Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Повелитель деревьев (Мемуары Лорда Грандрита - 10) - Филип Хосе Фармер на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

В двухстах метрах от меня, почти на моей высоте, вертолет продолжал описывать круги над горящим и дымящимся кустарником. В шестидесяти метрах ниже солдаты с собаками продолжали прочесывать заросли. Большую часть их скрывала пелена дыма и густая листва. На гребне обрыва показались три силуэта. У меня оставалось совсем мало времени. За спиной уже слышались шаги высланных мне навстречу солдат. Я надеялся сойти за одного из них, но моя хитрость, по-видимому, не удалась.

— Крамер? — окликнул меня один из них.

Продолжая оставаться спиной к ним, я медленно и с видимым трудом приподнялся. Винтовка оставалась за спиной, и мои руки были свободны. Я пытался максимально ослабить их настороженность, внушив мысль, что я слаб и беззащитен.

— Черт побери, что ты делаешь здесь? — продолжил тот же солдат по-английски, но с явным венгерским акцентом. — Ты не имел права покинуть свой пост! Это тот дикарь тебя ранил? Готов держать пари, что ты сам брякнулся на землю, запутавшись в своих ногах, чертов растяпа!

— Ни то ни другое.

Я стремительно обернулся. Кинжал, сверкнув на солнце своим длинным жалом, вонзился венгру под ложечку. Другой остолбенело вытаращился на меня, дав мне возможность спокойно вогнать пулю в самый центр его груди. Я тут же повернул дуло винтовки почти вертикально вверх, к трем бледнеющим наверху лицам с черными дырками разинутых ртов посредине. Расстояние было небольшим, но угол стрельбы очень неудобным. И все-таки я выстрелил, но, конечно, промазал.

Лица тотчас же исчезли.

Оставив винтовку на склоне, я извлек из тела мой кинжал, вытер лезвие и отправил его в ножны. Дальше предстояло карабкаться по склону, где могли пройти только горные козы либо бабуины. Вертолет продолжал кружить вдали, значит, люди в долине пока что не подозревали, где я нахожусь.

Но это быстро раскроется. С плато вызовут долину, те — сообщат вертолету, и все. С секунды на секунду можно ждать его атаки.

Метрах в ста двадцати от гребня обрыва я остановился.

Хорошенько укрепившись ногами, размахнулся и бросил гранату. Несмотря на расстояние, которое метров на двадцать превышало то, на которое могут кинуть ее большинство мужчин, граната приземлилась точно туда, куда я и целил. И как раз в тот момент, когда над гребнем вновь появились головы часовых, приготовившихся взять меня на мушку.

Взрыв поднял в воздух тучу пыли и мелких осколков камня, упавших затем сверху на меня. Взрывная волна подняла в воздух одного из часовых и швырнула о каменистый выступ несколькими метрами ниже гребня. Дальше тело покатилось по склону, крутясь и переворачиваясь, будто волчок. Когда дым и пыль рассеялись, гребень был чист. Двое оставшихся скорее всего тоже были выведены из игры, В противном случае меня поджидала неприятная неожиданность, за которую я мог поплатиться жизнью.

Взглянув на вертолет, я понял, что пилот уже знает, где я нахожусь. Аппарат уже заканчивал разворот, направляясь в мою сторону. Но я уже был готов, моя рука крепко сжимала гранату и оставалось только точно бросить ее.

Вертолет шел прямо на меня, но почему-то больше не стрелял. Вероятно, он полностью израсходовал свой боезапас. В противном случае им хватило бы одной ракеты, чтобы выстрелить в меня прямой наводкой и превратить в пыль, подняв в воздух вместе с доброй половиной этого обрывистого склона.

Но, судя по тому что произошло дальше, я понял, что пилот не увидел меня на фоне обрыва. Его внимание привлек взрыв гранаты на самом гребне. Поэтому, подлетев, он вынужден был затормозить, разворачивая и стабилизируя аппарат в воздухе, чтобы рассмотреть, что там происходит. Тем самым он подставил мне бок своего аппарата как зависшую неподвижную мишень. Упражнение для ребенка. Моя граната уже кувыркалась в воздухе.

С точки зрения техники выполнения броска этот был, вероятно, лучшим за всю мою жизнь. Пролетев расстояние в шестьдесят метров, мой снаряд, весивший ровно девятьсот граммов, ударился в цель точно у основания несущего винта.

Вертолет окутался дымным облаком и камнем рухнул вниз, сопровождаемый дождем обломков искореженного металла, на камни у самого подножия обрыва. Через секунду долину потряс мощный взрыв, разбросавший раскаленные части аппарата на многие десятки метров вокруг и осыпав ими людей и собак, приблизившихся к склону. Что, однако, не остановило их продвижения. Они поспешно приближались, стреляя наугад, что я почувствовал, когда поспешно преодолевал последние метры, отделявшие меня от вершины, сопровождаемый градом пуль, вслепую бивших в землю и рикошетирующих от камней.

Переваливая через гребень, я был готов к немедленной атаке двух часовых, уцелевших после взрыва гранаты, но, к счастью, моя предосторожность на этот раз оказалась излишней. Их тела лежали неподалеку и были совершенно неподвижны.

Обнаружив у них шесть гранат, я тотчас отправил их все вниз, к самым подступам к обрыву, и с удовлетворением добавил к числу своих поверженных врагов по крайней мере еще Двух солдат и одну овчарку.

Забрав одну из винтовок и запасные обоймы к ней, я поспешил дальше. И правильно сделал. Едва я преодолел пеловину расстояния, отделяющего меня от края леса, как над головой, не выше шестидесяти метров над уровнем плато, проревели моторы двух реактивных истребителей, едва не оглушившие при этом. Я прибавил скорость. Опушка леса, с первого взгляда совершенно непроходимого для пешехода, быстро приближалась. Еще несколько метров, и я проскользнул внутрь. И с первых шагов окунулся в прохладную тень густого зеленого шатра, раскинувшегося высоко над моей головой, удерживаемый стройными стволами деревьев, уходивших вверх, подобно колоннам естественного храма природы, созданного самим Создателем. Наконец-то я был у себя дома.

Теперь, как мне кажется, настал момент, когда можно немного перевести дыхание и припомнить события, приведшие меня в данную ситуацию.

Мое имя широко известно везде, где царит литература и кинематограф, то есть в трех четвертях обитаемого мира. Но даже те, кто не прочел ни одной книги или не видел ни одного фильма обо мне, знают, что оно собой символизирует (вернее, не мое настоящее имя, а то прозвище, которое я взял себе, чтоб скрыть его).

Мой «биограф» слишком приукрасил действительность и напридумывал событий, которых никогда не было, и в то же время убрал или не обратил достаточного внимания на то, что реально имело место. Но в своей основе два первых тома достаточно соответствуют истине, а последующие также, в большей или меньшей степени, содержат реальные факты.

Мой портрет, данный им в своей книге, точно соответствует истине. Будет правильнее сказать, что он достаточно точно описал мои поступки, хотя для того, чтобы позволить читателю легче понять и принять меня, он решил смягчить некоторые черты моего характера, не решаясь углубить при этом анализ моей подсознательной надчеловеческой сущности.

В связи с этим мне не хотелось бы выглядеть несправедливым по отношению к нему. Не будучи настоящими людьми, создания, которые воспитали и вырастили меня, обладали тем не менее своим собственным языком. И я не знаю, могут ли те, кто общается между собой с помощью структурированного языка, каким бы он ни был, рассматриваться отдельно от всего остального человечества. (За исключением, быть может, лишь дельфинов, принадлежащих водной стихии и лишенных по этой причине рук.) Но члены моего племени, заменившие мне родных отца и мать, были антропоидами, возможно, представителями ветви огромных гоминидов, зинджантропов или парантропов. И если их язык отражал свою концепцию окружающего их мира — очень странную, разумеется, с точки зрения англофила, — то она тем не менее была не более странной, чем, скажем, концепция мира могиканина с точки зрения какого-нибудь англичанина.

Начать писать мои «Заметки» я решил в 1948 году. Конечно, тогда я не мог надеяться на их публикацию в обозримом будущем, так как был в числе слушателей Девяти, которые тщательно следили за тем, чтобы в прессе не проскочило ни единого упоминания об их существовании. Перед лицом непосвященных запрещался даже малейший намек на их деятельность.

Но сейчас, когда я пересмотрел свое отношение к Девяти, трудности, связанные с появлением моих «Заметок» в прессе какой-либо страны, не только уменьшились, а еще более возросли. Некоторые детали, как, например, эта загадочная постоянная молодость, которая позволяла в те мои шестьдесят выглядеть не более чем тридцатилетним, или происхождение моего огромного состояния (лишь ничтожная часть которого находилась на счетах в банках), не могли не привлечь ко мне внимания окружающих и даже некоторых властных структур.

И потом, открытие того, что и реально существую на свете, а не являюсь плодом воспаленного воображения некоего писателя, произвело бы всемирную сенсацию, создало бы мне огромную рекламу, но начисто бы лишило какой-либо частной жизни. Не считая того, что я здорово рисковал быть обвиненным в сумасшествии и угодить вследствие этого в одно из тихих и уединенных учреждений под названием «психолечебница».

И все же я принялся за этот нелегкий труд. Подспудно меня мучила мысль, что, может быть, однажды и наступит день, когда все это будет опубликовано. Ведь впереди была почти вечность! Кроме того, мне очень нравилась сама мысль вновь пережить прошлое, вытаскивая его в строчках на белой бумаге. Мою память можно было квалифицировать как фотографическую. Но что удивительно, картины, которые вставали передо мной, довольно часто поражали людей, переживших те же события, что и я. Настолько мое восприятие отличалось от того, что запоминает большинство людей.

Первый том открывается самым первым моим воспоминанием, относящимся к тому периоду, когда я еще был грудным младенцем. Тогда, подняв глаза вверх, я погрузился взглядом в нескончаемо добрые и ласковые темно-коричневые глаза живого существа, которое в течение последующих восемнадцати лет стало единственным, кто отдал мне всю свою любовь и нежность и окружил теплом и добротой. Заканчивается первый том временем, когда мне исполнилось десять лет — это уж я потом прикинул — в ту ночь, когда я впервые пустил в дело кинжал. Последующие шесть томов описывают мою жизнь в течение семидесяти восьми лет. Некоторые из них тощи по объему и содержат в себе мало страниц, другие включают не менее миллиона слов.

Благодаря этой работе у меня есть возможность во многом заполнить пробелы и пропуски, а то и искажения истины, назвать настоящие имена, прячущиеся за псевдонимами, придуманными моим биографом. Предпочитая, чтобы все соответствовало правде, а не вымыслу, я рискую вызвать некоторыми деталями отвращение у части моих читателей. Например, в противоположность тому, что писал обо мне мой биограф, я никогда не испытывал никакого внутреннего протеста перед тем, чтобы есть человеческое мясо. Я это делал каждый раз, когда меня к этому вынуждали обстоятельства. Я никогда не следовал слепо принципам викторианской морали. Я предвижу, вернее, я знаю, что многие проклянут меня за то, что я столько лет служил Девяти. В их глазах я, должно быть, уподобился доктору Фаусту, запродавшему свою душу дьяволу.

Критиковать, конечно, легче всего. Но пусть те, кто так осуждает меня, представят себе, что это именно им предлагают тридцать или более тысяч лет здоровой, цветущей жизни, и тогда послушаем, что они на это ответят.

По сравнению с условиями, в которых мы, моя жена и я, приносили присягу верности, церемониальные инициации MayMay выглядят просто как занятия в воскресной школе. Мы скорее всего уже были не слишком порядочны, не слишком большими моралистами, если приняли ее, не поставив никаких условий. Само собой подразумевалось, что мы будем преданы Девяти до конца, взамен на напиток бессмертия, как и то, что от нас не будут требовать исполнения таких поручений, за которые нам в будущем пришлось бы краснеть. К счастью, мы были избавлены от этого, хотя должен признать, что я способен на такое, что возмутило бы большинство представителей этой так называемой цивилизации.

Теперь, надеюсь, читателю стало немного ясно, почему я никогда не испытывал чувства принадлежности ко всему остальному человечеству. Что, в зависимости от случая, можно рассматривать либо как смягчающее, либо как усиливающее вину обстоятельство.

Возвращаясь к бессмертию, должен сказать, что это товар, стоимость которого чрезвычайно высока. Но в этом низком мире ничего не даётся бесплатно. За все нужно платить, это так. И все эти годы мы с Клио чувствовали себя почти как «нищие», ободранные до нитки.

Этот эликсир бессмертия вынуждает меня вернуться в моих воспоминаниях немного назад. Тридцать тысяч лет, или около, тому назад некие досточтимые пещерные люди обнаружили таинственную субстанцию, которая при употреблении ее внутрь одаривала организм почти вечной юностью. Она была иммунизирована против всех существующих болезней и препятствовала старению и разрушению клеток организма. Процесс равнозначной регенерации становился бесконечным (любая часть тела становилась восполнимой, кроме мозга и сердца; но я хотел бы проделать несколько экспериментов, чтобы окончательно убедиться, что они не могут регенерировать). Так что становились опасными лишь очень тяжелые травмы: ранение сонной артерии, перелом шейного отдела позвоночника и так далее. Но если избегать их, то действительно, эти люди могли рассчитывать на практическое бессмертие. Конечно, они старели, но так медленно и незаметно, что человек, Начавший принимать эликсир в двадцатишестилетнем возрасте, по истечении пятнадцати тысячелетий выглядел всего лишь на пятьдесят.

История умалчивает и мне тоже не удалось разузнать, что же происходило с этими «бессмертными» в период между 25 000 лет до Рождества Христова и 1913 годом, когда их агент обнаружил меня и вступил со мной в контакт. С тех пор я знал девять старейшин или патриархов, или просто «Девять». Это были: Аи-не-на, уроженка какого-то кавказского племени, самая древняя из всех. Уж ей-то было не менее тридцати тысяч лет. За ней шли Ксоксаз, Инг, карлик Ивалдир; один еврей, родившийся где-то около 3 года н. э., представитель племен прото-банту, два древних промонгола и один американский «протоиндеец». Их постоянные резиденции, строго секретные, конечно, были разбросаны по всему миру. Но раз в год они все собирались для проведения церемониала, корни и происхождение которого уходили в темную пропасть лет, в дни, вероятно, их молодости, в каменный век. Церемония состояла в том, что, служители приносили в жертву часть своей плоти — операция чрезвычайно болезненная — в обмен на несколько глотков эликсира. Эти таинства проходили всегда в одном и том же месте, в лабиринте пещер и явных или скрытых переходов, пронизывающих гору в одном из отдаленных и малодоступных горных массивов Уганды.

После испытательного периода, длящегося несколько месяцев, «кандидаты» получали возможность впервые испить напитка юности. За стены пещер ни одна капля эликсира не могла быть вынесена. Проникнуть в пещеры кандидаты могли только с помощью самого древнего способа передвижения, используя силу рук и ног и ловкости всего тела. Неуклюжих и слабых подстерегала смерть. (Своеобразный естественный отбор, не правда ли?) Тот, кто пытался сам докопаться до сути и состава напитка, немедленно обрекал себя на ужасную смерть.

По моим скромным подсчетам, число моих братьев «кандидатов» подходило к пятистам. Это была «элита» организации, которая в абсолютной тайне скрытно двигала рукоятями управления во всем мире. Число же рекрутов низшего эшелона я даже не рискую назвать. А сколько было тех, кто, являясь на самом деле исполнителями воли Девяти, даже не подозревали ни об их существовании, ни об эликсире? Нет им числа!

Именно в рядах «элиты», среди «кандидатов», выбирался тот, который становился очередным патриархом, когда один из Девяти наконец-то умирал.

В девятом томе моих записок я описал, как мне пришлось спасать мою жену Клио в нашем родовом поместье Грандритов, которое состояло из усадьбы, старого замка, леса и деревни Кламби (Джеймс Кламби, виконт де Грандрит таково мое истинное имя и титул). В то время как жена отправилась в Англию, я остался на нашей плантации в Кении и в одно не слишком прекрасное утро был выброшен из кровати взрывом снаряда, выпущенного из армейского орудия. Отряд кенийской армии по приказу Джомо Кенийяты попытался стереть меня с лица земли. Таким образом он решил положить конец ситуации, в течение которой я упрямо отказывался как принять кенийское гражданство, так и покинуть страну. (Хотя вполне могло быть, что это решение принял другой функционер кенийской администрации.) Тем не менее мне удалось выбраться живым и невредимым из этой заварухи, и я ударился в бега, не сумев окончательно оторваться от остатков отряда, который бросился в погоню.

К этим «охотникам» вскоре присоединилась еще одна банда, возглавляемая албанцем Анвером Ноли. Большинство ее состояло из арабов, вооруженных до зубов. Они шли за мной, как стая голодных волков, в надежде, что я приведу их к моим золотым приискам, расположенным по соседству, в Уганде.

Что я и сделал, учитывая ту крошечную деталь, что в этих древних золотых рудниках уже давно не было ни грамма золота. Между тем у меня объявился еще один таинственный враг, который науськал на меня голодного льва. Впоследствии я выяснил, что это были некий Док Калибан и два старика, его давнишние приятели, остатки некогда сильной группы, которая поставила себе целью борьбу со Злом.

Док Калибан, когда я узнал его получше, оказался феноменом, столь же удивительным, как я сам. Если меня можно было назвать Диким Человеком, Человеком-из-Джунглей, то он вполне заслуживал, чтобы его звали Цивилизованным Человеком, Человеком Города. С самого раннего детства он подчинил себя развитию огромного потенциала своего организма, как физического, так и умственного. Нет, на самом деле его физические способности, сила и мощь, после моих, были, вероятно, самыми могучими в мире. В этом не было ничего удивительного, наш с ним дед был человеком каменного века, Ксоксаз, второй по возрасту и влиянию за круглым столом Девяти после самой Аи-не-ны. Это объясняет также и особенности строения нашего скелета, как моего, так и Дока, гораздо более массивного и крепкого, чем у современного человека, что в свою очередь послужило базой для прикрепления большей мышечной массы.

Но в тот момент мы еще не знали, что Ксоксаз был нашим общим предком.

Калибан преследовал меня, поскольку считал ответственным за исчезновение его красавицы-кузины Патриции Вайлд, а проще Триш, во время научной экспедиции в Африке.

Было известно, что эликсир бессмертия довольно часто вызывает необычные и непредвиденные побочные явления. Те, что почти одновременно проявились у нас с Доком, представляли собой симптомы выраженного психосоматического невроза (тех читателей, которые хотят узнать об этом поподробнее, я отсылаю к девятому тому моих «Записок»).

В первый раз мы сошлись с Доком лицом к лицу на узенькой полоске каменной арки, ведущей в пещеры Девяти. Но тогда нам не разрешили драться между собой. Умер Ксоксаз, и среди пяти сотен кандидатов мы с Доком были выбраны, чтобы оспаривать друг у друга вакантное место. После церемонии мы должны были быть доставлены в различные районы страны, найти друг друга и в окончательной схватке решить, кто из нас сильнейший. Второй должен был умереть.

В конце церемонии Аи-не-на открыла нам, что мы являемся сводными братьями. Наш отец, лорд Грандрит, в свое время тоже был в числе кандидатов. Но побочное действие эликсира для него обернулось несчастьем: он сошел с ума. Оставаясь верен себе в абсолютной правдивости перед читателем, скажу, что сумасшествие превратило его в одно из самых отвратительных чудовищ, вошедших в человеческую историю под именем Джека Потрошителя.

Выздоровев, лорд Грандрит бежал в США, где изменил имя и стал называться с тех пор Калибаном. Тем не менее, даже когда исчезли последние симптомы его психической неуравновешенности, он полностью сохранил воспоминания о тех преступлениях и жестокостях, которые совершил, находясь в невменяемом состоянии. Пытаясь как-то компенсировать обществу причиненный им ущерб, лорд Грандрит поклялся воспитать своего сына, родившегося на американской, земле, истинным борцом со Злом. Мне кажется, у него было намерение рассказать сыну всю правду и настроить его на борьбу с Девятью.

К сожалению, патриархи не дали ему времени осуществить его проект. Но Док уже тогда почувствовал что-то, потому что с самых юных лет стал стараться избегать любой огласки по своему поводу, старался не привлечь к себе внимания своих будущих врагов. Он легко мог бы, например, установить кучу мировых рекордов по многим видам соревнований (при условии, что я бы в них не участвовал, конечно), но он никогда на публике не занимался спортом, ни в колледже, ни в университете.

Впоследствии Док стал одним из самых, а скорее всего — самым блестящим хирургом всех времен и народов, весьма уважаемым авторитетом в самых различных областях знания, от археологии до химии. И здесь он всячески избегал огласки и старался пореже попадаться на глаза репортерам. Но, несмотря на все его предосторожности, некий писатель прослышал о его достижениях и использовал фигуру Дока и его ассистентов в качестве прообразов героев целой серии историй, опубликованных в каком-то задрипанном журнальчике. Ему гораздо больше, чем мне, не повезло с «биографами», которые в своих рассказах были еще менее правдивы, чем мои. Что не мешает, правда, всем этим россказням содержать в себе зерно истины.

Когда, после церемонии, патриархи выпустили меня на свободу, я добрался до летней хижины, которую соорудил как-то на дереве, когда мы отдыхали в тех местах вместе с Клио. Там, к моему немалому удивлению, я обнаружил одного помешанного, который пытался меня копировать. Именно он и украл Пат, кузину Дока. Я спас ее, и она последовала за мной в Англию, где, как я знал, вскоре должны были объявиться Док и Анвер Ноли. Оба думали захватить в плен Клио и, сделав ее заложницей, обрести тем самым возможность влиять на меня.

К тому времени я уже стал задумываться, не была ли вся эта история сфабрикована по замыслу Девяти. Они вполне могли подмешать нам что-нибудь в питье, что и вызвало появление «побочного эффекта». С таким же успехом могли разыграть весь спектакль с похищением Патриции, а затем пустить слушок о ее смерти, чтобы натравить Дока на меня. Что было единственным точно установленным фактом во всей этой истории — это то, что непосредственная ответственность за смерть лорда Грандрита лежала именно на Девяти. Должно быть, они разузнали о его замыслах и решили устранить. Когда это случилось, Док еще не имел ни малейшего понятия об их существовании и, естественно, не мог их подозревать в убийстве нашего отца. Поэтому, когда патриархи предложили ему бессмертие, Док принял его, так же, как это сделал и я. И я уверен, как сделал бы это любой на его месте.

Встретившись в моем имении Кламби, мы с Доком полностью уничтожили банду Ноли. Но после этого, как ни пытался я его переубедить, нам пришлось вступить в схватку друг с другом. Вот это была битва, я вам скажу. Мы едва не разодрали друг друга в клочки, как два леопарда в брачный период, что почти стоило нам обоим жизни. (Док, правда, пострадал сильнее.) Но, как я уже говорил, к одной из особенностей эликсира относится невероятная быстрота регенерации поврежденных тканей и органов организма, пропитанного этим напитком. Поэтому все, что мы повредили себе или потеряли в этой жаркой схватке, вскоре заросло или выросло вновь.

И с того же дня наши организмы очистились от всех «побочных эффектов». Девять нас обманули, и с того дня мы поклялись вместе бороться против них. Мы прекрасно понимали, насколько мизерны были наши шансы на успех, но это не остановило нас. Я начал с того, что придушил нескольких эмиссаров, передавших нам приказ явиться на тайное сборище Девяти в Лондоне. После этого мы бежали.

Все это подробно описано мной в девятом томе «Записок».

С тех пор Док, его кузина, Клио и я разошлись каждый в свою сторону. Мы с Клио дважды «обежали» земной шарик.

Во время первого путешествия я отправил рукопись девятого тома из одного почтового отделения в Лос-Анджелесе издателю данной книги, с которым познакомился накануне у одного нашего общего знакомого в Канзас-Сити.

Из Лос-Анджелеса я переехал в Нью-Йорк. Затем пересекли Атлантику на борту самолета, который Док всегда держал наготове в ангаре на косе Лонг-Айленда. После утомительного бреющего полета чуть выше верхушек волн мы приземлились на заброшенной тропе участка в Девоншире, давно мне принадлежавшем. Взяв машину, мы быстро достигли Лондона, где я вошел в контакт с Доком при помощи передатчика на коротких волнах из нашего тайника в Мерилебон Бороу.

У Дока к тому времени появилось два новых «ассистента», сыновья погибших стариков. Сейчас все трое шли по следу Ивалдира, где-то в Германии, и Док хотел, чтобы я присоединился к ним. Но я уже решил направиться в пещеры Девяти, чтобы покопаться там немного. Я не собирался сражаться ни с кем, за исключением тех случаев, когда риск будет минимальным, а дело стоит того, чтобы рискнуть. Я хотел лишь хорошенько осмотреть место в расчете на тот день, когда мы с Доком будем готовы перейти в атаку.

Я не думал найти там кого-нибудь из патриархов, так как пещеры являлись лишь местом общих собраний, а не резиденцией кого-нибудь из них. Но был готов к встрече с армией часовых, заминированным проходам и всяким другим защитным штучкам. Я не был абсолютно уверен, но мне казалось маловероятным, чтобы вход в пещеры не охранялся. Хотя они и были расположены в отдаленных и труднодоступных горах, в стороне от всех центров цивилизации и оживленных дорог, никогда нельзя было быть уверенным, что мысль исследовать их не придет в голову какого-нибудь золотостарателя или разведчика нефти. На земле все меньше остается таких укромных уголков. Но скорее всего Девять использовали здесь свою власть и знание, чтобы район этот остался навсегда заповедной зоной. На необразованных негров, живущих в окрестностях, они воздействовали, сыграв на их суевериях. А когда те удалились, патриархи нажали на тайные пружины и чиновники в высоких сферах кенийского и угандийского правительств засуетились, объявив эти горы заповедной зоной, чтобы Девять могли царствовать там безраздельно, безнаказанно убивая всякого, поддавшегося соблазну любопытства.

Я был слишком известен как в Кении, так и в Уганде, чтобы мог сейчас позволить себе появиться там в открытую. Я предпочел другой путь. Я рассчитывал потихоньку приземлиться на побережье Габона и оттуда отправиться через весь материк самым удобным и любимым мной способом, один и пешком.

Пересечь экваториальные леса Центральной Африки, избегая любого контакта с людьми, и приблизиться к отрогам заповедной зоны тихо и скрытно, как тень. Думаю, никто там не ожидал моего визита, поэтому у меня были все основания рассчитывать на спокойное и тщательное обследование всех помещений.

Меня особенно интересовала самая западная часть пещерного лабиринта. Кандидаты всегда проникали в эту зону по строго очерченному проходу. Правила запрещали любое отклонение от раз и навсегда установленного маршрута. Непослушание или любопытство карались строго и сразу. Наказание было одно смерть, и не всегда быстрая и легкая.

Док не настаивал. Он был слишком независимым. К тому же, как мне казалось (хотя и не исключаю, что могу ошибиться), он не слишком горел желанием работать со мной в паре.

И, вероятно, был прав. Мы оба с ним выросли чудовищными индивидуалистами. Это, конечно, не значит, что при необходимости мы не можем исполнять приказы кого-то другого.

Совершенно нет! Док служил в армии США и, будучи офицером, заслужил немало наград в 1918 году. Я, в свою очередь, был вначале в чине майора, а затем и полковника Королевских Воздушных Сил во время второй мировой войны и исполнял свой долг не хуже других. Кроме того, мы доказали, что можем; вынести довольно суровую дисциплину, выдержав учение на медицинских факультетах и добившись дипломов врачей. Но каждый из нас делал это в своей собственной манере. И в каждом таилось беспокойство, касающееся собственного превосходства.

Это может показаться ребячеством, но, когда столько лет считаешь себя самым сильным, самым быстрым и самым способным на всей планете и вдруг натыкаешься на кого-то, производящего впечатление не менее сильного, быстрого и одаренного, невольно появляются разного рода сомнения. Вы можете прочесть об исходе схватки между двумя такими противниками в девятом томе моих «Записок». Результат такого поединка совершенно неубедителен. Когда два противника настолько походят друг на друга во всем, что могут казаться близнецами, побежденный всегда имеет право задуматься над тем, каким будет исход схватки в другой раз. И я уверен, что Док думает об этом время от времени. Может быть, при этом он и посмеивается над своим ребячеством, но тем не менее не может помешать себе вновь и вновь задумываться об этом.

В таких условиях будет лучше для нас обоих, если мы постараемся атаковать Девять каждый со своей стороны — во всяком случае, на данном этапе.

Мысль остаться одной не очень понравилась Клио, но во время моего пути через джунгли я хотел иметь совершенно свободные руки. Как бы ни была вынослива эта хрупкая красавица-блондинка, она все же не провела всю свою жизнь в Африке и не получила достаточной закалки для подобного путешествия. Единственное человеческое существо, которое я мог бы взять с собой, так как был уверен, что он окажется на высоте в любой ситуации, был Док Калибан, но…

Поэтому я настоял на своем, попрощался с Клио и покинул Лондон, город, внушающий мне отвращение своей толпой, сутолокой и запахом. Отправляясь в свою секретную миссию, я нарушил все существующие законы страны по пересечению ее границы, но, видимо, «заевети-лся» перед агентами Девятид когда сделал вынужденную посадку в окрестностях ПортДжентиля. Мне нужны были сведения некоторых моих шпионов, Обстоятельства, при которых мне вновь удалось избежать когтей смерти, могут показаться вызовом и насмешкой над слепым механизмом и законами вероятности. Но я повторяю: есть во мне что-то такое, что поворачивает обстоятельства в мою сторону, и слепая улыбка Фортуны разбивает в прах все черные замыслы моих врагов. Мало людей обладают этой способностью. По тому, что Док успел рассказать мне о себе, я нашел, что он тоже мог обладать в какой-то мере тем, что для себя я называю «волшебным магнитом».

Я понимаю, что неизбежное когда-нибудь да случится. Какаянибудь пуля раскроит голову, или я упаду с дерева так же, как могу сверзнуться с крутой лестницы или попасть под колеса не соблюдающего правил дорожного движения автомобиля. Не менее редка смерть от утечки газа из обогревателя или сломавшейся газовой плиты. Все это так, и заставляет припомнить по этому случаю слова из поэмы Мерилла Мура «Предупреждение», в которой он говорит: «Смерть сильнее всего сущего на свете…» Это случится со мной, как случается со всеми в этом мире.

А пока я буду продолжать жить, будто из всего сущего на свете самым сильным остаюсь я.

Я вернулся к себе, на родину, и мог вздохнуть с облегчением. Я знал, что передышка не будет длительной, тем не менее впервые за очень долгие годы дышал полной грудью. Больше нигде, кроме как под этим непроницаемым сводом экваториального леса, воздух не был для меня столь чистым и живительным. Малейшее дуновение ветерка несет в себе эманацию всей бурно бьющей здесь через край жизни, как царства Флоры, так и царства Фауны.

В противоположность тому, что думает большинство людей, и несмотря на близость экватора, под пологом леса не царит удушающая жара. Конечно, под прямыми лучами солнца ожог кожи и перегрев тела мог бы иметь самые фатальные последствия. Внутри, на нижних уровнях, как в глубине колодца, защищенного густой листвой лиан и других ползучих растений, всегда царит ровная умеренная температура. А у земли воздух так же свеж и прохладен, как в английском парке. Здесь совершенно нет тех непроходимых зарослей, сквозь которые надо прорубаться с мачете в руке, которые люди автоматически ассоциируют со словом «джунгли», представляя их по безответственной и ложной голливудской кинопродукции. Если бы люди Муртага обнаружили меня здесь, за то время, которое бы понадобилось мне, чтобы скрыться, они успели бы раз десять разнести меня в клочья. На нижнем этаже леса слишком светло и просторно, чтобы я мог здесь сражаться таким же образом, как в зарослях кустарника. Другое дело, если я использую «средние этажи», там, где ветви деревьев пересекаются и соприкасаются друг с другом. Несмотря на мой довольно солидный вес в сто двадцать килограммов, я могу пробегать большие расстояния, переходя от дерева к дереву по ветвям. Но то, что вы видите в фильмах, где я несусь между деревьями, повиснув на лиане, еще одна выдумка Голливуда.

(Правда, я пользуюсь иногда этим способом, но лишь в случае крайней опасности.) А так, не слишком торопясь и переходя с ветки на ветку, я часто проходил многие десятки миль, ни разу не спускаясь на землю. В юности я, конечно, проделывал это гораздо быстрее.

Сейчас, чувствуя, как время поджимает меня, я решил двигаться как можно быстрее, то есть на самом нижнем этаже.

Отправившись в путь быстрой трусцой, я бежал, пока не наткнулся на большую лужу, в которой смог утолить жажду.

Напившись, я понял, что было бы неплохо перекусить. Слух и обоняние вскоре подтвердили, что неподалеку находится какоето животное. Неслышно приблизившись, я увидел молодого, почти взрослого бородавочника. Едва завидев меня, тот взбрыкнул задними копытцами и тотчас же пустился наутек. Если он хотел вымотать меня, то затея его была явно обречена на провал, потому что закалка всей моей прежней жизни сделала меня непобедимым во многих видах соревнований. Все кончилось так, как и должно было кончиться: животное остановилось, задохнувшись от бега, тяжело поводя боками. Развернувшись ко мне, он нагнул голову вниз, глядя исподлобья маленькими, налитыми кровью глазами. С желтоватых, загнутых вверх клыков падали клочья белой пены.

Чтобы не производить много шума, я отложил в сторону винтовку и прыгнул вперед. Бородавочник попытался отклониться в сторону, но я был быстрее, и лезвие моего ножа рассекло ему шею, задев сонную артерию. Я жадно напился алой, теплой, еще пульсирующей от ударов сердца крови, а затем принялся разделывать тушу. Половину его я съел прямо здесь, не сходя с места. Оставшуюся часть, с лучшими лакомыми кусками, я оставил на потом, завернув ее в шкуру.

Дикие кабаны редко отходят далеко от источников воды, и, следовательно, неподалеку должен был находиться один из них. Тут я вспомнил о небольшом ручейке, текущем на север в миле отсюда. Вскоре я был уже на его берегу. Вволю напившись, я еще немного поел. Мне повезло с такой добычей.

Обычно они прячутся днем в густом тростнике и покидают свои лежки лишь ночью, пасясь стадами в двадцать или более особей, Мне довольно часто приходилось сталкиваться с людьми, которые, не зная, с кем они общаются, открыто насмехались над моей способностью жить в полном единении с природой, подобно дикому зверю. Они при этом в первую очередь опирались на. мнение, что если бы я ел сырое необработанное мясо диких животных, то уже давно был бы буквально напичкан различного рода глистами и кишечными паразитами.

В таких случаях они все забывают об одной очень простой вещи: о том, сколько местных жителей живут, питаясь всю жизнь именно таким образом, и при этом не болеют. Некоторые заражаются, это бывает. Но их гораздо меньше, чем здоровых. Я абсолютно уверен, что никогда не болел никакими глистными инвазиями или другими паразитарными заболеваниями, потому что есть во мне что-то, что убивает как микробов, так и всяких других паразитов. Думаю, Девять распоряжались моей жизнью еще до того, как я успел родиться. Кроме того, что я был сразу иммунизирован против всех возможных болезней, мне кажется, они держали мою жизнь под самым пристальным контролем, устраивая все так, чтобы я обязательно попал в руки антропоидов и был ими воспитан, как настоящий дикарь. (Причины, приведшие меня к этому заключению, изложены во втором томе моих «Записок», еще не увидевших свет.) Таким образом, мой образ жизни был не более «естествен», чем образ жизни Калибана. Это рассуждение привело меня к интересной мысли: сколько в мире людей, знаменитых или еще неизвестных, были «созданы» Девятью, по их замыслу и повелению. Сколько гениев были обязаны своим умом этим опаснейшим пращурам, которые в полном секрете и неизвестности продолжали дергать ниточками их жизней и судеб.

Спускались сумерки, и в лесу потемнело, когда я вновь пустился в путь. По моим подсчетам солнце должно было быть у горизонта. В тени огромных деревьев было относительно тихо. Лишь крикливая болтовня группы воротничковых мангабеев нарушала покой и тишину вечернего леса. Это довольно большие обезьяны с длинным цепким хвостом и густой серобурой шерстью, густым воротником, охватывающим голову, с розовыми мордочками, испещренными пятнами сероватокоричневого цвета. У них изумительно вкусное мясо, и время от времени я лакомился им, как изысканнейшим десертом.

Я уже собирался влезть на дерево и присмотреть себе местечко на нрчь, когда вдали вновь послышалось сердитое тявканье ищеек. Честно говоря, я удивился настойчивости Муртага. Я двигался гораздо быстрее его людей. Значит, он вновь прибег к помощи новых вертолетов, которые свели на нет мой отрыв.

С большим сожалением мне пришлось расстаться с остатками поросенка. Вернувшись к ручью, я тщательно вымылся, пытаясь максимально устранить все запахи. Потом выбрал дерево и влез по нему на шестиметровую высоту, устроившись в ветвях среднего уровня. Оттуда, оставаясь под прикрытием густой листвы, полностью скрывавшей меня от нескромного взгляда снизу, я быстро отправился им навстречу. Не было никаких сомнений, что они быстро обнаружат дерево, у которого кончались мои следы. Прикинув направление, в котором я шел, солдаты наверняка обстреляют верхушки соседних деревьев. Но им никогда и в голову не придет, что я могу вернуться назад и зайти им в тыл, пройдя над самыми их головами.

Через шестнадцать минут медленного и осторожного скольжения среди ветвей я был на месте. Прильнув к толстой ветви, густо оплетенной сетью лиан и скрытой плотным плащом широких сердцевидных листьев, я затаился и стал наблюдать.

Подножие деревьев уже окутал густой сумрак, в котором мелькали огоньки многочисленных электрических фонарей. Туда, где я скрывался, еще проникали последние лучи уходящего солнца, и не будь густой листвы, солдатам стоило лишь поднять свои головы, чтобы увидеть меня на фоне еще светлого неба. Но густая тень делала меня совершенно невидимым.

Оставалось лишь соблюдать абсолютную неподвижность. Малейшее движение могло вызвать подергивание или натяжение аркады ползущих растений, тянущихся с ветки на ветку до самой земли, и насторожить этим ищеек, а значит, и моих преследователей.

Я собирался пропустить их под собой и дать удалиться на несколько сотен метров. Сторожевые псы бежали, уткнув чуткие носы к самой земле, точно следуя моим шагам. Взрыв их яростного лая подсказал мне, что они вышли на место, где я убил бородавочника. Здесь мой след стал, вероятно, более отчетливым, потому что они уверенно ринулись дальше, захлебываясь от собственного лая. Светляки фонарей затанцевали причудливый танец, обшаривая своими лучами все окрестности.

Я был уверен, что солдаты с большим удовольствием прекратили бы всякую погоню и устроились бы на ночь на привал, если бы не их упрямый командир. Они проникли на мою территорию и понимали, чем это может им всем грозить, учитывая приобретенный днем опыт от общения со мной. Тем не менее они продолжали упрямо продвигаться вперед, с Муртагом во главе, пока не обнаружили дерево, которое я выбрал, чтобы начать свой путь по ветвям. Через секунду, как я и предполагал, все стволы торчали вверх, орошая вершины деревьев шквалом огненного дождя. Грохот раздавшейся канонады разбудил всех птиц и обезьян на многие мили вокруг. Их протестующие вопли, крики и карканье еще долго будоражили ночной лес после того, как Муртаг отдал приказ прекратить огонь.

Если бы я спрятался на одном из деревьев на площади радиусом в сто метров, я был бы прошит пулями не менее десяти раз. В этом меня убедили несколько шальных пуль, залетевших даже в такую даль от центра всего этого тарарама (я сидел в двух сотнях метров, спрятавшись за огромным толстым стволом одного из местных гигантов). Тщательный осмотр деревьев с помощью фонарей, увы, не обнаружил моего безжизненного тела, свисающего с одной из ветвей или лежащего на земле.

Получив сообщение об отрицательном результате их мероприятия, Муртаг воздержался от комментариев. Контуры его силуэта сами говорили за себя. Провал операции мог закончиться для него самого катастрофически. Он отдал приказ (на таком расстоянии слов не было слышно), и солдаты засуетились, устраивая бивак.

Не успел я сосчитать до ста, как на пустом месте вырос настоящий лагерь. Все, за исключением Муртага, имели за плечами походные рюкзаки. В них было немного еды, в основном в виде концентратов и консервов, вода, аптечка первой помощи и много боеприпасов. Кроме всего прочего, в них размещались палатки и складная мебель.

Эти палатки были одним из изобретений Дока и предназначались исключительно для служителей Девяти и их помощников. Ни одна из армий мира не обладала подобными или аналогичными им. Мне даже трудно найти для них подходящее сравнение. Если кто знает, то в скандинавской мифологии есть один персонаж по имени Скайдбладнир, который мог одним волшебным словом уменьшать свой драккар до размеров носового платка. В данном случае, чтобы развернуть платок, было достаточно коротко и резко встряхнуть его, будто пытаясь щелкнуть им в воздухе, словно кнутом. Но вместо драккара Скайдбладнира платок разворачивался в десятки метров, тончайшей ткани, реющей на ветру, подобно вымпелу на мачте корабля. Эта ткань, по тонкости и легкости сравнимая, быть может, лишь с нежнейшей паутиной, обладала несравненной водо-и светонепроницаемостью, Кроме того, она прекрасно сохраняла тепло и по прочности не уступила бы листу алюминия в палец толщиной.

Телескопическая арматура палатки хранилась в футляре, длиной в шестьдесят сантиметров при диаметре в десять, и раскладывалась менее чем за минуту. После этого ткань накидывалась на арматуру и крепилась к земле колышками. В тропическом лесу трудно рассчитывать на большее количество сухого леса. Но это не имело большого значения. Солдаты имели при себе металлические емкости, которые, будучи раскрытыми, составили собой шесть переносных жаровень, стоящих на треножниках. Топливом служил сжиженный газ, поэтому они могли служить как для приготовления пищи, так и для обогрева палаток. И палатки и походные жаровни Док изобрел еще в 1937 году, но Девять оставили их исключительно для своего пользования. У него было много подобных изобретений, которые еще тогда, в далекие тридцатые годы, неопровержимо доказывали, что Док обладает талантом, обогнавшим современную техническую и научную мысль на многие десятилетия вперед.

Осветив сильными лампами непосредственные подступы к лагерю, солдаты принялись натягивать колючую проволоку вокруг палаток. Кроме того, они укрепили на ней целую сеть миниатюрных передатчиков, которые, соединенные с центральным пультом, поднимали тревогу, едва мимо них проскальзывало любое живое существо размером больше обезьяны.

Палатка Муртага возвышалась в самом центре лагеря, окруженная рядом палаток солдат. Я насчитал пятьдесят человек и тридцать собак. Такое количество людей и животных, да еще так быстро могло быть доставлено к границе леса лишь при помощи каких-то транспортных средств, скорее всего вертолетов. Появились часовые, которые попарно стали вышагивать по периметру лагеря, один в полутора метрах за другим. Вторая такая же пара вышагивала в противоположном направлении. Смена караула происходила каждый час.

Я легко мог бы спрыгнуть сверху на палатку Муртага, но перспектива упасть с высоты трех метров что-то мало привлекала меня сегодня, даже после всех моих утренних подвигов.



Поделиться книгой:

На главную
Назад