Путь океана: зов глубин (СИ)

— Но почему⁈ Вы же так хотели отправиться на Да-Гуа, разве нет⁈ Вы же несколько лет изучали все эти карты, доклады и статьи… Столько всего мне рассказали про остров и аборигенов… Вы очень нужны нам с Антуаном там! Ваши знания, ваша мудрость… Если вам нездоровится, то поверьте, путешествие крайне благотворно…

— Не тратьтесь, Селин. Для меня всё кончено.

От серьёзного тона его слов повеяло жутью. Де Фотенак никогда до этого момента не обращался к ней по имени…

— Позвольте мне войти, профессор. Ещё есть время. Мы поговорим и вы…

— Нет.

От столь резкого отказа она отшатнулась, но с надеждой посмотрела на собеседника ещё раз и попыталась коснуться руки профессора.

Де Фонтенак приоткрыл дверь чуть шире и повернул голову. Чтобы не закричать, Селин прикрыла ладонью рот и содрогнулась в беззвучных рыданиях.

По скрытой в темноте половине лица де Фонтенака змеились чёрные вены, полные дурной, чумной, крови.

— Слишком поздно для меня, дорогая… Болезнь забирает слабых здоровьем. Таких, как я, стариков. И тех, у кого нет сил на борьбу…

Он надрывно закашлялся и хотел было прикрыть дверь. Но Селин оказалась проворнее.

— Профессор!..

— В тебе всегда было столько решительности, Селин. Из всех моих студентов ты стала самой яркой звёздочкой. Светлой, открытой, с таким живым умом…таким живым сердцем… Селин, я же был слишком строг с тобой!.. Чего бы ни принесла тебе экспедиция, я твердо убеждён: ты справишься. Ты найдешь себя. Настоящую себя. Откинь свою глупую мнительность, моя девочка! Верь, обязательно верь в себя, даже когда весь мир в тебя не верит! Но, заклинаю, любыми способами покинь это проклятое место. Я не сделал этого в свое время и…

В горячечной путанице слов сверкнуло и повисло в воздухе благословение умирающего учёного. Для самой себя де Круа неожиданно нарушила паузу и торопливо зашептала:

— О, я мечтаю сбежать с самого детства, профессор Фонтенак! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда! И только моя матушка, вы и кузен — единственные люди в Вердене, которыми я всегда дорожила. Вы давали силы проживать этот ад и верить, что я могу претендовать на нечто большее, чем роль чьей-то игрушки! Как же стало возможным, что вдруг в одночасье я лишаюсь стольких близких мне людей⁈

После нескольких минут кашля в узкий проём дрожащая рука протянула увесистую книгу, и Селин послушно взяла её.

Голос профессора тоже перешел на шёпот.

— Да-Гуа — то самое место, которое поможет тебе обрести свободу и проявить дипломатические таланты. Вот. Изучи внимательно это по дороге, — палец де Фонтенака тыкнул в обложку. — И обязательно найди викария Доминго по прибытию. Он сможет тебе поведать кое-что очень важное…

— Не оставляйте меня, профессор!!!.

Ее отчаяние, казалось, оглушило старика. Он долго стоял молча, мелко кивал и беззвучно двигал поджатыми губами.

— Ты сама понимаешь, что тебя здесь больше ничего не держит, моя дорогая Селин. Мне осталось всего несколько дней, от силы — пара недель. — Де Фонтенак усмехнулся. — Подлинную свободу мы обретаем, лишь всё потеряв. Я буду молиться за тебя. Да хранит тебя Всеведущий!

Морщинистая рука в проеме наложила охранный знак, и дверь закрылась, гремя внутренним засовом.

Сквозь рыдания Селин не оставляла попытки переубедить старика, и всё колотила в кованую дверь.

Но на её голос и стук профессор больше не ответил.

С тяжёлым сердцем де Круа распахнула книгу на месте, из которого торчала странная закладка. Ею оказались прикрепленные к корешку деревянные чётки. В тусклом свете колеблющихся свечей вдруг померещилось, что узоры на бусинах двигаются, и она зажмурилась.

На развороте открылась выцветшая затертая от времени огромная карта поросшего лесами острова Да-Гуа с причудливым рельефом гор, рек и водопадов.

Улыбка Селин сквозь слёзы впервые за всю жизнь отдавала робкой надеждой.

2. МЕЧТЫ И КОШМАРЫ

Красота пронизывает каждую клетку тела.

Серебряные и золотые птицы сверкают на солнце механическими крыльями и взмывают в бездонные небеса.

Его сапоги отпружинивают от пушистых холмиков изумрудной травы, и Витал жмурится, ослеплённый блеском, но упрямо преследует звенящую стаю до тех пор, пока не оказывается у обрыва на самом краю острова, что парит в облаках. Глянцевые русла синих рек сливаются книзу и исчезают в далекой белой дымке под ногами.

Но страха нет. Есть только бесконечная свобода ветра, и, запрокинув голову, Витал ловит её расставленными руками.

За спиной слышится музыка с новыми нотами чистейшего сопрано. Она обгоняет его дурацкую нерешительность, играя и свиваясь с самим воздухом пёстрыми нитями.

Капитан оглядывается. Словно будучи частью фантастической симфонии, позади мерно звенят сияющие разноцветные шестерни и зубчатые колеса. Доселе неведомая мелодия рождает приятное волнение и вдохновляет чудом и тайной. Вперёд!

Шаг к краю обрыва — и из-под ног взлетают чёткие отрезки уходящего в небо чертежа. Ещё шаг — к ним присоединяются новые линии, и знакомый набросок обретает невиданные ранее проекции. Витал смеётся и закрывает от счастья глаза. Даже движения ладоней, поднятых вверх, приближают рождение неведомого, но отчаянно знакомого. Взмах за взмахом — и перед ним в мельчайших подробностях вырастает тот самый эскиз, что ему видится из раза в раз.

Совершенные гармония и равновесие, что он так долго ищет и всё никак не может найти, становятся материей и конструкцией.

Вот он взбегает на палубу, чей каркас состоит лишь из линий и клочьев исписанной бумаги. Пальцы касаются бортов, и они мгновенно проступают в реальность: его чертёж обрастает лоснящейся на солнце древесиной.

— … капитан…

Знакомый голос доносится издалека. Будто из другого мира. И убивает его симфонию. Палуба под ногами перестает существовать. Тщетно хватаясь за поручни, он проваливается и летит вниз, к далёкому солнцу на глади моря. Но он полон надежд, он знает, что и там его ждут.

Небеса оказываются у ног. В своем безмятежном полете Витал складывает руки над головой и стрелой пропарывает толщу вод.

«Где ты? Ты видела, Уна, наконец я это создал!»

Две сияющие звездочки в черноте воды зигзагом поднимаются с глубины к самому его лицу. Глаза морской девы смеются, улыбка серых губ обнажает очаровательную щербинку между зубов, а руки накладывают на него охранный жест.

«Моя милая девочка, я падаю в бездну, чтобы принести тебе жемчуг, кораллы, актинии и морские звёзды. Тебе будет, чем поиграть».

Взмахи ладоней продвигают Витала всё глубже, мысли его и чувства заняты русалкой, и мерцающее дно всё приближается и манит. До поверхности слишком далеко. Но он спокоен, он доплывёт.

Большие хитрые глаза оказываются прямо напротив. Она избегает прикосновений и вьется пестрой змейкой вокруг. Шипы на плавниках русалки жгут и колят, но Витал не ослабляет объятия. Он прижимает её к своей груди и целует в шершавые губы, языком нащупывая милую щербинку на передних зубах. От солёного жгучего поцелуя сыплются вверх жемчужины воздуха. Глаза закрываются в согласии отпустить сознание в вечный простор океана.

«Дыши со мной», — показывает знаками дева.

Она нежно кусает кончик его языка, и радость дыхания наполняет хмельное тело.

Над ними медленно кружит косяк крупных рыб, одаривает тусклыми бликами серебряных боков. Словно коридор между мирами.

«В ночном небе я уже видел много глаз, похожих на твои. Однажды мы вместе будем читать их, обещаю».

— … капитан Витал!

Проклятье! Этот голос! Вода выплевывает его на грязный берег другой, ненавистной, реальности. Вместо симфонии в ушах гремят барабаны. Тело становится ватным. Возвращается злая мигрень.

«Уна…?»

— … а ведь обещал больше не ходить в эти опиумные гадюшники…

Солнце бьет прямо в глаза. Голову и грудь пронзает боль. Мучительно щурясь, Витал пытается разглядеть что-либо вокруг в едком пороховом дыму. Горят корабли. От боли хочется разрыдаться.

— … всё этот чёртов Бравелин. Забыть такое непросто…

«Нет!»

Изо всех сил Витал сбрасывает с себя изуродованные картечью тела и приподнимается на трясущихся локтях. Ему в лицо смотрят мёртвые глаза молодого корабельного плотника. Совсем мальчишка. Из разорванного рта его медленно ползёт красная пена. Дрожащие пальцы проводят по лицу и закрывают глаза мертвеца. Как и тысячи раз прежде, как и всегда, немой крик застревает в горле, когда он остаётся единственным живым среди десятков тел вокруг.

«Нет!!!»

Вместе с головной болью сознание возвращается в грязную опиумную.

* * *

Лучше бы подали воды. Но нет, они его трясли. Отдать распоряжение впредь никогда так не делать в опиумных…

— Капитан, дышите же, родненький! Полундра, говорю, ну! — Дафна, да успокойся уже. Ничего ему не будет. Первый раз что ли…

— Живой! Живой! — послышался радостный девичий голос.

Воротник рубахи казался настоящей удавкой. Руки тщетно пытались ослабить его, рот жадно глотал воздух.

— Витал, тихо, тихо. Всё хорошо. Мы в Вердене. Воды хочешь?

Из дымного сумрака выступил смуглый черноволосый молодой мужчина с повязкой на кудрявой голове и витиеватыми рисунками на точеных скулах. В руках у него была видавшая виды кружка.

— На, попей. И давай поскорее убираться отсюда, пока и нас не потащило в твои эти опиумные сны. Ну и смрад… Дафна, да открой ты скорее ещё одно окно! Хватит того, что тебе с порога стали мерещиться чудища в трещинах стен… А кстати я не понял, как случился переход от них к пышной свадьбе с нашим бедным капитаном…?

— Фаусто!!! Заткнись!!! Чё ты врёшь! Капитан, ей-ей, брешет! Никаких свадеб не было! Это он сам нанюхался, вот и бредит! Да!!! — покрасневшая до корней рыжих кос Дафна сорвалась на отчаянный визг. Квартирмейстер же едва не расплескал протянутую кружку под градом тумаков от разъяренной юнги.

— Угомонись! — засмеялся моряк. — Я пошутил. Правда-правда… Пару шлепков он всё же для приличия пропустил, иначе девчонка не оставила бы его в покое, и примирительно поднял руки.

Давясь, Витал жадно пил и расфокусированным взглядом всё пытался отыскать чудовищ Дафны в стенах опиумной, заполненной сизым с прозеленью туманом

Дым висел среди обшарпанных стен с аляпистым орнаментом, лежал на разноцветных засаленных подушках, клубился, словно в раздумьях, перед грязными окнами с неопрятными занавесями.

Наконец юнга открыла окно.

Воздух с улицы всколыхнул ветхую ткань штор и охладил взмокший лоб капитана. Впрочем, ворвавшийся сквозняк даже с натяжкой нельзя было назвать свежим: вонь горящей мертвечины, казалось, отравила собою всякий кислород.

Проклятый пропахший смертью город! Время до отплытия «Крылатого Марлина» тянулось уже несколько мучительных дней вынужденного простоя. Царящее вокруг уныние и безысходность будто начали прорастать и в самом капитане. Убраться бы отсюда, да поскорее!

Пара солнечных лучей выхватила из полумрака на столе пыльные бутылки из-под приличного вина, а также листы бумаги с нечитаемыми каракулями и дурно сделанными рисунками. То и дело откидывая взмокшие пряди с глаз, капитан рассеянно их собрал и как мог аккуратно засунул в карман расстегнутого бушлата.

Перед капитанским носом возник крохотный пузырёк синего стекла.

— Маркиз велел вам передать и немедленно употребить. Беспрекословно.

На слове «Маркиз» глаза юнги помрачнели, однако указание отчеканила она твёрдо. Ухватить снадобье удалось не сразу, с крышечкой тоже пришлось повозиться, а от пакостного вкуса захотелось немедленно умереть и отмучиться.

Однако в голове мгновенно прояснилось, и капитан хмуро потёр лицо. В его сознании пропали всякие цвета и фигуры, и осталась только мерзость будней.

За окном раздавался одинокий стук колотушки чумного доктора.

— Пошли уже, — в голосе квартирмейстера послышалась озабоченность. — Дались тебе эти чертежи, Витал!.. Пустая трата времени! Сам знаешь, что Гильдия сейчас не выделяет деньги на всякие изобретения. Впрочем, невелика беда. За грузовые и пассажирские рейсы всяко больше платят…

— Угу. Потому и топчемся на месте. Но как долго мы продержимся на плаву с таким подходом? Разве не наши изобретения сделали Гильдию Мореходов великой и славной, м? — Витал сердито отобрал у Фаусто обнаруженный за кушеткой лист с поломанной сеткой линий неудавшейся проекции. — Я просто так не сдамся. Не на того напали… Не забывай, они ведь в прошлый раз утвердили мои предложения по улучшению фрахта и расположению орудий на судах. Да и к инженерным зазывают до сих пор…

— Ага, но сколько крови попили…? Дело твое конечно. Ой, а я говорил, что когда ты сильно умничаешь, то похож на этих верденских аристократишек из квартала богачей? Вылитый прям!

Квартирмейстер исполнил шаткий поклон и каверзно зыркнул на капитана.

— Ну знаешь… — Витал недобро повел головой, и тон его приблизил Фаусто к очередному штрафу за нарушение субординации.

— Ничего он не похож! — вмешалась Дафна и затараторила, загибая пальцы: — Они толстые, старые, страшные и бледные! Как донные кораллы! Вот! И у них нет никаких татуировок! Совсем! И кольца они в ушах не носят, а только на пальцах!

— Отставить, Мормышка, — капитан продолжал что-то искать и раздражённо похлопывал рядом с собой на кушетке. — Ближе к делу. Когда выходим в рейс? Решительно не соображу, какой сегодня день…

Фаусто сложил руки на груди и кинул осуждающий взгляд, особенно выразительный не то из-за густой сурьмы на веках, не то из-за негодования.

— Что? — замер Витал.

— А в двенадцать пополудни! Сегодня!

Капитан подскочил, глянул на карманные часы, бросил несколько золотых на стол и резко развернулся к выходу. Икак это он так потерялся во времени? Никогда такого не было. Столько же дел до отплытия… Из скверно начищенного медного зеркала со стены на него глядел осунувшийся незнакомец.

Плачевного вида.

Губы его были поджаты, тяжелый взгляд в обрамлении тёмных кругов под глазами не мигая, смотрел в отражение и, казалось, искренне ненавидел собственную выгоревшую на солнце растрепанную шевелюру.

Витал в недоумении коснулся светлой густой щетины на впалых щеках, из которой, словно волны, поднимались узоры гильдейской татуировки. Точнее, знаки его отличия. Неужто зря он столько времени уделял ежедневному тщательному бритью? Сейчас он выглядел солиднее и старше. Вряд ли кто-то бы дал капитану в этот момент меньше тридцати лет.

Всё ещё рассерженный на себя самого, Витал спешно собрал волосы в тугой хвост, нахлобучил треуголку и одернул привычным жестом бушлат.

— На выход! — рявкнул он в сторону пыльных занавесей у двери.

Утренний свет прорезал тучи и больно ударил по глазам.

Но каблуки сапогов бодро застучали по брусчатке в направлении пристаней. Прохожие, грузчики, торговцы, горожане и хмельные с самого утра леди нескромных манер поспешно расступались, освобождая дорогу, и неприкрыто глазели на членов Гильдии Мореходов вдали от порта. Квартирмейстер и юнга едва поспевали следом.

— Фаусто, всё готово?

— Так точно!

— Оборудование?