Три портрета одной семьи

Ия Хмельнишнова

Три портрета одной семьи

Счастье…

(портрет первый — первый год)

Вечером пошел мокрый снег. Он падал набухшими тяжелыми хлопьями. Время от времени сильные порывы северного ветра швыряли порции снежной каши прямо в окно, и они ледяной коркой замирали на поверхности стекла, пригвождённые к нему острым пронизывающим вздохом метели.

Кот сидел на подоконнике и внимательно смотрел на стекло, где причудливые картины зимнего шоу сменяли одна другую. Вдруг одна из них в виде раскручивающейся спирали с длинным хвостом напомнила ему что-то очень знакомое. Кот насторожился и, спрыгнув на пол, подошел к хозяину.

Тот сидел нога на ногу, глубоко погрузившись в недра низкого кресла. Он читал газету, поигрывая шлепанцем, висящим на правой ноге. Это была цветная местная пресса. Каждый разворот помпезно демонстрировал достижения местной администрации. Внизу помещались одобрительные высказывания простых жителей, приветливо улыбающихся читателю с цветных фотографий. Главные мысли были заботливо выделены крупным цветным шрифтом. В центре презентаций помещалось изображение крупного местного чиновника, желательно в полный рост. Своей позой и оранжевой строительной каской он напоминал Гагарина с приветливо поднятой рукой и давал вот тут, прямо, так сказать, в поле, на земле отмашку экскаваторщику, направившему свою машину на земляной вал с целью выровнять дорогу или засыпать канаву, оставшуюся после прокладки новой трубы. Чиновник мог быть запечатлен на фоне открывающейся вдаль перспективы, куда он простирал свою указующую руку, что служило красноречивым сигналом к преображению данной местности.

Пошелестев газетой, хозяин со скучающим видом просмотрел веселые картинки на последней странице. Он давно жил в городе и хорошо видел действительное положение дел. Буквально в метре, там, куда не доставали софиты кино- и фотосъемки, привольно располагались ямы и колдобины. А чтобы попасть на свежевымощенную плиткой часть тротуара, прохожему необходимо быть очень внимательным на пересеченной местности, которую почему-то устроители дорог в упор не заметили, справедливо полагая, что этот несчастливый отрезок пути никогда не попадет на страницы газет. «Блеск и нищета», — прервал молчание хозяин животного. Блеск бюрократических отчетов и нищета ограниченной рамками собственного благополучия чиновничьей души. Это благополучие первого эшелона постоянно сменяемой местной власти нагло выпирало изо всех щелей.

«Кто сует эту макулатуру в ящик?» — подумал хозяин кота и, ставя жирную точку в невеселых размышлениях, смял газету и отправил ее за спинку кресла. Затем он уставился на открывшегося его взору кота, явно чего-то дожидавшегося.

«Ну, что тебе надобно, старче?» — процитировал классика хозяин.

Кот, поняв, что настала его минута, развернулся в прыжке на четверть оборота и уверенно направился к окну, не оглядываясь и гордо неся хвост-морковку. Он не сомневался, что хозяин идет за ним. И действительно: мужчина, крякнув, выпростал своё тело из недр кресла, и, шаркая правой ногой, поправлявшей на ходу шлепанец, подошел к подоконнику. Он стал разглядывать ледяные узоры. Потом он удовлетворенно хмыкнул и пошел за смартфоном. Кот последовал за ним. Они вместе вернулись к окну, и хозяин запечатлел в цифре картинку, напоминавшую ему значок, прозванный электронной собачкой.

«Вот, теперь эта штука у нас здесь», — покрутил он корпусом телефона перед носом кота.

С легкостью восточной танцовщицы в комнату впорхнула хозяйка кота, принеся с собой массу запахов банной парфюмерии: шампуня, кондиционера, сливок, скрабов, гелей, мыла ручной работы и прочего. Оба наших героя тут же повернулись к ней, будто два подсолнуха навстречу своему солнцу.

Грациозная от природы, она мягко опустилась на табурет возле столика с большим зеркалом, прикрепленным к стене. Хозяйка придирчиво взглянула на свое отражение, оно подсказывало ей объем предстоящей работы. Открыв ящик стола, стала извлекать оттуда множество привлекательных предметов, что заставило кота срочно поменять дислокацию. Оказавшись у ног хозяйки, он упорно тёрся мордочкой о теплую нежную щиколотку, ревниво оставляя на ней свой запах.

Осознав, что теперь он является единственным очарованным наблюдателем, хозяин отклеился от подоконника и подчеркнуто деловой походкой направился в ванную. По дороге он зыркнул на кота, который прочитал в его взгляде:

— Ничтожный подлиза, где твоя мужская гордость?

Сузив зрачки, кот мысленно парировал: «А ты — грубый, негалантный, необходительный болван! обнимайся со своей мужской гордостью», — и презрительно отвернулся.

— Ты накормил кота? — громко крикнула хозяйка.

— Да, накормил, — пробасил хозяин и пустил воду.

«Вот, — огорченно подумал кот, — что бы тебе не ответить? Пошел мыться и мойся». Хозяйка наклонилась к коту и назидательно произнесла: «Перестань подхалимничать, я знаю, что ты не голодный». Дело в том, что хозяева стали замечать: кот выпрашивает еду у каждого из них по очереди, пользуясь тем, что они заходят на кухню, чтобы перекусить, в разное время. К тому моменту, когда факт наглого вымогательства вскрылся, кот успел наесть уютный курдючок, но теперь эта лукавая практика решительно пресекалась.

Кот устроился на полочке рядом со столом и внимательно наблюдал за тем, как хозяйка поочередно извлекает из ящика стола необходимые ей инструменты и приспособления. Вот она достала специальную щеточку и причесала свои шелковые бровки. Пинцет, которым она удалила непонравившийся ей волосок под бровью, уже заманчиво поблёскивал на столе. Потом на свет появились кисточки, баночки с кремом, ватные палочки и тампоны, набор инструментов для маникюра. Весь сосредоточенный вид кота предательски показывал его заинтересованность происходящим: как хорошо бы незаметно лапкой сдвинуть с края стола что-нибудь из этого богатства на пол! А там заиграть свою добычу куда-нибудь в дальний угол, где это сокровище могло бы храниться до своего времени, когда он останется дома скучать один. Хозяйка не теряла бдительности и подвинула свой арсенал на другой край стола.

Перебирая лежавшие на столе предметы, молодая женщина тихо вздохнула. Она видела минутный ступор, а затем внутреннюю борьбу супруга, старавшегося скрыть способность чутко воспринимать гармонию ее женского обаяния. Её не пугала его напускная железобетонность. Главное — здесь не было равнодушия. Чувствуя, что может обидеть его, она «не замечала» его беззащитного растерянного вида в минуту искреннего восхищения. И все же, все же… первый шаг навстречу его комплименту и нежности приходилось делать ей самой.

Мня себя оберегом этой маленькой солнечной системы, кот имел что сказать не только ему, но и ей. Он полагал, что ошибаются они оба. Он прячет свои чувства, настоящие чувства! Стыдится их, ощущая себя, как снежинка, прижатая к стеклу кинжалом непреодолимой силы. А она этому потакает, спрятавшись за свои блестящие игрушки. «Если так будет продолжаться и впредь, моя милая, — сказал бы кот, — искорки твоих глаз скоро потухнут, ведь даже Солнце остывает, пользуясь только своей собственной энергией». Но кот надеялся на ее интуицию, которая должна подсказать, что делать. И он молчал.

Распахнув пошире дверь, в махровом банном халате набекрень, криво подпоясанном на мокром пузе, в комнату ввалился хозяин, громко шлёпая по линолеуму босыми ногами.

— Опять мокрый? — строго спросила его хозяйка и добавила, — ну что ты шлепаешь, как гусь лапчатый?

— Я и есть гусь лапчатый, — гордо заявил хозяин и, пузом вперед, прошествовал на середину комнаты. Ловким движением профессионального баскетболиста — прямо в центр кресла — запустил смятое в тугой комок полотенце, которым он до этого, задрав руки, тёр голову. Потом он присел около туалетного столика и, вытянув вверх руку с оттопыренным указательным пальцем, торжественно произнес: «Заусенец».

Хозяйка с присущей ей грациозностью склонила к нему длинную шею, оценив незначительность повреждения и подыгрывая ему, демонстративно нацепила на нос очки и включила настольную лампу. Заусенец был длинный, но он сам его уже обгрыз, ее помощь не требовалась. Хозяйка выдвинула свой волшебный ящик и, выудив оттуда бактерицидный пластырь, сделала заплатку. Отклонив вытянутый палец в сторону хозяина, она сказала: «Всё» и принялась легонько массировать подушечками пальцев морщинку, обозначившуюся между нежными бровками.

— Все?! — капризно пробасил хозяин.

— А поцеловать, а пожалеть? А «у кошки заболи, у собачки заболи»?! — продолжал возмущаться хозяин.

Она повернулась к нему и, улыбаясь как маленькому, ласково пригладила влажную шевелюру со словами: «Бедный ты мой гусь лапчатый».

Кот тем временем дремал на подоконнике. Это было удивительное место в квартире. Снизу его пластмассовая поверхность подогревалась потоками теплого воздуха от батареи. А в то же время кошачьего носа легким пёрышком касался просочившийся с улицы зимний ветерок. Он навевал коту фантазии о заоконной жизни: о грузовом автомобиле, громко чихнувшем выхлопной трубой, о соседском кобеле, задравшем лапу на куст под окном…

Кот грезил. Его правое ухо улавливало восторженные восклицания снежинок, с интересом глазевших на него через стекло.

— Посмотрите, посмотрите, какие у него шикарные усы!

— А глаза! Словно две янтарные луны!

— Вы видели зубы? Это не зубы, это две гряды горных вершин, покрытых белоснежными ледниками!

Левого уха кота мягко касалось миролюбивое воркование хозяев. На мордочке животного застыла такая блаженная гримаса, что можно было подумать, будто он говорил себе:

— Если и есть где-то на Земле счастье, то — вот оно!

Можно не соглашаться с усатым-полосатым, но при этом надо иметь в виду, что кошки умеют распознавать и смаковать счастливые минуты.

Знакомство

(портрет второй)

Они опять проиграли. И проиграли так обидно. Соперник, позволив им выйти вперед, как впоследствии оказалось, дал фору. На самых последних минутах с легкостью фаворита первенства так нащелкал, что стало ясно: москвичи повертели ими, как кошка пойманной мышью.

Капитан этой местной проигравшей баскетбольной команды сидел в раздевалке и чувствовал, как его прямо-таки распирает желчная и злобная досада. Она относилась, прежде всего, к нему самому, недавно назначенному на это место. «Пожалуй, твое капитанство будет недолгим, — предрекал он себе. — Надеялся Егорыч на тебя? Надеялся. И что из этого вышло?!» «Сам уйду! Нет, это — предательство. А победа была близко», — мучился он, снова и снова возвращаясь к исходному пункту своих невеселых мыслей и не имея возможности выйти из их замкнутого круга.

Фрол, друг и второй номер команды — атакующий форвард, ткнул его в спину:

— Что сидишь? Иди в душ.

Стукнув себя кулаком по колену, капитан поднялся. Стоя под душем, он изругался и исплевался, как верблюд, но облегчения это не принесло.

Тренер оставил основательный «разбор полетов» на потом и после нескольких общих в данной ситуации фраз приступил к культурной программе на сегодня. Эта программа была его «священной коровой». Дело в том, что их «Метротрамовец» проводил матчи в рамках первенства метрополитена среди команд крупных городов, где собственно и функционировало или строилось метро. Каждая поездка на игру сопровождалась посещением местных достопримечательностей, среди которых обязательным пунктом была художественная галерея. Идея тренера была проста: развивая чувства и цепкость глаза, активизировать работу подкорки, интуиции, позволяющих подмечать зарождение комбинаций и ускорять взаимодействия. Эта стратегическая задача была тайным козырем тренера, так сказать, козырем отложенного действия, когда начнут проявляться ее результаты. Игроки посмеивались над Егорычем, считая культурную программу чем-то вроде психологической разрядки, хотя Третьяковка и Русский музей уже перестали быть для них пустым звуком.

Вот и сегодня они встретили смешками информацию тренера:

— Неужели в консерваторию поедем?

— Бери выше — на балет!

Тренер, подумав о том, что огрызаются, значит, ожили, объявил ланч на открытой террасе ресторана, что располагался на набережной, и прогулку на катере по Волге. «На теплоходе держаться кучно», — предупредил он…

Старенький метротрамовский автобус притормозил около речпорта, ожидая, когда крытый грузовой фургон освободит место у тротуара. Затор произошел из-за конфликтной ситуации, которая была в самом разгаре. Щуплый мужчина ругался с водителем фургона, перекрикиваясь через полураскрытую дверцу кабины. Щуплый тыкал в стекло кабины свернутым в трубочку договором. Около распахнутых створок задней части фургона нервно топтался грузчик.

Цепкий взгляд капитана команды, который с безучастным видом сидел у окна, вычленил поникшую фигурку девушки, тихо стоявшей около громоздкой арфы, неловко примостившейся на краю тротуара напротив служебного входа. Арфистка зябко куталась в плащ от порывов волжского ветерка, еще холодного в начале апреля. «Ну и угораздило же тебя, малышка, играть на такой бандуре», — грустно усмехнулся он.

Тем временем конфликт, пройдя кульминацию, резко завершился. Зычно крикнув что-то грузчику, водитель захлопнул дверцу кабины. Грузчик со скрипом затворил дверцы и, щелкнув замком, тоже взобрался в кабину со своей стороны. Дав задний ход, фургон удалился. Щуплый, вертя бумажной палицей, как пропеллером, вихрем скрылся за автоматическими дверями служебного входа, обе половинки которых шарахнулись от него в разные стороны. Он даже не удостоил взглядом инструмент и арфистку, преданно не покидавшую свой пост. Страсти улеглись, и они с инструментом остались одни. Только ветерок, запутавшись в струнах, породил печальный звук как тихий вздох арфы.

Автобус, наконец, занял свое место около тротуара. Спортсмены, не спеша, покидали салон и гуськом тянулись к ресторану. Капитан, выйдя одним из первых, инстинктивно свернул к девушке и окликнул друга. Она подняла на него острый и вопрошающий взгляд. Они с Фролом потоптались около «бандуры», прикидывая как бы поудобнее ухватиться за элементы ее сложной конструкции, и подхватили инструмент. Он спросил: «Куда?». Она кивнула на дверь. Он дал Фролу команду: «Вперед». Дверцы снова разлетелись и все прошли внутрь здания.

Вскоре он оценил страсти, разгоревшиеся вокруг громоздкой арфы. Проходы лестницы, по которой они двигались куда-то вниз, были узковаты для профессионального инструмента. Приходилось приноравливаться. Вспомнился щуплый, видимо, хозяйственник. Когда арфа, чудом протаскиваемая по этим лабиринтам, проплыла мимо него, мужчина так и застыл с гримасой ужаса на всё ещё перекошенном злостью лице. В конце концов, под их дилетантским натиском всё завершилось благополучно, и инструмент был водворён на свое законное место в оркестровой яме.

Пока спортсмены оглядывались по сторонам, подошел настройщик и, протерев струны мягкой тряпкой, принялся за работу. Девушка сбросила плащ на спинку стула и присела к инструменту. Она плавно подняла руки-крылья и пробежалась по струнам. Арфа ответила ей водопадом чарующих звуков. «Царевна-Лебедь!» — ахнул капитан, озаренный внезапной догадкой, всплывшей откуда-то из глубины его эмоционального подсознания. Конечно, она могла играть только на таком царственном инструменте. «Вот она какая, Царевна-Лебедь, — удивился он своему открытию. — Оказывается ее можно встретить в жизни».

Волшебные переливы звуков, которые, казалось, можно было видеть воочию, подействовали исцеляюще: напряжение, кольцом охватившее его голову, ослабило хватку. Очень захотелось, чтобы она коснулась и его лба, прогнав минорный приговор, вынесенный им самому себе.

Оставив настройщика колдовать над инструментом, девушка подошла к нему. Она улыбалась, и ее глаза были уже не колюче-строгими, а радостно светились веселыми чертиками.

— Как хорошо все получилось, — впервые услышал он ее голос.

— Я вам очень благодарна, — ласково добавила она.

Стараясь побороть смятение мыслей и чувств, понимая, что надо все-таки что-то сказать, он произнес первое, что заученно пришло на ум:

— Обращайтесь, — и подал руку.

Она ответила рукопожатием, а он, хлопая по карманам, пытался найти визитку и вспомнил, что новые визитки так и остались лежать на подоконнике раздевалки до лучших времен.

Выручил Фрол:

— А вы приходите на матч в понедельник.

Он поддержал приглашение, объяснив, куда нужно прийти.

— Приходите пораньше, к одиннадцати часам. Товарищеская встреча, билеты не нужны. Я буду вас ждать.

Она утвердительно кивнула. Фрол показал ему на выход.

— У нас обед, — напомнил друг.

Начиналась репетиция, оркестранты прибывали и брались за инструменты, наполняя помещение какофонией звуков. Они с Фролом развернулись и знакомой дорогой отправились к выходу. Прибежавший хозяйственник сунулся к ним, вытирая пот под дужками очков:

— Парни… — начал он.

Капитан только махнул рукой, мол, все в порядке.

— Ходят тут всякие, — проводив спортсменов взглядом, раздраженно буркнул мужчина.

Слово «всякие» очень обидело девушку, это было совсем несправедливо. «Как так всякие? — мысленно возмутилась она. — И совсем не всякие, а даже очень свои». Она вопросительно посмотрела на флейтиста: какого мнения он о том парне, который так решительно протянул ей руку помощи?

Сергей, флейтист, был ненамного старше, но уже имел положительный опыт семейной жизни, женившись рано и как-то сразу основательно. Среди ее друзей он отличался умением поддержать человека в минуту сомнения и тревоги.

Не заметить двух атлетов в яркой спортивной форме было трудно. Но Сергей увидел не только это. Его поразило изменение выражения лица того из них, к которому подошла Валерия. Чувствовалось, что этот парень открыл для себя вход в какой-то новый высокий мир и не знал, что с ним делать, можно ли войти. А уйти он тоже не мог: не уйдешь от себя. Сергей знал, что это только первая ступенька к настоящей любви, встав на которую важно сделать следующий шаг так, чтобы он вел вверх, а не вниз. В ответ на ее ожидающий взгляд флейтист произнес: «Солнце встанет — развиднеется», — и приложил инструмент к губам.

Ей сразу понравилось, что Сережа не сказал «время покажет» или что-то в этом духе. Она уже столкнулась с тем, что время показывает изнанку, которая совсем не похожа на парадную лощеную сторону. В этом крепком парне она чувствовала что-то по-настоящему, по-человечески мужское: ответственность, что ли за то, что происходит рядом с ним. Она задумчиво перебирала струны, как бы спрашивая у арфы: «Есть ли там, с изнанки этого человека, что-то настоящее, достойное уважения, то, что не остынет и не износится со временем?».

Наверху, на набережной, было светло и просторно. Друзья сидели под тентом, недавно натянутым на открытой террасе по случаю начала сезона.

— Придет? — обратился он к Фролу, с удовольствием хлебавшему суп.

Тот утвердительно и решительно кивнул, мол, сказала, что придет. Рот друга был занят поглощением фирменной булочки.

— Ешь, — прожевав, напомнил друг, будто взявший шефство над капитаном, который захлебнулся в динамичном потоке таких противоположных впечатлений.

Он наклонился к тарелке, зачерпнул супа, ощутив аппетитный запах, и начал есть…

И она пришла! Это казалось ему невероятным, как арфа на тротуаре. Он оказался рядом, привычно преодолев по нескольку ступенек за раз. Опустился на соседнее сидение и, вручив заранее приготовленную визитку, представился: «Виктор». Она пожала протянутую руку и мягко ответила: «Лера». Видно было, что ей нравится здесь и она не чувствует себя в манеже чужой, будто настроилась на праздник. Этому способствовала энергичная шумная музыка, высокий свод и много света, воздуха, молодости и спортивного азарта и мастерства.

— Красивый вид спорта — баскетбол, — заметила она, глядя на площадку, и посмотрев на него, добавила: — Желаю победы.

— Да мы тут за тем и есть, — пробасил он, улыбаясь. И продолжил:

— Мы ж тут дома, есть кому поддержать.

И опять протянул ладонь.

— Буду за вас болеть, — улыбнулась Лера, отвечая рукопожатием.

Тренер подал своим свистком несколько энергичных трелей, призывая разбежавшихся по болельщикам игроков к дисциплине.

— Давайте погуляем после матча, — предложил он.

Лера утвердительно закивала:

— Хорошо. Я подожду вас здесь.

Разминка началась. На освободившееся рядом с ней место сразу же шлепнулся подросток лет девяти-десяти.

— Это теперь капитан, — сказал он со значением. — Не все ещё в курсе. Вот, — показал он ей цветную листовку, где под крупным заголовком «Метротрамовец — вперед!» она увидела фотографию команды.

— Вот, видите, рядом с тренером.

Мальчишка потянулся и достал такой же листок, лежавший на соседнем сидении. Протянул ей. Лица разобрать было сложно, зато хорошо смотрелся фон: ярко раскрашенная площадка с гладким блестящим полом.

Пока она рассматривала снимок, парень, не теряя темпа, доверительно и просто спросил:

— А вы — его невеста?

Лера улыбнулась его молодости, наивности и прямолинейности.

Подумав, как бы по-педагогичнее ответить, сказала: «Я его гостья и ваш талисман на этом матче».

Парень удовлетворенно и энергично щелкнул одной ладонью о другую.