Летающие киты Исмаэля

— Потому что тебя освободят. Но увидеть их ты не сможешь. Ты будешь на Великом Пути.

— Что это такое?

— Узнаешь.

Ячменное Зерно повернулся к выходу, но Стэгг задержал его.

— Скажи мне, почему ту девушку держат в клетке? Ты знаешь, в клетке с надписью “Дева, пойманная при набеге на Кэйсиленд”.

— И это ты узнаешь, Герой — Солнце. Между прочим, в твоем ли положении опускаться до того, чтобы задавать вопросы? Великая Седая Мать в свое время все объяснит.

После ухода Ячменного Зерна Стэгг спросил у Кальторпа:

— Тебе не кажется, что парень темнит?

Кальторп нахмурился.

— Я бы сам хотел знать. Но мои возможности исследования социальных механизмов этой культуры весьма ограничены. Вот только…

— Что? — с беспокойством спросил Стэгг.

Кальторп выглядел очень уныло.

— Завтра зимнее солнцестояние — середина зимы — когда солнце светит меньше всего и занимает самое низкое положение. По нашему календарю — 22 декабря. Насколько мне помнится, это было важной датой в доисторические времена. С этой датой связаны разного рода церемонии, такие как… Ааа!

Это было не восклицание. Это был вопль ужаса. Кальторп вспомнил.

Стэгг еще больше встревожился. Он хотел спросить, что же такое вспомнил Кальторп, но ему помешали: грянул оркестр. Музыканты и служители обернулись к дверям и пали на колени, хором крича:

— Верховная жрица, живая плоть Виргинии — дочери Колумбии! Святая дева! Красавица! Виргиния, скоро ревущий олень — яростный, дикий, жестокий самец — лишит тебя твоей священной и нежной плевы! Благословенная и обреченная Виргиния!

В комнату вошла надменная высокая девушка лет восемнадцати. Несмотря на бледное лицо и широкую переносицу, она была очень красива. Ее полные губы были красны как кровь, голубые глаза излучали свет и не мигали, подобно кошачьим, вьющиеся волосы цвета майского меда спадали на бедра. Это была Виргиния, выпускница училища в Вассаре, жрица-прорицательница, и воплощение Дочери Колумбии.

— Приветствую смертных, — произнесла она высоким чистым голосом. И обернувшись к Стэггу, сказала: — Приветствую бессмертного!

— Здравствуй, Виргиния, — ответил он и почувствовал, как затрепетало все его естество, и волна боли сжала грудь и поясницу. Каждый раз при виде ее он испытывал мучительное, почти непреодолимое влечение. Он был уверен в том, что как только их оставят наедине, он овладеет ею, несмотря на любые последствия.

Виргиния ничем не выдала того, что сознает, как воздействует на него. Она смотрела на него равнодушным решительным взглядом львицы. Как и все девственницы она была одета в блузу с высоким воротником и юбку до лодыжек, но одежду покрывали крупные жемчужины. Треугольный вырез обнажал большую упругую грудь. Каждый сосок был напомажен и обведен белым и голубым кольцом.

— Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Поэтому тебе необходимо подготовиться.

— А что я должен для этого сделать? — поинтересовался Стэгг. — Зачем мне готовиться?

Он взглянул на нее, и волна боли прокатилась по всему его телу.

Девушка дала знак, и сейчас же Джон — Ячменное Зерно, должно быть только и ожидавший этого за дверью, появился в комнате с двумя бутылками: с водкой и какой-то темной настойкой. Жрец-евнух протянул чашу. Джон наполнил ее темной жидкостью и вручил жрице.

— Только ты — Отец своей Страны, — имеешь право пить это, — сказала она, передавая чашу Стэггу. — Нет ничего лучше. Настоено на воде из Стикса.

Стэгг взял чашу. Не очень приятно выглядел напиток, но не хотелось быть неблагодарным.

— Не все ли равно из чего сделано. Пусть все видят, что Питер Стэгг может перепить кого угодно!

Зазвучали трубы и барабаны, служители захлопали и приветственно закричали.

И вот тогда он услышал протестующий возглас Кальторпа.

— Капитан, ты что, не понял? Она сказала на воде из Стикса. СТИКСА. Ясно?

Стэгг понял, но было уже поздно. Комната поплыла кругом, и кромешная черная мгла низринулась с высоты. Под звуки труб и приветствий он рухнул на пол.

III

— Ну и похмелье, — простонал Стэгг.

— Страшно смотреть, что они сделали, — отозвалась мгла и он с трудом узнал голос Кальторпа.

Стэгг приподнялся и застонал от боли и потрясения. Превозмогая себя, скатился с кровати, от слабости упал на колени, с трудом поднялся и, шатаясь, побрел к трем громадным зеркалам, расположенным под углом друг к другу. Зеркала отразили ужасное зрелище. Он был гол. Мошонка выкрашена в голубой цвет, член — в красный, ягодицы — в белый. Но не это потрясло Стэгга. Он увидел два рога, торчащих под углом сорок пять градусов из лба на добрый фут, затем разветвляющихся на множество отростков.

— Рога?! Зачем они здесь? Откуда? Дай бог только добраться до этого шутника…

Стэгг схватился за основания, дернул и вскрикнул от боли. Опустив руки, он снова взглянул в зеркало. У корня одного из рогов выступило кровавое пятно.

— Рога — не совсем точное слово, — тихо сказал Кальторп. — Это не твердые, омертвевшие рога. Скорее, это — панты. Они довольно мягкие, теплые и бархатистые на ощупь. Приложи к ним палец и под поверхностью кожи почувствуешь биение артерии. Станут ли потом они твердыми мертвыми рогами зрелого самца? Не знаю.

Капитан потемнел. Гнев и бессильный ужас искали выхода.

— Да-а, Кальторп, — прорычал он. — И ты участвовал в этой затее? Если да, то я оторву у тебя все, что торчит!

— Ты не только похож на зверя, ты и поступаешь по-звериному, — отпарировал Кальторп.

Стэгг весь сжался, сдерживая желание ударить маленького антрополога за неуместную шутку. Он увидел, что Кальторп бледен, и у него трясутся руки. И понял, что за шуткой кроется неподдельный страх.

— Так что же произошло? — спросил Питер, немного успокоившись.

С дрожью в голосе Кальторп рассказал, как жрецы понесли Стэгга, потерявшего сознание, к спальне. В коридоре на них набросилась толпа жриц и захватила тело. В какой-то момент Кальторпа охватил ужас от того, что эти две стаи разорвут Стэгга на куски. Однако борьба была ложной, всего лишь частью обряда. Согласно ритуалу жрицам полагалось добыть тело в бою.

Они отнесли бесчувственного капитана в спальню. Кальторп попытался последовать за ними, но его, буквально, отшвырнули.

— Они сделали это без зла. Просто не хотели, чтобы в комнате был хотя бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были женщины. Скажу честно: когда я увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим, то чуть не рехнулся. Особенно, когда увидел, что хирурги были пьяны. Что за дикая компания? Но Джон — Ячменное Зерно вытолкал меня. Он сказал, что в этот момент женщины готовы разорвать, в полном смысле этого слова, любого подвернувшегося под руку мужчину. И намекнул, что некоторые музыканты стали жрецами поневоле — им не хватило прыти убраться с дороги этих дам в вечер зимнего солнцестояния.

Джон — Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается, только братья по тотему Великого Самца находятся в это время в относительной безопасности. Я ответил, что нет, но раньше был членом Львиного клуба, хотя уже давно не платил членских взносов. Он сообщил, что я буду в безопасности на следующий год, когда Герой — Солнце будет из Львов. Сейчас же мне находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома, пока сын (он имел в виду тебя) не родится. Вернулся я рано утром. Все, кроме тебя, ушли. Ну, а я остался возле кровати ждать, когда ты проснешься.

— Я кое-что припоминаю, — задумчиво произнес Стэгг. — Все как в тумане, все перепутано, но помню, как очнулся после того пойла. Я был беспомощнее ребенка. Вокруг шумно. Женщины кричали, словно рожая.

— А ребенком был ты, — подсказал Кальторп.

— Я? Откуда ты знаешь?

— Ниоткуда. Просто ситуация проясняется.

— Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, — взмолился Стэгг. — Я едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня не было ни малейшего представления об их намерениях, пока ему не перерезали горло. Я с ног до головы был пропитан кровью.

Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое треугольное отверстие. Что-то вроде металлического каркаса, обрамленного какой-то розоватой губкой. Две жрицы держали меня за плечи и протаскивали через отверстие. Остальные же кричали по-кошачьи, как безумные. Уж насколько я был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты за всю жизнь никогда не слыхал таких кошмарных криков.

— Слышал, слышал. Весь Вашингтон слышал. Все взрослое население стояло у ворот Белого Дома.

— Я застрял в отверстии, и жрицы яростно толкали меня. Мои плечи сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как вода брызжет мне на шею — кто-то, должно быть, направил на меня струю. Даже помню, подумал, что у них должно быть что-то вроде насоса в доме, так как ударил сильный напор.

Наконец, я проскользнул сквозь отверстие, но не упал. Две жрицы подхватили меня на руки, подняли и перевернули вверх тормашками. И шлепали меня, здорово шлепали. От удивления я закричал.

— Именно этого они и захотели от тебя.

— Затем меня уложили на другой стол, прочистили нос, рот и глаза. Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях был толстый слой похожего на слизь вещества. Это должно было затруднять мне дыхание, но я не сознавал этого. Затем… затем…

— Затем?

Стэгг покраснел.

— Меня отнесли к невообразимо толстой жрице, распластавшейся на подушках на моей кровати. До этого я не видел ее.

— Наверное, она приехала из Манхэттена. Ячменное Зерно сказал мне, что тамошняя жрица очень толстая.

— Чудовищная — вот верное слово, — продолжал Стэгг. — Эта женщина была крупнее всех, кого я когда-либо видел. Могу поспорить, рост у нее не меньше моего. И весила она, наверное, не меньше полтораста килограмм. Все ее тело было покрыто пудрой, должно быть добрую бочку потратили на это. Она была огромная, круглая, похожая на пчелиную матку, рожденную только для того, чтобы откладывать миллион яиц.

Он немного помолчал.

— Они положили меня так, что голова моя покоилась на одной из ее грудей. Клянусь, это была самая большая грудь в мире. Она казалась выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и повернула к себе. Я пробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать.

И тогда я почувствовал себя маленьким ребенком, и не был более взрослым. Я — Питер Стэгг — новорожденный. Это должно быть все еще пойло действовало. Клянусь, в нем был гипнотический компонент. И я был… я был…

— Голодным? — тихо подсказал Кальторп.

Стэгг кивнул головой. Затем, очевидно желая уйти от темы, он провел ладонью по одному из рогов и сказал:

— Гм. Рога укоренились прилично.

— Да. Среди Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые не столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти. Между прочим, эти панты гораздо большее, нежели символ или украшение. Они действуют. Тысяча против одного — они содержат железы, которые выделяют в твою кровь гормоны всех видов.

Стэгг заморгал.

— Что заставляет тебя так думать?

— Во-первых, Ячменное Зерно сделал пару намеков, во-вторых, ты феноменально быстро оправился после такой сложной операции. Ведь необходимо было сделать два отверстия в черепе, поместить панты, соединить их кровеносные сосуды с твоими и бог знает что еще.

Питер проворчал:

— Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее пинки.

Кальторп с беспокойством следил за ним.

— А сейчас ты чувствуешь себя хорошо?

Стэгг раздул ноздри и ударил себя в грудь.

— Нет. Но чувствую, что мог бы покорить весь мир. Единственное — я голоден, как медведь после спячки. Сколько я был без сознания?

— Почти тридцать часов. На дворе темнеет. — Кальторп приложил ладонь ко лбу своего капитана. — У тебя жар. Неудивительно. Тело бурлит, как доменная печь, создавая новые клетки, насыщая кровь гормонами. Для твоей печи нужен уголь.

Стэгг ударил кулаком по столу.

— Пить я тоже хочу! Весь пылаю!

Он стал бить кулаком в гонг, пока весь дворец не наполнился звоном. И, как бы ожидавшие этого сигнала, в дверь ринулись слуги, держа в руках подносы со множеством тарелок и бокалов.

Забыв все хорошие манеры, Стэгг вырвал поднос из рук слуги и начал нагружать быстро работающие челюсти мясом, останавливаясь только для того, чтобы запить съеденное громадными глотками пива. Пища и пиво падали на его голую грудь и ноги, но он, хотя раньше ел всегда очень аккуратно, не обращал на это никакого внимания.

Раз рыгнув так, что чуть не сшиб слугу, он прогремел:

— Могу всех перепить, перебить, пере…

Затем еще раз рыгнул с такой же силой и снова набросился на еду, как оголодавший боров на лохань.

Кальторпа тошнило не только от самого этого зрелища, но и от его подтекста. Он отвернулся. Очевидно, гормоны вымывали из психики Стэгга все ограничения и обнажали чисто животную часть человеческого естества. Что же будет дальше?

Наконец Стэгг поднялся, выпятив живот вперед, словно горилла, ударил себя кулаком в грудь и заявил:

— Ух, вот теперь мне хорошо, даже очень! Эй, Кальторп, ты обязан раздобыть себе пару рогов. Ах, да. Я забыл, у тебя уже есть пара. Именно поэтому ты и покинул Землю, не так ли? Ха! Ха!

Лицо антрополога вспыхнуло и исказилось, он вскочил и бросился на Стэгга. Тот рассмеялся, схватил его за рубаху и удержал на вытянутой руке. Кальторп ругался, беспомощно размахивая руками. Затем неожиданно почувствовал, как пол уходит из-под его ног, и ткнулся во что-то твердое сзади. Раздался громкий звон и до него дошло, что он угодил в гонг. Какая-то огромная рука обхватила его за талию, ставя на ноги. Испугавшись, что Стэгг собирается прикончить его, он сжал кулак и ударил смело, но беспомощно. Затем опустил кулак.

В глазах Питера стояли слезы.

— Великий Боже, что же со мной? Должно быть, я совсем тронулся, если позволил себе такое с тобой — моим лучшим другом! Что-то не так! Как я мог?

Он заплакал и с чувством прижал к себе Кальторпа. Тот вскрикнул от боли в ребрах. Стэгг виновато отпустил его.

— Ну хорошо, ты прощен, — сказал Кальторп, осторожно отодвигаясь от него подальше. Только сейчас он понял, что Стэгг уже не отвечает за свои действия. В чем-то он стал ребенком. Но ребенок не всегда абсолютный эгоист, он может быть добрым и мягкосердечным. И ему сейчас на самое деле было стыдно и жалко.

Кальторп подошел к окну.

— На улице полно народу и факелов, — сказал он. — Сегодня вечером у них еще один праздник.

Эти слова ему самому показались неискренними. Он знал точно, что жители Ди-Си сегодня собрались на церемонию, где почетным гостем и участником будет его капитан.

— Не задумали ли они содрать с кого-нибудь кожу? — спросил Стэгг. — Когда эти люди собираются повеселиться, они не останавливаются ни перед чем. Запреты отбрасываются, как прошлогодняя змеиная кожа. Их совсем не волнует, если кого-то покалечат.

Затем, к великому удивлению Кальторпа, он заявил: