серый овраг то еще местечко! Зверья тут бродит много!