Мамусик против Ордена Королевской кобры

— Нет, не всё! — с нажимом сказала Рита, отбирая у мужа полную рюмку. — У тебя еще в «Крестах» есть знакомые. Позвони им, попроси, чтобы Степу нашего не обижали и поудобнее устроили.

— Господи, вот туда точно можно завтра позвонить! — воскликнул Володя. — Ничего со Степой за одну ночь не сделается.

— Сделается, сделается! — вновь заголосила я во всю силу своих учительских легких. — Ему должны предоставить самые лучшие условия, и немедленно, он у меня такой изнеженный, как цветочек оранжерейный!

— Мама! Иди сюда! — послышался плач из детской. Похоже, я своими криками разбудила младшую Уточку, второклассницу Леночку.

— Так, муженек. — Рита решительно встала и направилась к выходу из кухни. — Я успокою ребенка, а ты будь любезен прямо сейчас, я подчеркиваю, прямо сейчас, Володя, связаться со своими товарищами в «Крестах» и обеспечить Степе комфорт, а Любочке — душевное спокойствие! Понятно, мой милый? Я не шучу!

— Господи боже мой, закусить не дадут. — Володя, преисполненный недовольства, поднялся вслед за супругой. — Ладно, сейчас найду номер в записной книжке…

— Чтобы завтра же все перенес в телефон! — приказала ему Рита, скрываясь за дверью детской.

— Хорошо, хорошо, господи, разве можно быть такой занудой, — пробурчал Володя, хлопая дверью спальни.

На некоторое время я осталась одна — прижала к лицу Степочкину кепку, вдохнула всей грудью родной запах… Снова чуть не разревелась, но побоялась испачкать косметикой любимый головной убор сына.

Наконец Володя вернулся за стол:

— Знаешь, Люба, Степе страшно повезло — его отправили в новые «Кресты», а не на Арсенальную набережную.

— Да? А чем хороши новые «Кресты»? — с недоверием спросила я.

— Сама подумай — они же новые, — невнятно сказал Володя, жуя бутерброд. — Совсем свежие, их только что построили. Там траволаторы, лифты, церковь, музей, спортзал и госпиталь… Я попросил, нашего парня в отличную камеру перевели.

— Отличную? — обрадовалась я.

Володя кивнул и выпил рюмку наливки.

Меня сразу отпустило. Я всегда свято верила в то, что по знакомству в нашей стране можно организовать практически все: ускоренное оформление документов, операцию вне очереди. А теперь, оказывается, построили такую специальную тюрьму с траволаторами и особыми комфортабельными камерами для тех, кто имеет среди своих знакомых полицейских! Вот это правильно.

На всякий случай я полюбопытствовала:

— А моему малышу дадут свежее постельное белье? И передай персоналу, что полотенца должны быть обязательно накрахмаленные, Степочка любит, когда они хрустят.

Майор перестал жевать и уставился на меня, словно во время охоты вместо ожидаемого лося увидел в лесу инопланетную тарелку, мигающую разноцветными огоньками.

Потом оглянулся на дверь.

Потом снова посмотрел на меня.

— Разумеется, Люба. Разумеется, ему дадут накрахмаленные полотенца, чтобы хрустели как следует, — сказал он после паузы.

— Да, и скажи им, Володенька, пусть его покормят питательным завтраком, — продолжала я наставления. — Степочка привык сытно кушать по утрам.

— Конечно, — кивнул майор с непонятным выражением, — получит свежевыжатый апельсиновый сок на завтрак.

— Нет-нет, Володенька, неужели ты не знаешь, что апельсиновый Степочка не любит! — поправила его я. Вот недотепа! А еще майор! — Ты разве не помнишь, что в детстве у него от цитрусовых был диатез? Лучше пусть ему морковный отожмут, он полезнее.

— Ага, я прослежу. — Майор хмурил густые брови, вертя в руках пустую рюмку. — Прослежу, Люба, чтобы ничего другого не отжали — только морковный сок.

Что ж, наконец хоть как-то все устроилось. Теперь я могла лечь спать, зная, что мой зайчонок сейчас укладывается на чистенькое бельишко, а с утра его накормят вкусным витаминным завтраком.

Вернувшись домой, в свою уютную квартиру № 27 с видом на спящую Купчинскую улицу, я бережно положила Степочкину кепку с якорем на комод, рядом с нашей фотографией из Турции — оттуда он и привез этот забавный капитанский аксессуар, который, надо признать, ему невероятно шел. Невольно бросила взгляд на снимок. Мы стояли, обнявшись, в анталийском порту, на фоне островерхих яхт, смеялись — загорелые, счастливые…

«Потерпи, мой малыш», — думала я перед сном, смачивая волосы в пиве и накручивая их на бигуди. «Мамусик тебя спасет».

Глава 6

Андрюшины родители — известные этнографы. Типичные ученые. Такие, знаете, деятели не от мира сего.

Папа рассеянный, вечно на все натыкается, постоянно в своих мыслях. Говоришь с ним, предположим, о ценах на овощи, а он вдруг начинает рассказывать про древних индейцев, которые поклонялись картофелю и считали его одушевлённым существом, процитирует какого-то Сьеса де Леона на испанском языке, да еще и спляшет для примера шаманский танец Солнца. А я всего-то сказала, что картошка подорожала.

Андрюшина мама тоже хороша. По-моему, я ни разу не видела ее с нормальной прической. Волосы у нее вьются мелким бесом, так она их закручивает в небрежную кичку при помощи первого попавшегося под руку карандаша. Ходит постоянно в каких-то балахонах, не красится. Зато книжку из рук не выпускает. Берет ее с собой в гости и, кажется, даже в ванную. Бутерброды с колбасой — ее кулинарный Олимп. Эту женщину разговорами про подорожавшую картошку тоже не заинтересуешь.

Сами теперь понимаете, почему Андрюша все детство провел у меня на кухне. А когда его родители радостно уезжали в многомесячные этнографические экспедиции, он и вовсе оставался у нас жить. Спал в одной комнате со Степочкой.

Теперь-то он, конечно, уже взрослый успешный программист, и ночевать больше не приходит, — но по-прежнему относится ко мне с сыновней нежностью.

Они с Павликом примчались ко мне в семь утра. Я еще щеголяла в бигудях и тигровом халате. Обычно я встаю часов в шесть, но уж очень тяжелым вчера выдался день. Мне даже сны не снились — просто отключилась и всё. Пробудилась с камнем размером с Исаакиевский собор на сердце.

— Мальчики, милые, а вам-то что не спится? — грустно приветствовала их я, приглашая на кухню — как раз собиралась варить кофе по мароккански: в турке, со щепоткой соли.

— Мы, тетя Люба, всё думаем, как Степку выручить, — отозвался Андрюша, садясь на голубой диванчик возле горшка с геранью, недавно раскрывшей новые ярко-красные бутоны «оттенка императорского плаща», как однажды выразился Яков Матвеевич. — Решили с вами посоветоваться… А что у нас на завтрак?

— А что ты, Андрюшенька, хочешь? — умилилась я.

— Я бы от оладушек не отказался! — Андрюша изобразил уморительную рожицу трехлетки-сладкоежки, заприметившего в парке тележку с мороженым. — С крыжовенным вареньем с вашей дачи.

— Ну разумеется, мой милый, через пять минут все будет готово! — воскликнула я, радуясь хорошему аппетиту мальчика. — А ты, Павлик?

— Благодарю, Любовь Васильевна, я только кофе. С утра мои способности к поглощению пищи, к сожалению, не производят особого впечатления, — сказал Павлик, поправляя очки на тонкой переносице.

Если с Андрюшей мы были на одной волне, то Павлик всегда казался мне чересчур независимым и строгим. Уж слишком он был рассудительным для своих двадцати пяти лет. Только из пеленок вылез — а уже весь такой высокомерный. Однако, надо отдать ему должное, на Павлика всегда можно было положиться. Надежный, как скала, как гранитная набережная Невы — вот каким был второй лучший друг моего сыночка.

Пока я хлопотала возле плиты, мальчишки поделились со мной своими планами по освобождению Степочки.

Павлик предлагал обратиться к журналистам и раздуть из этого ареста скандал — ну, например, представить Степу борцом за свободу слова, или ярым оппозиционером, или вообще представителем какого-либо гонимого меньшинства, это можно изобразить в два счета: несколько соответствующих постов в соцсетях, свидетельства его ближайших друзей, то есть их с Андреем, и дело в шляпе, пресса на крючке. А там, глядишь, губернатор, если не сам президент, устыдится за представителей правоохранительных органов и распорядится Степу выпустить.

Я ужаснулась и категорически, просто наотрез отказалась. Никто, ни одна живая душа (за исключением тех, кто уже в курсе, конечно, тут уж ничего не поделаешь), не должен знать о позоре, свалившемся на семью Суматошкиных! Я всегда была образцом для подражания. Мои подруги, мои родственники, вообще все, кто меня знает, считали меня каким-то божеством, идеальным существом. Неужели же я допущу, чтобы все узнали, что мой единственный сыночек сидит в тюрьме? Я с негодованием звякнула кофейной чашкой о блюдце. Нет, этот вариант не годится! Да и надежда на внезапно проснувшуюся совесть губернатора — просто детский лепет.

— Ладно, — вступил в разговор Андрюша, как только прикончил горку пышных оладьев, от души политых терпким крыжовником. — А как вам, тетя Люба, такая идея?

Дальше он перешел на иностранный язык. По крайней мере, мне так показалось. Потому что я не поняла практически ничего из того, что он говорил. Павлик, посмотрев на мою бессмысленную физиономию, сжалился и перевел для меня Андрюшину абракадабру. Программист наш замыслил запустить некий мегавирус, который он согласен создать ради Степы, в компьютерную базу всего министерства внутренних дел. Тогда в полиции по всей стране наступит коллапс, все дела между собой перемешаются, многие данные удалятся, и на фоне такого хаоса мы с легкостью вытащим Степу из «Крестов».

— Ну даже не знаю, — засомневалась я. — Не верю я в эти технологии. Я и билеты-то на самолет до сих пор покупаю в аэропорту. Езжу в Пулково на маршрутке и оплачиваю в кассе.

На этом идеи у нас кончились. Я молча глядела в пустую кофейную чашку, Павлик без конца протирал очки особой тряпочкой, которую всегда носил в нагрудном кармане, Андрюша грустно жевал одну оладью за другой. За окном гремели трамваи, чирикали наглые купчинские воробьи, грохотал мусоровоз. Жизнь остановилась только здесь, в печальной квартире № 27.

— Ну не подкоп же делать, как в «Графе Монте-Кристо», — сказал Андрюша, собирая пальцем с тарелки капли крыжовенного варенья и облизывая его.

— А вот это пока самый реальный выход из положения, — мрачно ответила я. — Лопаты на даче есть. Будем работать посменно. Вы со мной?

— Э-э-э, да, Любовь Васильевна, — сказал Павлик, — конечно; но, насколько я помню, граф в итоге выбрался отнюдь не через подземный ход — он забрался в мешок и его выбросили в море… А вообще — почему вы не верите, что Степу освободят без нашей помощи, убедившись в его невиновности?

— Мальчик мой, — мой голос был полон горечи, — потому что я живу в этой стране уже более полувека и научилась не надеяться на справедливость. Полагаться всегда приходится только на свои силы.

Мы засиделись на кухне до полудня. Андрюша вяло шутил, что с нас можно писать картину «Унылые депресняшки заедают горе оладьями». Я нажарила их не меньше сотни.

В какой-то момент я спохватилась, что ведь сегодня третье июня, среда! Двенадцать часов — а мальчики не на работе. Выяснилось, что Павлик весьма предусмотрительно отпросился на целый день, а Андрюша вот уже неделю вообще в офис не ходит, работает дома над каким-то замысловатым проектом. Он многословно объяснял что-то про изящный код и плавающий баг, но я ничего не поняла. Порядком заскучав, я сбежала в ванную — под предлогом того, что уже первый час дня, а я все еще в бигудях и халате.

Как оказалось, прическу я сделала очень даже вовремя. Потому что через несколько минут в дверь требовательно позвонили.

— Откройте, полиция! — послышался строгий голос с лестничной площадки.

Я дрожащими руками повернула защелку. Знакомая коренастая фигура в потрепанной джинсовой куртке, родинка на правой щеке, ироничный взгляд.

— Обожаю эту фразу — «откройте, полиция!», чувствую себя героем американского боевика, — сообщил незваный гость, решительно проходя в квартиру. — «Милиция» — это как-то несолидно, по-советски, скучно до зевоты, вы не находите?

— Батюшки-светы, — прошептала я, в изнеможении падая на банкетку.

— Не батюшка, а полковник Орлов, мэм, — поправил меня гость, оглядываясь по сторонам и мгновенно фиксируя нашу со Степочкой фотографию из Турции на комоде, возле которой ждала своего хозяина кепка с якорем. — А со мной еще мальчики.

«Мальчиками» оказались двое оперативников в штатском, которые ввалились в прихожую не поздоровавшись.

— Мы тут у вас покопаемся немного, окей? — снисходительно сказал полковник Орлов, делая знак своим ребятам. Те, не дожидаясь моего разрешения, взялись за содержимое комода и шкафа. Сам полковник тем временем отделил фотографию от подставки, заглянул внутрь, ничего там, конечно, не нашел, ловко собрал конструкцию и вернул ее на место. — Обещаем все поставить на место. Мои мальчики нежные и аккуратные, как умелые любовники — или опытные карманники, — хохотнул он, попутно заглядывая за картину на стене.

Я ужасно растерялась. Сидела на банкетке и открывала рот, словно галчонок, к которому вместо милой мамы с червячком прилетел орел в джинсовой куртке.

К счастью, тут с кухни подоспело подкрепление. Мои мальчики, может, выглядели и не так внушительно, как полицейские — Павлик в своих хрупких очках и простой рубашечке, похожий на провинциального студента-отличника; пухленький Андрюша в рыжих детсадовских кудряшках и мятой, заляпанной крыжовенным вареньем футболке с надписью «Виндовс маст дай», — однако их появление подействовало на меня как лошадиная доза корвалола.

В моей маленькой прихожей стало тесновато.

— Тетя Люба, что тут творится? — встревоженно спросил Андрюша. Вместо ответа я разрыдалась. — Господа, а ордер на обыск у вас есть? — старательно скрывая волнение, обратился он к полицейским.

— Андрюха, у нас это называется постановление суда, ордер — в Америке, — поправил его Павлик. — Итак?.. — выжидающе посмотрел он на полковника.

Орлов саркастически хмыкнул и вытащил из-за пазухи сложенную вчетверо бумажку. Он небрежно помахал ей перед носом Павлика и тут же перехватил инициативу:

— Удачно, что вы здесь, молодые люди. Мне вообще сегодня везет, как черту в Африке. Столько свидетелей сразу, и все в одном доме. Певица Ромашкина, вы трое. Купить сегодня лотерейный билет, что ли?.. Может, выиграю нормальный джип-«Фордяру», а то катаюсь на какой-то развалюхе… Ладно, покажите моим мальчикам, где тут комната подозреваемого, а я пока с каждым из вас по отдельности побеседую. Скажем, на кухне. Пить хочу. Умаялся свидетелей всю ночь напролет допрашивать; вы у меня последние на сегодня… Полагаю, вода в этом доме найдется?

В моем доме найдутся напитки на любой вкус; но только не для непрошеных гостей. Налив полковнику стакан воды из кувшина, я кинулась в Степочкину комнату, где уже вовсю орудовали оперативники. Будто стервятники, они терзали подушки моего сына, трясли книжки, заглядывали в трюмы игрушечных кораблей, не поленились даже плинтуса открутить. Я поставила Павлика с Андрюшей следить за ними и, хватаясь за сердце, вернулась на кухню.

— Какой у вас пароль от вай-фая? — неожиданно начал полковник. Он уже успел достать из портфеля ноутбук.

— А? Что? От чего?

— Пароль, от вай-фая. Домашний интернет, — нетерпеливо уточнил он.

— Ой, я не знаю… Степочка у нас этим всегда занимался! — Я вновь разревелась. Так много, как за последние сутки, я никогда не плакала.

— Может, парни знают? — предположил полковник и крикнул в коридор: — Эй, молодые люди! Какой тут пароль от вай-фая?

— Не знаем! — хором отозвались мои мальчишечки.

Умнички. Всё они знали, конечно. Они со Степой сутками резались в какие-то виртуальные танки, разбив лагерь в его комнате. Я, собственно, поэтому и пошла на компьютерные курсы для пенсионеров — хотела к ним присоединиться. Хорошая мать должна быть в курсе всех развлечений своего сыночка!

Полковник недоверчиво покачал головой.

— Ну-ну… Окей, попробую подобрать. У меня все протоколы допросов в облаке хранятся, как мне туда без вай-фая прикажете попасть?.. — сказал он как бы сам себе, набирая что-то на клавиатуре компьютера.

— На самолете можно в облако попасть, — удивилась я. — На вертолете опять же… Или на воздушном шаре — я как-то летала, очень рекомендую.

Полковник внимательно посмотрел на меня из-за экрана ноутбука.

— Шутите? Напрасно… Назовите дату рождения вашего сына.

Я назвала. Он защелкал клавишами и чертыхнулся.

— Не то… А ваша дата рождения?

Пароль снова не подошел.

Полковник последовательно перебрал: номер нашего городского телефона, номер Степочкиного мобильного, имена всех его девушек… Бесполезно. Система не поддавалась.

Я уже обрадовалась, что раз нет интернета, то и допрашивать меня никто не будет, как вдруг полковник бросил взгляд на Степочкину фотографию на стене, задумчиво погладил свою родинку на щеке и спросил:

— А как вас называет Степан? Мама? Мамочка? Мамуля?

— Мамусик, — смущенно, но в то же время и с гордостью ответила я.

— Мамусик… — повторил он, набирая слово на клавиатуре. — Есть! Наконец-то. Подключились к интернету. Что ж, приступим, пожалуй?

Я снова расплакалась, однако на полковника это не произвело должного впечатления. С хладнокровностью хирурга, не обращая никакого внимания на мою истерику, он извлек из меня все нужные ему факты: и с кем Степочка общался в последнее время, и как он проводил досуг, и любит ли он готовить («Не мужское это дело!» — с негодованием воскликнула я), и даже какие оценки у него были в школе по истории.

Мне же, прославленной лисе и хитрюшке, не удалось узнать абсолютно ничего: ни как сейчас себя чувствует Степочка, ни в какой камере он находится, ни получил ли он на завтрак свежевыжатый сок. Все мои вопросы полковник попросту игнорировал.

Ладно, у Володи все узнаю, уныло подумала я.

После завершения крайне неприятной процедуры допроса полковник, будто заправский фокусник, достал из портфеля плоскую коробочку, которая оказалась портативным принтером, распечатал протокол нашей с ним (с Орловым, а не с принтером) беседы и дал на подпись. А затем бесцеремонно выставил меня из кухни.

Следующей жертвой стал Павлик, потом вызвали Андрюшу. Я буквально разрывалась: мне безумно хотелось подслушать, что там мальчишки рассказывают про моего сыночка, но в то же время следовало контролировать бурную деятельность оперативников в Степочкиной спальне. В итоге я выбрала последнее: друзьям моего малыша можно было доверять — в отличие от суровых полицейских.

Спустя пару часов страшный сон закончился. Оперативники доложили, что ничего достойного внимания не обнаружено. Полковник разочарованно захлопнул ноутбук, сунул мне на подпись свежеотпечатанный протокол обыска и удалился не прощаясь, прихватив с собой «двоих из ларца» и пробормотав напоследок что-то насчет командировки в Германию.

А мы с мальчиками остались в разгромленной квартире.

Нет, надо отдать должное оперативникам: при обыске они действительно старались сохранить порядок. Но вам не хуже меня известно, что только хозяйка знает, под каким углом к двери должна стоять фотография на комоде и на сколько сантиметров должны быть раздвинуты оконные шторы.