Трагическая ирония заключается в том, что Буль, замечательный логик, погиб из-за ошибочной логики Мэри. (Двойная ирония состоит в том, что Мэри сама была превосходным математиком[35].) Мне не встречалось ни одного свидетельства тому, что Мэри Буль обвиняли в непреднамеренном убийстве своего мужа, хотя ее действия можно расценить именно таким образом. Очевидно, она намеревалась исцелить его, но его уход из жизни в сорок девять лет лишил мир одного из величайших умов в области логики. К счастью, Буль уже успел внести огромный вклад в науку. Его интеллектуальное наследие представлено в разделе алгебры, названном в его честь (а также его именем назван кратер на Луне).
Даже двухлетние дети способны систематизировать, используя основы логики «если-и-тогда»[36]. Это указывает на то, что мы (и никакой другой вид) отчасти от рождения
Существует три разных способа проверить закономерность «если-и-тогда». Первый основан на наблюдении. Часто мы прибегаем к нему, когда явление настолько масштабно, что мы не можем получить доступ к переменным, чтобы управлять ими. Примером может служить попытка разобраться и ответить на вопрос: «Почему Луна меняет свою форму?» Наблюдение — это действенный способ обнаружить изменение, выдвинуть гипотезу и проверить ее по схеме «если-и-тогда». Также наблюдение может быть использовано и когда необходимо ответить на вопросы об очень маленьких объектах, требующих осторожности, например при наблюдении за пауком для того, чтобы понять, каким образом он перемещается по своей паутине. Когда мы оглядываемся назад, на детство великих ученых, оказывается, что многие из них, будучи детьми, наблюдали за множеством природных закономерностей в саду за домом, так же как это делал Джона.
Второй способ систематизировать — экспериментирование. Обычно мы прибегаем к экспериментам, когда можем перейти к практике и протестировать систему, например при попытке найти ответ на вопрос, как работает кухонный тостер, или, наблюдая за венериной мухоловкой, выяснить, как венерина мухоловка ловит добычу. Мы проверяем нашу гипотезу о закономерности «если-и-тогда», притворяясь мухой, осторожно касаясь листьев этого растения с помощью маленькой веточки, чтобы обнаружить ключевой механизм: когда один из крошечных жестких волосков на листьях сжимается, это движение заставляет захлопнуться обе створки листа менее чем за секунду[38].
Наконец, последний способ систематизации — моделирование. Моделирование подразумевает эксперимент с использованием уменьшенной или упрощенной модели. Например, можно построить модель моста, которая умещается на поверхности стола, а затем представить ее в увеличенном масштабе, так чтобы длина моста позволяла соединить Данию со Швецией.
Рассмотрим каждый из этих способов систематизации подробнее.
Систематизация посредством наблюдения за закономерностями «если-и-тогда» — это то, чем мы занимаемся, когда находимся на природе. Вспомним историю Папийона[39], узника колонии, который сидел на вершине утеса и неделями наблюдал за морским приливом. Вопрос, стоявший перед ним, заключался в следующем: как мне сбежать из этой тюрьмы, расположенной на далеком острове? Он мог думать об этом целыми днями. Глядя на море и учитывая замеченные им закономерности, он рассуждал в духе гипотезы: «
С древних времен люди смотрели не только на волны. Они также любили систематизировать данные о ночном небе, подобно тому как мы делаем это в походе или сидя у костра с друзьями в саду летней ночью. Представьте себе такую картину. Некая женщина 10 000 лет назад лежит ночью, наблюдая за небом, и задает себе непростой вопрос: «Что заставляет луну менять свою форму?» Она замечает, что
Механизм систематизации также заставляет нашу прародительницу, жившую 10 000 лет назад, делать что-то очень странное, чего вы никогда не встретите у животных. Каждую ночь она смотрит на луну с одного и того же места, чтобы понять одну систему — «луна-видимая-с-этого-конкретного-места». При этом она ведет систематические наблюдения. Почему обезьяны не делают этого? В основе поведения нашей женщины-звездочета лежит механизм систематизации, а это, в свою очередь, пробуждает в ней
Из археологии мы знаем, что люди еще 10 000 лет назад систематически регистрировали изменение формы луны. Археологи из Шотландии обнаружили находку, которую они посчитали лунным календарем, представляющим собой двенадцать углублений в земле, форма которых соответствовала фазам луны. Углубления располагались в точке восхода солнца в день зимнего солнцестояния таким образом, чтобы помочь тем, кто их сделал, отслеживать лунный цикл[41]. Сохранились также данные наблюдений за небом, сделанных 3500 лет назад в Месопотамии шумерами, давшими названия многим звездам[42]. В Вавилоне в 164 г. до н. э. люди записывали результаты наблюдений за объектом, который мы сейчас называем кометой Галлея[43]. Таким образом, люди систематизировали знания о небе задолго до того, как была официально «изобретена» наука.
Теперь вообразите, что наш небесный наблюдатель — это человек, живший в Китае 3000 лет назад, которому было интересно не только изменение формы луны, но и то, что заставляет луну менять свой цвет. Таким человеком был автор книги «Чжоу Шу», обнаруженной в гробнице в 280 г. н. э.[44] Полагают, что описанное им лунное событие произошло в 136 г. до н. э., более 2000 лет назад[45]. Изменение луной цвета от беловато-серого к ярко-красному — это картина, от которой захватывает дух. Сегодня мы знаем, что цвет луны меняется, по всей видимости, при лунном затмении, и именно оно и описано в «Чжоу Шу». Здесь применим следующий алгоритм систематизации: «
Если называть какое-то одно имя, которое мы связываем с систематизацией мира природы, то это шведский ботаник и зоолог Карл Линней. Вы, вероятно, знаете его как создателя современной таксономии. Известный своей подробной иерархической классификацией животных и растений, Линней был гиперсистематизатором, а это означало, что по сравнению с нами он систематизировал безостановочно[46]. Мы еще вернемся к идее, что механизм систематизации может быть настроен по-разному, и если у большинства из нас он развит в средней степени, то у таких людей, как Линней, этот механизм обладает очень высокой точностью настройки. (Карл был не единственным гиперсистематизатором в своей семье: к примеру, его брат Сэмьюэл написал руководство по содержанию пчел. Мы также еще вернемся к вопросу о том, передается ли способность к гиперсистематизации по наследству.) К семнадцати годам Линней прочитал взахлеб все важные книги о растениях. В 1732 г. в возрасте двадцати пяти он на полгода отправился на поиски образцов в Лапландию.
Подобно Дарвину во время его знаменитого путешествия на Галапагосские острова, Линней путешествовал пешком и верхом на лошади, преодолев более 1000 миль и собрав сотни образцов растений, рассматривая каждый из них, чтобы определить общие характеристики и различия между ними. Результатом его наблюдений стала публикация книги «Флора Лапландии» (Flora Lapponica) — таксономии 534 различных видов. Затем всякий раз, когда обнаруживался новый образец, он проверял свою систему классификации, выясняя, вписывается ли он в нее, и, если это было не так, ученый создавал для растения новую таксономическую категорию[47]. Линней в XVIII в. был подобием нашего Джоны на игровой площадке, безостановочно классифицирующим природу.
Его величайшая и амбициозная цель заключалась в том, чтобы научиться различать представителей двух классов растений, даже если внешне они выглядели одинаково, и это ему удалось. В 1735 г. в качестве доказательства принципа, по которому можно классифицировать и систематизировать природу, он опубликовал книгу под названием «Система природы» (Systema Naturae), первоначально состоявшую всего из двенадцати страниц. После публикации читатели стали присылать Линнею новые образцы для классификации и добавления в систему. К 1758 г. десятое издание «Системы природы» включало 4400 видов животных и 7700 видов растений. Линнеевский механизм систематизации явно имел сверхчувствительные настройки. Как мы увидим, люди с таким сильным стремлением к систематизации поглощают огромное количество информации и последовательно организуют ее в «если-и-тогда» закономерности, которые они обнаруживают в мире.
Чтобы создать подобную классификационную систему, необходимо отследить каждый пункт в умозрительном или фактическом списке и найти правило, которое однозначно характеризует особенности конкретного растения или животного. Такие таксономии требуют формулировки правила «если-и-тогда» (например,
Та же самая булева логика позволяет нам классифицировать все живое, например 7500 различных сортов яблок, существующих в мире:
Я считаю, что предшественники современного человека, как и сегодняшние животные, могли видеть яблоки, однако они не систематизировали их. Как мы поймем, когда будем рассматривать использование ими орудий, нет никаких убедительных свидетельств того, что наши человекоподобные предки были способны систематизировать. Конечно, подобно современным обезьянам, они знали, что яблоки съедобны. Они могли отличить яблоко А от яблока Б, определить, что А вкусное, а Б может вызвать тошноту, и таким образом у них складывались предпочтения в еде. Точно так же, подобно современным обезьянам, наши предки-гоминиды видели, что луна меняет форму и цвет.
Однако, как мы увидим позже, нет убедительных доказательств того, что гоминиды до
Простое ассоциативное научение такого рода может объяснить то, как наши предки-гоминиды изготавливали незатейливые инструменты, например используя камень как молоток, чтобы расколоть скорлупу и достать орех, или каменный топор, чтобы рубить или резать, а также то, как они определяли пригодность чего-либо для еды. Возможно, они даже использовали копья в качестве оружия. Однако в отличие от современных людей, что особенно заметно на примере Линнея, маловероятно, чтобы наши предки-гоминиды сортировали яблоки по определенной системе или вообще разделяли что-либо на категории, наблюдали за закономерностями «если-и-тогда» или ставили эксперименты, чтобы проверить их. Точно так же нет убедительных доказательств того, что подобное делают современные обезьяны.
Если вы посмотрите на молниеносную скорость особенно умелых систематизаторов среди современных людей и зададитесь вопросом, как они могут так быстро замечать закономерности и вспоминать факты, станет очевидно, что они создают мысленные таблицы, используя алгоритмы «если-и-тогда», где «если» — это строка, «и» — это столбец, а «тогда» — это их пересечение[52]. Мы можем распределять объекты или события по месту (где мы видели это) и времени (когда мы видели это), и по мере накопления данных или примеров будут формироваться закономерности или законы. Таким образом, систематизируя мир природы, древние систематизаторы познавали его законы, например получали знания о том, когда и где сажать цветы в саду. Вот лишь один пример:
Если вы сомневаетесь в том, что люди обожают систематизировать растения, посетите выставку цветов Chelsea Flower Show в Лондоне. То, что это событие пользуется таким успехом, показывает, как человеческий разум любит систематизировать растения, при этом далеко не все посетители — профессиональные садово-ландшафтные дизайнеры. Конечно, некоторые приходят на эту выставку лишь с целью насладиться красотой садового дизайна, но многие хотят разобраться в растениях, используя логику «если-и-тогда», и научиться тому, когда и где их следует сажать и какого результата ждать.
Мы можем систематизировать все что угодно, от менструального цикла и его связи со способностью к зачатию до предсказания извержения вулканов и классификации горных пород по времени их формирования[54]. Подумайте о том, как сэр Исаак Ньютон сделал вывод о гравитации, увидев падающее с дерева яблоко (в моем колледже, Тринити в Кембридже):
Второй способ систематизировать — экспериментирование. Я считаю способность понимать, как что-либо устроено, путем выявления причинных закономерностей в ходе экспериментов результатом эволюции механизма систематизации. Вспомните, как Ал, будучи ребенком, проводил химические эксперименты в подвале своего дома или как молодой Джона многократно (кто-то назовет это одержимостью) щелкал выключателем света вверх-вниз, чтобы увидеть причинно-следственную связь. Экспериментируют не только ученые, инженеры, механики, врачи, музыканты, повара и ремесленники. Люди занимались этим уже 70 000–100 000 лет назад. Весь смысл заключается в пошаговых действиях и в отслеживании результатов нашего рассуждения по принципу «если-и-тогда».
Чтобы рассеять представление, что лишь ученые занимаются систематизацией путем экспериментов, подумайте, как даже на кухне, когда вы варите яйцо, вы систематизируете посредством экспериментирования.
В детстве мы с братом любили ходить на детскую площадку и качаться на качелях. Мы забавлялись, пробуя подняться в воздух как можно выше. Неосознанно мы делали то, что делают все дети на качелях, — систематизировали с помощью эксперимента. «
В моем детстве качели могли двигаться только вверх и вниз, но на прошлой неделе, гуляя по парку, я заметил, что кто-то изобрел качели другого типа. Двое детей сидели друг напротив друга на гелиоциклических качелях, беспрестанно хихикая и экспериментируя с движением. Эти качели не были похожи на те, что фиксируются в центре при помощи шарнира, и все, что можно на них делать, — это двигаться вверх и вниз. Вместо этого новые качели были установлены на шаровой опоре, так что доска могла перемещаться в любой плоскости в трехмерном пространстве, вращаясь по кругу и двигаясь в сотне различных направлений. Кто-то изменил параметр «и» в системе качелей. Механизм систематизации дал толчок к изобретению.
Систематизация посредством экспериментирования является также частью того, что мы делаем, когда занимаемся спортом. Представьте себе скейтбордистов, которые скатываются в хафпайп, смещают вес тела для выполнения поворотов, проскальзывают по краю бортика, немного подпрыгивают, проезжая на высокой скорости по почти вертикальной стене, делая сальто и приземляясь на колеса, чтобы продолжить катиться на скейтборде. Некоторые из этих скейтбордистов — совсем дети, которые часами катаются во дворе своего дома на собранных ими мини-рампах, перенося вес с одной ноги на другую, чтобы добиться желаемого результата при катании. Они разворачивают скейтборд в прыжке на 180°, заставляют его вращаться, выкатывают скейтборд из-под ног вперед, чтобы в прыжке сесть на скамейку в парке. Ни один из этих впечатляющих трюков не был бы возможен, если бы скейтбордист не систематизировал каждое движение, повторяя приемы снова и снова, определяя и повторяя набор движений, пока он не будет доведен до совершенства, а также выдумывая новые трюки, которые впечатлят публику. Оказывается, на скейтборде вы можете выполнять по крайней мере три сотни приемов «если-и-тогда», и подростки (преимущественно мальчики) занимаются тем, что кажется бесконечным повторением, в городских парках, на гладком асфальте улиц и площадях многих городов, получая удовольствие от катания[57]. Это значит, что они экспериментируют с собственными движениями. То же самое делают гимнасты и другие спортсмены.
Третий и последний способ систематизации — это экспериментирование с моделью. Яркий пример — знаменитое открытие Александром Флемингом антибактериальных свойств пенициллина. Ученый использовал чашку Петри с бактериями в качестве модели человеческой раны с бактериальным заражением. Им были выбраны эти условия, поскольку настоящая рана — загрязненная, рваная, глубокая — выглядит так, что наблюдать за происходящими в ней процессами слишком сложно. Модель упрощает реальный мир и делает это в управляемом масштабе, с которым вы можете работать.
Важный вопрос, который задал Флеминг, был следующим: как мы можем предотвратить смерть солдат от сепсиса? Тогда — во время Первой мировой войны — раны лечили с помощью обеззараживающей повязки, но, как заметил ученый, обычно солдат убивали скорее антисептики, чем сама инфекция. Он предположил, что эти вещества часто усугубляли травмы: они убивали бактерии на поверхности раны, но те могли скрываться в глубине поврежденных тканей.
Флеминг изучал бактерию стафилококка в своей модельной среде (чашке Петри) в больнице Святой Марии в Лондоне. Прежде чем отправиться со своей семьей в отпуск в августе 1927 г., он сложил все чашки Петри на скамейке в углу своей лаборатории. Вернувшись на работу 3 сентября, он заметил, что одна культура заплесневела. В частности, он увидел, что те колонии бактерий, которые находились непосредственно около плесневого грибка, были уничтожены, в то время как более удаленные не пострадали. Он предположил, что «плесневый сок», по всей видимости, убивает бактерии:
Иногда можно найти то, чего не ищешь. Когда я проснулся сразу после рассвета 28 сентября 1928 г., я определенно не планировал произвести революцию в медицине, открыв первый в мире антибиотик, или убийцу бактерий. Однако, полагаю, именно это я и сделал[58].
Этот знаменитый случай часто упоминают в качестве примера того, как открытие может быть сделано интуитивно, но он прекрасно демонстрирует работу механизма систематизации. Первым шагом Флеминга была постановка важного вопроса, вторым шагом — предположение о закономерности «если-и-тогда» путем наблюдений и случайной находки. На третьем этапе ученый проверил и повторно протестировал эту гипотезу, чтобы подтвердить свое открытие. Другие специалисты перешли к четвертому шагу, модифицировав закономерность (например, наладив массовое производство), но только третий этап цикла объясняет как открытие, так и его подтверждение.
Илл. 2.5. Основы систематизации в мозге:
Как осуществляется систематизация в человеческом мозге? Вместе с нейробиологом Майком Ломбардо я изучал данные сканирования мозга методом функциональной магнитно-резонансной томографии (или фМРТ), полученные при выполнении участниками исследования заданий, связанных с систематизацией. Мы рассмотрели задачи, подразумевающие внимание к деталям, проверку ошибок, логические построения, усвоение правил, математические выкладки и распознавание закономерностей. Все эти аспекты систематизации задействуют сенсорно-перцептивные области мозга. Это имеет смысл, поскольку, когда вы систематизируете, вы анализируете информацию о деталях, поступающую через ваши органы чувств, дающие вам представление о том, каков на самом деле окружающий вас мир. Кроме того, исследования с использованием метода фМРТ показывают, что механизм систематизации в большой степени зависит от латеральных связей между лобно-теменной областью мозга и областью, называемой внутритеменной бороздой (IPS, intraparietal sulcus)[59]. Она часто активизируется, когда человек занимается изготовлением орудий, и ее работа нарушена у детей с дискалькулией (которым трудно систематизировать числа). Хотя для определения основ работы мозга при систематизации необходимо проводить дополнительные эксперименты, уже это дает нам представление о том, как этот процесс осуществляется в мозге[60].
Можем ли мы также систематизировать аспекты человеческого поведения? Очевидно, трудно заметить правила и закономерности при анализе единичных случаев: почему кто-то сказал определенные слова или почему у кого-то так резко изменилось настроение, — однако мы можем систематизировать повторяющееся поведение, например когда кто-то каждый раз пытается выполнять одну и ту же последовательность действий[61]. В качестве примеров можно привести рыбака, закидывающего удочку, игрока в гольф, делающего замах клюшкой, танцора, исполняющего хореографический номер, гимнаста, делающего сальто на батуте, баскетболиста, бросающего мяч в кольцо, прихожан, участвующих в ритуальных церемониях, певца, исполняющего песню, или гитариста, играющего рифф на гитаре. Поскольку эти действия можно повторять снова и снова, чтобы довести их до совершенства, механизм систематизации может обрабатывать эти «двигательные» паттерны с той же легкостью, с какой делает это применительно к таким закономерностям, как расписание поездов, выключение света и изменение формы луны. Мы также можем систематизировать некоторые социальные системы, такие как субординация в воинском подразделении, ритуалы религиозных или военных церемоний, процессы ведения бизнеса или соблюдение моральных и правовых норм[62].
Мы даже можем систематизировать роман или драму, рассматривая каждое написанное слово или фразу как инструмент, призванный выполнить определенную задачу для автора, или каждую сцену как нечто, способствующее общему успеху повествования. Мы можем систематизировать и героев, их действия, мысли и эмоции тоже как инструменты, вносящие вклад в общее повествование. Мы можем это делать, потому что в романе все события развиваются по сценарию, последовательность повествования воспроизводится вновь и вновь, а писатель или редактор может определить положение каждого слова, каждого высказывания, каждого взгляда, каждого действия и реакции. Это похоже на пазл, состоящий из тысячи деталей, и есть логичный способ собрать их вместе наилучшим образом. Роман, фильм или театральная пьеса — это социальное поведение, застывшее в форме сценария, который можно заучивать, репетировать и с которым можно экспериментировать, чтобы оптимизировать его исполнение, как и с любым другим сложным инструментом.
Однако чаще всего наше повседневное поведение не подчиняется таким законам: когда мы болтаем с друзьями, мы не говорим каждый раз одни и те же слова. Поэтому попытки систематизировать мысли и эмоции других людей неизбежно проваливаются: когда мы испытываем эмоции, они не проявляются всякий раз одинаково в ответ на одни и те же возбудители[63]. Наши убеждения тоже не остаются прежними, поскольку они меняются благодаря полученному нами опыту, подобно тому как не остаются неизменными наши отношения. Таким образом, нам не удастся систематизировать большинство наших социальных взаимодействий. В самом деле, большинство из нас не полагается на этот процесс, чтобы ориентироваться в социальном мире. Вместо этого мы используем другой, уникальный в своем роде механизм в человеческом мозге — механизм эмпатии.
Надеюсь, вы согласны с тем, что эволюция механизма систематизации сыграла заметную роль в когнитивной революции (как ее называют многие, и я в том числе) — кардинальном изменении нашего понимания мира и развитии у нас способности изобретать. Однако механизм систематизации был не единственным поразительным изменением, произошедшим в человеческом мозге: эмпатия, второй и тоже свойственный только человеку механизм работы мозга, также привела к тому, что
Механизм эмпатии в современном человеческом мозге содержит по меньшей мере две сети: одна обеспечивает
Илл. 2.6. Механизм эмпатии{4}
Эмпатические нейроны образуют в человеческом мозге сеть, охватывающую по крайней мере десять областей мозга, включая вентромедиальную префронтальную кору головного мозга и миндалевидное тело.
Когда мы думаем о когнитивной революции, в результате которой в мозге человека появились новые механизмы, позволяющие людям делать то, чего не могли делать их предки, мы должны помнить о двух вещах. Во-первых, о том, что эволюция обычно происходит посредством постепенных крошечных изменений, а не гигантскими скачками. Во-вторых, что естественный отбор признаков обычно осуществляется через сотни, если не через тысячи общих генетических вариаций, каждая из которых оказывает мельчайшее воздействие на признак, а не меняет ген, приводя к наличию или отсутствию того или иного свойства. Мы еще вернемся к вопросам генетики эмпатии и систематизации, но именно так обстоит дело с механизмом систематизации, который, вероятно, имел зародышевую или примитивную форму, такую как статистическое научение и использование простых орудий, как у многих других животных. То же самое относится и к механизму эмпатии, который тоже, по всей видимости, обнаруживал себя в примитивной форме, наподобие реакции на чужой сигнал бедствия, что наблюдается у многих других животных.
Однако то, что мы наблюдаем у людей, но не у представителей других видов, — это полноценный механизм систематизации, который подстегивает наше любопытство, заставляя задавать вопросы и экспериментировать с вариациями закономерностей, а также механизм эмпатии, включающий модель психического. Чтобы увидеть, насколько революционным было появление этой особенности в рамках эволюции человеческого мозга, полезно вспомнить основные преимущества, предоставленные нам моделью психического. Если кто-то обладает моделью психического и, в частности, способностью представлять себе убеждения другого человека, он должен иметь по крайней мере три навыка, которые способны в корне изменить его жизнь.
Во-первых, модель психического допускает
Способность к гибкому обману была огромным преимуществом с точки зрения естественного отбора. Это не просто имитация палки, если на самом деле вы — насекомое, или имитация камня, если вы рыба, а умение притворяться произвольно, которым обладаем мы, люди. Просто представьте себе: мы можем разбросать слой листьев на решетке из тонких веток, закрывающих вырытую вами глубокую яму, сделав подобие твердой поверхности земли, а затем ждать, когда ничего не подозревающая жертва или соперник попадет в ловушку, упав в нее. Наш вид обладает способностью обманывать гибко, насаждать ложные убеждения в сознании своей жертвы и делать это в зависимости от контекста. Кто-то может задаться вопросом: какие мы могли бы найти свидетельства того, что, например, неандертальцы были способны обманывать? Если бы им удавалось устанавливать ловушки, чтобы убить животное, или использовать невидимое на расстоянии оружие, такое как дротик или стрела, то эти навыки могли бы выдержать испытание временем. Археологические находки в настоящее время не дают оснований считать, что неандертальцы обладали такой способностью[66].
Во-вторых, обладание моделью психического позволяет осуществлять гибкое обучение, поскольку подразумевается отслеживание того, что знает или должен знать другой человек. Опять же, по всей видимости, только люди способны учить других. Эволюционный биолог Кевин Лаланд утверждает, что некоторую способность к обучению демонстрируют и другие животные[67]. Он приводит в пример взрослых особей сурикатов, приносящих искалеченную добычу своему молодому потомству, например скорпиона без жала, чтобы оно могло научиться его убивать, не нанося себе вреда. Безусловно, это интересный пример родительского поведения, которое, вероятно, имеет адаптивные преимущества как для родителей, так и для потомства, которое, возможно, даже сохранилось в процессе естественного отбора и которое вряд ли подлежит полному кодированию в геноме, поскольку оно предполагает гибкое научение как у взрослых особей, так и у молодых. Тем не менее логичен вопрос, можно ли считать это поведение примером обучения, поскольку оно не обязательно требует наличия модели психического. Более того, если бы это был признак модели психического, мы бы наблюдали гораздо более широкий спектр примеров подобного обучения у сурикатов и других видов, а также свидетельства того, что стратегии обучения изменяются учителями в ответ на потребности учеников в знаниях.
Наконец, в-третьих, модель психического позволяет осуществлять гибкую референциальную коммуникацию, поскольку предполагает понимание того, что ваш слушатель знает о связи слов (или рисунков на стене пещеры) с объектами или событиями внешнего мира[68]. Один из самых древних признаков обладания моделью психического и гибкой референциальной коммуникации — указательный жест, который делает ребенок в возрасте четырнадцати месяцев, словно желая сказать (без слов): «Посмотри на это!»[69] Он использует для этого свой вытянутый указательный палец. По сути, он сообщает вам что-то без слов, обозначает тему и делится ею с другим человеком, намереваясь повлиять на его точку зрения. Для человеческого ребенка способность показывать пальцем является хорошим предвестником развития речи, что неудивительно, поскольку этот жест равносилен высказыванию и служит индикатором понимания того, что другой человек обладает разумом и вы можете с ним общаться. Несмотря на утверждения об обратном, я не уверен, что существуют какие-либо убедительные доказательства того, что животные в дикой природе используют указательный жест.
И, конечно, референциальная коммуникация способствовала изобретению и пониманию нами драматургии и сочинения историй, где мы задаем тему и описываем персонажей, которые могут иметь разные точки зрения. Это также позволило нам шутить и понимать юмор, когда наш слушатель не должен воспринимать сказанные нами слова буквально, и делиться с другими информацией об объектах или событиях, лежащих за пределами «здесь и сейчас». В самом деле, модель психического дала ряд преимуществ: разрешение конфликтов, благодаря способности признавать другие точки зрения; использование символов, подразумевающее, что аудитория понимает наше намерение выразить что-то одно посредством другого; новые уровни социального сотрудничества, когда мы разрабатываем планы и делимся ими с кем-то ради достижения общей цели. На илл. 2.7 показано, как модель психического, элемент механизма эмпатии, стала частью когнитивной революции.
Илл. 2.7. Модель психического способствовала появлению форм поведения, присущих только
Отсутствие гибкого обмана, обучения и референциальной коммуникации у других животных четко объясняется отсутствием у них полной модели психического. Некоторые утверждают, что у обезьян и даже крыс есть зачатки эмпатии, поскольку они помогают представителям своего или даже других видов (например, дельфины приходят на помощь человеку)[70]. Однако это может означать лишь то, что они способны понять, что другое животное находится в беде.
Способность распознавать сигнал бедствия другого животного очень отличается от полноценной модели психического или от достижения того, на что способен четырехлетний ребенок, — понимания, что другой человек или животное может иметь иные, отличные от его собственных, убеждения. Ребенок в возрасте четырех лет может пройти тест «Салли — Энн» для оценки способности человека приписывать ложные убеждения другим — безошибочный показатель обладания моделью психического[71]. В рамках этого теста, разработанного детскими психологами Джозефом Пернером и Хайнцем Виммером, ребенок наблюдает за сценой, разворачивающейся между двумя его куклами, Салли и Энн. Чтобы пройти этот тест, ребенок должен продемонстрировать понимание не только соответствующих действительности «представлений» Салли и Энн, но и ошибочных убеждений Салли.
Ребенок способен понять, что, поскольку Салли на некоторое время уходила, она не знает, что в ее отсутствие Энн переместила объект (стеклянный шарик) из одного укромного места в другое. На вопрос: «Где Салли будет искать свой шарик?» — ребенок указывает туда, где,
Некоторые доказывают, что, если проследить за взглядом обезьяны, можно заметить, как она предугадывает направление взгляда другой особи, когда та придерживается ошибочного убеждения[72]. Лично я не уверен в том, что это показатель того, что обезьяны обладают моделью психического, поскольку если бы это было так, то мы бы наблюдали формы поведения, описанные ранее. Тем не менее другие исследователи утверждают, что модель психического имеется у ворон, так как они дожидаются момента, когда другие животные не будут смотреть на еду и тогда ее можно будет схватить, однако это мнение оспаривается на том основании, что подобное поведение может объясняться другими причинами, такими как стресс[73]. Делаются также заявления, что модель психического свойственна дельфинам, поскольку кажется, что они действуют с учетом того, что думает другая особь, однако критики утверждают, что эти животные лишь следят за направлением взгляда человека, используя его как подсказку[74]. Интерпретация результатов экспериментов с животными требует осторожности, чтобы избежать преувеличений и антропоморфизации.
Итак, когнитивная революция, произошедшая 70 000–100 000 лет назад, стала результатом эволюции двух новых механизмов работы мозга — механизма систематизации и механизма эмпатии. Оба они привели к развитию нашей выдающейся способности к языку, подразумевающей набор правил «если-и-тогда» (например, порядок слов), а также модель психического (например, отслеживание того, что ваш слушатель должен знать или может неправильно понять). К языку мы вернемся позже.
Однако наиболее значим для новой теории изобретательности человека механизм систематизации. Систематизация привела к созданию новых орудий и техник в самых разнообразных сферах деятельности: в музыке, изготовлении одежды и искусстве; в плотницких работах, архитектуре и охране окружающей среды; в математике, естествознании и инженерии; и даже в праве, философии и этике — всех системах, следующих правилам «если-и-тогда» и логике.
Если мы сделаем экскурс в историю и посмотрим на эти два замечательных механизма мозга, которые направили современных людей по пути, отличному от направления развития других видов животных, мы обнаружим удивительное разнообразие в нашей популяции. Большинство людей систематизируют и проявляют эмпатию на среднем уровне. Однако у некоторых людей, таких как Джона или Ал, механизм систематизации настроен на максимум — они гиперсистематизаторы, — в то время как механизм эмпатии у них развит крайне слабо.
Эти гиперсистематизаторы испытывают трудности даже с самыми простыми повседневными социальными задачами, такими как создание и поддержание отношений, при этом они могут легко обнаружить в природе или в процессе экспериментирования закономерности, которых другие люди просто не замечают. Они способны стать изобретателями, хотя их и выбивает из колеи то, что одни люди не обращают на них внимания, а другие отвергают либо цинично используют. В свою очередь, у людей гиперэмпатичных мы наблюдаем обратную картину: чрезмерная эмпатия (понимание людей и повышенная чувствительность к тому, что другие могут думать или как они могут себя чувствовать), но способность к систематизации ниже средней. Конечно, иногда встречаются гиперсистематизаторы (отлично умеющие находить закономерности, чтобы разобраться в устройстве вещей), одновременно обладающие сверхвысокой эмпатией, и мы попытаемся выяснить, испытывают ли гиперсистематизаторы трудности с когнитивной эмпатией и насколько совместимы эти два свойства.
Илл. 2.8. Механизм систематизации способствовал появлению форм поведения, присущих только
Чтобы понять это нейроразнообразие в популяции, нам нужно классифицировать различные существующие типы мозга. Как оказалось, в любой популяции, опираясь на уровни развития эмпатии и систематизации, можно выделить пять типов мозга. Давайте посмотрим, к какому из пяти типов относится ваш мозг.
Глава 3
Пять типов мозга
«Британское исследование типов мозга» (UK Brain Types Study) было важной попыткой собрать данные о 600 000 человек с точки зрения их эмпатии и систематизации[75]. В этом огромном исследовании, первом в своем роде, мы попросили людей заполнить краткие версии двух анкет: «Коэффициент систематизирования» (Systemizing Quotient — SQ) и «Коэффициент эмпатии» (Empathy Quotient — EQ). (Они доступны в Приложении 1, если вы захотите узнать свой результат.)
Первый тест призван оценить уровень вашего интереса к системам: их разнообразие включает чтение карт, музыку, вязание, правила грамматики, устройство велосипеда, кулинарию, медицину, генеалогию, расписание поездов и общественное здравоохранение[76]. Все эти системы следуют правилам «если-и-тогда». Если вы набрали высокие баллы при выполнении теста на систематизацию, вы принадлежите к категории людей, которые уделяют много внимания деталям, таким как тексты, напечатанные мелким шрифтом в юридических контрактах, инструкции к вашему компьютеру или мотору автомобиля. Вы также можете быть коллекционером предметов нишевой категории, таких как монеты, марки или бабочки, и вы, вероятно, любите составлять списки вроде десятки ваших любимых песен или фильмов (хотя бы в голове). Те, кто демонстрирует высокие значения на кривой нормального распределения систематизации, — это как раз те, кто активно стремится изобретать, и мы можем предположить, что на протяжении всей человеческой эволюции они всегда этим занимались.
В свою очередь, тест на эмпатию оценивает, насколько легко вам представить себе, что думает или чувствует другой человек. Как мы обсуждали в предыдущей главе, когнитивная эмпатия — это способность представить себе другой разум, в частности то, какими могут быть убеждения, знания, желания, восприятие и чувства другого человека, животного или любого другого существа (даже бога). Эта способность позволяет людям осуществлять гибкий обман, гибкую коммуникацию, обучать, сотрудничать на основе общих убеждений, в том числе и духовных. Эти два показателя, коэффициент систематизирования и коэффициент эмпатии, связаны с двумя революционными механизмами, появившимися в ходе эволюции человеческого мозга.
Первое, что мы обнаружили по результатам британского исследования типов мозга, — это то, что и способность к эмпатии, и способность к систематизации среди населения отражает колоколообразная кривая нормального распределения. Все мы находимся где-то на этих кривых. Кривая говорит нам о том, что речь идет не о наличии или отсутствии этих характеристик, а о некоем континууме. Кривая нормального распределения может также указывать на то, что признак отчасти может быть полигенным (то есть на него влияют сотни или тысячи генов). Без сомнения, социальное научение также играет роль в формировании эмпатии и систематизирования, но кривая нормального распределения подсказывает нам, что мы должны искать также возможные множественные генетические факторы, лежащие в основе этих процессов[77].
Затем мы рассмотрели пять различных типов мозга. Первая группа состояла из людей, которые одинаково хорошо умели и сочувствовать, и систематизировать. Мы назвали их «тип B» (balanced), сбалансированный. Вторую группу составили люди с высоким уровнем эмпатии и слабой способностью систематизировать. Мы назвали их «тип E», поскольку они склонны от природы к эмпатии, но меньше интересуются систематизацией и тем, как что устроено. В третью группу вошли люди с противоположными характеристиками — высокой степенью систематизации и слабой эмпатией. Мы назвали эту группу «тип S» (systemize), поскольку ее представители от природы склонны систематизировать и меньше — сочувствовать.
Наконец, мы рассмотрели два типа мозга с крайней степенью проявлений: тип гипер-E, к которому относятся люди, обладающие сверхвысоким уровнем эмпатии, но со способностью систематизировать ниже среднего; тип гипер-S — это те, кто исключительно успешен в систематизации, но в эмпатии проявляет себя хуже среднестатистического человека. Джона и Ал, с которыми мы познакомились в главе 1, оба относятся к типу гипер-S.
Илл. 3.1. Кривые распределения по признакам систематизации и эмпатии: инженера Мэри отличают высокие показатели на графике систематизации и низкие на графике эмпатии, она гиперсистематизатор; Джон, психотерапевт, обладает противоположными характеристиками: он на высоте с точки зрения эмпатии и плохо систематизирует, он гиперэмпатичен{7}
Эти пять типов мозга являются примерами
Илл. 3.2. Пять типов мозга{8}
К этому типу относятся люди, более склонные к сопереживанию, нежели к систематизации. Эту группу составляет около трети населения, и такой тип мозга встречается у женщин приблизительно в два раза чаще (40%), чем у мужчин (24%). Людям с типом мозга E очень легко общаться с людьми, беззаботно болтать, замечать динамику в отношениях, им легко понять, что чувствуют другие, и они тяготеют скорее к профессиям, связанным с заботой, таким как консультирование или благотворительность. В отличие от тех, кто относится к типу гипер-E, они не склонны постоянно переживать, успевая уделять время и себе, и другим.
Если говорить о систематизации, люди с типом мозга E могут увидеть новые закономерности, если им укажут на них, однако само собой им это не дается. При необходимости они способны использовать технологии, но их это не увлекает. Если им показать какую-то функцию в устройстве, они могут следовать данным им указаниям, но, если забудут, как действовать, или если потребуется разобраться в этом вопросе самостоятельно, они будут испытывать трудности. Технологии они используют на базовом уровне и не совершенствуются в этом. Они с радостью познакомятся к какой-то системой или простым устройством, если те могут упростить их жизнь, однако освоение более сложных технологий для них проблема. И наоборот, проявление эмпатии у них интуитивное.
Представители типа B не демонстрируют различий в своих способностях сочувствовать и систематизировать, поэтому их называют «сбалансированными». Они составляют примерно треть населения и среди них есть как мужчины (31% всех мужчин), так и женщины (30% всех женщин). Им одинаково легко (или одинаково трудно) даются эмпатия и систематизация. Они одинаково хороши и в общении, и в использовании технологий.
Зеркальная противоположность типа E — люди типа S, которые лучше проявляют себя в систематизации, чем в эмпатии. В эту группу входит другая треть населения. Тип S встречается почти вдвое чаще среди мужчин, чем среди женщин (40% мужчин и 26% женщин). Они успешно ориентируются в системах и видят закономерности в их работе. Им не нужна инструкция, чтобы методом проб и ошибок быстро и уверенно разобраться с каким-либо устройством. Они готовы рискнуть и проверить, что к чему.
Это те люди, которые первыми вызываются попробовать что-то починить в случае поломки, будь то в классе или на рабочем месте, на шашлыках или в походе. Люди типа S охотно учат других пользоваться технологиями. Они могут не быть изобретателями, но их полезно иметь под рукой. Они тяготеют к точным наукам, музыке, архитектуре и другим аналитическим областям (право, лингвистика, бухгалтерский учет, философия, корректура), а также к ремеслам, спорту, природе (включая садоводство) и к кулинарии. Все эти виды деятельности предполагают главным образом поиск закономерностей «если-и-тогда». Представители типа S предпочитают работать в таких условиях, где они могут анализировать последствия изменения того или иного параметра, например в лабораториях, ремонтных мастерских, в творческих студиях, в бизнесе, на кухнях или в садах. Некоторые даже применяют свой тип мышления «если-и-тогда» к сочинению фантастических романов или драм со сложным сюжетом либо для выстраивания версии по делу или выступления в суде. В повседневной жизни люди типа S предпочитают не заниматься несколькими делами сразу. Они любят системы, поэтому их жизнь подчинена заведенному порядку. Они не любят участвовать в беседе, когда разговаривают несколько человек. Что касается эмпатии, худо-бедно они на нее способны, но для них это скорее усилие, нежели естественное проявление, приносящее радость.
Люди с этим типом мозга — ярко выраженные эмпаты, но в систематизации отстают от среднего уровня. Представители типа гипер-E встречаются редко и при этом чаще среди женщин (3%), чем среди мужчин (1%). Эти люди гиперэмпатичны. Они сопереживают легко и непринужденно, поскольку их механизм эмпатии настроен сверхчувствительно. Они быстро предугадывают, что кто-то почувствует или подумает, и знают, что сказать, а о чем лучше умолчать. Они без труда болтают со всеми, даже когда участников разговора много. Гиперэмпаты быстрее остальных замечают, если кто-то испытывает неловкость или расстроен, и всегда заранее продумывают, кого и чем можно порадовать. Они поддерживают общение с друзьями, поскольку всегда замечают изменения в жизни других людей.
Однако если говорить о систематизации, они почти не замечают закономерностей. Они предоставляют возможность другим людям управлять технологиями вместо них, поскольку их механизм систематизации настроен достаточно плохо. Если у них появляется новое устройство, они могут достать его из коробки, освоить одну или две базовые функции, но редко станут экспериментировать, изучая его возможности. Они могут замечать простые закономерности (например, таблицы умножения или поговорки, помогающие легче запомнить количество дней в том или ином месяце), но им трудно понять более сложные алгоритмы. В школе обычно они избегают таких предметов, как математика. Поскольку их ум не ищет повторяющиеся закономерности, если происходит что-то неожиданное, они с легкостью «меняют тему». Их это просто не беспокоит. Для них естественно беспрерывное проявление эмпатии.
Другой крайностью являются люди, которые, подобно Джоне и Алу, очень сильны в систематизации, но слабее среднестатистического человека в эмпатии. Как и в случае с типом гипер-E, этот тип мозга редок среди населения. Тип гипер-S — его зеркальное отражение, так как вдвое чаще встречается среди мужчин (4%), чем среди женщин (2%). Это гиперсистематизаторы, их мозг запрограммирован на постоянный поиск закономерностей, и в эту группу входят аутичные люди.
Представители этой категории могут замечать такие, например, сложные закономерности:
Выявление подобных закономерностей в системе может означать, что тот, кто принадлежит к типу гипер-S, способен сразу сказать, с каким днем недели совпадает та или иная дата в будущем или прошлом. Таких людей называют «календарными калькуляторами», что является формой савантизма. О савантизме мы говорим, когда человек не просто владеет каким-то навыком принципиально лучше, чем другими, но и превосходит в этой области большинство людей. (По некоторым оценкам, савантизм встречается в одном случае на миллион среди населения в целом, но при этом у каждого двухсотого аутичного человека[79].) Таким образом, савантизм наиболее распространен среди аутичных людей и аутичные люди с наибольшей вероятностью принадлежат к типам S или гипер-S. И тип гиперсистематизатора имеет непосредственное отношение к аутизму. Люди типа гипер-S хорошо умеют замечать отклонения и неисправности в системе, проверять ошибки и решать проблемы для повышения эффективности работы системы.
Что касается их социальных навыков, по причине слабо развитой эмпатии такие люди часто слишком прямолинейны в общении, выпаливают то, что думают или что у них на уме, не обязательно учитывая то, какой эффект произведут их слова, не «подслащая пилюлю», при этом они могут не видеть ничего плохого в том, что или как они говорят, отстаивая сам факт. Им сложно заводить друзей и поддерживать дружбу, и их трудности с пониманием других людей могут сделать их объектом эксплуатации: они просто не видят ловушку, в которую попадают. Вдобавок они рискуют впасть в депрессию, чувствуя, что их избегают, несмотря на неоднократные попытки приспособиться к другим людям и общаться с ними. В большинстве случаев такие люди предпочитают проводить время в своей собственной компании.
Если вы хотите узнать, какой у вас тип мозга, просто используйте тесты «Коэффициент эмпатии» и «Коэффициент систематизирования» и специальные таблицы, представленные в Приложении 1. Вы также можете найти эту информацию в интернете на сайте www.yourbraintype.com.
Любопытно, что большинство людей не относятся к типу B, то есть к типу, который одинаково хорош и в эмпатии, и в систематизации, хотя можно было бы ожидать, что это оптимальный тип мозга. Так почему к этой категории относится лишь треть населения?
Отчасти это отражает то, как мы статистически обозначили типы мозга, чтобы показать нам разные процентили в популяции: люди типа B определяются как люди, попадающие между 35-м и 65-м процентилями. Однако тот факт, что бо́льшая часть населения (две трети) «специализируется» на эмпатии (тип E) или систематизации (тип S), может также указывать на то, что эти типы мозга развивались под давлением естественного отбора и некоторые преимущества для выживания давала специализация мозга. Это могло иметь смысл, если сопереживающие люди хорошо адаптировались к одной среде (в мире людей, интуитивно зная, что другие могут думать или чувствовать), а систематизаторы — к другой (в мире объектов, определяя, как что работает).
А почему лишь небольшая часть населения, около 3%, гиперсистематизаторы (тип гипер-S)? Если, как я утверждаю, способность к гиперсистематизации предрасполагает к изобретательству, разве не логично, что естественный отбор должен был благоприятствовать людям с таким типом мозга? Разве их не должно быть намного больше?
Опять же прозаическая статистическая причина, по которой относительно мало людей относится к типу гипер-S, заключается в том, что мы определили этот тип мозга как тот, что попадает в 2,5 процентиля. Однако это может отражать также давление негативного отбора на людей с таким типом мозга. Вероятно, этот образ мышления не только дает удивительные преимущества в обнаружении закономерностей «если-и-тогда», но и имеет определенные недостатки, а именно трудности в социализации. Это вполне ожидаемо, в случае если настройка механизмов эмпатии и систематизации представляет собой игру с нулевой суммой[80]. То есть чем лучше настроен один, тем хуже настройка другого. Мы еще вернемся к этому вопросу и рассмотрим свидетельства взаимовлияния этих двух механизмов мозга.
Давайте получше приглядимся к гиперсистематизаторам, которые, согласно моей теории, играют главную роль в истории человеческих изобретений, поскольку они безостановочно систематизируют. Мы можем предположить, что на протяжении последних 70 000–100 000 лет гиперсистематизаторы были теми людьми, которые могли создать новый музыкальный инструмент (например, флейту), открыть новый продукт (например, рис), развить новый полезный навык (например, навигацию по звездам) или создать новый инструмент (например, акведук). Мы можем сделать это предположение, потому что, когда мы смотрим на современных изобретателей, то видим, что многие из них обладают чертами гиперсистематизаторов.
Обладают ли гиперсистематизаторы таким же складом ума, что и аутичные люди? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вернуться к британскому исследованию типов мозга. В нем приняло участие беспрецедентно большое количество аутичных людей — более 36 000. Мы обнаружили, что непропорционально большое число аутичных людей имело типы мозга S или гипер-S. Действительно, 62% аутичных мужчин входили в одну из этих двух групп, что выше, чем среднестатистические 44% с такими типами мозга. У 50% аутичных женщин был обнаружен один из этих двух типов мозга, что в два раза чаще, чем обычно среди женщин (27%). Полученные результаты согласуются с идеей, что у аутичного и гиперсистематизирующего мышления есть что-то общее.
К слову сказать, эти результаты не противоречат и другой идее, согласно которой аутичные люди имеют более «маскулинизированный» профиль, то есть у них чаще встречаются типы мозга S и гипер-S, наиболее распространенные среди мужчин, и систематизация у них более развита, чем эмпатия. Вы можете отчетливо видеть этот сдвиг на их показателе D, который определяет разницу между эмпатией и систематизацией у того или иного человека (см. илл. 3.3).
Еще одно свидетельство того, что аутичные люди и гиперсистематизаторы обладают схожим типом мышления, было получено в рамках исследования, в котором мы дали аутичным подросткам тест на техническое мышление, в ходе которого они должны были разобраться, как работает новая система. Изначально тест был разработан для выявления взрослых, способных учиться инженерному делу. По результатам этих тестов аутичные подростки стабильно превосходили обычных[81].