Фармер Филип Жозе

Дочь капитана

Филип Хосе Фармер

ДОЧЬ КАПИТАНА

Он поднес ко рту чашку с дымящимся кофе, лениво глядя на Землю, висевшую над кратерами.

Зазвенел телефон.

Он нажал на копку.

--Доктор Голерс слушает.

--Марк, это Гарри. Я не "Королеве эльфов", грузовом судне капитана Эверлейка, 12-й док. Тут для тебя есть дело. Без лаборантки, пожалуй, не обойтись. Так что захвати и ее с собой. Я послал за тобой багги. Будет у тебя минут через пять.

Последовало молчание. Потом, с едва угадываемым волнением: "С тобой поедет лейтенант Располд".

--Кто-то кого-то убил? -- спросил Голерс.

--Понятия не имею. Но один из членов экипажа исчез сразу после выхода "Короля эльфов" из гиперпространства. Капитан сообщил об этом только минуту назад. Сказал, что сильно озабочен состоянием своей дочери, так что раньше ему было недосуг.

--Ладно. Я позвоню Роде. Пока.

Марк Голерс перевел взгляд к настенному экрану и вдавил кнопку. Экран осветился. На нем появилось изображение невысокой стройной девушки в зеленой блузке и широких брюках, которая, задрав ноги на стол, читала микрокнигу. Взглянул на экран перед ней, Голерс пробежал глазами увеличенные буквы.

--Снова Генри Миллер, Рода? Ты вообще читаешь что-нибудь кроме классики?

Рода Ту щелкнула выключателем микрокниги и пригладила короткие черные волосы. В темных раскосых глазах прыгали смешинки.

--Должна же я переживать сильные ощущения, доктор. От тебя ведь толку мало -- ты к моим прелестям, увы, равнодушен.

Приподняв рыжеватые брови, Голерс произнес:

--Но я же не единственный мужчина на Луне, Рода.

Оставив шутливый тон, он продолжил:

--Захвати инструменты. Нас ждут на корабле, которые только что совершил посадку.

Девушка тут же встала.

--Сейчас приду, доктор.

Выключив экран, Марк Голерс проверил содержимое своей сумки и надел зеленую куртку. Через минуту вошла Рода. Она толкала перед собой легкую тележку, на которой стоял большой черный металлический ящик с многочисленными отверстиями и шкалами.

--Кто там заболел, доктор?

--Насколько я понял, дочь капитана.

--Опять невезуха! А мне так хотелось, чтобы это был наконец мужчина. Такой, знаешь, большой и весь из себя мужественный представитель сильного пола, временно занемогший, и чтобы он первым делом, как придет в себя, увидел меня, и -- любовь с первого взгляда.

--И -- снова в обморок, как только поймет, что его ждет.

Они прошли через дверь-вертушку, и Рода стала толкать мехлаб вниз по пандусу. Зеленый огонек говорил о том, что в шлюз можно входить без опаски.

Багги их уже дожидался. Подняв над головой тележку с аппаратом, Рода передала ее водителю. Тот подхватил тележку и поставил в машину. Потом девушка запрыгнула в кузов, расположенный на трехфутовой высоте. Голерс последовал за ней. Не успели они сесть, как через дверь неторопливо прошествовал мужчина и уселся напротив. Дверь закрылась. Шлюз отворился, и багги стремительно выехал на дорогу. Никто из пассажиров не смотрел сквозь темное стекло на бугристую равнину или отдаленные бастионы кратеров. Все сосредоточенно закуривали.

Марк выдохнул дым.

--Как дела на сыскном фронте, Располд? -- спросил он.

Располд был мужчиной высокого роста, с прилизанными черными волосами, черными глазами, которые, казалось, так и ели вас, и с носом, как у ищейки.

Его мягкий, глубокий голос несколько сглаживал некрасивость внешнего облика.

--Если честно, то мне надоело. На Луне преступление -- это что-то из ряда вон. Я тут в основном только и делаю, что рисую лунные пейзажи или обнаженную натуру.

--Я тебе больше не позирую,-- заметила Рода.-- На всех твоих картинах я выгляжу слишком толстой.

Располд слегка улыбнулся, блеснули длинные белые зубы.

--Все верно. Но ничего поделать с этим не могу. Мое подсознание тоскует по женщине с волнующими изгибами "русских горок". Таких женщин больше не увидишь. Во всяком случае, на Луне точно.

--Ты уже подал заявление о переводе? -- спросил Голерс

--Да, но пока никаких известий. Я попросил, чтобы меня послали на Дикую Глушь. Эту планету только недавно начали осваивать. на ней и десяти футов нельзя пройти, чтобы не наткнуться на индивидуалиста или неврастеника. Она словно создана для сыщика, которому нравится заниматься грязной и тяжелой работой.-- Располд растянул рот в улыбке.-- Голерс, а ты сам-то когда отбываешь? -- спросил он.

--Как только подвернутся подходящее судно. У меня месячная отсрочка на то, чтобы принять решение. В таких вещах осторожность не помешает. Если тебе попался капитан или экипаж, с которыми трудно ладить, то, считай, твоя жизнь превратится в ад.

--А ты не хочешь остановить свой выбор на планете?

--И торчать на ней десять лет, пока не выплачу компании ее затраты на мое медицинское образование? Нет уж, спасибо. Если я останусь корабельным врачом, то отработаю на Саксуэлла всего шесть лет. При этом мне придется посещать многие планеты, но зато, слава Богу, я смогу иногда проводить отпуск на Земле.

--Но между отпусками тебе придется безвылазно сидеть в ракете.

--Знаю. Но мне хочется поскорее развязаться с этим. Потом я смогу практиковать на Земле. Она меня вполне устраивает.

--Но не меня. Чересчур много полицейских и слишком мало преступников. на ней мне никогда не продвинуться по службе. Вот Дикая Глушь как раз по мне.

--Думаю, придется мне туда наведаться, чтобы раздобыть мужа,-вмешалась Рода.-- Я слышала, там на одну девушку приходится по пять мужчин. Чудесно... просто чудесно!

Недовольно глянув на нее, они замолчали и не раскрывали рта до самого дока. По прибытии Голерс схватил сумки и выпрыгнул из машины. Выйдя из шлюза, он вошел в люк "Короля эльфов". Его встретил таможенный инспектор Гарри Гарази.

--Сюда, Марк. Она в своей каюте. Прехорошенькая девчушка. Во всяком случае, когда была здоровой, как мне кажется. А сейчас она вроде как побледнела и осунулась. И язык весь распух.

--Кто был поблизости, когда она заболела?

--Ее отец. Во всяком случае, так говорят. Сейчас он с ней и не отойдет от нее до прихода врача. То есть, до твоего, Марк.

--Спасибо, что просветил.

Они прошли по коридор, поднялись по лестнице на другую палубу, миновали комнату, где несколько членов экипажа раздевались для врачебно-таможенного досмотра, поднялись по узкой винтовой лесенке и подошли к двери. Гарази постучал.

Послышался низкий голос:

--Входите.

Они вошли. Каюта оказалась достаточно просторной, чтобы вместить двухъярусную кровать, туалетный столик с большим зеркалом, откидной письменный стол, прислонившуюся к углу шагающую куклу в половину человеческого роста, застекленную полку с книгами и микрофильмами, еще одну встроенную полку с морскими раковинами из дюжин двух миров и фотографию женщины. Дверь между кроватью и туалетным столиком вела, как предположил Голерс, в ванную -- одну на две каюты. Через другую полуоткрытую дверь виднелись платья на вешалке. Все они были белыми.

Белой были и форменная одежда капитана Асафа Эверлейка. Голерса это удивило, так как Звездная корпорация Саксуэлла требовала от своих сотрудников, чтобы они одевались в зеленое. Голерс посмотрел на капитана Асафа и сразу понял, что перед ним человек, который способен настоять на личном мнении и сделать все по-своему несмотря на противодействие со стороны даже такого гиганта, как Саксуэлл.

По сравнению с Эверлейком, грубое и энергичное лицо его друга Располда казалось нежным и безвольным. Времени разглядывать больше не было, и Марк Голерс склонился над девушкой, лежавшей на нижней койке. На ней была белая блузка и белые широкие брюки. Ее лицо казалось таким же белым, как ее одеяние. Она лежала с закрытыми глазами; рот ее, весь в крови, был приоткрыт. Губы потрескались, сильно покусанный язык распух. Пульс частил.

Врач обратился к Гарази:

--Снаружи ожидает Рода. Попроси ее установить мехлаб в холле, ладно? Здесь нет места.

Он надавил на глазные яблоки больной и заметил, что они твердые.

--Капитан,-- спросил он,-- у нее когда-нибудь случались подобные приступы?

--Ни разу.

--А когда произошел этот?

--Час назад, по корабельному времени.

--Где?

--Здесь.

--Вы присутствовали во время приступа?

--С самого начала.

Голерс перевел взгляд на капитана. Тот выделял каждый ударный слог так, будто его язык был молотом, который бил по наковальне, распластывая по ней слоги.

Словно прикрытые жесткой броней, его светло-голубые глаза казались под стать голосу. Брови над ними были цвета засохшей крови. Их длинные густые волосинки торчали фалангой пик. Да и сам капитан Асаф Эверлейк, на взгляд Голерса, походил на ощетинившегося ежа. Даже неподвижный и молчаливый, он производил впечатление неприступной крепости.

Голерс тотчас позабыл о нем, стоило Роде просунуть голову в дверь.

--Нужно взять пять проб крови,-- сказал он.-- Подготовь мехлаб для анализов по определению уровня сахара в крови, инсулина, адреналина, по количественному содержанию кровяных телец и общий клинический. Настрой на подачу сигнала, предупреждающего в чужеродных телах. И, пожалуйста, принеси сюда энцефалограф.

Голова Роды скрылась за дверью.

--Минутку, Рода,-- крикнул он.-- Будь добра, понюхай ее дыхание.

Она склонилась над девушкой.

--Запаха ацетона не чувствую, доктор,-- сказала она немного погодя.-- В самом деле, ничего не чувствую, вот только запах рыбы.

--Она что, ела недавно рыбу? -- обратился он к капитану Эверлейку.

--Вполне возможно. Сегодня пятница, по корабельному времени. Придется справиться об этом у повара. Я сегодня не ел.

Голерс взял металлическую коробочку электроэнцефалографа, соединенную с мехлабом длинным проводом на катушке, и принялся медленно водить ею над головой девушки. При этом он попеременно то выключал, то включал прибор. Рода, взяв пробы крови, вышла. Когда за ней закрылась дверь, Голерс попросил отца девушки описать припадок.

Время от времени врач кивал, пока капитан описывал классический пример эпилептического припадка, инсулинового или адреналинового шока. Голерс сомневался, что у нее диабетическая кома, но для полной уверенности ему было необходимо знать уровень сахара в крови. Не исключена также и вероятность того -- о чем так беспокоятся работники врачебно-таможенной службы,-- что девушка могла подхватить вирус какой-нибудь неземной болезни или дать приют паразитирующему организму. Правда, Голерс как не думал. Скорее всего, она просто впервые поддалась одному из самых обычных недомоганий земного типа.

Однако кто знает. А вдруг в ней притаился неизвестный ужасный микроб, который вызовет эпидемию вроде Черной Смерти*, если вырвется за пределы этого корабля?

*Чума в Европе в XIV веке.

В эту минуту она открыла глаза.

Не успел он заговорить, чтобы успокоить ее, как девушка отпрянула от него. С расширенными от страха глазами она пыталась забиться в постель от него подальше. Ее отец тотчас подскочил к ней, оттесняя врача своим худым телом.

--Все хорошо, Дебби. Папа с тобой. Тебе нечего бояться. Ты только лежи спокойно, слышишь? Лежи спокойно, и ты поправишься.

Она не ответила, но посмотрела мимо отца на Голерса. Ее глаза были такими же светло-голубыми, как у отца, только помягче. Теперь, когда она приподняла голову, Голерс обратил внимание, что ее золотистые волосы очень длинны. Одно это заметно выделяло ее в мире коротких стрижек.

--Кто это? -- спросила она хриплым, напряженным голосом. Затем ее голова снова опустилась на подушку, словно усталость взяла свое. Девушка закрыла глаза и сцепила на груди пальцы. Минуту Голерс наблюдал за ней, потом вышел из каюты, захватив с собой электроэнцефалограф.

Рода Ту подняла от мехлаба глаза.

--Общий клинический еще не готов, но остальные уже есть.

Она протянула ему бумажную полоску с пробитым на ней машинным кодом.

--Похоже на адреналиновый шок,-- произнес Марк Голерс.

--Ничего чужеродного? -- обрадовался Гарри Гарази.-- Это же здорово! Кстати, а что такое адреналиновый шок?

Врач посчитал, что располагает достаточным временем, и пустился в объяснения.

--Когда уровень сахара в крови понижается, мозговой слой надпочечной железы выделяет гормон эпинефрин. Из-за него животный крахмал в печени превращается в животный сахар, и уровень сахара в крови таким образом повышается. Но адреналин -- это крайняя мера со стороны организма. Он слишком часто служит причиной тахикардии, приливов крови, судорог. Эти симптомы совпадают с теми, какие бывают у диабетика во время инсулинового шока, а также с симптомами некоторых форм эпилепсии.

Но с полной уверенностью я поставлю диагноз лишь тогда, когда будет готов общий клинический анализ. Причиной присутствия в крови эпинефрина может оказаться какой-нибудь другой фактор. Так или иначе, но мехлаб выявил в крови низкое содержание сахара. Не настолько низкое, чтобы вызвать адреналиновый шок, но в таком случае уровень сахара повышался с момента выброса гормонов. Она выходит из шока.

--Что же вызвало низкое содержание сахара?

--Если б я знал, то, наверное, не стоял бы сейчас сложа руки.

Наклонясь всем телом, словно антенна в сильный ветер, к ним приближался Располд.

--До сих пор ребята из ВТС давали судну чистое карантинное свидетельство,-- проговорил он. Подняв кверху свой огромный сыщицкий нос, он принюхался.

--Кто тут прячет дохлую рыбу?

Заморгав, доктор Голерс ответил:

--Ты же знаешь, что у меня с обонянием не очень.

--Тебе здорово повезло,-- отозвался детектив.-- В этом мире больше вони, нежели приятного благоухания.

Он повернулся к Гарази.

--А не лучше бы тебе поискать источник этого ужасного зловония?

--Но у меня же нет такой полицейской нюхалки, как у тебя, Располд,-- запротестовал Гарази.-- Я еще могу учуять что-то рыбное, стоя у открытой двери каюты, но только не вне ее.

Располд встрепенулся, словно удочка для ловли рыбы на муху.

--В каюте, а?

Искоса он взглянул на Голерса.

--Что скажешь, доктор? Мне можно поговорить с ними? Из экипажа, кажется, никто не знает, что случилось с тем пропавшим.

--Можешь поговорить с капитаном, но не здесь, а в холле. Да и потом, думаю, мисс Эверлейк пока не до этого.

--Скажи ему, чтобы вышел, ладно?

--Я _спрошу_ у него, не будет ли он любезен ненадолго выйти. Такому человеку, как капитан, не _приказывают_.

Капитан Асаф сидел на краю постели и не отрываясь глядел на дочь. Та, расцепив пальцы, протянула ему руку, но он не взял е, и пука опустилась. Его лицо словно каменело, будто влажная простыня, оставленная на снегу. Он встал, выставляя на обозрение свою сухощавую сутулившуюся фигуру с негнущейся шеей и выпирающей грудью.

Когда ему передали просьбу Располда, он кивнул, что означало согласие. Прежде чем выйти, он обернулся и еще раз взглянул на дочь. Потом его взгляд переместился на Голерса; мужчины встретились глазами. Молодой человек выдержал его взгляд, но почувствовал, будто на него обрушилось что-то тяжелое. Если мысленная посылка грома и молнии была бы возможна, то капитан, несомненно, воспользовался бы этим. Для врача ощущение было довольно странным, и нельзя сказать, чтобы оно ему понравилось. В этих глазах он увидел предупреждение и угрозу.

Пожав плечами, Голерс подумал, что он, пожалуй, становится чересчур впечатлительным. Сами по себе глаза не являются носителями света или информации. Сочетание формы лицевых мышц, осанки, эмоциональных оттенков голоса создает определенную модель. Наблюдатель этой совокупности, если только он наблюдает неосознанно -- а большинство людей наблюдает именно так,-- воспринимает все вместе. В памяти же чаще всего остаются глаза -- благодаря литературе и общим толкам, которые преувеличивают их значение.

И все же, сказал себе Голерс, человек способен одним лишь взглядом выразить всю угрюмость и непреклонность своего нрава. От этого так просто не отмахнешься.

Он повернулся к девушке. Ее глаза снова были открыты. Пальцы все еще вытянутой руки сжались почти в кулак. Как будто она тянулась за чем-то, а потом, поняв, что ее отвергли, попыталась выразить гнев, но не сумела.

Его это не касалось. Во всяком случае, не сейчас. Он находился здесь для оказания срочной медицинской помощи, и ему было чем заняться.

--Сожмите, пожалуйста, кулак несколько раз,-- попросил он девушку.-- Хочу сделать вам укол глюкозы.

Она смотрела с непонимающим видом. Он повторил. Она скользнула взглядом по своей руке вниз, затем отвела его.

--Это, конечно, необязательно,-- добавил Голерс.-- Просто тогда вена станет лучше видна, и мне не придется тыкаться иголкой в поисках.

Ее веки медленно опустились. По телу и лицу пробежала волна дрожи. Девушка словно боролась с чем-то внутри себя.

Через минуту она произнесла, не открывая глаз:

--Хорошо, доктор.-- Ее голос был покорным.

Найти вену не составило ему труда.

--Вы недавно сильно потеряли в весе?

--Около шести фунтов, с тех пор как мы покинули Мелвилл.

--Мелвилл?

Она открыла глаза и пристально посмотрела на него.

--Вторая планета беты Скорпиона, или Зубен эль Хамаль. На арабском это означает "северный коготь". Это единственная зеленая звезда, которую можно увидеть с Земли невооруженным глазом.

Голерс вытащил иглу из вены.

--Надо как-нибудь посмотреть. Вот вам преимущество проживания на Луне: здесь удобнее обозревать небеса. Правда, других доводов в пользу пребывания здесь я не вижу.

Голерс надеялся разговорить девушку.

--Что вы делали на Мелвилле?

--Мы останавливались там, чтобы выгрузить медикаменты. И от души радовались такой возможнсти. Мы ведь подоспели как раз к празднику.

Он поднял брови, и она, заметив его недоумение, пояснила:

--В этот день мы празднуем рождение Ремоха.

Голерс сразу понял, что означали белое платье и длинные волосы мисс Эверлейк. Не будь он столь занят, он был раньше догадался. Ремох был основателем неопуританской секты, которая процветала на Земле последние пятьдесят лет. Затем ее руководители, видя, что первоначальное рвение прихожан понемногу иссякает, а молодые люди незаметно ускользают от них, переселились на планету, название которой он позабыл. Продав свое имущество, они разными путями добывали деньги, не брезгуя даже попрошайничеством. Космическое путешествие обошлось им недешево -- и каюты, и перевозка груза стоили огромных денег. Небольшая колония ремохитов основалась на Мелвилле без гроша в кармане и с очень немногими орудиями труда в багаже.

--Как получилось, что ваш отец стал космонавтом? -- спросил Голерс.-- Я считал, что ваши люди крайне редко общаются с Землей.

--Саксуэлл и другие компании держат на Мелвилле свои торговые посты. Они не только успешно торгуют с нами, но и вербуют многих наших юношей. Те уходят в космос, чтобы сколотить себе состояние и... найти жену. У нас ведь не как на Земле: на каждую женщину рождается по двое мужчин.

--Наверное, для ваших юношей это действительно выход. Они прилетают на Землю и выбирают.

--Так и было бы, однако большинство женщин не желает становиться последовательницами Ремоха. Им тогда приходится резко менять свой образ жизни: ведь до этого они ведут далеко нестрогую жизнь. А мужчина из ремохитов не имеет права жениться на неверующей.

Голерс невольно поглядел на портрет женщины на стене.

Девушка перехватила его взгляд.

--Моя мать из землян,-- сказала она,-- и родила меня на бывшем корабле отца, на "Зарянке". А потом он поселился на Мелвилле. Но после смерти матери он снова стал работать в космосе. Саксуэлл был доволен, что тот вернулся к нему. С ним, может, не так интересно, но он хороший капитан. Он неподкупен, а им как раз нужен такой. Вы ведь знаете, сколько хлопот доставляют им чиновники, которые вечно погрязают в грехе на пограничных планетах -- уж больно легко там можно обогатиться.

Голерс кивнул. Действие глюкозы проявлялось стремительно. Щеки девушки зарозовели, глаза стали ярче, а движения живее. Более того, для девушки, которую отец предупредил о необходимости помалкивать, она была удивительно разговорчивой. Голерс объяснял это просто. Она, вероятно, очень одинока, так как лишена общения с другими людьми своего возраста, а капитан, скорее всего, молчун по своей натуре.

Вошла Рода и протянула ему скручивающийся листок бумаги. Это была электроэнцефалограмма. Она показывала скачки мозговых импульсов. Это не так уж много значило для установления точного диагноза: возможно, причиной скачков послужил недавний припадок, а может, для нее такой паттерн вполне обычен.

Он попросил Роду снова снять у девушки энцефалограмму, пока он будет брать пробу крови. Он хотел выяснить, не поднимается ли у нее уровень сахара. Когда Рода ушла, он подсел к девушке и взял ее за руку. Она не пыталась отнять ее, но слегка напряглась. Его интересовала лишь ее двигательная реакция, и поэтому он выпустил руку. Та упала на покрывало.

--Как вы теперь себя чувствуете?

--Слабость, а еще я немного волнуюсь,-- ответила она. Поколебавшись, она добавила: -- И у меня до сих пор такое ощущение, будто я вот-вот взорвусь.

--Взорветесь?

Она положила руку на живот. Голерс был уверен, что движение было непроизвольным.

--Да, я чувствую, будто еще немного, и я взорвусь или меня разорвет на кусочки.

--А когда у вас впервые появилось такое ощущение?

--Примерно два месяца назад по корабельному времени.

--Каких-нибудь других ощущений у вас не было?

--Нет. Впрочем, да, были. У меня появился чудовищный аппетит. Но в весе я не прибавила. Вот только животик немного увеличился, так что я старалась ограничить себя в еде. Но тогда я совсем ослабла и устала придерживаться диеты. И мне пришлось есть.

--Что вы обычно едите? Мучное, сладкое или, может, белки?

--Да все, что под рукой. Я, конечно, не ем много жирного. И шоколадками никогда особенно не увлекалась. Это плохо отражается на цвете лица.

Он не мог не согласиться с ней. Он ни у кого не видел такой нежной кожи цвета взбитых сливок, как у нее. Теперь, когда к ней возвращался ее живой румянец и в глазах появилось больше жизни, ее можно было назвать красивой. Скулы слишком выдавались. И быть поупитанней ей бы совсем не помешало, но, на его взгляд, строение ее костей было великолепным. Череп, челюсти, зубы -- все было скроено ладно.

Он незаметно усмехнулся, поймав себя на бесстрастном анализе этого произведения искусства, и поспешил вернуться к своим обязанностям.

--Вы часто ощущаете это чувство распирания изнутри?

--Да, я даже просыпаюсь посреди ночи и чувствую это.

--Чем вы занимались, когда это чувство возникло впервые?

--Я смотрела микрофильм "Пеллеас и Мелисанда" Дебюсси.

Голерс улыбнулся.

--Родственная душа! -- Вы любите оперу! _O rara avis!_* Мы поговорим об этом, когда поправитесь. В наше время так редко можно встретить человека, который... Да вы и сами знаете. Постойте. Вы помните то место, в начале первого акта, где Голо находит Мелисанду у колодца в лесу? Она готова убежать прочь, и он начинает петь: _"Не бойтесь меня, вам нечего страшиться. Скажите мне, отчего вы плачете здесь, такая одинокая?"_

*О диковина!

Он стал тихо напевать:

--_N'yaez par per, vous n'avez rien a craindre. Pourquoi pleurez vous, ici, toute seule?_

Он замолчал, чтобы дать ей возможность продолжить партию Мелисанды: _"Ne me touchez pas! Ne me touchez pas! Ne me touchez pas!_* Он хотел вступить с утешительными словами Голо: _"Не бойтесь! Я не причиню вам зла. О, как вы прекрасны!"_

*Не трогайте меня! Не трогайте меня! Не трогайте меня! (фр.).

И он бы не преувеличил. Она была прекрасна. Ее кожа была белоснежной и гладкой, а волосы -- блестящими и золотистыми, как лютик.

Но она не пожелала отозваться на его приглашение попеть. Нижняя губа у нее задрожала, а голубые глаза наполнились слезами. Она неожиданно разрыдалась.

Он пришел в замешательство. "Что такого я сказал?"

Она порывисто закрыла рукой лицо, продолжая плакать.

Растерявшись и стараясь как-то отвлечь ее, он стал петь партию Фауста из "Любовного дуэта": _"Laisse-moi, laisse moi contempler ton visage"*.

*Позволь мне, позволь мне любоваться твоим лицом (фр.).

Но она упорствовала в своем нежелании открыть ему свое лицо.

Он перестал петь.

--Простите меня, если мои слова каким-то образом вас обидели. Я только пытался хоть немного развлечь вас.

Всхлипывания прекратились.

--Нет, это вовсе не так,-- сказала она.-- Просто я очень рада, что мне есть с кем поговорить, что я сейчас не одна.

Она протянула к нему руку, но на полпути отдернула ее.

--Вы... вы ведь не находите во мне... чего-то неприятного, правда?

--Нет. С какой стати? Я считаю, что вы очень даже симпатичная. И уж конечно, веди вы себя вовсе не отвратительно.

--Я не то имела в виду. Впрочем, неважно. Если вы не... Просто за последние три месяца со мной никто не разговаривал, кроме Клакстона и папы. А потом папа запретил мне...

--Запретил что?

Она ответила торопливо, словно боялась, что кто-нибудь войдет и помешает ей высказаться:

--Разговаривать с Питом. Он говорил со мной два месяца назад. С тех пор...

--Да?

--С тех пор отец и сам больше молчал, а поговорить с Питом наедине мне удалось лишь однажды. Это произошло как раз перед тем, как я впала в кому или как она там называется. А вообще...

Поколебавшись, она докончила, сжав пухлые губы:

--Я упала в обморок, когда разговаривала с ним.

Голерс взял ее руку и погладил. На мгновение она смешалась, но руку не отняла. Он удивился тому, как подействовало на него прикосновение к ее нежной коже. Он даже вынужден был сделать глубокий вдох, чтобы умерить полувосторженное, полуболезненное ощущение.

В ту же секунду профессиональный интерес в нем слегка посторонился, уступая дорогу интересу личному.

--Кто такой Пит Клакстон? -- поинтересовался он. И снова удивился. оказывается, существование этого парня и то, что он для нее значил, взволновали его.

--Второй помощник, штурман. Он старше меня, но он славный, очень славный.

Голерс подождал, пока не понял, что она больше ничего не собирается рассказывать. Казалось, Дебора Эверлейк раскаивается, что слишком много наговорила ему. Закусив губу, она безучастно глядела куда-то поверх его плеча. И как часто случается с людьми, голубизна глаз которых очень бледна, от этой бледности ее глаза казались пустыми, больше похожими на глаза животного или восковой модели, чем на человеческие. Он отвел взгляд. Пустота ее глаз не нравилась ему, потому что она лишала Дебору ее красоты. У людей с такими светлыми глазами видимость пустоты в них была общим недостатком. Возможно, именно поэтому он предпочитал темноглазых женщин.

Чувствуя неловкость, он встал.

--Я сейчас вернусь,-- сказал он.

Она продолжала молча и безучастно смотреть в стену. Повернувшись, он открыл дверь. И едва не натолкнулся на капитана, устремившегося в дверной проем. Голерс остановился, чтобы пропустить его. Эверлейк, казалось, даже не заметил его. Он шел так, будто дверь открылась под воздействием фотоэлемента.

Голерс посмотрел на неестественно застывшее лицо и удалился. Одного капитанского вида было довольно, чтобы заболела и здоровая девушка.

Дверь позади него закрылась.

--Рода,-- спросил он,-- ты...

Он запнулся. Дверь в каюту была закрыта, но даже она не смогла заглушить пронзительный крик, рвущийся изнутри.

Худая, но сильная рука Располда помешала Марку Голерсу ворваться в каюту.

--Полагаю, он сообщил ей,-- сказал Располд, невесело осклабившись.

--Что сообщил? -- спросил Голерс, хотя в тот же миг перед ним яркой вспышкой блеснула истина и он уже заранее знал, что скажет ему детектив.

--Его дочь не знала, что исчезнувшим был Пит Клакстон.

Голерс выругался.

--Вот скотина! -- произнес он.-- Неужели он не мог сообщить ей поосторожнее?

--Мне показалось, что он спешил,-- ответил Располд.-- Я спросил у него, рассказал ли он ей, и он ответил мне, что нет. Тогда я сказал, что сообщу ей сам, но не успел я объяснить ему, что сделаю это при первом же удобном случае, как он поспешил к ней. А я -- за ним, так как наперед знал, что он затевает.

--Что ты собираешься делать?

Располд пожал широченными плечами.

--Не знаю. Понимаешь, он признался, что был последним, кто видел Клакстона живым. А через час Клакстон исчез. Но разве этим что докажешь!

Голерс спросил себя, а известно ли лейтенанту, что Клакстон находился в каюте девушки, когда у той случился припадок. но стоило ему только об этом подумать, как Располд сообщил:

--Эверлейк утверждает, что они трое разговаривали в ее каюте, когда у нее начались судороги. Он послал Клакстона за помощью. Больше он его не видел.

--Слушай,-- произнес Голерс,а ведь до меня только что дошло. Где врач "Короля эльфов"?

Располд криво усмехнулся.

--Утонул во время праздника на Мелвилле,-- ответил он.

Голерс повернулся к Роде.

--Как сейчас уровень сахара?

--Около 120 миллиграммов, доктор.

--Быстро поднимается. Будем постоянно наблюдать за ней. Смотри, чтобы сахар не поднимался слишком высоко или снова не стал падать. Жаль, что у нас нет пенетрометра, чтобы вести поминутный подсчет. Ты ведь, Гарри, наверняка не позволишь, чтобы ее увезли с корабля, а?

Гарази с сожалением покачал головой.

--Пока ты не докажешь, что причиной ее болезни не является чужеродное тело, она останется здесь. А также все, кто есть на этом судне.

--Включая тебя?

--Включая меня. Такова наша работа. тебе это известно, Марк.

--Расследование, что я веду, отнюдь не закончено,-- добавил Располд.-- Я бы хотел получить разрешение от начальства использовать большую "пилюлю правды". Немного этого снадобья, именуемого "каларошель", совсем не помешало бы. Но пока, должен признать, у меня нет законных оснований прибегать к подавлению свободной воли.

--Ты мог бы попросить подозреваемых добровольно пойти на это.

--Поосторожнее,-- фыркнул Располд.-- Я даже не имею права употреблять слово "подозреваемый"! Меня ведь могут и к суду привлечь. А если ты хоть на секунду подумал, что я от капитана чего-то дождусь, кроме его презрительной улыбки, то здесь ты, друг, глубоко ошибаешься. В поисках спасательной лодки я тут прочесал все вдоль и поперек и набрел на потрясающую информацию. Это отпечатки пальцев каждого человека на борту данного корабля, и кое-каких отпечатков нет!

Марк недоуменно посмотрел на него.

--В картотеке любого экипажа имеются отпечатки пальцев каждого его члена, а также пассажиров. Проверка не заняла много времени.

Голерс вернулся в каюту. Интуиция подсказывала ему, что девушка поплакала достаточно и сейчас самое время отвлечь ее от горестных мыслей. Как правило, врачи придерживались общепринятой практики: дать пациенту выплакаться до конца, чтобы слезы смыли его психическую травму. но сейчас Голерс чувствовал, что оставлять ее и дальше с отцом не к добру.

Кроме того, ему хотелось быть рядом с ней -- по причинам не только профессиональным. За то короткое время, что он видел ее, он ощутил в себе нечто большее, чем просто интерес.

Капитан сидел на краю постели и очень тихо разговаривал с дочерью. Та лежала к нему спиной, свернувшись в клубок и уткнувшись лицом в ладони. Ее плечи сотрясались от рыданий.

Эверлейк поднял глаза на вошедшего. Голерс решительно произнес:

--Это известие, возможно, оказалось для нее своего рода шоком, особенно в ее состоянии. Было бы лучше сказать ей об этом как-то помягче.

Эверлейк встал и свирепо уставился на него.

--Вы превышаете свои врачебные полномочия, Голерс.

--Ничуть. Моя работа в том и заключается, чтобы беречь здоровье своих пациентов, а также штопать в нем прорехи, если оно прохудилось. на этот счет есть одна старая, но верная поговорка: "Легче болезнь предупредить..."

Он сел на место капитана и, потянувшись к девушке, привлек ее к себе. Она порывисто повернулась к нему и, всхлипывая, позволила ему заключить себя в объятия. Однако стоило ему обнять ее, и слова куда-то исчезли. Вместо них он довольствовался лишь тем, что гладил ее длинные золотистые волосы или вытирал слезы. И хотя от присутствия капитана, тихо стоявшего позади, у него на затылке шевелились волосы, он продолжал держать ее в своих объятиях. Она все еще плакала. Он незаметно нащупал ее пульс и отметил, что он отбивает 120 ударов. Лицо ее снова покрылось бледностью, и девушку зазнобило.

Он наконец отстранил ее от себя и заставил лечь. Эверлейк стоял молчаливо и недвижно, не сводя глаз с дочери, и лицо его было бесстрастно, словно высеченное из бронзы.

--Если бы я знал, как все обернется, я бы не впустил вас сюда,-- произнес Голерс.-- Ей от этого только хуже. А поэтому, если не возражаете, я бы попросил вас выйти. Мне нужно работать.

Эверлейк не шелохнулся. Двигались только его губы.

--Я капитан "Короля эльфов". На его борту мне никто не указывает, что мне можно делать и что нельзя.

--Данное судно сейчас не в космосе,-- возразил Голерс.-- Оно находится в доке. Согласно предписанию 30, насколько мне помнится,-- а память, думаю, меня не подводит,-- врач в таких случаях имеет право не считаться с мнением командира. Даже когда корабль в полете, полномочия врача в делах медицинского характера выше полномочий капитана, если, конечно, принимаемое врачом решение не угрожает безопасности других на борту этого корабля.

Белая фигура не двигалась, будто все законы мира не могли обратить ее на путь, на который она не желала вступать. Потом застывшие, жесткие линии неожиданно дрогнули, и капитан покинул каюту.

Марк Голерс с облегчением вздохнул. Он ведь понятия не имел, сработает или нет его обращение к закону. В глубине души он верил, что сработает, так как люди, подобные Эверлейку, относились к власти с уважением. Они пользовались ею сами, и им бы не хотелось ею пренебрегать, когда ее использовали против них. Это значило бы рубить сук, на котором они сидят.

Голерс, поджав губы, снова погладил Дебби по волосам и направился к двери за Родой. Та подняла руку со сложенными вместе большим и указательным пальцами, показывая, что общий клинический анализ не выявил наличия чужеродных тел, а потом вручила его перфокарту, чтобы тот удостоверился. Он вышел из каюты и сообщил Гарази о результате анализа. Тот очень обрадовался приятному известию.

--Жена говорит, что если из-за этой работы мне никогда не удается поесть вовремя, то я должен бросить такую работу,-сказал инспектор.-- А мне нравится Луна. Я намного лучше чувствую себя здесь, чем на Земле. Тут полегче, на этой старушке.

--Пф! -- фыркнул Голерс.-- А я собираюсь убраться отсюда как можно скорее.

Он посмотрел вглубь коридора.

--А где капитан?

--Да его Располд подцепил и уволок куда-то. Уж не знаю, с какой целью. Слушай, док, а что если я уговорю шефа О'Брайена подписать твой рапорт? Чиновников из здравоохранения тоже придется ублажать. А тогда я смогу снять карантин, и все отправятся по домам. Да и кроме того, Саксуэллу здорово не понравится, если слишком долго держать птичку на насесте. А уж у компании, если там захотят, найдутся способы, как сделать жизнь таможенного инспектора невыносимой.

Гарри потер бровь.

--Вот дьявол, слишком многих мне приходится ублажать! Капитана, экипаж, ребят из здравоохранения, Саксуэлла и последнюю, но не менее важную персону: свою жену! И как это я до сих пор не плюнул на все и не вернулся на Божью Планету!

Голерс, рассмеявшись, удержался от замечания, что это заявление противоречит высказанному им за минуту до этого.

--Что касается меня, то карантин можно снять. Но кое-кто не отпустит тебя. То есть Располд. Он еще не закончил свое предварительное расследование.

Гарри дернул себя за волосы и пошел к выходу из холла. Голерс и Ту вернулись в каюту. Рода, толкая перед собой мехлаб, протиснула его мимо кровати на середину каюты -- туда, где было свободное место. Она включила комнатный термостат и после этого раздела девушку.

Тап обратила на них большие, покрасневшие от слез глаза.

--Не бойтесь,-- сказал ей Марк.-- Попробуем полечить вас. Будет немножко неприятно, но вам станет лучше. Если не лечиться, то болезнь может годами таиться внутри, пока не вспыхнет неожиданно и не уложит вас в больницу.

Он избегал слова "психика". Оно до сих пор пугало пациентов, даже в этот, казалось бы, просвещенный век.

Рода взяла еще одну пробу крови. Голерс, прикрепив энцефалограф к голове больной, отвел проводок ей за голову и вниз по стене так, чтобы девушка не оборвала его случайно рукой.

--Не впускайте сюда отца, чтобы он не увидел меня раздетой,-попросила она.

Он пообещал не впускать. Одновременно он взял себе не заметку: не забыть навести справки об особенностях культа, к которому она принадлежала. Подобная стыдливость встречалась лишь у психически больных. Девушка не казалась психотиком; дело было скорее в своеобразной психологической обработке, которой она подверглась на Мелвилле.

Рода защелкнула магнитный замок на двери. Голерс тем временем прикрепил к Дебби два плоских маленьких диска: один над сердцем, другой -- на животе. От них к мехлабу также тянулись провода.

--Этот записывает удары вашего сердца, а вот этот -- работу мышц.

--Что вы собираетесь делать? -- спросила она, несколько встревожившись. Перестав плакать, она наблюдала за их приготовлениями.

Голерс взял шприц, поданный ему Родой.

--В нем десять кубиков асефина и десять -- глюкозы,-- пояснил он.-- Я собираюсь ввести это вам внутримышечно, в руку. Укол вскоре окажет воздействие на нервную систему -- на психосоматическом уровне. Действие препарата высвободит -или, вернее, должно высвободить -- все реакции на недавние события. Оно открывает шлюзы для накопившихся страстей, которые, может, исчерпали бы себя через годы, а то и никогда. Более того, высвобождение, хоть оно, возможно, и покажется вам неоправданно бурным, пойдет вам только на пользу. После того, как довольно... гм, бурные движения затихнут, вы почувствуете себя несравненно лучше. И вам не придется беспокоиться о затаенной печали, отравляющей вас на долгие годы вперед.

--А что если я откажусь от этого укола? -- произнесла она. Голос ее дрожал.

--Я не буду принуждать вас, мисс Эверлейк. Это дело добровольное. Но я не обманываю вас, когда говорю, что вам станет значительно лучше. Правда, асефин обычной практике малоизвестен. Но он пять лет проходил проверку в лабораторных условиях и три года -- в больничных. Я применял его на нескольких пациентах. И он всегда действовал так, как ему и положено.

Она закрыла глаза и протянула руку.

--Хорошо, доктор, _вам_ я верю.

Он выжал до конца поршень шприца и произнес:

--Не сдерживайте себя, полностью раскрепоститесь. Предоставьте своему организму полную свободу. Если вам захочется говорить, говорите. Вы можете услышать от себя такое, чего вам ни под каким видом не хотелось бы, чтобы это слышала хоть одна живая душа, даже вы сами. Но пусть вас не беспокоит наше присутствие. Ничто из того, что вы скажете, не выйдет из этих стен. И наше отношение к вам не изменится.

Ее широко раскрытые глаза расширились еще больше.

--Почему вы мне не сказали, что укол подействует на меня так?

--Потому что тогда почти никто не согласился бы на него. Люди боятся, что их подсознание выплеснется наружу. Они страшатся выставлять напоказ всю свою подноготную. Возможно, они считают себя злыми, плохими и поэтому не хотят, чтобы кто-то узнал об этом. Такая позиция просто нелепа. Нет ни одного человека, кто был бы стопроцентным ангелом или дьяволом. Все мы несем на себе печать Земли. И ничего дурного в том нет, если человек достаточно искренен, чтобы признать это. В противном случае, то, чему мы отказываемся дать выход, может причинить нам вред -- как телу, так и душе.

Он взял другой шприц, держа его иголкой вверх.

--Вот смотрите! Это антидот. Если я вколю его вам, асефин нейтрализуется. Одно ваше слово, и вы получите этот укол. Но о здоровье тогда забудьте. Возможно, вы этого и хотите. Возможно, вы предпочитаете иметь в себе психическую бомбу замедленного действия, часовой механизм которой отсчитывает внутри вас секунды, и надеяться, что она, может, никогда не взорвется. Если так, то вы -- вершительница своего благополучия -- или злополучия, если так можно выразиться.

Заметив, что девушка закусила в нерешительности губу, он добавил:

--Поверьте мне, Дебби, вы скажете не больше, чем говорят хорошо воспитанные женщины на операционных столах. С той лишь разницей, что вы будете не под наркозом. Вы будете понимать все, что говорите. При вашем заболевании это имеет огромное значение. Вы очиститесь от вредных последствий недавних переживаний. Больше того, одно ваше слово -- и я в ту же секунду вколю вам антидот.

Девушка заметалась по подушке, словно в поисках помощи. И так как она по-прежнему молчала, Голерс шагнул к ней и приготовился сделать укол антидота.

Она перестала метаться и заговорила:

--Нет! Я согласна. Не надо этого укола!

--Спасибо, Дебби.-- Он повернулся, чтобы положить шприц, и поймал на себе укоризненный взгляд Роды. Он пожал плечами. По правде говоря, он и в самом деле вел себя не совсем этично. Если бы он строго следовал принципам врачебной этики, он в подробностях сообщил бы девушке, что может ее ожидать. Однако он рассказал ей, что от укола раскрепостится, причем самым неожиданным образом. Этого, как подсказывал ему опыт, было вполне достаточно. Многим из тех, кому необходим асефин, он сказал бы не больше. Эта девушка нуждается в препарате. И он, без всякого принуждения со своей стороны, собирается ввести ей требуемое лекарство. Если надо слегка подстраховаться, он подстрахуется. Пока он находился в холле, то прочитал историю болезни девушки, которую Рода достала для него -- как нечто само собой разумеющееся -- из корабельной картотеки. Более ранних записей о заболевании там не было, но зато отмечалось -- и это был немаловажный факт,-- что у нее здоровое сердце. Оно могло перенести и недавний загадочный припадок, и мощное, но краткое воздействие асефина.

И вот сейчас, с иголкой наготове, он стоял у махлаба так, чтобы следить за циферблатами и за пациенткой одновременно. Долго ждать ему не пришлось. Не прошло и трех минут, как асефин, с примесью, помимо прочих, ионов кальция, начал свою работу.

По обнаженному телу пробежала дрожь и утихла. Девушка беспокойно посмотрела на него. Он улыбнулся. Она сделала слабую попытку улыбнуться в ответ. На нее обрушилась следующая волна дрожи и стерла с лица улыбку, как волнующееся море разрушает на берегу песчаные замки. Волна откатилась, дав ей передышку более короткую, чем первая. Затем новая волна, и тело затрясло еще яростнее.

--Не напрягайтесь,-- произнес он.-- Отдайтесь этому полностью. Представьте, будто вы -- на доске для серфинга и скользите на гребне волны.

"И не позволяй ей,-- прошептал он про себя,-- сбросить тебя, чтобы ты погружалась все глубже и глубже в бездну и утонула... Ушла вниз, где так тихо и спокойно и такая чудесная густая зелень, где ты в безмятежности колышешься и больше не ведаешь о суете земной жизни".

В этом таилась опасность. Она могла не пожелать прислушаться к тому, что говорили ей мышцы и язык. Она могла отступить в уголок своего сознания, в какую-нибудь глубокую, темную нишу, где никто, и она сама в том числе, не сумеет отыскать ее.

Вот почему он так внимательно следил за циферблатами. Если их показания слишком близко подберутся к минусовому участку, ему придется вколоть ей антидот. Без промедления. В противном случае она может впасть в оцепенение и остаться в таком состоянии, не воспринимая голосов извне и прикосновений рук. Затем ее могут перевести в какой-нибудь земной санаторий, где, надо надеяться, с ней будут обращаться как должно при ее состоянии. не исключено, что там ее приведут в более или менее прежний вид, а, может, даже полностью вылечат. Возможно также, что из этого транса, подобного смерти, она не выйдет и останется недвижимой, пока кто-нибудь не перевернет ее или по-другому не согнет ей руки или ноги. Она останется недвижимой внешне, а потом наступит день, когда прекратят всякое движение и внутренние органы.

В этом заключалась опасность. И все же он рискнул, потому что верил в себя, потому что обладал чувством меры; имелся еще и последний, но самый сильный довод -- из-за ее отца. Он боялся, что если "Король эльфов" улетит с ней до того, как она пройдет курс радикального лечения, то можно считать, что девушка пропала. Пропала для собственного здоровья и -- что не менее важно, как ему пришлось признаться себе -- для него самого.

И сейчас, когда он смотрел на нее не только как врач, он заметил начало нового мускульного движения. Это была пульсация в животе, которая, подобно кругам по воде от брошенного камня, вскоре охватила все тело. Пульсирующая волна распространялась, не встречая сопротивления, так как девушка лежала расслабившись, положив руки на голову и слегка согнув ноги в коленях. Он не знал, чем было вызвано это мускульное напряжение: страхом или перед новыми приступами дрожи или тем, что она все еще стыдилась своей наготы.

Это не имело значения. В следующий миг девушку скрутили судороги, да так, что стрелка прибора ракетой метнулась к минусовому участку. Ее бедра стали вращаться и в то же время их будто что-то выталкивало вверх. Ее лицо подергивалось, словно от боли, в голова металась по подушке из стороны в сторону.

Он увидел достаточно, чтобы понять, что происходит. Он дал знак Роде, чтобы та набросила на девушку одеяло. Он не хотел стеснять ее дольше, чем требовалось.

--Вы не должны бороться с собой, Дебби,-- сказал он.-- Своим сопротивлением вы просто измучаете себя, сожжете дотла асефин и помешаете его действию. Не противьтесь.

--А что, по-вашему, я делаю? -- выдохнула она.

--Вы считаете, что не противитесь, но это не так. Расслабьтесь и действуйте заодно с тем, что в вас происходит. Не обращайте на нас внимания. Мы вам не судьи.

--Я постараюсь.

Но стрелка и не думала смещаться к плюсу.

--Дебби, я отвернусь от вас и буду следить только за циферблатами и ничем больше. Идет?

Она кивнула, и врач повернулся к ней спиной. Мгновением позже он услышал слабый вскрик, потом еще и еще. Позади раздались звуки ударов по кровати. В то же время стрелка, дрогнув, двинулась по дуге обратно -- в ту часть циферблата, куда он и хотел. Улыбнувшись, он удвоил внимание. Первая фаза окончилась. Стрелка качнется обратно к минусу, будет еще одна схватка, и если девушка вновь победит, она заставит стрелку снова подняться к победоносной половине циферблата.

Так все и произошло. Некоторое время она лежала спокойно и тяжело дышала, иногда постанывала. Затем, в ответ на его настойчивые просьбы поддаться рвущемуся наружу чувству, она стала плакать навзрыд -- так, как никогда прежде. Он слушал молча, иногда вставляя слово-другое, напоминая ей о человеке, который исчез. Всякий раз, когда его вознаграждали новым взрывом горя, он улыбался. Он выжмет из нее этот эпизод, как он сделал с предыдущим. Дело лишь в том, что хотя он и догадывался о сути последнего события и мотиве, стоящем за ним, он не мог то же самое сказать о первом. Основное его следствие было очевидно, но являлось ли сутью эпизода разочарование или душевная травма, он не знал. Что бы там ни было, он ревновал к человеку, который оказался причиной этого разочарования или потрясения.

Немного устало он дал Роде дальнейшие указания и принялся обследовать Дебби: не ушиблась ли та. Во время обследования она лежала с закрытыми глазами, словно не хотела встретиться с ним взглядом. Он ласково похлопал ее по плечу и спросил, сможет ли она заснуть без снотворного.

--До чего странно,-- проговорила она слабым голосом.-- После всего, что со мной сегодня приключилось, удивительно, как это я еще не сошла с ума. Но я чувствую себя отдохнувшей, свободной от всякого напряжения, будто тот асефин, или как вы его называете, пошел мне на пользу. Думаю, что сумею заснуть. И без всяких кошмаров.

--Не лекарство принесло вам пользу,-- сказал он.-- Вы сами сделали это. Препарат лишь помог выплеснуть то, что нуждалось в выходе.

Он натянул на нее одеяло по самый подбородок.

--Я пришлю сюда сиделку подежурить, пока вы не проснетесь. Идет?

Она сонно улыбнулась.

--Меня никто не разбудит?

--Никто.

Даже твой отец, капитан, поклялся он про себя.

--Спокойной ночи.

Он тихо закрыл за собой дверь каюты и, сжав кулаки в карманах куртки, пошел по коридору к радиорубке. По дороге он встретил Располда.

В темной глубине черных глаз детектива метались искорки. Его нос картошкой растягивался и морщился, словно сжимаемый невидимой рукой.

--Эй, Марк, представляешь? С радара на N