Путешествие на запад

Он разрегулировал настройку и на всякий случай поднял голову и огляделся. За ним никто не подсматривал. Хапа спал.

Несколько человек под окном были заняты своими делами.

Джел спрятал пеленгатор за пазуху, спиной прислонился к широкой спине Ма и закрыл глаза.

***

В межгорной долине, защищенной от дыхания пустыни западными отрогами Старого Хребта, на берегу зеленого теплого моря расположился город-порт Диамир, отстроенный еще во времена пятой имперской династии на руинах крепости Дах-Амир, серые зубчатые стены которой с возведенными заново башнями, различными по форме и размерам, словно шахматные фигуры, до сих пор полуопоясывали город с востока и юга. Две другие стены Диамира были сложены из привезенного морем красного камня разработок Парфенора. С трех сторон к Диамиру подступали сады. С четвертой кольцо замыкал лес мачт в гавани и старинный маяк, возвращенный к жизни вместе с поднятыми из развалин стенами города первыми таргскими переселенцами три с половиной столетия назад.

Народ фрэлов, в прошлом владевший обширной областью Семи Царств, некогда многочисленный и сильный, был уничтожен стотысячным имперским войском, в одну ночь высадившимся с моря и без боя занявшим главные гавани побережья за исключением Авенгора, который не удалось захватить врасплох.

Часть фрэлов с более удаленных от берега территорий успела уйти в пустыню за Старый Хребет, где следы их затерялись в солончаках. Двести тысяч человек было убито солдатами, половина из них — в Авенгоре, выдержавшем семь месяцев полной осады без надежд на спасение. В конце город пал, был разграблен наемниками и сожжен.

В тот славный для империи Тау Тарсис и гибельный для Семи Царств год в рабство было продано в общей сложности полмиллиона человек, а империя значительно раздвинула свои границы, одновременно покончив с военной угрозой, исходившей от Семи Царств и Семи Свободных городов, основанных в пустыне Небесным Посланником. Через эти города шел единственный сухой караванный путь, связывающий Север с Югом.

Посредством экономической блокады со стороны империи Семь Свободных городов превратились в Семь Мертвых городов. Жители, покинувшие Семиградье, расселились по плодородным землям новых имперских провинций — Парфенора, Авенгора, Диамира, а империя Тау Тарсис приобрела монополию на контроль внешней торговли всех островных, северных и южных государств.

В тот же год к названию Тау Тарсис прибавилось слово "Тарген" "Великий".

Около сорока лет назад в результате заговора империя потеряла императора и тринадцать прямых наследников престола, и, во избежание гражданской войны между сторонниками оставшихся претендентов на трон, была объявлена аристократической республикой по образцу государства Птор-Птоор, что в землях Запада-за-Морем и в двух месяцах морского пути от Таргена.

Историкам и летописцам последних трех столетий Тарген представлялся бездонным кошельком, поглощающим значительную долю золота, серебра и предметов роскоши всего населенного мира.

Основными статьями дохода казны империи и республики являлась торговля, торговое посредничество и пошлины, взимаемые за провозимые и продаваемые товары.

Несмотря на то, что обе официальные религии Таргена единодушно осуждали торговлю, объявляя ее делом нечистым и неугодным Небу, помаленьку приторговывали даже храмы.

Из городов-государств Юга в Тарген караванами судов и вьючных животных доставлялись рабы, золото, жемчуг, слоновая кость, нефть в запечатанных сосудах, хлопок-сырец, шелковые нити, красители индиго и пурпур, благовония, специи, фрукты.

С далекого Севера в обмен на соль и зерно шли серебро, олово, железо, янтарь и драгоценные камни, которые после огранки у искусных таргских ювелиров увеличивались в цене в три-четыре раза.

Из самого Таргена помимо соли и зерна вывозилось оружие, металлическая утварь и инструменты, ювелирные изделия, ткани, ковры, стекло, бумага, иллюстрированные миниатюрами рукописи и многое другое.

Диамир, самый южный порт страны, служил одновременно пограничной морской военной базой и пропускным пунктом для караванов, следующих с Юга или на Юг через перевал, Мертвые города и пустыню. На рынках здесь были самые дешевые по стране рабы и обилие контрабанды, которую Хапа презрительно называл мелочевкой. Как догадывался Джел, Хапа занимался самым рискованным и прибыльным из контрабандных промыслов: торговал с Птор-Птоором, с которым из-за дележа приоритетов на рынках архипелага и Белого Берега в последние пятнадцать лет все легальные торговые контакты были прерваны. (В тюрьме же Хапа скрывался от правосудия. Джел не понимал, как это возможно.)

Дважды за длинный год — в последний месяц весны и в начале осени — в Диамир съезжались управляющие государственных медных, серебряно-свинцовых и золотых рудников, судостроительных верфей, соляных и угольных разработок, строек, каменоломен, хлопковых, чайных и сахарных плантаций, ремесленных мастерских и прочих принадлежащих казне предприятий, а так же частных крупных компаний, занимающихся государственными подрядами и имеющих разрешение на покупку рабов, где требовалось большое количество рабочих рук.

Два раза в год в Диамире проводились оптовые беспошлинные распродажи рабов для внутреннего промышленного рынка.

Весна проходила, приближались первые дни лета и праздник Фан. С распродажей в этом году запаздывали, ожидая благоприятных дней полнолуния, когда каждая совершенная покупка считается удачной.

Городская и каторжная тюрьмы были переполнены. В них сгоняли на ночь столько народу, сколько в обычное время они ни за что не смогли бы вместить. Армейские казармы были взяты купцами в аренду и заняты под товар. Настоящие каторжники вместе со своей охраной ночевали в горах, там, где работали. Все те, кто за последние пол-оборота осуждены были по всей провинции на каторгу и предназначались судебным ведомством для продажи на тяжелые работы, чтобы частично компенсировать следственные и судебные издержки, содержались в казематах укрепленного форта Дах на перевале под охраной гарнизона.

Джела утром растолкала Ма. Лицо у нее было опухшее, с покрасневшими веками и лиловым синяком под левым глазом. Лохмата и зла она была, как ведьма-людоедка.

За разгороженными окнами только начинало светать. Во дворе, по-видимому, происходил инструктаж охраны. Охрана — бледнокожие дюжие наемники-горцы в шипастых панцирях из металлических пластин — гулко топала ногами по каменным плитам.

Хапа с утра был не в духе, хмурился, морщил нос и имел выражение лица "всем недоволен". Не успел он заново растолковать, что первая и наиглавнейшая заповедь — ни на шаг от него не удаляться, как распахнулись кованые двери, в подвал, гремя железом, ввалилась охрана, и началась обещанная Хапой паника. Люди сбились в кучу у противоположной выходу стены. Потом, спасаясь от пущенных в ход плетей, стали с воплями бегать вокруг колонн, сталкиваясь друг с другом и со стражниками. Хапа схватил Джела за руку и, лавируя между мечущимися людьми, поволок его к выходу.

Ма догнала их и вцепилась Джелу в пояс.

За дверью им наспех связали ремнями руки, по цепочке солдат протолкали по лестницам и коридорам наверх и вышвырнули во двор. В центре двора грудой лежали металлические ошейники и обрубки тяжелых цепей с замками. Дальше все делалось очень быстро: на каторжников надевали ошейники, цепями их скрепляли друг с другом, руки развязывали.

Спустя час длинная колонна осужденных, построенных по трое, заплетающимся шагом миновала мост над пропастью, соединяющий форт с мощеной гигантскими скальными плитами дорогой через перевал, и, поминутно останавливаясь от непривычки двигаться скованным строем, направилась к городу.

Дорога, по которой обычно нескончаемым потоком день и ночь шли, звеня подковами, цепями и верблюжьими колокольчиками груженые караваны, часто достигавшие длины нескольких километров, в это утро была пуста.

Джела пробирала дрожь от утреннего холода и всеобщей, кожей ощущаемой нервозности. Впереди него вышагивали Друз Вышибала с неразлучным Безмушмашуром и загораживали спинами обзор. По правую руку плелись Хапа и Ма. Пока все шло по плану, и, несмотря на полную неизвестность впереди, волнение понемногу стало пропадать.

Из-за гор на дорогу яркими лучами брызнуло солнце. Справа, из ставшего полупрозрачным тумана, выступал сверкающий зубчатый гребень Старого Хребта с крутым высоким конусом Великого Тура в крайней восточной точке. Тень Великого Тура падала далеко в долину. Налево, за наваленным из обломков скал барьером, лежало наклонное плато с редкими выступами черно-зеленых блестящих пород на сером изъеденном эрозией склоне и с руинами форта-двойника, частично разобранного на починку дороги. Где-то далеко плато заканчивалось камнепадным спуском к морю.

Туман таял и расплывался, воздух теплел. Великий Тур искрился в короне солнечных лучей.

Ниже, в долине, замерли без движения метелки высоких пальм в утреннем безветрии.

Розово-бело-зеленый город открывался с перевала зрелищем из древней сказки.

С караванной дороги колонну вскоре повернули на каменистую тропу, ведущую в долину напрямик.

Спуск здесь был намного круче и сложнее. С этого места стали пропадать остатки душевного равновесия Хапы. Хапу выводили из себя острые камни, которые ранили и ушибали ноги, холодный воздух, яркое солнце, Джел которому одолевающие Хапу беды были неведомы, Ма, чей фонарь под глазом сиял не хуже вершины Великого Тура, и, уж конечно, не в последнюю очередь охрана, задававшая слишком высокий темп движения. Идти с ним рядом становилось все труднее. Хапа попеременно то отставал, то вываливался вперед, то прыгал на одной ноге, или вдруг оказывалось, что им троим мало места на тропе, и он толкался и наступал Джелу и Ма на ноги. К концу склона Джелу казалось, что ему оттоптали шею, а корявый ошейник из-за бесконечных рывков вперед-назад ободрал с нее всю кожу. Вдобавок его пару раз двинули между лопаток тупым концом копья и стегнули плеткой сзади по ногам, когда Хапа неожиданно выпихнул его вон из строя прямо на охранника.

Наконец, минуя пальмовую рощу, сады, и два раза переправившись вброд через разлившийся из-за дождей в горах ручей, колонна каторжников достигла стен города. Тяжелые створы ворот, проделанных в массивной башне, были распахнуты настежь. За крытым ходом длиной шагов в пятнадцать начиналась улица — темный коридор между стенами без окон и лишь с редкими надежно запертыми дверными проемами.

Утреннее солнце сюда еще не пробралось.

Верховой, сопровождавший колонну от ворот, ускакал вперед. На первом же перекрестке пешая охрана из форта передала каторжников конному конвою. Колонну пустили бегом. Хапа спотыкался на неровной мостовой зигзагообразных окраинных улиц, тяжело дышал и, как только возникала заминка на каком-нибудь повороте, цеплялся за Джела, повисал на нем и принимался проклинать охрану, общество, порядки, законы, власть, богов, себя и все остальное, что попадалось ему на язык. Один из конвоиров на остановке скорее для забавы, чем для практической пользы, стукнул его по блестящему от пота черепу рукоятью плети. Хапа плюнул в него и попал в лицо.

Охранник замахнулся всерьез. Как-то так получилось, что Джел оттолкнул пригнувшегося в ожидании удара Хапу, перехватил на лету ремень плети и, для человека, плохо понимающего, что он делает, довольно ловко одной рукой вывернул охраннику кисть, а другой нажал на локоть, выгибая сустав в обратную сторону. Легко, словно сухой тростник, хрустнула кость. Кто-то из заднего ряда поддал лошади цепью. Лошадь взбрыкнула и прыгнула в сторону. Охранник свалился на землю, и в этот момент бегом двинулась колонна. Лошадь без седока умчалась в боковой проулок. Подхватив под руку Хапу, Джел не столько слышал, сколько чувствовал, как злобно, насмерть, у него за спиной топчут упавшего.

Подскакала охрана, над хвостом колонны засвистели плети — обнаружив на дороге тело, там били не тех, кого следовало. В просвете между домами показалась залитая солнцем площадь. Каторжники, подхватив цепи, рысью вылетели на открытое пространство.

С саблями наголо подбежали солдаты городской стражи. Заставив обогнуть помост под красно-белым балдахином, где стояла дюжина кресел и куда с визгом, цепляясь юбками и роняя опахала, полезла стайка пестро одетых девушек-рабынь, колонну повалили в пыль под выбеленной стеной какого-то сада.

Оттуда через верх стены опадали цветы и свешивались широкие веера пальмовых листьев, давая в своей тени убежище от набиравшего силу солнца.

***

Организаторский талант Хапы заслуживал всяческих похвал. В Тадефест отобрали девяносто шесть человек, на треть меньше, чем Хапа предсказывал, но для них троих это уже не имело значения.

Отобранных разделили на четыре группы и разными путями повели к порту. Джел, Хапа и Ма в составе последней, четвертой группы отправились в порт позже всех, однако, по словам Хапы, самой короткой и прямой дорогой. О покалеченном или убитом охраннике за полдня не было сказано ни слова, и Джел, помучившись немного неизвестностью и угрызениями совести, решил, что самое лучшее — забыть поскорее об этом происшествии.

Ошейники, цепи и грязное арестантское тряпье с них сняли, взамен выдали по полоске серого холста — в самый раз чуть прикрыться, — хитро, но не крепко связали в цепочку веревками и повели, излишне не торопя. На одной небольшой площади с колодцем им позволили напиться теплой мутной воды из длинного деревянного желоба для скота. Это было кстати, потому что кроме двух случайных глотков, наспех перехваченных во время переправы через ручей, у Джела с утра ничего не было во рту, и, хотя о еде в жару практически не думалось, жажда очень сильно давала о себе знать.

После полудня Диамир будто вымер. Улицы были тихи и пустынны. По пути через центральную часть города им встретились только три привязанных к кольцам в стене верблюда, которые с испуганным ревом шарахнулись от процессии каторжников, повозка с бочками воды для поливки улиц верхнего города и группка нищих, дремавших в пыли на теневой стороне улицы. Они по краю обошли рыночную площадь. Там у нескольких сонных торговок увядала в корзинах зелень и истекала соком клубника. Богатые лавки менял и купцов были закрыты. Торговля шла льдом, фруктовой водой и поддельными золотыми украшениями. Покупателей было немного, и выглядели они подозрительно.

Если бы Джел меньше был задерган и озабочен собственным положением, город изнутри мог бы показаться ему интересным. Hо он уже не производил того сказочного впечатления, каким выглядел с перевала. Построенные из белого и розового мрамора дворцы скрывались за высокими каменными стенами. Там, в садах, в тени и прохладе, журчали родники и фонтаны, шелестела листва тенистых деревьев, жужжали над цветами пчелы, порхали и пели птицы. На извилистых же неровных улицах, вымощенных грубо обработанными и плохо подобранными друг к другу камнями, было невыносимо жарко.

Белая легкая пыль, об уничтожении которой заботились только в богатых кварталах, висела неподвижно в воздухе, оседая, коркой налипала на потную кожу, лезла в нос, рот, глаза, щекотала в горле. Несмотря на близость моря, ходить днем по Диамиру было ничуть не легче, чем прогуливаться в пустыне.

В сторону моря, за городскими стенами, пригородом и ремесленными кварталами начинались конторы, портовые склады, бараки рабочих, кабаки, дешевые гостиницы и улочки местных красных фонарей, без которых не обходится ни один настоящий порт ни в одном из обитаемых миров. На берегу вдоль причалов выстроились добротные каменные здания представительств торговых компаний.

Немного в стороне разместились службы таможни, береговой охраны, казармы и резиденция коменданта порта. Недалеко располагался ремонтный док и находящаяся в стадии строительства верфь. Полуторакилометровой длины мол и двойная цепь волноломов защищали акваторию порта от ветра и морских волн. Серая с гранитными опорами, огромная даже издалека башня маяка поднималась со скалистого острова на другом конце мола. Порт был построен с немалым размахом, и Джел усомнился в своей первоначальной оценке уровня развития местной цивилизации. Впрочем, мысли об этом занимали его недолго.

Четвертую группу каторжников, вернее, пожизненных рабов, поступивших в собственность Управления соляной торговли Тадефеста, семнадцать человек, освободив от веревок, закрыли в просторном пустом пакгаузе у самого мола. Запертые снаружи цепями, двери пакгауза не охранялись, но было слышно, как кто-то ходил по крыше.

Корабль на Тадефест должен был отплыть с рассветом следующего дня.

Люди, худые, усталые и грязные, поодиночке разбредались по обширному пространству пакгауза и засыпали на полу. Сидя рядом с Джелом, Ма медленно, плавными, наводящими сон движениями вычесывала пальцами мусор из волос.

Хапа, пустыми зрачками уставившись перед собой, сидел в дальнем углу, вытянув ноги, наматывал на палец нитку из набедренной повязки и беззвучно шевелил губами: советовался сам с собой относительно плана дальнейших действий, или, может быть, молился своим тайным богам-покровителям, которых у него, по его словам, было семь.

Через час всеобщего неподвижного молчания Джел ощутил приступ тупой тяжелой одури и отвращения ко всему, что было перед глазами. До сего времени он развлекал себя тем, что облизывал палец и смазывал слюной саднящие от каждого прикосновения царапины на шее и рубцы от плети на ногах. От этого занятия на зубах скрипели крупинки песка и ржавчины, но, что всего хуже, оно не имело никакого смысла. Остынув от жары, Джел начал чувствовать голод. Заснуть, как другие, он не мог. Ему осточертело бесконечное бездействие, хотелось хоть каких-нибудь перемен, пусть к худшему. Эпопея затягивалась, и новая задержка вызывала у него злость. Он размышлял, скоро ли настанет ночь.

Солнце склонялось к западу, но очень, очень медленно.

Мухи жужжали под потолком и ползали по лицам спящих. Под чьими-то шагами поскрипывала плоская крыша.

Джел встал, осторожно перешагнул через задремавшую Ма, подошел к дверям и без особого интереса посмотрел, что делается снаружи, в широкую щель между створками. Ему был виден маяк, часть мола, над которым кружили чайки и несколько прибывших на распродажу черно-красных покрытых асфальтовой броней "охотников за пиратами" из Ардана, чей законный промысел состоял в том, чтобы захватывать в плен и продавать на невольничьих рынках береговых и морских пиратов. Вереница грузчиков тащила тяжелые серые тюки от причалов к складам. Возможно, в тюках находилась тадефестская соль.

Его слегка хлопнули по спине. От неожиданности Джел качнул дверные створки. Звякнула цепь. Шаги по крыше на минуту замерли. Джел обернулся.

С тычка в спину начинал всякое общение, конечно же, Хапа.

Джел сел на пол.

— Ну? — спросил он.

— Баранки гну, — отвечал ему Хапа.

— И что?

— Так. Ничего особенного. — Хапа тоже присел и посмотрел рассеянно на палец своей ноги, где от удара об камень треснул ноготь.

Джел ждал. Хапа почесал лысую макушку и задал такой вопрос:

— Ты смерти боишься?

— В каком это смысле?

— В прямом. Надеюсь, ты помнишь, что ты натворил сегодня утром? Затоптанные охранники мало кому сходят с рук даром. Вероятно, следует ожидать последствий. Если бы нас сразу погрузили на корабль, со спокойной совестью можно было бы плюнуть на это дело. Hо мы сидим здесь. Что ты можешь сказать по этому поводу?

Джел привстал на одно колено и сверху вниз посмотрел на Хапу.

— Меня повесят, что ли? — спросил он.

Хапа дернул головой.

— Не спеши делать выводы. Чтобы тебя повесить, надо тебя сначала найти. Скорее всего, они схватят первого, кто подвернется им под руку. Разницы нет. Мы для них все на одно лицо. Так сделал бы я, будь я на их месте. Однако, мне не очень понравилось, как нас осматривали, когда делили. Слишком много внимания. Гораздо больше, чем необходимо, чтобы пересчитать по головам.

Джел не на шутку разволновался.

— А если за мной придут?

— А если б у моей тетушки росла борода, знаешь, кем бы она тогда была? Я ведь просил тебя ничего лишнего себе не позволять. Тем более костоломовских подвигов. Тоже мне, Юрг-Костолом… Пойми правильно, я не упрекаю. Я хочу только предупредить, что мне это не нравится. На всякий случай.

Джел сел на пятки.

— Я это всегда знал, — сказал он. — Я с самого начала должен был подохнуть. — Он дернул с шеи нитку с пеленгатором. Нитка порвалась. Он положил пеленгатор на пол рядом с Хапой. — Вот, возьми себе. Кажется, мне он больше не пригодится.

Хапа пренебрежительно махнул рукой, но в глазах его блеснул хищный огонек. Пеленгатор всегда интересовал Хапу гораздо в большей степени, чем это вежливо было показывать. Он накрыл его ладонью и с деланным оптимизмом заявил:

— С этим-то всегда успеешь. Да пусть даже они тебя заберут. Не о чем волноваться. Я вернусь через десять дней и тебя вытащу.

Джел хмыкнул.

— Через десять дней будет поздно.

Часового на крыше окликнули. Солнечные полосы на полу пакгауза накрыли тени.

Возражение замерло у Хапы на губах. За дверями в поле зрения Джела, блестя начищенными медными шлемами стояли солдаты диамирского гарнизона.

— Не может быть, чтоб так быстро работали, — пробормотал Хапа. Видно, чем-то ты прогневал Небо, если тебе так не везет.

Джел бросился прочь от двери. Хапа успел схватить его за лодыжку, и оба они растянулись на полу. Хапа быстро заговорил:

— Ни в чем не признавайся, понял? Наври им с три короба, запутай всех. Тебе надо выиграть время, всего несколько дней…

Цепь разомкнули. Приоткрылась одна створка дверей. На пороге появились трое: два медноголовых в полном вооружении и высокий, изыскано одетый господин с бледным надменным лицом вельможи-северянина. С крыши в проем свесилась голова караульного. Голова сказала:

— Нет, кир Агиллер, мы не перепутали. Он точно здесь. Вы сразу его заберете или сперва документы у коменданта оформите?

— Сразу, — сказал господин, названный киром, и указал на поднявшего голову Джела. — Вот этот. Все верно.

— Да, о нем и речь шла, — подтвердил караульный, вглядевшись.

Кир поманил Джела пальцем.

— Подойди сюда, мальчик. Не бойся.

Хапа толкнул Джела в спину.