Пронзенное сердце и другие рассказы

– Вы мне не говорили, где живете, сеньор Хиль. – Охотника звали Хиль Вентано.

– Эн эль монте (в лесу), кабаллеро, – был его ответ.

– В какой части? В каком направлении? – продолжал я расспрашивать.

– Мой скромный дом, сеньор капитан, почти точно к северу от города, у притока Рио Антигуа, за Вергарой. Но туда ведет очень плохая дорога – после того как въезжаешь в лес. Я бы сказал, что до моего хакала восемь миль или чуть больше.

– До вашего хакала? А что это?

– Это мой дом, сеньор; конечно, это хакал – так мы, хароко, называем дом.

– Никогда не слышал такое название; мне было бы любопытно взглянуть на такой дом. – Я сказал это в надежде получить приглашение.

– О, сеньор капитан, вы видели их множество: я знаю, что вы были повсюду с вашими солдатами. У меня очень маленький дом и совершенно одинокий. Но если ваше превосходительство окажет мне честь своим присутствием, я буду очень горд и постараюсь вас развлечь.

– Спасибо, – с готовностью ответил я. – Вы очень добры, сеньор Вентано.

– Может, вы захотите взглянуть, как я ловлю этих господ, – продолжал он, указывая на пару игуан, которых я только что у него купил. – Мне доставит величайшее удовольствие показать вам.

– Именно о такой любезности я хотел попросить. Очень хочу посмотреть.

– Что ж, кабаллеро, увидите; увидите и хакал, если навестите мой. Особенно смотреть там нечего; но все, что есть, к вашим услугам; я уверен, что моя Рафаэлита обрадуется вам так же, как я. Когда ваше превосходительство хочет приехать?

– Как только у меня будет день, свободный от обязанностей.

– Если вы его назначите, сеньор, я встречу вас здесь на рынке и провожу. Как я уже сказал, дорогу найти нелегко.

Но я не мог точно назвать день. Пришлось оставить этот вопрос нерешенным; но я узнал у него все приметы дороги, какие он смог назвать. И на этом мы расстались.

Глава II

Погоня за волком

Меньше чем через неделю у меня выдался свободный день, и я решил воспользоваться приглашением. Капитан Иннис, из отряда драгун, такой же заядлый охотник, узнав о моем намерении, выразил желание сопровождать меня. Конечно, я только обрадовался тому, что он будет со мной. День приходился на канун Рождества; и помимо удовольствия от охоты на игуан, мы надеялись привезти с собой индюка для обеда на следующий день. Мясо дикого индюка несравненно вкуснее мяса домашнего, а мы слышали, что в окрестных лесах множество индюков.

Мы выехали очень рано, чтобы использовать прохладу утренних часов. На побережье Вера Крус не бывает зимы; в полдень даже в декабре может быть нестерпимо жарко. Нас сопровождал только большой волкодав, собака, которую я недавно купил у одного из жителей Вера Крус. В том районе, куда мы направлялись, до сих пор не было гверильерос, иначе мы бы поехали с охраной. Тем не менее мы прикрепили кобуры к седлам; в каждой находилась пара револьверов «кольт». Вдобавок у нас было охотничье оружие: у меня двуствольный дробовик, у Инниса ружье, которым он владел очень искусно. Иннис был родом с Миссури и вполне соответствовал представлению о жителях этого штата.

Пока мы не достигли Вергары, проехав три или четыре мили, никаких трудностей в отыскании дороги у нас не было. Здесь мы бывали и раньше. Но даже человек, впервые оказавшийся здесь, не собьется с пути: нужно только оставаться в виду морского берега. Дорога в сущности и проходит по берегу, и во время отлива всадники большей частью передвигаются по влажному плотному песку. Но когда приходится отступать от берега на сухие меданос (песчаные холмы), то дорога становится очень трудной даже для верховых лошадей; а в упряжках их число приходится удваивать.

Ла Вергара – небольшая деревушка из мазанок на перекрестке двух дорог: одна ведет дальше по берегу к Текспану и на север, другая, называемая «Большой Национальной» (раньше она называлась королевской) отклоняется на запад, покидает побережье и уходит к Халапе и к столице. Через эту деревушку проходят все наши интендантские маршруты, и поэтому предприимчивый янки открыл здесь импровизированный салун; здесь подается выпивка кучерам и всем остальным, кто заглянет в бар. После быстрого галопа мы с товарищем рады были воспользоваться гостеприимством янки; это гостеприимство приняло форму шерри-кобблера [Разновидность коктейля], охлажденного в снегу со склонов Оризавы. Приканчивая коктейль, мы получили некоторые новые и более подробные указания насчет дороги. Хозяин знал Хиля Вентано, покупал у него дичь и бывал в его доме. Мы должны были еще примерно четыре мили проехать вдоль берега, потом свернуть в лес у заметного кипариса. Дерево спутать невозможно: оно огромное и поросло «седой бородой». За ним окажется верховая тропа в двумя развилками; в первом случае мы должны двинуться по правой развилке; к сожалению, насчет второй он не помнил, нужно ли сворачивать направо или налево. Так что это вопрос остался нерешенным.

Поблагодарив гостеприимного хозяина, мы снова двинулись в путь и, как нам и было указано, держались берега. Дорога, как и раньше, шла то по влажному, то по сухому песку; в сухой песок наши лошади погружались до подпруги. Однако мы добрались до кипариса и, как нас и предупреждали, сразу его узнали. Лесной гигант – ауэуэте мексиканцев, побелевший от растения-паразита (tillandsia usneoides), известного под названием «испанский мох» или «борода старика».

До сих пор было легко; свернув в первобытный лес и оказавшись под деревьями, мы проехали еще с полмили и добрались до первой развилки. Но вскоре совершенно заблудились.

Ничего не оставалось как возвращаться, и мы уже собрались повернуть лошадей, чтобы вернуться на то место, где в подлеске потеряли тропу, когда увидели большое животное. Увидев нас, зверь тут же повернул назад в лес, поджав хвост.

Невозможно было не узнать в нем волка. Но даже если бы не узнали мы, узнала моя собака; повинуясь своей природе и инстинктам, она гневно залаяла, бросилась за волком и исчезла среди деревьев.

Нужно ли говорить, что хозяин собаки и его друг последовали за ней? Шкура большого мексиканского волка – завидный охотничий трофей. А за собаку я заплатил двадцать долларов и хотел убедиться, что заплатил не напрасно. К тому же собаке в схватке с таким грозным противником понадобится помощь. Я могу потерять свои двадцать долларов, если ее растерзают на части.

Мы как можно быстрее пробирались между тесно растущими деревьями, руководствуясь звуками лая. Проехали в этой беспорядочной погоне не менее полумили, когда лай сменился грозным рычанием. Собака предупреждала нас, что загнала зверя.

Так и оказалось. Прискакав на место, мы увидели, что животные стоят мордами друг к другу, скаля зубы, но ни то, ни другое не торопится вступать в схватку. Волк стоял в оборонительной позе, спиной к дуплу в упавшем дереве. Это, несомненно, было его логово. Мгновение спустя оно стало его смертным одром. Мой дробовик, заряженный крупной дробью, эффективно справился с этим делом; Инниса не понадобилось вмешиваться.

В целом мое новое приобретение, тут же на месте получившее кличку «Лобо», судя по первой охоте, оказалось вполне удовлетворительным, и с этого дня я не продал бы собаку и за вдвое большую сумму.

Глава III

Спящая красавица

В возбуждении охоты мы думали только о преследовании волка. Содрав с него шкуру и привязав ее к задней луке моего седла, мы приготовились покинуть это место. Но сразу возник вопрос, в каком направлении нам двигаться. Ответить на него было тем более трудно, что мы не представляли, где оказались и с какого направления пришли.

Кажется, определить это нетрудно; нам тоже так показалось – вначале. Но ненадолго. Вскоре мы поняли, как трудно это сделать; трудность становилась все яснее; мы проезжали милю за милей, не находя тропы или даже подобия ее. Следов было множество, но все это были следы заблудившегося скота или диких животных, которые только сбивали нас с толку. Куда бы мы ни сворачивали, нигде не было тропы или дороги со следами колес или верховой лошади. Короче, мы заблудились в лесу!

Прошло немало времени, прежде чем мы это поняли; вначале нам не хотелось в это поверить; но наконец пришлось.

Мы остановились и сидели, вопросительно глядя друг на друга.

Заблудились в лесу! Когда читаешь, кажется, какой пустяк! Но не для тех, у кого был такой опыт. Для опытного человека это серьезное дело, часто со смертельным исходом. Особенно опасно заблудиться в мексиканской «монте» – подлинных тропических джунглях, где следы тапира, ягуара и волка переплетаются, образуя лабиринт и уводя все дальше и дальше вглубь.

Заблудились в лесу! Это возможно даже в пяти милях от Вера Крус; но здесь вы в таком же диком и одиноком месте, как в джунглях Амазонки!

Мы оба это знали; и, зная, были сердиты на самих себя за то, что в погоне за волком оставили тропу. Охотничий инстинкт успокоился; и, если бы сейчас появился второй волк, он ушел бы от нас беспрепятственно. Лобо мог бы последовать за ним, но в таком случае ему пришлось бы самому позаботиться о себе.

Но собака не проявляла никаких признаков замешательства. Напротив, она казалась неудовлетворенной сделанным и готова была попробовать еще. Пока мы сидели в седлах, обсуждая возможный курс, она бегала кругами. Время от времени подавала голос, словно нашла новый след. Потом снова разразилась энергичным лаем. Это положило конец нашей нерешительности, и мы тронулись, чтобы посмотреть, в чем причина этого лая.

Добравшись до собаки, мы увидели, что лает она не на волка и не на другого дикого зверя: лаяла она на дом! Необычное сооружение, но, несомненно, жилое. Каким бы оно ни было, мы очень обрадовались. Вид этого строения избавил нас от неприятного ощущения, которое владело нами уже больше часа. Увидев перед глазами человеческое жилище, мы поняли, что перестали блуждать и найдем обратную дорогу.

Но человеческое ли это жилище? Этот вопрос задал мой товарищ, не я; я знал, что это дом человека. Иннис лишь недавно прибыл в нашу часть в Вера Крус и не знал Мексику; в то время как я немало поездил по ней. Сооружение напоминало гигантскую птичью клетку, стены сплетены из особой разновидности бамбука – мексиканского кана кавера; – стволы поставлены вертикально и очень близко друг к другу; образуется рама, которая держится на столбах прекрасных пальм коросо; листья других пальм накрывают крышу. Один конец сооружения, его задняя часть, очевидно, спальня; эта часть отгорожена ширмой из пальмовых листьев, которая передвигается на колесиках. Впереди, там, где входная дверь, ширмы нет, и потому сквозь стволы бамбука видно, что находится внутри. Разнообразная мебель и домашняя утварь – все это подтверждало, что дом обитаем. Немного в стороне от дома стояло нечто вроде загона или «корраля» – из таких же бамбуковых стволов, но закрытое сверху; внутри сидело около десяти больших ящериц; каждая очень походила на дракона святого Георгия; но я знал, что это безвредные игуаны. Собака встревожила их; в противном случае в такую жаркую погоду – был полдень, и термометр показывал 90 градусов (32,2 по Цельсию) – они бы лежали неподвижно или спали. Поведение Лобо вызвало у них гнев или страх, а может, и то, и другое; некоторые ящерицы бегали в поисках выхода, другие стояли у стволов, свирепо глядя на собаку, как будто готовы были ее укусить. Бедняги, они не смогли это сделать, даже если бы попытались. К своему удивлению, мы увидели, что у них сшиты пасти.

Не могу сказать, долго ли мы стояли, глядя на это странное зрелище и гадая о его причинах. Мы еще не успели прийти в себя от изумления, когда донесшийся изнутри хижины слабый звук привлек наше внимание. Мы повернулись. И то, что увидели, заставило забыть об игуанах. Как уже говорилось, задняя часть сооружения закрывалась своеобразной ширмой из пальмовых листьев, известной как «петате». Эта ширма была частично отодвинута и позволяла увидеть, что за ней: небольшое по размерам помещение, а в нем протянутый по диагонали из угла в угол гамак, подвешенный на двух столбах. Света было достаточно, чтобы мы увидели на этой подвесной постели одну из красивейших фигур, какие приходилось видеть. Молодая девушка; развитая фигура свидетельствовала, что это девочка, которая быстро становится женщиной. В одном конце гамака видна была свесившаяся через край округлая рука, в другом – нога, которую с удовольствием взял бы как модель Фидий. И хотя внутри все же было темновато, мы разглядели и исключительно красивое лицо. Кожа смуглая, но красивая; ресницы подобны двум черным полумесяцам, переброшенным через закрытые веки.

Мы сидели – потому что все еще не спешились – и смотрели на девушку, а она крепко спала. Казалось, ей что-то снится, потому что время от времени с уст ее слетали слова, произнесенные шепотом. Одно из таких слов мы и услышали. Грудь девушки поднималась и опадала в порывистом дыхании. Счастлив мужчина, который ей снится, если встречается с ней и наяву.

Мы с товарищем смотрели на эту спящую красавицу, смотрели молча, не произнося ни слова, но оба чувствовали, что могли бы смотреть бесконечно. Это была словно сказочная сцена, чарующая сцена из мира снов.

Мне уже приходила в голову мысль – ее подсказали клетки с игуанами, – что мы попали именно в то место, которое искали, и что это жилище касадора. Если это так, то в гамаке спит «моя Рафаэлита». В таком случае слова касадора о том, что в его доме не на что посмотреть, далеки от истины. В гамаке лежит та, чья ценность в глазах мужчины превышает все пряности Аравии и все драгоценности Индии.

Не могу сказать, сколько времени она спала, а мы ее не будили. Знаю только, что прошло немало минут, прежде чем мы смогли оторвать взгляд от этого зачаровывающего зрелища, да и то только потому, что вынуждены были это сделать.

Причиной послужил Лобо. Он и еще одна собака неожиданно появились на сцене. Вторая собака своим поведением свидетельствовала, что она дома. Террьер, не очень крупный, но такой смелый, что не уступит большому волку и схватится с ним, как только окажется рядом. Громкий собачий лай и разбудил спящую. Она выскользнула из гамака, как разворачивается прекрасная змея или как выходит из логова пантера, и выбежала из помещения, очевидно, направляясь к входной двери.

Мы с товарищем заторопились ей навстречу. Но встретили мужчину, который только что подъехал на муле и чье поведение, если бы не было других признаков, ясно показывало, что он хозяин дома и всего окружающего. Моя догадка оказалась верной: мы были у хакала Хиля Вентано.

Глава IV

Приятный обед

Охотник на игуан возвращался с промысла, и то, что промысел был удачным, доказывала привязанная к седлу ящерица длиной в целых четыре фута; хвост ее тащился по земле.

Мы обменялись приветствиями, и хозяин отнесся к нам очень радушно. Предварительно он привязал свою добычу к горизонтальной ветви дерева, на которой, несомненно, побывали многие ее предшественницы.

После того как позаботились о муле и наших лошадях, хозяин пригласил нас в дом. Нужно ли говорить, что мы оба с готовностью, с радостью приняли это предложение, испытывая самые приятные ожидания? С тех пор как красавица выскользнула из гамака, мы не обменялись с ней ни словом и вообще ее не видели. При появлении касадора – ее отца, как я предположил, – девушка вернулась в спальню, опустив предательскую петате, которая раньше была к нам так благосклонна.

«Моя Рафаэлита обрадуется вам так же, как я» – сказал охотник на игуан, приглашая меня к себе в дом. И теперь я ждал этой радости с легким нетерпением и с ускоренным пульсом.

Наконец встреча произошла, хотя и не с такой теплотой, на которую я надеялся. Девушка приняла нас с некоторой сдержанностью. Она родилась и выросла в лесу, истинное дитя природы, и все могло бы быть по-иному. Но в ее поведении была какая-то надменность, которая на первых порах неприятно удивляла. Однако, когда мы познакомились получше, она исчезла.

Как мы обнаружили – признаюсь, к моему глубокому облегчению, – она действительно оказалась дочерью охотника. Несмотря на разницу в возрасте, она могла бы быть женой Вентано. Молодость не помешала бы этому. Мексиканские девушки считаются готовыми к браку в двенадцатилетнем возрасте; некоторые из них выходят замуж и становятся матерями еще раньше. А, как мы уже говорили, наша хозяйка была вполне сформировавшейся женщиной.

Ни красота, ни застенчивость не помешали ей проявить свое искусство хозяйки. Обменявшись шепотом несколькими словами с отцом, она очень быстро накрыла стол, поставив на него еду и выпивку. Пока она спала, на огне томилось жаркое в ожидании возвращающегося с охоты касадора. Это было блюдо из множества составляющих, среди которых важную роль играли кайенский перец и чеснок. Тем не менее мы нашли блюдо восхитительным – в сопровождении маисовых лепешек тортилий и пальмового вина, в изобилии присутствовавшего на столе.

Однако время шло, и нам хотелось начать обещанную охоту на игуан. Но когда я предложил выступить, хозяин, к моему удивлению, возразил. Я уже заметил, что было в его поведении что-то необычное, словно он хотел что-то нам сказать и не решался. Но сейчас сказал.

– Ау Диос, кабаллеро! – сказал он виноватым тоном. – Никогда в жизни не было мне так неловко, как сегодня. Я это чувствую с тех пор, как вернулся домой и застал здесь ваши превосходительства. Но я занят.

– Заняты?

– Да, сеньор капитан. Как вы, должно быть, знаете, сейчас пускуас де Навидад (канун Рождества); сегодняшняя ночь – «ноче буэна»; и в Санта Люсии, деревушке на берегу, большой праздник. Эту фиесту я никогда не пропускаю и намерен идти и сегодня; мучача тоже. Видите, сеньоры, в каком я положении?

Мы, однако, не видели. Еще только что миновал полдень, и мы полагали, что до вечера можно еще поохотиться на игуан.

Однако мы ошибались, что выяснилось из последующих слов хозяина.

– Развлечения начинаются рано. Пор Диос! Они уже начались, а до Санта Люсии добрая лига.

Поскольку нашему хозяину, хотя он был явно расстроен, не терпелось отправиться на праздник, мы хотели уже идти к своим лошадям.

Мы были разочарованы тем, что не удастся поохотиться на крупных ящериц, но в лесу еще немало дичи, и мы найдем чем заняться.

Но хозяину мы этого не сказали; однако он, должно быть, прочел на наших лицах разочарование.

Казалось, это его глубоко расстроило; он стоял, опустив голову, как будто стыдился посмотреть нам в лицо. Но, оказалось, он размышляет, и эти размышления были не напрасными. Вскоре ему в голову пришла мысль, а на лице снова появилось довольное выражение.

– Кабаллерос! – воскликнул он. – А почему бы вам не отправиться с нами на фиесту?

Этот вопрос нам понравился, но прежде чем мы смогли ответить, хозяин продолжил:

– Вы, сеньор капитан, говорили мне, как вас интересуют харокос, наши привычки и обычаи. Если согласитесь сопровождать такого ничтожного человека, как я, могу обещать вам, вы увидите в Санта Люсии много нового для вас.

Что касается меня, то никаких уговоров не потребовалось; взглянув на товарища, я увидел, что он в таком же настроении.

– Мучас грасиес, сеньор Хиль! Мы принимаем ваше предложение.

Через двадцать минут мы уже направлялись в Санта Люсию: хозяин на своих двоих, а Рафаэлита боком на муле; ибо мексиканские леди ездят верхом так же, как когда-то знаменитая герцогиня де Берри, поражавшая парижан. Я с удовольствием посадил бы девушку на круп своей лошади и предложил ей это; но она отказалась, и сеньор Хиль ее поддержал.

Глава V

Харокос

«Фиеста», которую чаще называют «фанданго», на побережье Вера Крус – зрелище, достойное того, чтобы на него взглянуть. Здесь вы увидите хароко во всем его блеске, в великолепии его живописного наряда, со всеми украшениями и принадлежностями. По правде сказать, зрелище замечательное и оригинальное.

Развлечения фиесты – обычные сельские забавы, популярные среди жителей Вера Крус. В разных частях поля устраивались разные игры, а для спортивных занятий отведено было место на открытом лугу – что-то вроде общинного пастбища на краю деревни. Причем забавы эти менялись: то коррер эль галло (петушиный бой), то колеар эль торо (дерганье быка за хвост) или другие удивительные подвиги верховой езды, которые нигде не исполняются так искусно, как в странах Испанской Америки.

В таких развлечениях, естественно, участвуют только мужчины; женщины остаются зрительницами. Когда мы приехали в деревню, девушка с нами рассталась и ушла в один из домов – к подруге, как сообщил нам отец. Я ее не видел, и она не показывалась весь остаток дня.

По одну сторону от деревни на равнине стоял павильон, сооружение очень больших размеров, открытое со всех сторон; павильон представлял собой столбы из пальмовых стволов и лежащую на них крышу из листьев платана. Все свежее: стволы, ветви, пальмовые и платановые листья, – все свидетельствует о том, что павильон соорудили только что. В сущности, он предназначался только для праздника. Однако выглядел он неплохо. Круглые стволы пальм были обвиты причудливыми цветами, увешаны венками и гирляндами, и это придавало строению классическую элегантность. Нам сообщили, что этот лесной храм отводится для танцев, когда настанет их время – а будет это поздно вечером. Повсюду вокруг стояли киоски с выпивкой – пуэстос и венториллос; они словно говорили, что основным занятием празднующих будет все-таки выпивка, а все это место предназначено для грандиозного мотовства.

Сельские забавы, многие новые и интересные для меня, не утомляли, но мне тем не менее хотелось, чтобы поскорее наступил вечер. Может быть, дочь касадора, днем не появлявшаяся, покажется вечером. Иначе я бы не так торопил темноту. Однако день приближался к концу, а девушки все не было. Все мои надежды обратились к павильону, где она обязательно появится.

Моего товарища ее отсутствие огорчало еще больше. У него на то были причины: на следующий день ему предстояло быть дежурным офицером, и потому сегодня вечером, и не поздно, он должен был явиться в штаб. И потому не мог ждать ни конца фанданго, ни даже начала танцев; так что, если дочь касадора в ближайшее время не появится, ему придется уехать, не попрощавшись с нею. И уехать одному. Я уже дал ему понять, что, поскольку у меня самого срочных обязанностей нет, я дождусь конца праздника. К тому же никаких особенных причин для того, чтобы возвращаться вместе, не было. Всего час скачки галопом по ровной дороге, той самой, по которой мы добрались до Вергары. Добавляется только небольшой отрезок до Санта Люсии. Даже если стемнеет, хорошим указателем послужит шум моря.

Уже начинало темнеть; моему товарищу пришлось уезжать. Я думаю, он испытывал некоторую досаду – не на меня, а на свое невезение. Он немного подождал, все еще надеясь увидеть девушку; как ни странно, она не появилась, а уже спустились сумерки. Больше ждать было нельзя; сев верхом, он неохотно уехал, оставив меня моей судьбе, какой она ни будет.

Однако не успел он отъехать, как я пожалел, что не уехал с ним! В воздухе чувствовалось какое-то напряжение – явный предвестник опасности.

Глава VI

Фанданго

Темная ночь опустилась над деревенькой Санта Люсия. Но внутренности импровизированного танцевального зала были ярко освещены десятками масляных ламп и восковых свеч. Был и еще один источник света, который способен удивить человека, не знакомого с обычаями страны. Когда зал начал заполняться девушками, я заметил, что многие из них одеты словно в огненные платья. Муслиновые юбки усеяны ярко светящимися точками; когда девушки резко поворачивались, эти точки вспыхивали ярким пламенем. Впрочем, я знал, чем вызвано это свечение. Не впервые видел я, как красавицы тропиков цепляют на себя светлячков. Ибо это были светлячки, самые крупные и красивые представители своего вида, кокуйо. Они нашиваются на платье и накалываются на булавки в волосах женщины. Такое украшение кажется жестокостью, но на самом деле это не так. Грудь и живот насекомого соединяются толстой чешуей, в которой имеется отверстие для иглы; таким образом, насекомое не испытывает никакой боли, словно сама природа предназначила его для такой цели. Когда их снимают с наряда, жуки не улетают. Кокуйо встречаются достаточно редко, особенно в городах, где за них платят большие деньги. Держат их в небольших коробочках, похожих на клетки для бабочек, и кормят сахарным сиропом.

Та, чьего появления я так долго ждал, «нья Рафаэлита», как говорят на своем жаргоне харокос, наконец показалась. Она сверкала огоньками светляков; я заметил, с каким вкусом они насажены на ее платье – звездами, полумесяцами и крестами по всей юбке. Двойной ряд насекомых окружал голову девушки ореолом; жуков удерживали на месте булавки, вколотые в широкую ленту в волосах; чернота лента делала сверкание насекомых особенно заметным. Никакие бриллианты не сравнятся с этой короной из живого огня, почерпнутого из сокровищницы природы. Ни одна королевская корона не могла выглядеть величественней, и не было королевы или принцессы прекрасней той, на кого была одета эта корона. Когда она взошла на платформу, на которой собирались танцующие, я увидел, что все взгляды в восхищении устремились к ней. Всюду слышались возгласы «Линда линдиссима» (красавица). Я знал, что это говорят о ней.

Касадор явно гордился приемом, оказанным его дочери. Иначе он не был бы харочо. В этой земле личные достоинства человека занимают место богатства и титулов. Все, на что могут рассчитывать местные красавицы, это природная красота.

Стоявший рядом со мной довольный отец сказал:

– Кабаллеро! Что вы думаете о моей Рафаэлите? Разве она не самая красивая мучача здесь?

– Конечно, – согласился я. И чтобы еще больше польстить ему, добавил: – Не только здесь, но во всем штате Вера Крус, насколько я могу судить.

Он казался обрадованным; хотел, чтобы я с ним выпил. Я отказался под предлогом, что хочу посмотреть танцы, которые уже начались под музыку гитары, скрипки и арфы. Я видел, что он и так уже слишком много выпил. Но он хотел еще и ушел без меня.

Танцы были разнообразные, некоторые старые испанские, андалузские.

Но были и чисто мексиканские, и один очень своеобразный, встречающийся почти исключительно у хароко. Называется он мачете и чамарра (нож и шарф). В каком-то смысле это сольный танец, хотя в нем принимает участие несколько человек. Но главная участница – и единственная по-настоящему танцующая – женщина. Стоя в центре площадки, она совершает множество подвигов Терпсихоры в соответствии со своими способностями. Один из зрителей, предположительно добивающийся ее милостей, выступает вперед и протягивает ей шляпу; женщина берет ее, не прерывая танца. Потом так же поступает второй; таким образом у женщины теперь шляпы в обеих руках. Третий соискатель одевает шляпу ей на голову – это ответ первому, бросившему вызов. Такой вызов – вполне достаточное основание для схватки. И не на кулаках, а на мачете; часто такие схватки заканчиваются смертью и всегда – кровопролитием.

Все это делается в честь женщины; большего комплимента она не может получить и именно так это и рассматривает. Теперь первый снова приближается к танцующей с чамаррой – шарфом из китайского шелка, который он сматывает у себя с пояса и ловко прикрепляет к плечу танцовщицы. Тогда выступает второй и прикрепляет к другому плечу мачете – таким образом вызов считается принятым. Во время этого представления каждый из соперников произносит несколько импровизированных фраз, обычно стихотворных; в них он выражает свое восхищение девушкой и бросает вызов противнику. И во время всего танца, сколько бы предметов на нее ни навешали, девушка ни разу не сбивается и не пропускает шага. Но вот танец заканчивается, шляпы, мачете и шарф возвращаются к своим владельцам; каждый выкупает свою вещь за определенную сумму, сопровождаемую пышными изобильными комплиментами. А потом начинается схватка.

Многие девушки уже выступили в этом танце мачете и чамарра, когда на площадку вступила Рафаэлита. Ее появление вызвало необычное возбуждение у зрителей; все стихли и смотрели только на нее, как на приму-балерину, после того как кончилось выступление кордебалета. Я заметил, что у нее среди молодых хароко немало пылких поклонников, и два из них весь вечер уделяли ей особое внимание. Всем было ясно, что еще до конца фанданго прольется кровь, как оно на самом деле и произошло. Но я забегаю вперед. Сомневаюсь, чтобы девушка когда-либо училась танцам, но танцевала она как баядера.

Ни одна профессиональная танцовщица, развлекавшая восточных принцев, не обладала такой грацией. Все харокос великолепно танцуют, и это умение кажется у них наследственным и вполне естественным. Девушка была молода, но кокетлива: впрочем, это тоже особенность ее народа. Однако кокетливость сказывалась только в ее манерах; но движения ее в танце, хотя и чувственные, что неизбежно у женщины с такой великолепной фигурой, тем не менее оставались скромными, показывая, что она нисколько не развращена. К тому времени как танец закончился, соперники уже продемонстрировали свой характер и смотрели друг на друга вызывающе и с ненавистью. У каждого были друзья и сторонники; соперники обернули серапе вокруг левой руки, создав из них нечто вроде щита, и объявили, что готовы. Некоторые женщины выглядели испуганно, они проявляли свой страх в различных восклицаниях.

Возбуждение достигло пика; в это время ко мне присоединился касадор, девушка держалась за его руку, он выглядел торжествующим, а она дрожала. Не знаю, от страха или от сожаления об этой схватке, которая может кончиться смертью одного из ее поклонников. Мне хотелось узнать, на чьей она стороне, и я спросил ее об этом.

– Который, кабальеро? – повторила она, очевидно, взяв себя в руки, потому что слова сопровождались презрительным изгибом губ. – Ни уно, ни отро (ни тот, ни другой).

– Но, наверно, один из них интересует вас больше другого?

Я указал на толпу, окружившую соперников.

– Нет. Здесь нет ни одного.

– А где?

– Не спрашивайте меня, сеньор капитан.