Война любви

— Нет, — покачала головой Аселька. — Я, наверное, к этому ещё не готова. Придётся отложить на потом.

— Нельзя личную жизнь откладывать на потом, — философски изрекла Юлька. — Потому что потом, личная жизнь может отложить тебя не на потом, а навсегда. Личная жизнь — девушка капризная. Если не уделяешь ей внимания, она может и обидеться. Решит, что она тебе не нужна, может взять и уйти. Хорошо, если просто уйдёт, а то она может уйти к кому-нибудь другому. И хорошо, если этот кто-то другой окажется порядочным человеком. Вдруг он окажется негодяем и станет использовать твою личную жизнь в своих целях и издеваться над твоей личной жизнью.

— Не знаю, — пожала плечами Асель — Но с кем попало, как-то не хочется растрачивать свою личную жизнь.

Аселька с Мирасом рассталась и решила не торопить события. Всему своё время, решила она и перестала придумывать себе любовь.

Имашев давно уже дружил с Бекетом. Ещё со студенческой скамьи. Их многое объединяло. Но, всё же они часто спорили по разным вопросам.

— Мир кардинально изменяется — говорил Имашев. — И в этом новом мироустройстве Казахстан должен занять свою нишу. Понятно, что мы не являемся высокоразвитой страной и не имеем серьёзного влияния на международной арене. Но мы и не какая-нибудь отсталая, банановая республика, с которой никто не считается. Казахстан находится где-то посередине списка. У нас огромная территория, девятая в мире. Напичканная богатыми природными ресурсами. И у нас очень удачное географическое расположение. Надо просто грамотно распорядиться всем этим. А чтобы привлечь сюда крупных инвесторов, нам нужно только одно — внутриполитическая стабильность.

— О какой стабильности ты говоришь? — возмущался Бекет. — Страну раздирают неразрешимые противоречия. Мы застряли в болоте олигархического капитализма. И мирного выхода из него никто не может предложить. Только радикальные действия. Январские события показали, что народ больше не хочет жить по-старому. А правительство расписалось в своей несостоятельности. Они не могут изменить существующую систему, отлаженную бывшей властью. Потому что они сами являются частью этой системы. Классическая предреволюционная ситуация — верхи не могут, низы не хотят. А власть никто и никогда просто так не отдаёт. И задача прогрессивных сил смести эту прогнившую верхушку, чтобы построить нормальное, демократическое общество. И без революции здесь не обойтись.

— Да не надо никаких революций, — поморщился Имашев. — Не надо крови. Демократию надо строить демократическим путём. Через выборы. Референдумы. Понятно, что это не быстрый процесс. То, что шал здесь нагородил, ещё разгребать и разгребать. Это будет долгий путь. И ускорить его может только грамотная, хладнокровная политика оппозиции. Надо остудить горячие головы. Те, кто хотят по-быстрому разрулить создавшееся положение, могут ввергнуть страну в хаос. И затянуть процесс перехода в новое состояние ещё на более долгий срок. Мы и так экономически слабы. Страна разворована. Экономика запущенна. Если ещё и междоусобные войны начнём вести, то станем лёгкой добычей для какой-нибудь сильной страны. Многие захотят помочь нам навести здесь порядок. Так что мы сами должны этот порядок здесь сохранять. Мир и порядок. Да, нам надо избавляться от своего олигархического прошлого. Надо строить демократию с социальнооринтированной экономикой. Но делать это надо не спеша. Без резких движений. Сейчас нам не надо никаких крутых перемен. Никаких революций. Стабильность — вот наша цель. Внутриполитическая стабильность. Внешнеполитическую нам обеспечат наши партнёры, если мы не будем вступать ни в какие конкретные союзы. Турция с Китаем не позволят России претендовать на наши территории. Так же, как Россия с Турцией не допустят захват Казахстана Китаем. В то же время и России, и Китаю не нужен турецкий сателлит у себя под боком. Как и Россия, Китай боится создания на нашей территории Великого Турана. Синьцзян-Уйгурская автономия — это большая головная боль Китая. Тюрки Синьцзяна — это та ещё бомба замедленного действия. Так что нам надо дружить со всеми. Так мы обеспечим свою безопасность. Когда сильные игроки будут через нашу свободу обеспечивать свою безопасность.

— Ну и под кого Казахстан должен лечь? — усмехнулся Бекет. — С кем бы мы ни вступили в союз, мы всё равно будем от кого-то зависеть.

— А и не надо ни под кого ложиться, — сказал Имашев. — Я же говорю — надо использовать своё выгодное геополитическое положение. Не надо вступать ни в какие союзы. Главное для всех потенциальных инвесторов — это стабильность во внутренней и внешней политике Казахстана. Сейчас в Казахстане ведут свою игру сразу несколько внешних игроков. Каждый из этих игроков имеет свои цели в Казахстане. А все инвесторы заинтересованы в стабильной ситуации, чтобы защитить свои инвестиции. Если подтянем к нам крупных мировых игроков, что, в общем-то, не сложно сделать. Ведь крупные предприятия сейчас уходят и из России и из Китая. Уходить-то они уходят. Но наработанная там клиентура и раскрученные брэнды остаются. И терять эти огромные рынки никто не хочет. Вот здесь мы и можем предложить своё сотрудничество. И уходить им далеко не надо. Всё рядом. И всё у нас есть. И земли навалом. И сырья разного завались. И дешёвой рабочей силы достаточно. Нам только надо поддерживать внутреннюю стабильность. Никаких потрясений, революций, межнациональных распрей. Тогда мы будем привлекательной страной для крупных инвесторов. Мы можем и должны создать страну, в которой каждый житель будет жить достойно и не переживать за своё будущее и будущее своих детей. Где каждый житель, независимо от национальности, будет гордиться своей страной. И никто не захочет из неё уезжать. Наоборот, соседи будут стремиться к нам.

— Ну и кто будет строить эту страну? — спросил Бекет. — Старая гвардия, которая не хочет отдавать свою власть? И которой перемены нахрен не нужны? Или демократы твои, мягкотелые? Пока они сопли будут жевать, страна вообще зачахнет. Нет, брат. Только революция. Только решительные, беспощадные действия могут вывести страну из кризиса. И никто нам не поможет. Мы никому нафиг не нужны. Только мы сами можем здесь всё изменить.

— Никто и не будет нам помогать, если мы здесь бардак разведём, — вздохнул Имашев. — Сотрудничать с нами будут, если у нас здесь будет всё спокойно. Нам сейчас всеми силами надо стараться сохранять мир и стабильность.

— В медицине есть такое понятие — стабильно тяжелое состояние, — усмехнулся Бекет. — Больной в коме, но не подыхает, зараза.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Имашев.

— А то, пока страна находится в коматозном состоянии, никакие перемены нам не светят, — сказал Бекет. — Только экстренные радикальные меры выведут страну из этого состояния.

— Не выведут, — возмутился Имашев. — а сведут в могилу. Ты что, казахов плохо знаешь? Стоит только начаться какой-нибудь байге, хрен потом остановишь. Камня на камне не оставят.

— Поживём — увидим, — улыбнулся Бекет.

Ребята со двора давно уже организовали свою рок-группу. Обустроили в их доме подвальчик и пропадали в нём целыми днями, репетируя. Асель с Юлькой часто спускались к ним. Из-за звуконепроницаемого материала, которым были оббиты стены подвала, в нём всегда было жарко и душно. Даже зимой. Но холодное пиво и свежие песни всегда компенсировали этот недостаток. До появления в группе Лёхи, пацаны играли какой-то музыкальный коктейль из попсы, тяжёлого рока и рэпа с хип-хопом. Лёха внёс в репертуар группы какую-то определённую направленность. Он пел баллады собственного сочинения, стиль которых было трудно определить, но они отличались какой-то индивидуальностью. Пацаны очень увлеклись этим стилем и тоже стали писать в этой манере. Очень скоро они записали свой диск, и ими даже заинтересовался какой-то известный продюсер. Аселька любила их слушать. Особенно когда пел Лёха. Голос у него был глубокий, с хрипотцой. Пел он всегда так проникновенно, что у Асельки мурашки бегали по спине, а в животе что-то сжималось. Пацаны говорили, что Лёха как-то попал в автомобильную катастрофу, в которой погибло много людей, а он выжил. У него даже клиническая смерть была. А вот сестра его, которую он очень любил, в той аварии погибла. Теперь Асель поняла, откуда у Лёхи эта затаённая печаль внутри. И всё равно он по-прежнему оставался для неё загадкой. Что же в нём было такого, что притягивало к нему всех. Даже в его молчании был какой-то магнетизм.

Как-то компания отдыхала в ночном клубе. Выйдя на улицу они, направляясь к своему минивэну, проходили мимо какой-то сильно подвыпившей компании. Парни говорили громко и пахабно. Кто-то из них отпустил какую-то пошлость в адрес Асель. Пацаны напряглись. Остановились. Тех парней было раза в два больше, и вели они себя агрессивно. Лёха взял под руку Нурика, усадил его за руль. Затолкал упирающихся Асель с Юлькой в машину.

— Лёша, не надо, — жалобно попросила Юлька.

— Нурик, доставь их домой, — жёстко сказал Лёха и захлопнул дверцу машины.

Нурик сжал руль и рванул с места. В детстве Нурик занимался прыжками с трамплина и часто калечился. После очередного сотрясения мозга, врачи сказали, что ещё одна, даже незначительная, травма головы, и он не выживет. Или останется дурачком на всю жизнь. Пацаны, зная это, оберегали Нурика. Никогда не пускали его в драку. Нурик давно смирился со своим обидным положением. Сейчас он мчался по городу, молча, кусая губы. Девчонки даже перепугались. Не за себя — за него. Но, домой добрались благополучно. Спустились в подвальчик, где их ждало пиво в холодильнике, и стали терзать мобильники. Пацаны не отвечали. Их очень долго не было. Наконец они вломились в подвальчик возбуждённые, в синяках и ссадинах. У Берика была загипсована рука. Лёхи с ними не было.

— Что с Лёхой? — встревожено, спросила Асель.

— На блуду напоролся, — сказал Берик. — Ничего, выживет. Сейчас кишки ему заштопают.

Девчонки соскочили с места.

— Надо в больничку ехать, — заистерила Юлька.

— Не надо никуда ехать, — усадил их обратно Гоша. — Всё равно к нему не пустят. Нас даже из приёмного покоя выперли. Да, нормуль всё будет, не температурьте. Лёха боец, он даже насвистывал, когда мы его в травпункт везли.

— Ещё прикалывался, когда кишки свои в брюхо заправлял, — усмехнулся Берик, — Вот, суки, говорит, майку новую только надел.

— Да, Лёха красавчик, — сказал Макс. — Как он их метелил. Если б не он, нас бы там эти ублюдки затрамбовали бы в асфальт.

— Классно оттянулись, — откупоривая пиво, сказал Берик. — По полной.

Сначала в больничку, проведывать Лёху, ходили каждый день толпой. Потом, когда медсёстры стали возмущаться, установили дежурство и ходили по очереди.

Как-то, когда они сидели в подвальчике, вернулся с дежурства Гоша.

— Лёху опять вскрыли, — угрюмо сообщил он. — Эти козлы в пузе у него чего-то там забыли. Перитонит начался.

— Ну и как он? — встревожилась Юлька.

— Да уже ничего, — успокоил Гоша. — Почистили. Только ему ещё долго лежать придётся.

— Вот, уроды, — возмутился Макс. — Постоянно у них там такая херня. У моей бабули — тампон оставили. Они что там, не просыхают, что ли?

— Да, Асель, — вспомнил вдруг Гоша. — Лёха просил, чтобы ты ему пирожков напекла. С капустой.

— Вот, нахал, — удивилась Асель. — Нашёл Красную Шапочку, пирожки ему таскать.

— А чего это он Асель просит, — возмутилась Юлька. — Я же пироги классно пеку.

— Да, ладно, не напрягайтесь, — поморщился Нурик. — Может это последняя воля умирающего.

Все рассмеялись. Снарядили Макса с Бериком за пивом.

Война, развязанная Россией на Украине, очень беспокоила жителей Казахстана.

— Ну как же так? — возмущался Имашев. — Зачем? Чем они там думают? Ответка-то прилетит. Закон Бумеранга ещё никто не отменял.

— Да нет никакого Закона Бумеранга, — поморщился Бекет. — Это просто красивые слова. Если бы Закон Бумеранга работал, то не было бы никаких Гитлеров, Сталиных. Они бы уже в начале своего кровавого пути валялись бы, утыканные бумерангами. Тот, кто придумал этот Закон Бумеранга, нихрена не соображал ни в физике, ни в принципе действия бумеранга. Бумеранг возвращается, только если не попадает в цель. А если он не достиг цели, значит, никому не навредил. И возвращается он к хозяину, чтобы тот повторил попытку.

— Целиться значить, надо тщательней, — усмехнулся Имашев.

— Вот именно, — сказал Бекет. — Бумеранг возвращается к бросившему его только для того, чтобы тот снова его запустил. Миссия у него такая. Когда я слышу — закон бумеранга, закон бумеранга, я говорю — молитесь, чтобы бумеранг не вернулся к своему хозяину. Второй раз он может не промахнуться.

— Да хрен с ним, с этим законом бумеранга, — поморщился Имашев. — Но зачем нужна эта война. Непонятно.

— А что тут понимать-то, — пожал плечами Бекет. — Тут как раз таки всё ясно. На Украине Россия хочет показать, что её рано списали со счетов. Как говорится: бей своих, чтобы чужие боялись. Тут эти англосаксы, мировое правительство с Ватиканом явно просчитались. Они рано успокоились. Вроде бы всё грамотно организовали. Развалили через Горбатого Советский Союз. Наплодили в бывших союзных республиках национальную олигархию. Вывели через неё капиталы и насадили через них экономическую зависимость, развалив производство. Но они рано расслабились. Чуть-чуть не доработали. И это чуть-чуть сейчас им боком выходит. Россия не собирается быть сырьевым придатком и рынком сбыта. Россия хочет оставаться одним из главных игроков на мировой арене. Да, у неё ВВП мизерное. Да, экономика у неё слабая, разворованная. Да, они развалили производство, науку, технологии. Но всё равно, Россия — самая большая страна в мире. Богатая природными и человеческими ресурсами. И с этим остальным придётся считаться.

— Но после этой войны, от России отвернётся весь цивилизованный мир, — сказал Имашев. — Никто не станет с ней сотрудничать.

— А ей этого и не надо, — усмехнулся Бекет. — Россия самодостаточная страна. Она сама себя может прокормить и обеспечить. У России свой, никому непонятный путь. И ей ни с кем не по пути. Россия сейчас закрывается. Опускает «Железный занавес». Отгораживается от остального мира. Русский народ, в большинстве своём, не нуждается в демократии. За тридцать лет свободы они наелись ей досыта. Увидели её звериный оскал. Русский народ, в большинстве своём, не любит свободу. Ни чужую, ни свою. Они не знают, что с ней делать. Когда Столыпин отменил крепостное право, крестьяне долго ходили вокруг своих помещиков. Назад просились. В рабство. Они не могут жить без царя. Они верят только в жёсткую руку. Поэтому так много россиян ностальгирует по сталинским временам. Мечтают вернуться в прошлое. Реанимировать СССР. Будущее России в прошлом. Сейчас, с молчаливого согласия русского народа, ему начнут закручивать гайки. Да, там есть прогрессивно мыслящие люди. Вернее были. Сейчас от них избавляются. Выпускают инакомыслящих. Почему они не закрыли границу, перед объявлением мобилизации? Ведь это же логично, закрыть границу, чтобы люди не сбежали. Но нет, специально не закрывали. Дали возможность всем несогласным уехать из страны. Снижают градус протестных настроений. Ведь уезжают-то кто? Самые думающие, самые активные, самые прогрессивные. Те, которые могут баламутить народ. Вот сейчас избавятся от них и захлопнут двери. И пойдут своим путём.

— Ну, а Казахстану-то как жить с таким непредсказуемым соседом? — спросил Имашев.

— Спокойно надо жить. Спокойно, — сказал Бекет. — Не напрягаться. Не обращать внимания на их разные выпады. У них там сейчас очень нервная обстановка. Они могут вести себя неадекватно. Что ты хочешь — страна менингита. Но нам с ними ссориться пока не с руки. Мы с ними связанны экономическими узами. Один нефтепровод чего стоит. Чтобы разорвать с ней экономические связи, надо построить свою независимую экономику. А на это нужно время. Ну а пока Казахстану надо дружить с Россией. Да и потом нужно будет выстраивать добрососедские отношения. Географию не перекроить. У нас же, как говорят — сосед ближе, чем родственник. Потому что всегда рядом. Случись чего, мы сначала к соседу идём. Соли там взять, спички. И если пожар вдруг случится, первый ведь сосед бежит с ведром. Чтобы пожар на его дом не перекинулся.

— Ну и как нам пожар там потушить? — спросил Имашев.

— Мы этот пожар затушить не сможем, — сказал Бекет. — Не в наших силах. Нам просто не надо подливать масло в огонь.

Вот тут Имашев был солидарен с Бекетом.

Однажды, когда Асель была дома одна и делала уроки, к ней пришёл Лёха.

— Давай, поженимся, — прямо с порога сказал он, беря её за руки.

— Давай, — просто ответила Асель.

Она вдруг поняла, что всю жизнь любила только его. Правда раньше она представляла его совсем по-другому. Да и сама любовь рисовалась ей несколько иначе. Какие-то бури страстей, переживания, бессонные ночи. Робкие ухаживания, ахи-вздохи. Ещё там кто-то кому-то должен был позволять себя любить. У них всё получилось совсем иначе. Спокойно, безмятежно. Как будто по-другому и быть не могло. Любовь вошла в их жизнь естественно и неотвратимо, как восход солнца — сколько бы ни длилась ночь, оно всё равно взойдёт. И оно взошло, и по новому осветила их жизни. Асель сейчас вдруг осознала, что в последнее время все её мысли были только о нём. Она просыпалась и сразу думала, чем же он сейчас занят. Она засыпала и беспокоилась — вернулся он уже домой или нет. Она боялась себе признаться, что тревожится, когда его нет рядом — где он, с кем. Она постоянно ловила себя на мысли, что всё время думает о нём. И он, потом говорил, что тогда, на операционном столе он, впадая в наркоз, думал только о ней. Правда, с того дня, когда он её впервые увидел, ни о ком другом он уже думать и не мог. Но именно в тот момент он понял, что жить без неё не может. И если он останется жить, то только для неё. И что тогда, после той аварии, он остался жить, только для того, чтобы найти её. И что после того, как она вошла в его жизнь, он заметил, что его песни стали нежнее и светлей. И жизнь его наполнилась смыслом.

— Давай, — сказала Асель, и прошлая жизнь для неё закончилась.

Весь огромный мир вдруг сжался до размеров этих глаз. Из которых вдруг ушла безысходная печаль, и они наполнились нежностью и любовью.

Для всех друзей их вновь возникшие отношения стали неожиданностью. Некоторые даже отнеслись к этому скептически. А Юлька, так вообще, разобиделась на Асель. Несколько дней с ней не разговаривала. Но долго обижаться на Асельку она не могла и вскоре сама пришла к ней мириться.

Однажды летним, душным вечером, когда солнце уже закатилось за горизонт, и город затих в ожидании вечерней прохлады, Имашев стоял у открытого окна в своём кабинете, курил и пускал струйку дыма в густой, раскалённый за день воздух за окном. Настроение у него было замечательное. Хотелось взять жену с дочкой, прогуляться с ними где-нибудь в парке. Посидеть в летнем кафе, съесть чего-нибудь вкусненького. Бюро прогнозов обещало ясную погоду, и Имашев с удивлением разглядывал фиолетовую тучу, медленно выползавшую из-за горы.

Колыхнулась штора и в кабинет, мрачнее тучи, вплыла Роза Абиевна.

— Надо поговорить, — хмуро сказала она, усаживаясь в кресло.

Имашев удивлённо посмотрел на неё.

— Случилось чего?

— Нет пока. Но может.

— Что может?

— Тестирование дочка завалить может, — озабоченно сказала супруга. — Влюбилась она.

— Ну и что, — улыбнулся Имашев. — Девочке семнадцать лет. Ей положено влюбляться.

— Да. Но у неё это очень серьёзно.

— Да у них всегда это очень серьёзно, — отмахнулся Имашев. — Она в восьмом классе в физрука влюбилась очень серьёзно и ничего — училась же отлично.

— Не в восьмом, а в девятом, — поправила Роза Абиевна. — И не в физрука, а в физика. И если б я тогда завучу французские духи не подарила, ещё неизвестно, как бы она учебный год закончила.

Имашев замолчал, задумчиво разглядывая потемневшую тучу, уже перевалившую через горы и жирным брюхом своим навалившуюся на город.

— В кого влюбилась — то? — вяло поинтересовался он.

— Да в одноклассника своего, Ситника, — вздохнула Роза Абиевна. — Помнишь, был у неё на дне рождения. Рыжий такой. Алексей.

Ситника Имашев не помнил. День рождения помнил. Как музыка допоздна гремела, помнил. Что чашку из его любимого сервиза разбили, помнил. Алексея этого, даже рыжего, никак не мог вспомнить.

— И долго это у них продолжается? — задумчиво спросил он.

— Как выяснилось — с десятого класса.

— Это сразу после физрука, что ли?

— После физика.

— Да уж, — вздохнул Имашев и потёр мочку уха. — А как же Серик?

— Да с Сериком у неё просто так, для отвода глаз. Но я всё вижу.

Имашев с тоской посмотрел на потемневшее небо. Первые, тяжёлые капли забарабанили по оконному стеклу. Где-то сверкнула молния и следом за ней, глухо и раскатисто прогрохотал гром. Новая волна накатила. Имашев понял, что волна эта пришла из глубины квартиры. Что открылась входная дверь, впустив порыв сквозняка, который захлопнул дверь кабинета с такой силой, что одна из семейных фотографий, висевших на стене, сорвалась и грохнулась об пол. Застонало разбитое стекло.

“Началось“, — грустно сказал кто-то внутри Имашева.

“Что началось?“, — не понял Имашев.

Но, Грустный, который сидел внутри Имашева, тактично промолчал.

Дверь открылась и в кабинет заглянула Асель.

— Что тут у вас рушится? — спросила она и радостно сообщила — Я сейчас в такую грозу попала.

— Ты даже не представляешь — в какую, — усмехнулся Имашев.

— Что-то произошло? — встревожено спросила Асель, переводя растерянный взгляд с отца на мать.

— Это мы у тебя хотим узнать, — сурово сказала Роза Абиевна. — Проходи, присаживайся.

— Ого, — удивилась Асель. — Серьёзный, видно, разговор предстоит.

Она прошла в кабинет и села на стул, напротив родителей.