— Я оплачу, — скрепя сердце, ответил я, мысленно подсчитывая, какую брешь в кошельке пробьёт эта незапланированная трата.
— Да что толку от денег! — взорвался, тряся бородой, тот, — у меня запасного нету, хотел как раз после фрахта взять. А теперь что? Где мы его возьмём в чистом море?
Я оглядел горизонт, но нигде, как назло, не было ни одного паруса.
— Может на этих? — осторожно показал пальцем на оставшиеся косые.
— Придётся, — мрачно ответил капитан и шумно высморкался за борт.
Отогнав меня, чтобы я и эти не порвал, он поставил у борта ветродуя, который начал потихоньку сбоку поддувать в паруса, и мы, наконец, стронулись с места. Вот только скорость, и так до этого невысокая, упала ещё вдвое. Относительно маячившего по правому борту берега, казалось, что мы вообще стоим на месте.
Меня такое, понятное дело, не устроило, и я принялся думать, как повысить скорость судна. Впрочем, решение лежало на поверхности. Корабль окружает две среды: воздух и вода. Если мы не можем использовать одну, значит надо обратиться к другой.
Собрав студентов, я обрисовал задачу, пообещав отметить лучшее решение каким-нибудь ценным подарком.
Дружно покивав головами, мои пятнадцать архаровцев засели на корме, принявшись что-то бурно обсуждать, то и дело свешиваясь за борт и разглядывая слегка пенящуюся за судном воду.
Капитан подозрительно косился, но я делал лицо кирпичом и, заложив руки за спину, демонстративно разглядывал носящихся на головами чаек.
Затем от группы отделилась Силлана, бочком-бочком подобралась ко мне и зашептала:
— Профессор, мы тут придумали. Кольцевой поток с двух сторон забирает воду спереди судна, огибает и, завернув, толкает в корму.
— Неплохо, — также шёпотом ответил я, — действуйте.
Неладное капитан почуял не сразу, хитрое заклинание разряжало воду перед носом судна, отводя двумя потоками за корму, поэтому ускорялись, почти не создавая бурунов на разрезаемой килем водной глади. Только когда набегающим ветром косые паруса начало выгибать в обратную сторону, а ветродуй удивлённо опустил руки, не понимая, что такое происходит, хозяин судна понял, что дело нечисто. Правда, не понял причины, сыпя непонятными морскими терминами, а может просто ругаясь по своему. Ну а я наслаждался бьющим в лицо ветром и стремительно меняющейся береговой линией.
Правда, когда ветер превратился почти в шквал, улыбаться стало не очень удобно, а капитан, наконец, держась за поручень, подобрался ко мне.
— Барон, опять ваши штучки⁈
— Мы просто помогаем доплыть быстрее, и заметьте, совершенно не трогаем ваши паруса.
Тут капитан не выдержал окончательно, схватил меня за грудки:
— Да ты что, не чувствуешь, какой встречный поток, ещё чуть-чуть и…
Тут совсем рядом затрещало, я рефлекторно присел вместе с капитаном, а мимо нас пролетела, чудом никого не сшибив, переломившаяся у основания мачта. Словно живая, она махала нам на прощание обрывками верёвок и парусов, пока с плеском не рухнула в воду далеко позади.
— Поздно… — прошептал побелевшими губами мужчина и сел на палубу, — последняя мачта.
— Тоже замены нет? — на всякий случай уточнил я и, получив равнодушный кивок, попытался его утешить, — я её тоже компенсирую. Ну поймите, не могу я так долго ползти. Мы же неделю добираться будем. А с нашей помощью суток хватит, как на месте окажемся. Мне ждать так долго нельзя, у меня ведь учёба, опыты, эксперименты.
Я старался объяснить, как мог, капитану свои мотивы. Тот посидел с минуту, рассеяно гуляя взглядом по палубе, а затем, махнув рукой, буркнул:
— А, делайте, что хотите, барон.
Устало поднялся, доковылял к спуску под палубу, где находилась капитанская каюта. На всякий случай проследовав за ним, я осторожно заглянул в приоткрытую дверь и увидел, как он достал полную бутыль рому откуда-то из настенного шкафчика, уселся за стол, откупорил, раскрутил в руке, а затем, опрокинув в горло, влил в себя всё залпом.
— Епть! — только и успел выдохнуть я, как рука безвольно опала, выронив покатившуюся по полу бутыль, а голова мужчины со стуком впечаталась в столешницу, — помер что-ли?
Я быстро забежал следом, с тревогой касаясь капитанской шей, но тут послышался молодецкий храп, и я понял, что он просто спит. Целая бутыль крепкого алкоголя сработала как мгновенное снотворное, напрочь выведя из строя капитана на эти самые сутки, что нам предстояло плыть.
«Лихо он уклонился от проблемы, — подумал я, — а с другой стороны, хорошо: и нам мешать не будет и нервы свои сбережёт».
Больше нас ничего не сдерживало, оставшаяся команда лишь боязливо поглядывала, не зная, чем заняться, и я, установив очерёдность поддерживающих заклинание студентов, нашёл первого помощника, поставив ему задачу дать знать, когда следует повернуть в нужную нам реку. По прямой-то мы летели любо-дорого, как имперский корвет, но с поворотом выходили сложности. Из-за особенности формирования движущего судно потока, перо руля было напрочь бесполезно, и маневрировать нужно было, как на танке из моего мира, гусеницами, замедляя поток то с одной, то с другой стороны.
Несколько раз по пути нам попадались другие корабли тингландцев, но, завидя нашу лысую, без мачт и парусов, посудину, которая рассекая морскую гладь почти без брызг, мало что не летела, их команды только с разинутыми ртами провожали нас долгим взглядом, не решаясь даже окликнуть.
К вечеру мы добрались до устья реки, сбросив скорость, плавно завернули и вновь стали набирать ход, поднимаясь против течения.
— Господин, — робко тронул меня за рукав старпом, — темнеет, на реке мели, можем наскочить на такой-то скорости.
Доля правды в его словах была, но мне жуть не хотелось растягивать удовольствие сверх положенного, поэтому, кивнув, я расположил на носу нескольких студентов, приказав освещать реку перед лодкой.
— Ничего, — подбодрил я зевающих и хмуро кутающихся в тёплую одежду парней, — всего-то сутки не поспать, ерунда, зато потом, на новом месте, сразу и заснёте, как убитые.
Сам же взял на себя роль капитана и, вглядываясь в подсвеченную мощными светляками тёмную толщу воды, то и дело командовал:
— Левее!
— Правее!
— Снова левее!
В эти моменты приходилось крепко держаться за борта нашей посудины, потому что та, как норовистый конь, начинала рыскать из стороны в сторону, грозя сбросить нас в воду.
Но всему рано или поздно приходит конец. Пришел он и нашему путешествию. Когда забрезжил рассвет, мы уже подплывали к небольшой группке домиков, прилепившихся к реке с узеньким мостиком, перекинутым между обоими берегами, и старпом грустно сообщил:
— Ваша милость, вот она Тенистая Долина.
— А что так невесело? — я хлопнул его по плечу, — всё, нас высадите и пойдёте домой.
Причалив, я тут же проверил количество студентов по головам. Затем споро, с помощью команды, стащили всю нашу поклажу на берег, сложив кучкой сундуки и чемоданы, включая два алхимических стола и один стол для зачарования. Я их тоже пересчитал, а затем снова пересчитал студентов, только уже на берегу. Не хватало ещё забыть кого-нибудь на судне, прикорнувшего на минутку в уголке. Но нет, все были на месте и я мысленно выдохнул, полдела сделано.
Оставался только старпом, продолжавший мяться неподалёку. Я вздохнул. Компенсация. За мачту и паруса. А куда деваться? Нехотя я полез за кошельком.
Но тут утреннюю тишину разорвал треск и стон ломающегося дерева, раздался чей-то истошный крик «Полундра!», и бот стал как-то странно крениться на правый борт. По палубе забегали и засуетились люди, суматошно прыгая на берег. Старпом изменился в лице.
— Капитан! — бросаясь обратно.
Ну а я, застыв с мешочком монет, медленно убрал его обратно. За целый корабль расплатиться этого было явно мало.
— Не выдержали давления, — авторитетно заявил кто-то из моих, — пока держали заклинанием, держалось, как убрали — всё, перестало держаться.
— Логично, — буркнул я, не поворачиваясь.
Тут на берег спрыгнул старпом на пару с ещё одним матросом, таща не протрезвевшего до конца капитана, и бот плавно завалился на бок, с бульканьем уйдя под воду. Не сильно глубоко, я видел в метре от поверхности его деревянный борт, но утешало это мало.
— Мой корабль, что с моим кораблём? — заплетающимся языком произнёс капитан, кое-как, с посторонней помощью, встав на ноги.
— Он утонул, — непривычно кратко ответил я.
Ну а что тут ещё скажешь.
Мне за такое вовек было не расплатиться, хоть всем карманы выверни, но тут пришла в голову светлая идея. И я, быстро вытащив чистый лист бумаги, накидал письмо Селестине с просьбой капитану бота «Лакриса» выделить средства на покупку нового судна, взамен утраченного в путешествии. На всякий случай пометил, что утрата произошла вследствие испытаний нового магического двигателя. Довольный вручил капитану.
Ему, понятное дело, хотелось живых денег сейчас, но понимал, что столько я не отдам, поэтому грустно забрал бумагу и повёл команду пешком по дороге, что шла от Тенистой к Прилесью. Идти им долго, конечно, но всё, что мог, я сделал.
Ну а мы, разобрав вещи, пошли по тропе на холм, где располагалась сама школа.
— Это она⁈
Я обернулся на девушек, увидел задрожавшие губы Альтины, почти готовой расплакаться, вздохнул и хмуро ответил:
— По всей видимости, да.
То, что возвышалось перед нами, ничем иным, как бараком, я назвать не мог. Пусть в три этажа, но барак. И прилепившаяся сбоку башенка на этаж выше. Всё это из почерневшего от времени дерева, с оконными проёмами, закрытыми грубыми ставнями.
Тут дверь барака распахнулась, выпуская наружу сутулую фигуру в ватнике, семейных трусах и валенках на босу ногу, что, ёжась от утреннего холода, быстро оббежала барак, и заперлась в стоящей чуть на отшибе такой же потемневшей деревянной будке. Ошибиться в её назначении было нельзя.
— Туалет типа сортир, — пробормотал я, — эм и жо. Ну что за жо…
Глава 6
Дверь сортира распахнулась, вновь явив нам позёвывающего ученика. Судя по молодому лицу, на преподавателя он не тянул. Потянувшись, он раскрыл зажмуренные глаза и встретился взглядом с нами. Наступила немая пауза.
— Ох ё! — только и вымолвил он, запахивая ватник, и поскакал обратно к бараку. Распахнув дверь, заорал куда-то в глубину:
— Приехали!
После чего скрылся внутри.
Я переглянулся со студентами, затем спросил у нашей принцессы:
— Тания, а ты знала, что оно тут вот так?
— Нет, профессор, — замотала та головой, сама во все глаза глядя на открывшуюся действительность.
— И почему я не удивлён?
Спустя минут пять, пока мы стояли, продолжая разглядывать наше новое место обитания, из двери барака показался десяток учеников, всё в тех же ватниках, валенках и ещё штанах, живо напомнив серостью одежд и отчётливой казённостью каких-то заключённых. Мы разглядывали их, а они нас.
— Кхым, — кашлянул я, понимая, что разговор начинать придётся мне, — здравствуйте, ученики, я новый преподаватель школы, профессор Локарис.
— Ух ты, профессор!
— Настоящий⁈
— Ничего себе!
Послышались удивлённые возгласы, и я вымученно улыбнулся, дела тут, похоже, были ещё хуже чем я себе представлял.
— А где другие преподаватели школы?
Но на мой вопрос ученики только недоумённо переглянулись, затем один, выглядящий постарше, ответил:
— Нет других, преподаватель один, теперь это вы. А старый неделю назад уехал.
У меня начал непроизвольно дёргаться глаз.
«Ну, Селестина… — я медленно закипал внутри, — ну, я тебе припомню».
Хотя, конечно, злиться надо было больше на себя самого. Я же сам напросился в их школу. Но кто же знал, что это не школа, а непойми что. Я даже какого-то подходящего сравнения не мог найти тому, что увидел.
— Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. Да, познакомьтесь, это студенты второго курса академии, с этого момента они тоже будут учиться здесь.
— Ух ты, академские!
Школьники с жадностью уставились на моих спутников. Я же в свою очередь принялся разглядывать их самих. Их действительно было десять, но если по началу мне показалось, что это все парни, то сейчас я понял, что ошибся, среди них были и две представительницы прекрасного пола, в силу одинаковой одежды почти неотличимые от своих товарищей.
— Всё, — прервал я вновь наступившую неловкую паузу, — давайте вовнутрь, что ли. Посмотрим, как вы тут живёте.
Но внутри оказалось ничуть не лучше чем снаружи. Первый этаж был разделён на два больших зала, первый, как объяснили мне, был, собственно, помещением для занятий, что было понятно по примитивно сколоченной кафедре и партам с лавками, а второй — столовой с большим камином и двумя длинными столами. Кухни не было, но местные объяснили, что готовкой занимается тётя Сарах, которая живёт у реки, она и приносит еду три раза в день.
Камин был сложен из грубо подогнанных камней и являлся единственным источником тепла на всё здание. Под моим задумчивым взглядом, подойдя к крупной поленнице, один из учеников тут же подкинул дровишек. И никаких магических светильников. Только под потолком висела странная люстра, словно собранная из рогов животных и утыканная огрызками свечей.
Я только качал головой, натыкаясь на очередные свидетельства местной бытовой отсталости. И это школа магии…
Там же, в столовой, сбоку у стены была лестница на второй этаж. На нём и на третьем располагались жилые комнатки для учеников. Ну хотя бы там они были индивидуальные, не общий барак на двадцать — тридцать кроватей, как я по началу боялся. Не фонтан, конечно, узкие пеналы с окошком в торце, из мебели имевшие лишь кровать, тумбочку и сундук с покатой крышкой для вещей. Ни стола, ни шкафов не было, да и не влезли бы они туда, стоит признать.
Парни жили на втором, а девушки на третьем, так было до меня, я одобрил подобное разделение и дальше, свободных комнат вполне для этого хватало. Оставив студентов и примкнувшую к ним Ланику заселяться, рассудив, что справятся без меня, я пошёл проверять башню, предназначенную для преподавателя.
Та была пристроена к торцевой стене с камином и тоже использовала его каменную трубу для обогрева. Правда, чтобы войти туда, мне пришлось обойти здание снаружи, потому что изнутри почему-то входа не оказалось.
Пока обходил, наткнулся ещё на один домик, поменьше, спрятавшийся за зданием школы. Сначала думал, что это какой-то сарай, но заглянув, понял, что это баня. Достаточно большая и, вероятно, регулярно используемая. Ну правильно, ванных-то тут нет, где ещё мыться?
Вход в преподавательскую был заперт неожиданно на магический замок, но стоило поднести выданную бляху, как тот немедленно открылся, впуская меня внутрь.
Правда, первое, на что я наткнулся, войдя, это на кучу пустых бутылок из под вина и большой лист бумаги, пришпиленный к стене. На нём неровно крупными буквами было написано:
'Умрут надежды и мечты,