Помоги проекту - поделись книгой:
Филип Янси
Пол Брэнд
По образу Его
Об авторах
Филипп Янси —
Филип Янси пишет для журнала «Христианство сегодня». Он — автор одиннадцати книг, в числе которых «Библия, которую читал Иисус», «Иисус, Которого я не знал», «Что удивительного в благодати?», «Много шума из–за церкви», «Ты дивно устроил внутренности мои». Его отличает честный и вдумчивый взгляд на мир, церковь, жизнь христианина. Он не боится называть вещи своими именами и поднимать вопросы, которых принято избегать.
Пол Брэнд —
видный хирург и специалист в области проказы, проработавший около 30 лет в лепрозориях Индии.
Предисловие
Наша первая книга «Ты дивно устроил внутренности мои» вышла в свет в 1980 году, и мы с доктором Брэндом и нашим издателем с огромным волнением ожидали реакцию читателей на нее. Очень мало книг строится на каком–то сравнении, а потому нам трудно было представить, как воспримут книгу читатели.
Когда же мы писали данную книгу, у меня было чувство, что я работаю сразу над тремя изданиями. Во–первых, мне хотелось коснуться основных моментов жизни доктора Брэнда и с помощью фактов его биографии рассказать о профессиональных достижениях этого выдающегося человека, о годах его работы в Англии и Индии. Во–вторых, я надеялся рассказать о чуде — человеческом теле, предоставив вниманию читателей достоверные медицинские факты. И, в–третьих — и это главная суть книги, — осветить те духовные истины, которые мы постигаем, размышляя о теле. Именно благодаря им описанные факты кажутся нам чудом, вызывают похвалу или же дают пророческое видение.
В каждой главе я старался объединить между собой эти различные направления. Нередко мне казалось, что существуют три отдельные книги, каждая сама по себе, и я делал все возможное, чтобы объединить их в одну. Я трудился не покладая рук только потому, что понял, насколько уникальной и талантливой личностью является доктор Брэнд. Даже после 40 лет медицинской практики он с юношеским задором говорил о величии человеческого тела. Два десятка лет миссионерского служения в Индии помогли Полу Брэнду по–новому — глубже и основательнее — задуматься над главными положениями христианской веры. Ему пришлось многое пережить, перед его глазами прошло немыслимое количество трогательных и волнующих человеческих судеб.
«По образу Его» — продолжение книги «Ты дивно устроил внутренности мои». Но она не является второй частью повествования в прямом смысле этого слова. С самого начала мы собирались выпустить две книги. Если основное внимание в издании «Ты дивно устроил внутренности мои» уделяется отдельным клеткам и их роли в теле, то в данной книге во главу угла ставится связующее начало, те силы, которые объединяют и направляют работу тела. В ней мы говорим о Боге, поддерживающем жизнь в нашем теле.
Каждый раздел начинается с краткого обзора функций человеческого организма. Софокл назвал человеческий организм самым большим чудом из всех земных чудес. Несколько тысяч лет научных открытий лишь подтвердили правильность его слов. Тело гораздо более удивительно, чем мог представить себе Софокл.
Мы думаем, что изучение человеческого тела — занятие само по себе достойное — приносит самые неожиданные плоды. Оно проливает свет на аналогию, встречающуюся в Новом Завете более 30 раз: Тело Христово и Церковь. Христиане представлены как отдельные члены единого Тела, Голова которого — Иисус Христос. Мы конечно же ни в коем случае не утверждаем, что Бог создал клетки человеческого организма лишь затем, чтобы разъяснить нам определенные духовные истины; или что биологические факты являются ни чем иным, как отражением духовных реалий. Мы просто обращаем ваше внимание на то, что существует бесспорное сходство между человеческим телом и духовным Телом. И это сходство — результат того, что у них один Создатель.
Для воплощения своего замысла гениальный художник может использовать самые разнообразные средства. Но во всех его творениях будет прослеживаться единый стиль, единый подход — то, что характерно только для него. Поэтому неудивительно, что Всевышний Творец оставил Свою подпись под множеством разнообразнейших форм. Если вы посмотрите в телескоп на галактики, планеты и звезды нашей Вселенной, а потом в мощный микроскоп на крошечные молекулы, атомы и электроны, то вы сразу заметите безусловное сходство форм и структур тех и других. Один и Тот же Создатель сконструировал оба плана бытия. Он сконструировал человеческое тело, а затем вдохновил авторов Нового Завета обратиться к образу тела, как к модели духовной истины.
Слово «символ» образовалось от двух греческих слов, означающих «перебросить». В этой книге мы попытались перебросить мост между двумя мирами: видимым, реальным и невидимым, духовным. Мы не собираемся создавать новое богословие; наоборот, мы очень хотим разъяснить постулаты уже существующего.
Вплоть до конца XVIII века наука являлась ни чем иным, как непосредственным поиском Бога. Когда Коперник, Кеплер, Галилей и Ньютон делали свои открытия, они искренне считали, что благодаря им человечество сможет лучше понять Бога. Они полагали, что тварный мир является откровением о Его естестве. Теперь очень редко можно встретить подобное отношение к науке. Надеемся, что наша книга окажется исключением из этого правила. Очень хорошо выразил эту мысль Уильям Блэйк: «Если бы входные двери нашего восприятия очистились, то человек стал бы воспринимать все таким, какое оно есть на самом деле, — бесконечным».
В результате моего сотрудничества с Филипом Янси на свет появились две книги, которые во многом отличаются от того, что я смог бы написать самостоятельно. Сами идеи и большинство описываемых в книгах историй — результат моего личного опыта работы в качестве хирурга и биолога. Я начал делать записи, еще работая в Индии, чтобы помочь студентам–медикам обогатить их христианскую веру, дополнив ее новыми знаниями по медицине. Тогда я читал лекции студентам с кафедры небольшой церкви при Христианском медицинском колледже в Веллоре. После этого многие годы рукописи пролежали в ящике моего письменного стола. В конце концов я почувствовал необходимость поделиться своими мыслями с более широкой аудиторией. В этот момент я и познакомился с Филипом Янси.
Я очень надеялся, что, используя свое писательское мастерство, Филип придаст моим записям более читабельную форму, чем мог бы сделать я сам. И он оправдал мои надежды. Кроме того, задолго до нашей встречи Филип уже начал задумываться о том, что такое боль и страдания и какое влияние они оказывают на людей и их веру. Он стал писать об этом. Теперь, вооружившись моими рукописями и пленками с записями наших бесед, он приступил к более углубленному знакомству с имеющейся на данную тему литературой, а также к изучению анатомии тела и функций его клеток. И к тому времени, когда мы задумали писать книгу, он уже был экспертом по многим разделам и биологии, и богословия.
Очень скоро весь накопившийся материал превратился не в мою, а в нашу книгу. Филип доработал и отшлифовал многие из моих ранних выводов и умозаключений, подвергнув сомнению остальные. Когда первые черновики новой книги легли ко мне на стол, я понял: нужно как следует поразмыслить над теми данными биологии и теми толкованиями христианского богословия, авторство которых принадлежало не мне. Обретавшая новый облик книга явно отличалась от моих первоначальных записей. Некоторые мысли были для меня совершенно новыми. Мы обсуждали их и многое переписывали заново. Так повторялось несколько раз. Благодаря этому динамичному творческому процессу, мы лучше поняли и стали больше уважать друг друга.
Ради сохранения последовательности излагаемого материала Филип настаивал на том, что книги должны быть написаны от первого лица: везде должно стоять «я», а не «мы». Поэтому получилось, что все мысли в книгах высказываются мной, так как из нас двоих врачом являюсь именно я. Однако меня не может не беспокоить тот факт, что большинство читателей книги «Ты дивно устроил внутренности мои», приславших свои отклики, пришли к выводу: все высказанные в этой книге идеи принадлежат мне, а Филип всего лишь придал им легко читаемую форму. Но это очень далеко от истины. Конечно, некоторые мысли — откровенные и неприкрашенные — являются только моими. Другие подверглись редакции Филипа, т.е. мои мысли он слегка видоизменил. Но немалая часть идей появилась в результате исследовательской и аналитической работы самого Филипа. Есть и такие места, в которых я немного поменял акценты и слегка изменил слова, написанные им.
В данном предисловии Филип уже упомянул о том, как нелегко было составить одну полноценную книгу из трех разных. Но этот процесс осложнялся еще и участием двух разных авторов. Повествование книги ведется от первого лица, как будто все написанное принадлежит только мне. Но на самом деле книга создана в самом настоящем соавторстве. Более того, каждый из нас постоянно чувствовал работу и соучастие другого. Эта книга написана во славу Бога и Святого Духа. Иисус Христос помог объединить наши усилия. Так пусть же Святой Дух станет вашим Советчиком во время чтения книги, пусть оживут ее слова и станут говорить с вами не моим голосом или голосом Филипа, а голосом всех членов Тела Христова, Глава которого — Христос.
ОБРАЗ
1.
Подобие
Больничная палата на 40 коек. В углу за занавеской расположилась группа из десяти человек. Это мои студенты–медики и начинающие врачи. Внешне больница Христианского медицинского колледжа в Веллоре напоминала современную западную клинику, внутри же она была типично индийской. За отделявшей нас занавеской жизнь текла своим чередом: родственники навещали больных и кормили их домашними лакомствами, затем медсестры выметали крошки и выбрасывали недоеденные остатки, за которыми уже охотились вороны, а иногда и обезьяны.
Тем временем внимание всех, кто находился по эту сторону занавески, было приковано к нашему молодому коллеге — он ставил диагноз пациентке. Врач стоял на коленях у кровати больной — именно так, как я учил его, — теплую руку он просунул под простыню и положил на голый живот Пациентки. Его пальцы осторожно Прощупывали больное место, а сам он задавал один за другим вопросы женщине, пытаясь определить, что у нее: аппендицит или воспаление яичников.
Вдруг мне показалось, что выражение лица доктора слегка изменилось. Возможно, чуть приподнялась бровь. Что–то очень знакомое почудилось мне в этом движении, но что именно — я никак не мог вспомнить. Его вопросы затрагивали довольно деликатную тему, особенно для отличающихся скромностью жителей Индии, например: были ли у женщины раньше венерические заболевания? На сосредоточенном лице его застыло выражение одновременного сочувствия, профессионального любопытства и заинтересованного участия. Он спокойно задавал вопросы и смотрел прямо в глаза пациентки. От его ободряющего тона неловкость куда–то исчезла, женщина успокоилась и, не стесняясь, ответила на все вопросы.
В этот момент я вдруг вспомнил. Ну конечно! Левая бровь поднимается вверх, а правая слегка ползет вниз, губы расползаются в легкой, ободряющей улыбке, голова склоняется набок, в глазах появляется блеск — у меня не было ни малейшего сомнения: это портрет профессора Робина Пилчнера, главного хирурга больницы в Лондоне, где я работал раньше. Я непроизвольно охнул. Студенты чуть вздрогнули и вопросительно посмотрели на меня. А я ничего не мог с собой поделать; у меня было такое ощущение, что молодой врач специально изучил мимику профессора Пилчнера и сейчас демонстрирует свои способности, чтобы произвести на меня впечатление.
Отвечая на любопытные взгляды, я объяснил, что со мной случилось. «Это типичное выражение лица моего бывшего руководителя! Какое совпадение — у Вас точно такое же выражение, хотя Вы никогда не были в Англии, а Пилчнер, конечно, никогда не приезжал в Индию».
В первый момент студенты смотрели на меня, не проронив ни слова. Потом трое смущенно улыбнулись. «Мы не знаем никакого профессора Пилчнера, — сказал один из них. — Но у доктора Ваше выражение лица».
Уже поздно вечером я одиноко сидел в своем кабинете, и вдруг мои мысли перенесли меня в те давние времена, когда я работал под руководством профессора Пилчнера. Мне тогда казалось, что я учусь у него хирургическим приемам и диагностическим процедурам. Но кроме этого он сумел передать мне свое внутреннее чутье, выражение лица, даже улыбку. И все это, в свою очередь, будет передаваться дальше от поколения к поколению по непрерывной человеческой цепочке. У него была добрая улыбка, она просто идеально рассеивала завесу неловкости и замешательства, воодушевляла пациента, вызывала его на откровенность. Какой учебник, какая компьютерная программа могли научить тому участию, которое было необходимо в данный момент здесь, за занавесками больничной палаты?
Сейчас я, ученик Пилчнера, стал связующим звеном в цепочке, по которой передается его мудрость сегодняшним студентам, находящимся за сотни километров от Лондона. Молодой, смуглый доктор — уроженец Индии, говорящий на тамильском наречии, — демонстрировал несомненное сходство с доктором Пилчнером и со мной. Каким–то образом ему удалось продемонстрировать такое точное сходство с моим бывшим учителем, что я мысленно снова оказался в университете, где все и началось. Я ясно прочувствовал, что означает понятие «образ».
В наше время это слово знакомо каждому. Но его первоначальный смысл, включающий в себя понятия сходства, подобия, изменился, и теперь слово имеет прямо противоположный смысл: «имидж». Политики нанимают себе имиджмейкеров, желающие получить работу идут на собеседование, одеваясь так, чтобы создать определенный имидж, каждая фирма стремится к созданию собственного имиджа. Во всех этих случаях слово «имидж» означает иллюзию того, что хотят преподнести, а не то, чем человек является на самом деле[1]. В этой книге, названной «По образу Его», я хочу попытаться вернуть первоначальное значение слову «образ». Образ — это близкое сходство, подобие, а не обманчивая иллюзия. Мы обязаны понять это для того, чтобы суметь осмыслить «Божий образ», который мы намерены воплощать. У нас еще сохранились отдаленные представления о первоначальном смысле этого слова. Например, когда я смотрю на нервную клетку через сканирующий электронный микроскоп, я вижу изображение нейрона. Я вижу не сам нейрон — из–за слишком малого его размера — я вижу лишь его реконструированное изображение, «образ», достоверно воспроизведенный для восприятия моего глаза. В данном случае изображение сильно увеличено, но нисколько не искажает «образ» клетки.
В этом же смысле слово «изображение» используется и фотографами, когда они говорят о конечном результате своего труда. Изображение рощи вечнозеленой секвойи, сплющенное до размеров небольшого черно–белого прямоугольничка, естественно, не отражает всей мощи оригинала. Но воссозданное мастером, оно с огромной силой воздействия передает нам сущность своего прототипа.
Или представьте себе завернутый в одеяльце сморщенный шевелящийся комочек протоплазмы весом около четырех килограммов. Отец этого малыша весит раз в пятнадцать больше, у него гораздо более широкий диапазон способностей и ярче выражена личность. Тем не менее, мама гордо заявляет, что ребенок — «вылитая копия» отца. Гость пристально всматривается в малыша. Конечно, сходство есть; очень похожа расширяющаяся, с ямочками по краям линия ноздрей, точь–в–точь такая же ушная мочка. А очень скоро и манера говорить, и жестикуляция, и тысячи других мелких мимических черт будут безошибочно указывать на сходство с отцом.
Такое употребление слова «образ» по отношению к изображениям, полученным при помощи микроскопа, фотоаппарата, к сходству ребенка с отцом значит примерно то же, что и образ профессора Пилчнера, всплывший в моей памяти, когда я невольно отнес на его счет мимику индийских студентов. Все это — реальные образы, где сходство оригинала с изображением несомненно. И нам становится понятнее великое и до конца непостижимое выражение из Библии: «образ Божий». Выражение появляется в самой первой главе книги Бытия. Чувствуется, что его автора переполняет едва сдерживаемое восхищение, он пытается передать его нам, дважды повторяя одну и ту же мысль: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (1:27). Образ Божий. Его был удостоен первый человек на земле, и в несколько преломленном виде каждый из нас унаследовал это «удивительное, дивное» качество.
Каким же способом человеческие существа способны нести в себе Божий образ? Естественно, мы не можем выглядеть так же, как Он, иметь такие же черты внешности (сходную форму бровей или ушей), ведь Бог — невидимый дух. В течение длительного времени философы и богословы строили различные предположения по поводу того, какая тайна заключена в данном конкретном выражении. Как и следовало ожидать, они пытались объяснить его смысл с помощью тех понятий и идей, которые были господствующими в их время. Так, в эпоху Просвещения ни у кого не вызывало сомнения, что образ Божий — ни что иное, как рассудительность пиетисты[2] считали Божьим образом духовные способности; жившие в викторианскую эпоху определяли образ как возможность давать нравственную оценку; а мыслители эпохи Ренессанса видели Божий образ в художественном творчестве.
А как считаем мы в наш космический век? Нам говорят, что под Божьим образом подразумевается не что иное, как способность устанавливать тесную связь с другими людьми и с Богом. Так как за все прошедшие века даже профессиональным богословам не удалось прийти к единому мнению по этому вопросу, я не буду утверждать, что образ Божий — это именно то, а не другое. Но как раз образ Божий отличает человека от остальных Божьих созданий, так уделим этому понятию особое внимание.
В книге Бытия словосочетание «образ Божий» впервые появляется при описании завершения созидательной деятельности Бога. После каждого этапа созидания, как скрупулезно подмечается в Бытии, Бог смотрит на Свои творения и говорит, что это «хорошо». Но в созданном пока еще отсутствует такая тварь, которая бы несла в себе Его образ. Только когда закончены все приготовления, Бог объявляет о кульминационном моменте творения: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (1:26).
Среди всех Божьих тварей только человек наследует Божий образ. Именно это качество и отделяет нас от всех остальных. Мы обладаем тем, чем не обладает ни одно животное: своей сущностью мы связаны с Богом. (Позже, когда Бог будет обсуждать с Ноем власть человека над животными, опять всплывет это качество — способность человека нести в себе Божий образ. Именно она решительно и дивно выделяет человека из царства животных. Убийство животного — это одно, а убийство человека — совсем другое («ибо человек создан по образу Божию» — Быт. 9:6).
Один из величайших художников всех времен изобразил историю сотворения мира на каменных сводах Сикстинской капеллы в Риме. В центральной части шедевра Микеланджело — тот миг, когда Бог пробуждает к жизни человека, передает ему Свой образ.
Мне довелось посетить Сикстинскую капеллу. Только сегодня в ней многое выглядит иначе, чем задумывал Микеланджело. Ему, скорее всего, по–другому мыслилась та обстановка, в которой будет представлено его творение. Туристы посещают капеллу целыми толпами — до нескольких сотен человек за раз — в сопровождении гида, который рассказывает им об этом чуде.
Посетители оказываются совершенно не готовыми к тому, что они видят на сводах капеллы. Удивительные шедевры живописи покрывают каждый сантиметр грандиозной залы. Человек видит образы из Библии: разделение тьмы и света, сотворение Солнца и планет, картины из времен Ноя, страшный суд. И в самом центре этого кружения фресок — словно гигантский зрачок: сотворение человека.
Мускулистое тело Адама покоится на земле в классической позе, в которой принято было изображать речных богов. Все еще сонный, он приподнимает руку к небу, откуда к нему тянется Божья рука. Руки Бога и Адама не соприкасаются. Между их пальцами остается промежуток, по которому, словно через синапс, Божья сила перетекает к человеку.
В каком–то смысле Микеланджело, как никакой другой художник, уловил суть «действа» сотворения человека. Слово «адам» по–еврейски значит «земля» или «прах». Мы и видим: тело Адама покоится на настоящей земле. Но Микеланджело удалось передать двойственную натуру Адама, ибо он изображает первого человека именно в тот момент, когда Бог пробуждает его к духовной жизни. Глава 2 книги Бытия поясняет историю сотворения человека: «И создал Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2:7).
Когда в детстве я слышал этот стих, то представлял себе Адама лежащим на земле — уже совершенным по форме своей, но еще не живым. И представлял себе Бога, Который склоняется над ним и делает нечто вроде искусственного дыхания «изо рта в рот». Теперь эта сцена видится мне иначе. Мне кажется, что, с точки зрения биолога, Адам в тот момент уже был «жив» — ведь в животных не нужно было вдыхать смесь кислорода, азота и двуокиси водорода, чтобы они начали дышать самостоятельно, так зачем это проделывать с человеком? Для меня Божье дыхание является символом духовной действительности. В тот момент Адам мне видится живым, но обладающим всего лишь животной жизнью. И вот Бог вдыхает в него новый дух, наполняет его Своим образом. Тут–то и становится Адам живою душою, а не только живым телом. Образ Божий — это не определенная комбинация кожных клеток и не конкретное физическое обличие. Это скорее богоданный дух.
Уникальный творческий акт — Бог вдохнул «дыхание жизни» в человека — отделил людей от всех остальных существ. Биологическое строение — наличие скелета, внутренних органов, жира, кожи — роднит человека с животными. Что там говорить: человек даже проигрывает при сравнении с некоторыми из Живых организмов. Например, кто может сравниться по красоте с великолепием попугая макао или даже смиренной серебристой ночной бабочки? Лошадь с легкостью обгонит самого быстрого бегуна. Ястреб видит намного дальше человека. Собака улавливает звуки и запахи, неразличимые для человека. Сумма физических свойств человека не более богоподобна, чем набор физических данных кошки.
Но, тем не менее, именно о человеке сказано, что он сотворен по образу Божьему! Для нас оболочка из кожи, мышц и костей служит лишь вместилищем Божьего образа. Мы в состоянии понять и даже отразить некоторые из качеств Творца. Клетки организма, расположенные по указанию ДНК так, а не иначе, могут стать вместилищем Святого Духа. Мы — не «простые смертные». Каждый из нас бессмертен.
Я начал с рассказа о профессоре Пилчнере, моем старом учителе. Будучи еще молодым студентом, я перенял кое–какие из его жестов и привычек, перенял часть его образа и унес с собой за тысячи километров — в Индию. Там я передал частицы его образа индийским студентам. Сегодня мои бывшие студенты трудятся в больницах разных стран мира. В трудную минуту на лице каждого из них может появиться выражение профессора Пилчнера. Произойти это может на Борнео, Филиппинах, в Африке. Сам Пилчнер умер много лет назад, но его частичка — свойственное только ему выражение, которое возникало на его лице в конкретной ситуации, — жива. Она живет на моем лице и на лицах моих учеников.
То же самое хочет видеть в нас Бог, но в большем масштабе. Он просит, чтобы мы несли Его образ миру. Бог есть Дух. Мы не можем увидеть Его в материальном мире. Но Он полагается на нас и хочет, чтобы мы стали плотяной оболочкой Его Духа. Он хочет, чтобы мы были носителями Его образа.
1.
Отражение
Проработав 40 лет хирургом, я повидал немало человеческого горя. Но самое сильное впечатление произвели на меня события, произошедшие в самом начале моей хирургической деятельности, когда я еще был студентом. Это случилось во время немецких бомбардировок Лондона в годы Второй мировой войны. Каждый день эскадры огромных, жутких бомбардировщиков «Люфтваффе» появлялись в небе над городом. Рев их моторов напоминал оглушительные раскаты грома. Из своих бомбовых отсеков они извергали смертоносный груз.
Отдельные эпизоды тех дней настолько сильно врезались в мою память, что и сейчас — спустя 40 лет — все происходящее так же отчетливо стоит у меня перед глазами, как и в тот день, когда произошло прямое попадание бомбы в турецкие бани, расположенные в отеле «Империал». В тот раз не было объявлено воздушной тревоги, и в момент, когда взорвалась бомба, в бане было полно народу. Я прибыл на место происшествия: передо мной разыгрывалась сцена из бессмертного творения Данте. Перегородки между банными отсеками были стеклянными, и теперь осколки стекла буквально застилали всю улицу. Невообразимо толстые, совершенно голые мужчины пытались выбраться из полыхающего завала, кидались на усыпанный битым стеклом тротуар. Их тела были залиты кровью, текущей из многочисленных порезов; некоторые резаные раны были очень глубокими — кровь буквально лилась рекой. Раздалось запоздалое протяжное завывание сирены воздушной тревоги. Все виделось сквозь отблески пламени — кровь, голые человеческие тела, зловеще сверкающие стеклом улицы. Санитары из машин «скорой помощи» сбивались с ног, помогая пострадавшим. Они осторожно извлекали врезавшиеся в кожу осколки стекол, тщательно перевязывали наиболее кровоточащие раны. А мы, студенты–медики, в это время помчались в свои больницы, чтобы приготовить все необходимое для операций.
Следующей ночью я дежурил на крыше нашей больницы и видел, как бомба попала в палату для новорожденных расположенной по соседству муниципальной Королевской больницы. Верхние этажи мгновенно превратились в дымящиеся руины. Я побежал к больнице. На месте взрыва уже работали добровольцы: откапывали из–под обломков младенцев, большинству из которых не было и недели от роду. Из–под завалов доставали и живых, и мертвых — залитых кровью, забрызганных грязью и засыпанных битым стеклом. Спасатели выстроились цепочкой, как бригада пожарных при тушении огня, и передавали из рук в руки запеленатых грудных детишек.
Эта цепочка протянулась от разрушенного здания больницы до подъезжающих одна за другой машин «скорой помощи». Еле слышное жалобное попискивание младенцев резко контрастировало с ужасом происходящего. Здесь же стояли матери в наспех накинутых халатах; их лица искажал страх и отчаяние: никто из них не знал: жив ли ее ребенок. В темноте и дыме все младенцы выглядели одинаково.
И по сей день, когда я слышу протяжное завывание сирены, напоминающее сигнал воздушной тревоги во время бомбежек Лондона, меня каждый раз охватывает дрожь, и оживает такое же, как тогда, ужасающее чувство страха. Был период, когда самолеты «Люфтваффе» атаковали наш город в течение 57 ночей подряд.
Воздушная тревога длилась по восемь часов без перерыва. Каждую ночь прилетало до 1500 самолетов. В эти черные дни все самое дорогое, что у нас было — свобода, независимость, семья, сама жизнь, — погибало под развалинами, в которые бомбардировщики превращали все. Оставалось единственное, что давало нам надежду: храбрость летчиков Королевских Воздушных Сил, которые каждый день неустрашимо взмывали в небеса на битву с врагом.
С земли мы наблюдали за воздушными боями. Английские истребители «Харрикейн» и «Спитфайер» — маленькие и очень маневренные — были похожи на надоедливых комариков, кружащих вокруг огромных немецких бомбардировщиков. И хотя все их попытки казались тщетными и большая часть их гибла под обстрелами, английские летчики не отступали. Каждый день новые и новые бомбардировщики со своим смертоносным грузом на борту, объятые пламенем, падали на землю под наши бурные восторги. Постепенно наши пилоты стали наносить все более точные удары — потери с немецкой стороны неуклонно росли. Вскоре они достигли огромного числа, и… ночные рейды прекратились. Лондон снова стал спать спокойно.
Величайшую благодарность храбрым пилотам выразил Уинстон Черчилль, сказав: «Никогда еще в истории человечества такое малое количество храбрецов не спасало такое огромное количество людей». Не думаю, что когда–нибудь жили на земле юноши, достойные большего уважения. Они — цвет английской нации, самые яркие, самые лучшие, самые надежные, самые преданные и, в большинстве случаев, самые красивые ее представители. Когда они в парадной форме шли по улицам, люди не могли оторвать от них восторженных глаз. Мальчишки подбегали к ним поближе, чтобы получше рассмотреть и, если повезет, дотронуться рукой. Девушки всей страны завидовали той счастливице, которой удавалось пройти рядом с молодым человеком в голубой форме летчиков Королевских Воздушных Сил.
Мне довелось познакомиться поближе с некоторыми из этих ребят, правда, случилось это при совсем не романтических обстоятельствах. Истребитель «Харрикейн» — очень подвижный и боеспособный самолет — все–таки имел один существенный конструктивный недостаток. Единственный винтовой мотор был расположен в передней части около кабины пилота, а топливопроводы проходили прямо под кабиной. При прямом попадании снаряда кабина пилота мгновенно оказывалась объятой пламенем. Теоретически пилот мог катапультироваться, но в течение одной–двух секунд, необходимых, чтобы дернуть за нужный рычаг, пламя охватывало его лицо.
Я видел немало героев–летчиков, лица которых полностью скрывали бинты — ребята переносили одну мучительную пластическую операцию за другой. Я лечил изуродованные руки и ноги сбитых пилотов. А над их обожженными лицами трудилась бригада специалистов по пластической хирургии.
Сэр Арчибальд Мэкинду и его бригада хирургов, выполняющих пластические операции, буквально творили чудеса. Они придумывали новые реконструктивные способы прямо по ходу операции. Для восстановления лица они обычно использовали кусочки кожи с живота и груди. В те времена еще не существовало нейрососудистой хирургии: невозможно было просто снять кусок кожи с одного участка тела и сразу пришить его на другой, потому что на разных участках кожа и подкожный слой жира имеют разную толщину. Поэтому делали так: кусок кожи, подготовленный для пересадки, вырезали с трех сторон, а четвертую оставляли нетронутой для поддержания нормального кровообращения до тех пор, пока пересаженный тремя сторонами на новое место кусок не начинал питаться кровью от новых сосудов. Нередко хирурги использовали двухступенчатый процесс: временно пришивали частично отрезанный кусочек кожи с живота пациента на руку, пока пересаживаемый кожный лоскут не начинал снабжаться кровью от сосудов конечности. Затем окончательно вырезали этот кусок из живота. Одна его сторона оставалась закрепленной на руке, и свободный конец пришивался на лоб, щеку или нос. Постепенно кровообращение на той стороне куска кожи, которая соединялась с лицом, восстанавливалось, и кожу окончательно отрезали уже и от руки.
В результате этих сложнейших процедур в больничных палатах можно было увидеть причудливые картины: руки, растущие из головы; длинную трубчатую полоску кожи, тянущуюся от носа, будто хобот слона; веки, сделанные из таких толстых лоскутов кожи, что невозможно было открыть глаза. Обычно летчики переносили по 20–40 подобных операций.
В течение всего длительного периода следующих друг за другом утомительных хирургических операций моральное состояние летчиков было, как ни удивительно, на высоте: они жили с сознанием полностью выполненного долга. Самоотверженные медицинские сестры делали все возможное, чтобы создать в палатах теплую, жизнерадостную атмосферу. Летчики не обращали внимания на боль и подшучивали над своими слонообразными чертами лица. Они были идеальными пациентами.
Но мало–помалу, когда до выписки из больницы оставалось несколько недель, они становились совершенно другими. Мы заметили, что многие из них настойчиво просили врачей внести в их лица какие–нибудь изменения: немного уменьшить кончик носа, поднять вверх уголки губ, сделать чуть–чуть потоньше правое веко. Вскоре до всех нас, включая и самих пациентов, дошло: они пытаются оттянуть время выхода из больницы, потому что не представляют себе, как смогут выдержать реакцию окружающих.
Несмотря на все чудеса, творимые доктором Мэкинду, на его замечательные изобретения, каждое восстановленное лицо неузнаваемо отличалось от прежнего. Ни одному хирургу не подвластно воссоздать необъятный диапазон выражений, которые способно принять молодое красивое лицо. Невозможно до конца оценить всю гибкость, изысканную утонченность века, пока не попытаешься сделать его из гораздо более грубой и шероховатой кожи живота. Эта оттопыренная, неэластичная ткань послужит великолепной защитой глазу, но красоты она лишена напрочь.
Больше всех мне запомнился пилот по имени Питер Фостер; он делился со мной своей тревогой, которая все больше и больше усиливалась с приближением момента выписки. Он сказал, что все страхи и беспокойства становятся особенно ощутимыми, когда он видит свое отражение в зеркале. Изо дня в день месяц за месяцем он смотрелся в зеркало, которое служило ему измерительным устройством: рассматривал в нем рубцовую ткань, появившиеся морщины, толщину губ и форму носа. После тщательной проверки он просил докторов кое–что подправить, и они говорили, возможно это или нет.
Но чем ближе был день выписки, тем больше менялось его отношение к зеркалу. Теперь, когда он смотрел на свое новое лицо, он пытался взглянуть на себя глазами окружающих. В больнице пилот был объектом всеобщей гордости, окруженным товарищами и заботливым персоналом. За пределами же больницы его могли принять просто за урода. От таких мыслей невольно бросает в дрожь. Найдется ли девушка, которая пожелает выйти замуж за человека с обезображенным лицом? Захочет ли кто–нибудь дать такому человеку работу? Страшно даже думать об этом.
Фостер пришел к следующему выводу: в этот тяжелейший момент, когда невозможно не задумываться о том новом образе в котором ты предстанешь перед глазами окружающих, огромное значение имеет отношение к тебе членов семьи и близких друзей. Успех хирурга, восстановившего твое лицо, в данный момент не имеет большого значения. Твое будущее зависит от того, как отреагируют домашние, когда услышат, что хирурги сделали все от них зависящее и что больше с этим лицом сделать ничего нельзя. Что впереди у этих пилотов — любовь и взаимопонимание или брезгливость и отчуждение?
Это был очень драматичный период в жизни молодых людей. Им на помощь пришли психологи. В соответствии с душевным состоянием, в котором ребята находились после реакции своих ближних, их можно было разделить на две группы. В одной группе были те, чьи подруги и жены не смогли привыкнуть к их новым лицам. Эти женщины, когда–то идеализировавшие своих героев, теперь просто исчезли из их жизни или подали на развод. Характеры молодых людей, которым пришлось столкнуться с этим, конечно же, претерпели серьезные изменения. Они перестали выходить на улицу, постоянно сидели дома, покидая его ненадолго лишь по ночам, искали работу, которую можно было делать на дому. В то же время те, кого приняли и продолжали любить жены и друзья, добились огромных успехов — по существу они стали элитой Англии. Многие из них впоследствии занял руководящие посты, стали профессионалами своего дела, добились лидирующего положения в той или иной области.
К счастью, Питер Фостер оказался во второй группе. Его девушка сказала, что для нее он не изменился, лишь кожа на его лице стала толще на несколько миллиметров. Как она выразилась, она любила его самого, а не его оболочку. Они поженились незадолго до того, как Питер вышел из больницы.
Естественно, Питеру пришлось столкнуться с недружелюбным отношением многих окружающих. Некоторые просто отворачивались, когда он шел навстречу. Дети, самая честная и жестокая категория населения, строили ему рожи, смеялись и передразнивали его.
Питеру хотелось крикнуть: «В душе я остался таким же, каким вы знали меня раньше! Неужели вы не узнали меня?» Вместо этого он научился видеть свое отражение в глазах жены. «Она стала моим зеркалом. Она дала мне новый образ меня самого, — констатировал он с благодарностью. — Даже сейчас, независимо от того, как я себя чувствую, она дарит мне свою сердечную, любящую улыбку, когда я смотрю на нее. Это означает, то у меня все прекрасно».
Прошло много лет с тех пор как я лечил молодых военных летчиков. И вот однажды мне на глаза попалась статья в Британском журнале по пластической хирургии под названием «Комплекс Квазимодо». Она взволновала меня до глубины души. В этой статье два врача описывают результаты своего исследования, проведенного на 11 000 заключенных, отбывающих срок в тюрьме за убийство, проституцию, изнасилование и другие серьезные преступления. Авторы приводят множество данных, на основании которых можно сделать следующий вывод: 20,2 % взрослых людей имеют недостатки внешности, которые можно исправить хирургическим путем (оттопыренные уши, изуродованные носы, срезанные подбородки, следы кожных заболеваний, родимые пятна, деформация глаз). А среди 11 000 преступников насчитывается более 60 % подобных случаев.
Авторы, назвавшие данный феномен именем Квазимодо, горбуна из Нотр–Дама» из романа Виктора Гюго, заканчивают свою статью тревожными вопросами. Сталкивались ли эти преступники с враждебностью и неприятием одноклассников и однокурсников из–за своих дефектов? Могло ли жестокое отношение сверстников вывести их из состояния душевного равновесия, что впоследствии и привело к преступлениям?
Далее авторы предлагают частичное решение данной проблемы: разработать программу развития корректирующей пластической хирургии для всех желающих из числа правонарушителей[3].
Их волнует следующий вопрос: «Если внешний вид заставляет общество отвергать этих людей и, возможно, толкает на преступление, то, может быть, изменение внешности поможет им изменить представление о самих себе?» Будь то преступник из камеры смертников или пилот Королевских Воздушных Сил, любой человек формирует представление о самом себе во многом благодаря тому образу, отражение которого он видит в глаза окружающих.
Это исследование комплекса Квазимодо статистически описывает состояние, которое постоянно испытывают люди, получившие ожоги, ставшие инвалидами, страдающие проказой. Мы — живущие на земле люди — уделяем чрезмерное внимание своему телу, т.е. физической оболочке, внутри которой находимся. Редкий человек способен видеть сквозь оболочку и центр внутреннюю человеческую сущность, внутренний образ Божий.
Пока я размышлял над комплексом Квазимодо, я понял что, по сути говоря, и сам сужу о людях и навешиваю им ярлык исходя исключительно из внешних данных. Мне вспомнилась одна давняя семейная традиция, установившаяся в нашем доме, когда дети были маленькими. Каждое лето во время школьных каникул я придумывал какую–нибудь приключенческую историю с продолжением, действующими лицами которой были все члены моей семьи со своими реальными именами и чертами характера. Вечерами перед сном, рассказывая детям продолжен и истории, я пытался вплести в повествование какой–то эпизод, который был бы полезен с воспитательной точки зрения: если дети услышат о самих себе какие–то подробности, свидетельствующие об их храбрости или доброте, то, возможно, в будущем они постараются применить это на практике.
В этих рассказах присутствовали и отрицательные герои. Я умышленно день за днем нагнетал напряжение, придумывая ситуации, в которых злодеи хитростью заманивали детей в свои сети, а выбраться из них представлялось почти невозможным. Дети должны были приложить все силы, чтобы выпутаться из трудного положения. Сейчас я с содроганием вспоминаю, что моих самых главных злодеев, кочующих из рассказа в рассказ знали Изрубцованный и Горбатый. У одного через все лицо проходил безобразный шрам, а другой был маленького роста с огромным горбом на спине. По сюжету эти двое всячески пытались замаскировать свои недостатки, но рано или поздно кто–то из детей разгадывал их хитрость и разоблачал злодеев.
Теперь я задумываюсь: почему тогда дал отрицательным персонажам своих рассказов эти имена и снабдил такими физическими недостатками? Вне всякого сомнения, я следовал сложившемуся стереотипу: мы ставим знак равенства между безобразным внешним видом и отрицательными чертами характера, между красивым внешним видом и положительными чертами характера. Получается, что я непреднамеренно поощрял своих детей отождествлять уродство со злом, тем самым, возможно, лишая их способности любить людей с физическими недостатками или со шрамами от прошлых ран.
Средневековые правители держали карликов, уродцев и горбунов для развлечения. Наша цивилизованность не позволяет нам этого, но разве не продолжаем мы ставить себя выше таких людей? Прочитав о комплексе Квазимодо и осмыслив все расставленные акценты в собственных рассказах, я стал более внимательно изучать влияние той культуры, которая дает нам представление о совершенной человеческой личности. Для Америки национальным идеалом является высокий, симпатичный и уверенный в себе мужчина или стройная, с выпуклыми формами и, постоянно улыбающаяся женщина. Реклама упражнений для создания стройной фигуры, диет для похудания, коррекции черт лица, «скрывающей все недостатки» одежды постоянно подчеркивает нашу зависимость от физической красоты. Если бы мы судили о населении Америки по тем образам, которые создаются журналами и телевидением, мы подумали бы, что живем в обществе богов и богинь.
Поделиться книгой: