Первый. Пить, пить, товарищи! (Стонет. Что-то бессвязно лепечет.)
Второй. Что с тобой, друг? Кончаешься? Может, сказать что-нибудь хочешь?
Первый. Что сказать? (Судорога проходит.) Чепуха. Если ты запомнишь, что я скажу, а я уже буду падалью, то что мне с того? Дружба? Ерунда. Любовь? Чушь. Отечество? Обман. Все это — бумажные деньги, сплошной обман.
Молоденький солдат (ранен). Когда мы были на отдыхе, я пошел к проститутке. Первый раз в жизни. Она разделась, она была тугая, круглая. У меня дыханье сперло. Я взял да убежал, она мне вслед хохотала. И вот я умираю, так и не узнав женщины.
Томас (про себя, тихо). Я не умру. Я вернусь, чтобы все увидели то, что я вижу. Я заставлю их видеть.
Третий. Никогда не знал женщины этот малыш. Скажи пожалуйста! Когда лежишь и в тебе копошатся черви и ты превращаешься в прах, что толку, если у тебя было не меньше женщин, чем у кронпринца?
Четвертый. Умереть от жажды. Страшное дело. Надо же было, чтобы дьявол нас занес как раз на южный фронт. Досаднее всего, что приходится подыхать у этих макаронников.
Третий. Поглядите-ка на Вендта. Так ничего от него и не дождались. Трубили о нем в газетах, пили за его здоровье, кричали, что он необыкновенный парень. А он лежит и подыхает, и ни одной собаке нет до него дела.
Четвертый. И даже если бы у них хватило благородства не брать его и позволить ему писать свои стихотворения и произносить свои возвышенные речи, все равно, и он бы ничем не помог. Ни один человек в мире не может помочь.
Томас (про себя, сквозь зубы). Я не умру. Хорошо бы умереть. Но я не имею права. Я должен рассказать миру правду. Я должен перестроить мир.
Первый. Проклинать? Плакать? Молиться? Или… а-а…
Третий. Язык держать за зубами, тысяча чертей! Мутит от этой вечной трескотни. Просто голова кругом идет. И всегда долговязый заводит волынку. Не желаю больше слушать весь этот вздор.
Второй. Мне кажется, товарищ, тебе нечего кипятиться.
Третий. Почему?
Второй. Он уж на том свете, по-моему.
Четвертый. Бедняга. Самое лучшее для него.
Третий. Вот и трескотне конец. Теперь хоть подохнуть можно будет спокойно.
8
Кабаре. Господин Шульц, Анна-Мари, господин из австрийского посольства. Мужчины, девушки. Со сцены доносится музыка модных танцев и ритмическое шарканье ног танцующих.
Господин из австрийского посольства (аплодирует двумя пальцами), Пр-э-э-лестно! Пре-э-э-лестно!
Анна-Мари. Ну и лодыжки у этой козы. С такими лодыжками не лезут танцевать. Да еще горб на спине.
Господин Шульц. Да, Анна-Мари, у нас насчет этого ассортимент получше. (Хлопает ее по спине.)
Какой-то господин. В моем лице вы видите величайшего неудачника нашего столетия. До войны я жил в тропиках. Десятки лет занимался проблемой, как приспособить тропики для европейцев. Я изобрел систему центрального охлаждения для отдельных домов и целых кварталов. Вдруг… эта проклятая война, пришлось все бросить и вернуться. Что же теперь прикажете делать с моим центральным охлаждением здесь, в Центральной Европе, где даже летом требуется паровое отопление!
Анна-Мари. Ну, что это за танцы? Все как деревянные, как калеки. Мертвые они, что ли? (Кельнеру.) Капельмейстера сюда!
Тайный советник. Что вы задумали, сударыня?
Анна-Мари. Мне нужен настоящий темп.
Господин Шульц. Только подумать, милостивые государи и государыни: второй год мировой войны! Икра, шампанское, цветник прелестных дам, музыка, танцы, на фронте доблестные герои, сыны отечества, грудью своей защищают это отечество от вторжения врага. Чудесно, если вдуматься. Я и в самом деле начинаю верить в провидение. Словечко: наш великий небесный союзник, — это вам не шуточки. Выпьем же за великого союзника.
Пьют.
Господин Шульц. Кельнер, остудить еще шампанского.
Анна-Мари (вошедшему капельмейстеру). Сыграйте еще раз то же самое. Но в три раза быстрей. Я буду танцевать.
Тайный советник. Восхитительная идея, сударыня!
Анна-Мари. Идемте! (Уходит с одним из мужчин.)
Господин Шульц. Вакхические порывы приветствую. Тем более что в ней есть нечто от мадонны — и это частенько дает себя знать. Сильный привкус Гретхен, «Садовой листвы», «Сборника практических советов для женщин», «Журнала для домашних хозяек». В общем, предпочитаю тип Саломеи типу Лулу. А ваше мнение, многоуважаемый граф?
Господин из австрийского посольства. Конечно, дорогой господин фон Шульц, я считаю, что самое важное в девушке — темперамент. Только не рыхлая сдоба. Я — за стиль Кокошка.
Господин Шульц (шумно). Совершенно верно. Совершенно верно. Ваше здоровье, граф!
Тайный советник. Танцует очаровательно ваша малютка.
Господин Шульц. Сначала девочка никуда не годилась. То и дело впадала в возвышенный тон. Была близка с Томасом Вендтом, бунтарем. Остались кой-какие пережитки. Но сейчас она у меня великолепно объезжена. Не правда ли?
Тайный советник (не спускает с нее глаз). Да. В девочке чувствуется порода. Черт возьми! Вот это танец — так и пробирает тебя всего.
Господин Шульц. Интересуетесь? Желаете, чтобы она как-нибудь поужинала с вами? А может быть, предпочитаете к ней на чашку чая? Устрою с радостью. Оборудовал ей восхитительную квартирку. На Аугсбургерштрассе. Бывший владелец ее — мой должник. Офицер. Убит на фронте. Всю его рухлядь приобрел с аукциона.
Тайный советник. Очаровательна, честное мое слово. В высшей степени отрадное явление. Оазис в пустыне нынешнего бытия.
Господин Шульц. Нуждаюсь в такой отраде в немногие минуты досуга. Почтительнейше прошу взвесить: мы, организаторы тыла, всегда наготове. Нервы вечно напряжены. Неусыпные заботы, ответственность. Например: в твоем распоряжении железо, сахар, селитра, глицерин. Что делать? Поставлять сковородки домашним хозяйкам или Гинденбургу — пушки? Сахар для варенья, селитру для копчения, глицерин для женских ручек или все это Людендорфу на военные нужды? Проблема! Дилемма! Флюгер. Геракл на распутье.
Кстати, рассчитываю на небольшое одолжение, господин тайный советник. В вашем ведомстве работает один господин. Он во что бы то ни стало хочет вырвать для потребительских надобностей пару тысяч тонн сахару, реквизированных мною. Чушь! Пусть народ поглощает немножко меньше повидла. Главное, чтобы наши доблестные фронтовики и так далее.
Ну-с, так когда же Анна-Мари будет иметь честь видеть вас у себя?
Тайный советник. Вы серьезно хотите это устроить? Чудесно! Чудесно! А что касается сахара, то мы уж как-нибудь урезоним нашего друга народа. Нельзя же вечно потворствовать излишествам черни!
Анна-Мари (возвращается, залпом выпивает шампанское). Горю!..
Тайный советник. Чудесно. Монада. Врожденная гармония в движениях.
Господин из австрийского посольства (аплодирует двумя пальцами). Прэ-е-лестно. Прэ-е-лестно. Стиль Кокошка.
Господин Шульц. Одобряю. Темп. Движение. Мотор в крови.
Изобретатель центрального охлаждения (снова начинает рассказывать). О невезении я могу сложить целую поэму. До войны я жил в Бангкоке… приспособить тропики для европейца… система центрального охлаждения… а теперь, в Центральной Европе…
Шансонетка в костюме сестры милосердия. Поет куплеты.
Раненый появляется. Бледный, очень молод. Оглядывается.
Нерешительно подходит к соседнему столику.
Кельнер (враждебно). Что угодно господину?
Раненый. Кружку пива, пожалуйста.
Кельнер. Пива у нас нет. Только шампанское.
Шансонетка (поет припев).
Господин из австрийского посольства {аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-ле-стно.
Шансонетка поет вторую строфу.
Раненый (медленно, в раздумье). Ну что ж, тогда, пожалуй, придется уйти.
Анна-Мари (с момента появления раненого все время с интересом следит за ним). Посмотрите-ка.
Господин Шульц. Что там такое? Ну да, конечно. Никакого такта у этих парней. Одичали на фронте. Мозолят глаза своим видом. Для чего, я вас спрашиваю, оплачиваются все эти дорогие госпиталя и лазареты?
Анна-Мари. Я не хочу, чтобы он так ушел.
Тайный советник (пылко). Ну, конечно же, конечно же, мы позовем нашего воина сюда, сударыня. Сочувствие раненым героям — высшая добродетель немецких женщин.
Господин Шульц (пожимает плечами). Рецидив настроений в стиле мадонны. (Тайному советнику.) Как вам угодно. Эй, вы! Фронтовик. Камрад! Герой! Присаживайтесь к нашему столу.
Раненый оглянулся и, не останавливаясь, идет дальше.
Анна-Мари (догоняет его почти у дверей; настойчиво, тихо). Мы не хотели вас обидеть. Мы очень просим вас.
Раненый. Что ж, если это так… (Следует за ней.)
Господин Шульц. Ну, первым делом хорошенько смочить горло. Вам, надо полагать, немножко странно здесь, а? После грохота и мерзости фронта вдруг мирные, солидные бюргеры уютно сидят за стаканом вина. Цветник красивых женщин. Песенка. День для труда, вечер для отдыха. Вечерний досуг. Ну-с, а теперь расскажите нам что-нибудь вы.
Раненый. Нет. Мои рассказы здесь не к месту. Я не стану ничего рассказывать, пока эта девка там распевает.
Неловкое молчание.
Господин Шульц. Ого-го! Вот это называется — рубить сплеча. (Шумно.) Люблю гордых испанцев. Не хотите рассказывать — не надо. В конце концов зачем отбивать хлеб у военных корреспондентов?
Пауза. Слышно лишь пение шансонетки.
Шансонетка.
Раненый. Я лучше пойду. Я только мешаю.
Тайный советник. Что вы, что вы. Герой — всегда желанный гость.
Господин Шульц. Даже если он лишен салонных манер.
Анна-Мари. Я вас не хотела обидеть. Верьте мне, прошу вас. (Протягивает ему руку.)
Раненый (берет ее руку). Благодарю. (Уходит.)
Господин Шульц (качает головой). Сумасшедший дом.
Тайный советник. Очаровательно. Очаровательно. Подлинная немецкая женственность.
Шансонетка (повторяет припев).
Господин из австрийского посольства (аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-э-э-лестно.
9
Крестьянский двор. Отец Томаса — старый крестьянин, одет в полугородской костюм; суровое, недоверчивое лицо.
Старик чинит деревянные грабли.
Анна-Мари (входит). Вы — господин Матиас Вендт?
Отец Томаса. Да.
Анна-Мари. Я знакома с вашим сыном.
Отец Томаса. Приходит много людей, которые знают моего сына.
Анна-Мари. Здесь, значит, он родился. (Осматривается. Широкий холмистый ландшафт. Вдали — смутные очертания гор.)
Отец Томаса (с мягкой насмешкой). У нас тут и глядеть не на что, фрейлейн.
Анна-Мари (взглядывает на него). Не любопытство привело меня сюда.
Отец Томаса. Было бы умнее, если бы он остался здесь. Скот не бывает благодарным или неблагодарным. Пашня не бывает благодарной или неблагодарной. Люди же всегда готовы убить того, кто хочет им добра.
Анна-Мари. Он в списках пропавших без вести. Я очень беспокоюсь.
Отец Томаса. Беспокоиться нечего.
Анна-Мари. Вы что-нибудь знаете о нем?
Отец Томаса (тихо, ровно). Я его вижу.