Помоги проекту - поделись книгой:
— Никуда мы не поедем, — зло произнесла Рита и, закусив нижнюю губу, готовая вот-вот расплакаться, вскочила со скамейки. Фауст нервно теребил пуговицу плаща.
— Что это с ней?
— С ней — ничего, а вот с нами…
— А что с вами?
— Плохо с нами, дорогой коллега, плохо.
Фауст тоже поднялся с места и, сунув руки в карманы, начал ходить вокруг скамейки. Рита порывисто вскочила и прошла в дальний угол скверика, где, повернувшись к ним спиной, достала из сумочки носовой платок и стала вытирать глаза. Он вопросительно посмотрел на Фауста.
— Видишь ли, — начал тот, — все началось еще, вероятно, в Москве. Мы с Ритой готовились в командировку поодиночке, но когда стало приближаться время отъезда, у нас встал вопрос о напарнике. Без напарника длительная командировка практически исключается. Сам знаешь, какие трудности нужно преодолеть, чтобы дойти до финиша и как можно «перегореть» после подготовки в бесплодном ожидании старта. Не отказываться же от своей мечты только из-за того, что напарница или напарник может оказаться не в твоем вкусе! Это такие мелочи. Естественно, я тогда старался отгонять от себя мысли о возможной несовместимости.
Еще бы ему не знать этой проблемы! В свое время ему тоже предлагали напарницу и не одну, потому что оказался упрямым и разборчивым. Он вспомнил, как по его требованию на Патриарших прудах ему предлагали одну из них и как трепетно он собирался на место «визуального свидания» с ней. Она, как он почему-то сразу догадался, сидела на той же скамейке, что и бедолага Берлиоз. Рядом с ней скучал его (и ее тоже?) оперативный руководитель. Судя по всему, он «пудрил» ей мозги какой-то наскоро придуманной легендой, а на самом деле с нетерпением ждал, когда же на месте «визуалки» объявится потенциальный жених.
Жених же, начитавшись накануне Булгакова, стоял у киоска с мороженым и наблюдал за ними, а вернее, за девушкой, пытаясь отыскать в ней хоть что-то привлекательное, что он считал необходимым увидеть в девушке своей мечты. Но увы, спутница чекиста была так же далека от его идеала, как Квазимодо от Париса. Он все стоял и смотрел, не решаясь на то, чтобы пройти мимо и рассмотреть «квазимодку» с близкого расстояния. Он поймал себя на мысли о том, что вот сейчас подойдет трамвай, Аннушка, как полагается, уже разольет на остановке подсолнечное масло, а кандидатка на роль боевой подруги, всем своим внешним видом напоминавшая злосчастного литератора, встанет и пойдет к трамваю…
В общем, он так и не двинулся с места, а когда подошел трамвай, он пришел в себя, развернулся и ушел на Бронную улицу.
Из-за своей впечатлительности он так и пошел в «нелегалку» одиноким волком.
Фауст закурил и сел рядом.
— Так вот. По большому счету я шел на брак по расчету. Но разве мало в мире таких счастливых браков? Стерпится — слюбится, думал я тогда. И очень хотел, чтобы мы были не только коллеги по работе, но и настоящей супружеской парой. Примерно так же рассуждала и Рита. Кстати, первое время совместной жизни с ней ничего не обещало тревожного. Она — хороший, симпатичный человек, отзывчива, внимательна, — ну, словом, все при ней. И мы здорово «врубились» в работу, создали базу для легализации, обзавелись связями, Рита кончила курсы стенографии, я — бухгалтерии, нашли компаньонов и основали свою фирму. Потом пошли интересные связи, информация. Центр нашей работой, как я понимаю, доволен, сделаны солидные заделы на будущее. Казалось бы, что теперь нам надо? Реализуй результаты труда, «стриги купоны» и радуйся жизни. Но не тут-то было. Именно тогда, когда мы с облегчением вздохнули, расправили плечи и должны были спокойно и уверенно идти вперед, она и настигла нас.
— Кто — она?
— Беда. Наша несовместимость. Пока мы боролись с трудностями, были с утра до вечера заняты и вертелись, как белка в колесе, мы ее не ощущали, но она была рядом. И вот… что-то у нас дома стало разваливаться. Рита затосковала, я стал злиться. Вероятно, когда у нас стало больше личного времени, мы более пристально взглянули друг на друга и обнаружили, что мы — чужие люди. В такой атмосфере и работа перестала ладиться, все валится из рук и теряет смысл. Я заканчиваю, — сказал Фауст, предупреждая его нетерпеливый жест, тебе и так уже стало ясно: мы пришли к выводу, что нас необходимо отозвать.
— Отозвать? Ты в своем уме? Свернуть работу, когда она стала приносить ощутимые результаты! Какие глупости! Ради этого можно и потерпеть друг друга.
— Пошел ты… Понял? — Русское бранное слово резко ударило по ушам. — Извини, сорвался, — уже спокойно сказал Фауст, возвращаясь к английскому и оглядываясь по сторонам. Рита посмотрела в их сторону и укоризненно покачала головой. Хорошо, что вокруг никого посторонних не было.
— Ты когда-нибудь сам был в подобной ситуации, чтобы судить о ней? — спросил Фауст.
— Нет, не приходилось. Но признайся, что можно было бы попытаться «склеить» ваши отношения ради дела. Мне кажется, что дело не только в несовместимости… Послушай, а что если вам завести ребенка? Старые люди говорят, что…
— Ребенок для нас — большая обуза. Риту из работы придется выключить, — неуверенно возразил Фауст.
— Ну и что? Выключить, временно. Найдете сиделку, няньку, но это выход. Вы сохраните семью, боевую точку и обзаведетесь ребенком. — Ему понравилась эта мысль и он горячо стал доказывать, как это было бы хорошо для всех. — Ты имеешь какие-нибудь принципиальные возражения против ребенка? Нет. Вот видишь! А Рита? Тоже нет. Тогда в чем же дело? Хочешь я поговорю с ней?
— А Центр? Центр согласится? — зацепился Фауст еще за один аргумент.
— Ну Центр я беру на себя. Я почти гарантирую его поддержку в создавшейся ситуации. Ты согласен?
Лицо Фауста отображало глубокую внутреннюю борьбу, в ходе которой он взвешивал все «за» и «против», понимая, что в конечном итоге принимать решение будет он и многое будет зависеть от него.
— Хорошо. Иди поговори с Ритой. — Впервые за встречу Фауст улыбнулся.
— Старик, ты любишь ее, я убежден, — горячо сказал он и пошел — нет, полетел — к Рите.
Надо же что его надоумило подсказать такой умный и правильный ход? Правильный для них и для работы, черт побери! Скорее всего ребята просто слегка «закисли» в отрыве от своих, такое часто бывает. Брак и в нормальных условиях требует постоянного внимания, а тут… В общем, Риту он уж наверняка убедит. Он это чувствовал нутром и торопился к ней побыстрее выплеснуть на нее свое вдохновение. Таким он себя еще не знал. Роль спасителя семейных ячеек ему очень импонировала.
…Через пятнадцать минут, обговорив остальные детали работы нелегалов, они расстались. На прощание тепло обнялись, а Рита уткнулась ему носом в грудь и всплакнула.
Когда уходя обернулся назад, они стояли рядом. И хотя лица их были в тени, они не казались ему мрачными.
Он помахал им рукой.
Все будет хорошо! Все будет хорошо!
Довольный удачным завершением беседы, он направился к выходу, как вдруг почувствовал мягкий, но достаточно сильный удар по двум точкам поясницы, от которого он невольно споткнулся и чуть не потерял равновесие. Он оглянулся, чтобы узнать, кто это его так бесцеремонно толкает в спину, но какой-то серый комок — соль с перцем — мячиком подпрыгнул вверх и так же бесцеремонно ткнулся в живот.
— Ради бога, извините, — услышал он где-то сбоку запыхавшийся женский голос. — Она негодница сорвалась с поводка. Бонни, ко мне!
Из-за кустов появилась молодая женщина, которую он видел час тому назад — та самая особа, выгуливавшая миттелъшнауцера. Бонни сделала еще одну попытку достать его лицо языком, но в это время щелкнул замок, и поводок соединился с ошейником. Раскрасневшаяся от быстрого бега особа смущенно поправила прядь густых темно-русых волос, упавшую на лоб, и на него в упор взглянули чистые синие глаза.
— Извините еще раз, что моя собака причинила вам неудобство. Это такой сорванец…
— Ничего страшного! Пожалуйста, не извиняйтесь. — Он почувствовал, как в нем пробуждается былая галантность, которой он когда-то так небезуспешно пользовался в стенах иняза. Окинув взглядом ладную фигурку хозяйки Бонни, обтянутую джинсами и желтым свитером, он попутно успел рассмотреть также высокий лоб, прямой узкий нос, большой красивый рот, и невольно подумал о том, что было бы неплохо приударить за девицей, но тут же прогнал от себя эту крамольную мысль. Что за распущенность! Не известно еще, что за девица появилась вдруг на месте явки, да и вообще — когда ему заниматься амурными делами!
— Бонни — это по фильму «Бонни и Клайд»? — поинтересовался он ни с того ни с сего. На него явно нашел «стих» — тот самый, студенческий.
— И да и нет, — ответила девушка. — У меня еще в детстве была кошка Бонни, а потом, когда папа подарил щенка миттелъшнауцера, я назвала ее тоже Бонни, рассчитывая и на то, что на следующий год папа подарит мне и Клайда.
— Понятно. Так где же Клайд? (Черт побери, мне же надо сматываться отсюда как можно скорее!)
— Клайда нет. Папа не успел сделать мне подарок, потому что… потому что его уже нет в живых.
— О простите, ради бога, я не хотел…
— Да нет, все в порядке.
Бонни, словно благовоспитанная девочка из хорошего пансиона, смирно сидела у их ног и по очереди переводила свою хитрую, почти с человеческим выражением мордаху то на него, то на свою хозяйку и, казалось, говорила: «Да бросьте вы, ребята, дурака валять! Возьмитесь за руки, а еще лучше поцелуйтесь да и пойдем вместе вон по той дорожке!»
— А вы знаете, почему она на вас прыгнула? — спросила вдруг хозяйка Бонни.
— Нет. А почему?
— Потому что вы очень похожи на моего папу.
— Правда? А кто он был? (Час от часу не легче!)
— Он был русский. Русский военнопленный.
— Что… что вы говорите?
— Да, да, русский. И я наполовину русская. Мама шведка, а папа — русский.
— Не может этого быть, — глупо произнес он. — Не может…
— Почему не может? Это правда. Что вам в этом показалось странным? — заинтересовалась вдруг девушка.
— Нет, нет, ничего. Просто… — Он взял себя в руки и ответил: — Просто у меня с отцом… В общем, это длинная история, она покажется вам не интересной.
В это время за кустами кто-то зашуршал, Бонни рванула с места, вырвала поводок из рук хозяйки и во всю прыть, словно заяц, припустила по дорожке сквера. Она сделала круг и остановилась перед ними, как бы приглашая побегать вместе.
— Бонни, иди ко мне!
Миттельшнауцер в ответ только повертел обрубком хвоста и смешно пошевелил ушами. На его собачьем языке это, вероятно, означало: «Как бы не так! Попробуй догони!»
Шутливо раскинув руки, словно пытаясь поймать собаку, хозяйка побежала навстречу Бонни, а та только того и ждала. Она снова опрометью бросилась по кругу, а завершив его, снова остановилась перед ними.
— Ах ты, баловница, — вдруг по-русски произнесла она фразу с милым скандинавским акцентом. — А ну-ка иди ко мне!
Миттельшнауцер, успокоившийся и умиротворенный, позволил ей приблизиться к себе и взяться за поводок. Хорошо, что она была занята собакой и не видела выражения его лица.
— Извините, это вы произнесли по-русски? — спросил он ее, когда она вместе с Бонни подошла к нему.
— Да. Папа научил меня говорить на его родном языке. А по-английски вы говорите с южным акцентом, — заметила девушка, поглядывая на него снизу вверх. Она села на корточки и чесала собаке спину.
— Вы очень проницательны, — недовольным тоном ответил он, поглядывая на часы. — Мне пора. Извините.
От его благодушного настроения не осталось и следа. Ему вряд ли стоило ввязываться в пустой и праздный разговор с малознакомой персоной. Расслабляться было вредно и рано.
— И нам тоже пора домой. Бонни, домой! — Девушка спустила с поводка собаку и, помахав ему на прощание рукой, отправилась вслед за ней по направлению к стоявшей на углу улицы вилле. Он видел, как Бонни, обогнав хозяйку на добрые двести метров и нетерпеливо оглядываясь назад — не исчезла ли она из вида, юлой нырнула в открытую калитку, а потом услышал ее радостный лай. Через минуту калитка закрылась и за хозяйкой собаки.
«Интересное кино! Собаку знаю как звать, а девушку забыл спросить», — констатировал он автоматически, садясь в подошедший автобус. Всю дорогу перед ним стояли голубые чистые глаза девушки, а в ушах звучала мелодичная норвежская интонация: «Мама шведка, а папа — русский».
Папа русский.
Папа.
Русский.
Он задремал и чуть не проехал свою остановку.
Часть вторая
Свой в деревне
Что нужно мне до града?
В деревне я живу…
Они сидели вместе с двоюродным братом Митькой, который был старше на целых три года, и неумело пытались разжечь подобранные на улице «бычки». Окурки не принадлежали щедрым курильщикам «метр курим, два бросаем» — деревенские парни и мужики старательно высасывали все, что содержалось в «дукате» и «астре», а потому они неприятно обжигали губы.
Когда наконец удалось вдохнуть вонючий дым в легкие, он почувствовал легкое головокружение, а потому вероятно потерял бдительность.
— Вот вы где, антихристы окаянные! — раздался у них над самой головой голос бабки. — Ишь, нашлись курильщики! Вот вам! Вот вам!
В воздухе противно свистнуло, и плечо больно загорелось от хлесткого удара ивового прута. Митька напролом рванулся сквозь кусты и исчез на соседнем огороде, а он беспомощно барахтался, безуспешно пытаясь проскользнуть между бабкой и стволом толстенного ясеня.
— Ах ты безотцовщина! — продолжала возмущаться бабка, не переставая махать прутом. — Ишь, ведь чего надумали — курить. Я вот из тебя дурь-то выбью!
Хотелось плакать — не столько от боли, сколько от обиды: он считал себя уже далеко не маленьким, наравне с бабкой поднимал огород и вообще помогал по хозяйству — тут-то мать с бабкой называли его единственным мужчиной в доме. А тут, видите, прут да еще ругательное слово «безотцовщина». Это было обиднее, чем прилипшее к нему ни с того ни с сего прозвище Гудок! Да и какой он безотцовщина? У Митьки отец пропал без вести на войне, а у него отец был жив.
Он наконец вырвался на волю — благо бабка уже слегка поостыла и поубавила силу ударов — и, вытирая слезы, не спеша направился к речке. Речка утолит его боль и примет как своего.
Митька сидел на берегу и ждал его появления.
— Ну ты чего там замешкался? Не мог удрать, что ли, от бабки?
— Не мог! — Плечи и спина еще ныли от боли. Он снял рубашонку, и Митька при виде красных рубцов уважительно присвистнул:
— Ничего себе! Здорово она тебя отделала.
— Да уж…
— Да ты не дрейфь. Давай искупнемся, и все пройдет.
— Давай.
— А потом смотаемся на огород к Степанихе. Кажись, у нее огурцы завязались.
— К ней лучше идти вечером, когда коров пригоняют из стада.
— Ничего. Можно и сейчас. Она ушла на «мотанью».
Из-под крутого косогора ветер донес переливчатые трели тальянки и обрывки звонкой частушки. Все Кунаково справляло престольный праздник Казанской Божьей Матери, и на площади рядом с разрушенным храмом собралась большая толпа гуляющих.
— Ишь, «мотанью» свою пляшут, — определил Митька.
«Мотанья», как заразная болезнь, неожиданно появилась на селе и моментально заразила всю молодежь, став такой же популярной частью местного фольклора, как «елецкий», «страдания» или «семеновна». Говорили, что привезли ее девчата с торфоразработок, на которые они в военные годы были мобилизованы властью.
«Мотанью» плясали парой или вчетвером — обычно двое на двое, но возможны были любые варианты. Движения этого танца с частушками были совершенно неинтересные: исполнители ходили по кругу и по очереди пели частушки — своеобразный диалог на «страдательные» в основном темы, в котором девушки попытались «задеть за живое» парней, а те им отвечали такой же монетой. Прокричав частушку, плясун отбивал что-то вроде двух притопов, трех пришлепов и довольный продолжал ходить по кругу, пока очередь петь частушку не подходила к следующему танцору и певцу.
Солнце уже начинало склоняться к верхней кромке аллеи совхозного сада, стоявшего плотной стеной на противоположном берегу Красивой Мечи, плавно катившей свои воды на восток, где, как утверждали взрослые, в нескольких километрах от села она впадала в Дон. Они с Митькой уже искупались — в седьмой или восьмой раз за этот день — и лежали на травке, наблюдая за плывущими над ними облаками. Если хорошенько присмотреться, то можно увидеть на небе самые фантастические картины. Вон там злой чародей с длинной бородой несет в руках богатыря, а вон смешное облако, очень похожее на горбатую бабку Степаниху, а вон на всех парусах несется парусник, его догоняет огромный ватный медведь с ведром в руке.
— Митьк, а Митьк?
— Чего? — лениво отзывается брат.
— А ты не хотел бы сбежать из дома?
— Не-а. Мне и дома хорошо. Да и куда бежать-то?
— Куда-нибудь. В какую-нибудь дальнюю страну. Страну, где живут дикари, где тепло и везде растут бананы…
— Бананы? А что это такое? — Митька привстал и удивленно посмотрел на брата. Сам-то он никогда ничего не читал, хотя ходил уже в третий класс.
Поделиться книгой: