— Нет.
— Ну а как же «седина в бороду — бес в ребро»? Перестань. Представь, что тебе захотелось от меня поскорей избавиться. Мы бы как имущество делили при разводе? Пополам, как по закону положено, или ты бы у меня все, что есть, отжал?
— Мы не разведемся, — пожал плечами Шведов. — И кстати, тебе не к лицу образ меркантильной дурочки.
— Дурочкой я бы была, если бы ничего не захотела урвать.
Семен пригубил кофе, смерив меня странным взглядом поверх края чашки.
— Ты бы не захотела. Еще бы и приплатила, да, чтобы я от тебя отстал?
— А ты поэтому не отстаешь? Тебя это заедает? В смысле, то, что я тебя не хочу?
— А кого ты хочешь, Вер? Того смазливого сопляка?
— Не трогай его, — просипела я, чувствуя, как маховик моего настроения с оглушительным свистом полетел вниз.
— Все в твоих руках, Вер, — заметил Шведов, возвращаясь к кровати. Что означало — не делай глупостей, и я не буду. В груди тоскливо заныло. — Доела? Я уберу. Через двадцать минут жду тебя на парковке. Одевайся потеплей. Там прохладно.
Утренний диалог стоил всех сил. И, наверное, мне бы было лучше, сознавшись в этом, остаться дома. Но я не хотела давать Семену лишний повод думать, что я не в порядке. Иначе мне было не видать работы как своих ушей. Так что я, превозмогая себя, согласилась. И на стоянку спустилась, да. Правда, не без задержки.
— Ты как?
— Поехали, — прошептала. — Все равно ж не отстанешь.
С участка, на который меня привез муж, открывался потрясающий вид на море. Впрочем, я бы скорей удивилась, если бы его, то есть вида, не было. Все более-менее престижные районы располагались у воды. А тут и вовсе был совсем рядышком заповедник — места красивейшие.
— Не знала, что здесь городские земли.
— Угу. За нами дальше Вершинин будет строиться. А за ним городские земли как раз и заканчиваются.
— Очень удобно, — не сдержала иронии я. Семен промолчал, а я пошла вглубь участка, залитого будто отфильтрованным кронами вековых сосен светом. Выглядело это очень кинематографично. Если зажмуриться, можно было представить и дом, и качели, и горки, установленные во-о-он там на полянке. И как налетевший с моря ветер уносит счастливые детские голоса…
— Ну? Что скажешь?
Никогда оно, наверное, не отболит.
Обняла себя за плечи, прикрывая зияющую дыру внутри. Медленно к нему обернулась:
— Думаю, что никогда тебя не прощу. Баб простила бы, наверное… А ребенка — никогда, слышишь? Если бы не ты… — голос предательски сорвался. Слезы набежали на глаза, размывая картинку напрочь. Жалко! Я бы хотела его видеть. Я бы очень, очень хотела видеть его сейчас. Он хоть немного переживает? Хоть чуть-чуть ему жалко? — Если бы не ты, я бы его выносила.
Глава 8
Я в жизни много зла делал. Должность такая — либо ты, либо тебя. Да и сверху могли дать указку кого-нибудь слить, подставить, сфабриковать. Регион сложный. Граница. Словом, руки по локоть если и не в крови, то уж точно в таком говне, что мама дорогая. И поначалу, конечно, приходилось справляться с чувством вины, договариваться с собственной совестью, но потом худо-бедно втянулся. Психика у человека очень подвижная, знаете, а мне в той системе иначе было нельзя. В общем, нормально я жил. А если что и лежало неподъемным грузом на сердце, придавливая порой так, что не дышалось, так это как раз вот это ее «Если бы не ты, я бы выносила»… И похер, что этот вопрос был спорным. Поначалу еще как-то удавалось не загоняться, но со временем, с каждой следующей неудачей, я винил себя все сильней.
Однажды мы все-таки забеременели. Сами.
Не сказать, что тогда я так уж хотел делить внимание жены с ребенком, или что во мне проснулись какие-то отцовские чувства. Но Вера почему-то стала хандрить. Что-то между нами стало портиться. И я подумал, что будет хорошо, если она переключится. На беременность, на ребенка — да на что угодно, лишь бы между нами все стало как прежде.
В работе как раз был такой период, что я мог все потерять — в лучшем случае, в худшем, если бы не вывез — сесть. Меня гнули так, что как только хребет не сломался. Тут, кстати, мне Вершинин помог, наш местный олигарх. Помог, конечно, не по доброте душевной. У него свой интерес имелся. Умный парень, понимал, что эта кампания разворачивалась как раз под него. Менее удачливым не давало покоя, как лихо он развернулся в нашем регионе. В ходе закулисных переговоров те союзники, на которых Артур ставил в местной власти, стали его под шумок сливать. И мне поручалось разыграть главную партию. Хорошенько все взвесив, я решил, что лучше от этого ни мне, ни региону в целом не будет. Поэтому разработал план на опережение и пришел с ним к Вершинину. Рисковал сильно. Полгода где-то вообще не понимал, во что это выльется. В каком-то смысле даже смирился, что попаду под раздачу. Но все равно до последнего не сдавался — привык с детства держать лицо… Потому как улица многое прощала, но не слабость. Сдашься — все, сожрут.
На работе торчал порой сутками. Семье тоже ведь стали угрожать. Так, намеками. Но я все понимал — не дурак же. Напряжение было ужасное. А я ведь уже говорил, как привык с ним справляться.
Работала там у нас одна… Безотказная. Только пальцем ткни — на колени бухнется и все сделает в лучшем виде. Она минетом создавала такой вакуум, что туда уходила вся душевная муть. Обычно для расслабления этого было достаточно. Но когда напряги и внутренняя агрессия накапливались, хотелось большей жести. Неспособность ни на что повлиять в своей судьбе убивала. Хотя бы в чем-то мне нужно было вернуть контроль. Хотелось доминировать, подчинять, наказывать…
Короче, Вера застала меня за жестким аналом с той шмарой. Я… Да что я? У меня были потребности, которые моя нежная чистая девочка не могла удовлетворить. Ну а как? Что, мне надо было с этой грязью к своей жене сунуться? Да бред. Я бы вообще предпочел, чтобы она держалась от этой моей стороны подальше. И вообще не знала о ней! Ради нее же. Такой романтичной и трепетной. Ведь… ну где она, а где весь этот изврат.
А она не поняла моих мотивов. А она стояла, и улыбка медленно умирала на ее губах, пока та сука что-то там верещала, собирая с пола свои манатки.
Моя жена пришла сказать, что беременна. Как в дешевой мыльной опере все получилось.
Потом, конечно, когда оцепенение прошло, Вера заговорила про развод. Естественно, я не собирался ее отпускать. Тогда я правда не понимал, как это для нее больно. И даже злился, дескать, что за придурь?! Потом понял, да. Переосмыслил. И твердо решил, что все у нас теперь будет по-другому. Может, что-то бы из этого и получилось, скорее наверняка. Но это было действительно очень херовое время. Я задерживался на работе — Вера себя накручивала. А потом ее на сохранение положили. А меня буквально в тот же день под белы рученьки увели.
Три дня допросов дальше было. Пытки. Я не сломался и только этим себя спас. Себя — да, а нас… нет. Поздно было. Закрываю глаза и каждый раз вижу ее белое, сливающееся с наволочкой лицо.
— Извини. Я тут… Короче, дела были. Как ты?
— Я? — Вера моргнула… Перевела взгляд в окно, в которое с мерзким звуком скребла ветка. — Я тебя ненавижу.
Она тогда это в первый раз сказала. Ни когда застала, ни после, когда мы ссорились, а тогда. И что-то тогда же в ней навсегда сломалось.
— Как малыш?
— Нет его больше.
— Как нет?
— У меня выкидыш.
Больше самих слов меня пугали ее пустые глаза.
— Я не знал…
— Знал бы, если бы до тебя можно было дозвониться.
— Вер…
— Слышать ничего не хочу. Просто уйди.
— Семен Валерьевич! — вернул меня в настоящее голос владельца медицинского центра. Я сидел у него в кабинете и ждал новостей, но, похоже, все, к чертям, прослушал.
— Повтори, пожалуйста. Чет я отвлекся…
— Я поздравлял вас, — губы Пятса растянулись в искренней улыбке. — Повторный анализ на ХГЧ положительный. Вы совершенно точно беременны.
Я хмыкнул. Немного пришибленно провел ладонью по голове. И вроде бы уже понимал, что да, беременны… Это еще на прошлой неделе стало известно, а сейчас только подтвердилось, но все равно. Осознание пришло только теперь, да и то, наверное, не до конца я почувствовал, что все-таки стану батей.
— А сколько эмбрионов прижилось? В смысле…
— Это мы узнаем только после УЗИ, которое как раз собираемся проводить. Не передумали? Может быть, поприсутствуете? Или предложите Вере Ивановне?
— Нет. Вере сейчас не до этого.
Во взгляде Пятса, конечно, мелькнуло удивление, но он очень быстро взял себя в руки. Матиас вообще неплохо держался, да. Учитывая обстоятельства. Но я в любом случае не собирался перед ним распинаться и что-то ему объяснять.
— А вы?
— Ну не знаю, — почему-то занервничал, впрочем, никак это внешне не проявляя. — Давайте. Это же не займет много времени?
— Нет, минут двадцать. Максимум. Сейчас позвоню девочкам, предупрежу, что вы зайдете.
Матиас даже провел меня до нужного кабинета. Казалось бы, где это видано, чтобы генеральный этим занимался. Но Пятс правильно понимал, кто к нему обратился, и чем чревато, если вдруг что. Вот и старался. Благо в рамках и не лебезя, чего я терпеть не мог.
Наша сурмама, тридцатичетырехлетняя крепкая женщина, которую нам посоветовали здесь же, в центре, уже лежала на кушетке. Момент был неловкий, хотя ее ниже пояса и заслонили специальной ширмой — УЗИ-то было датчиковое.
— Ну, что, приступим. Так-так. Ну, что мы видим? Одно плодное яйцо локализировано по задней стенке… Второе…
Второе. Значит, все же оба эмбриона прижились. Я до боли всматривался в экран, на котором можно было различить две вытянутых горошины, и чувствовал, как холод за грудиной чуть отступает. Ведь если бы ничего не получилось, у нас не осталось бы вариантов. Ни яйцеклеток, ни эмбрионов. Ничего, что можно было бы… Твою мать. Я буду батей.
Пальцы дрогнули. Я на какой-то миг зажмурился — так стало страшно. Ну, какой из меня отец?! Всякие умники пишут, что мы подсознательно копируем модель поведения своих родителей. А я меньше всего хочу быть похожим на своего старика. Меньше всего, мать его! Годы спустя он как-то сказал:
— Вот! Толковый ты у меня парень вырос. А все почему? Да потому что я тебя… ить… в ежовых рукавицах держал.
И по столу хлопнул. Той самой рукой, которой меня ремнем хлестал так, что под пряжкой кожа лопалась. Такой уверенный в своей правоте! Такой, сука, уверенный, что я даже не стал ему возражать. А ведь вместо армии я вообще-то мог пойти в универ, выучиться на какого-нибудь айтишника и горя не знать. Жизнь бы по-другому сложилась. Я бы нормальным был. Без дерьма внутри, которое с возрастом все сильнее забраживало. Я бы Веру встретил, и вместо того, чтоб ее сломать, непременно счастливой бы сделал.
В себя вернулся, когда процедура закончилась. Медленно моргнул. Мазнул по лицу нашей сурмамы взглядом. Проверил я ее, конечно, по полной. И по части медицины, и так… Темненька, симпатичная, наверное. Матиас сказал, что деньги Анне были нужны на операцию сыну. Один раз она уже так подзаработала — что-то пошло не так. То ли одной операции оказалось недостаточно, то ли на реабилитацию не хватило. Короче, теперь вот опять нужна была крупная сумма. А нам — беспроблемная женщина. Все же законодательство в плане суррогатного материнства было далеким от совершенства. И всегда оставался риск, что сурмама откажется отдавать ребенка биологическим родителям.
Ну, и че она на меня пялится? Может, ждет каких-то вопросов? Так ведь все на старте еще обсудили. Я не всяких отморозков пытал так, как ее.
— Как вы себя чувствуете? — решил проявить участие. В конце концов, это было важно. В ней развивались наши с Верой дети.
— Неплохо, спасибо. Сегодня уже начало слегка подташнивать. Но ничего критического. Лимонов только страшно хочется. Целиком бы съела сразу несколько штук.
Я криво улыбнулся. А перед глазами почему-то промелькнула картина того, как я однажды ночью Веру застал. На кухне. Она не лимоны ела, а пресловутые соленые огурцы. Прям руками из банки доставала и по два, а то и три маленьких корнишона в рот запихивала. И на лице ее был экстаз. А ведь я спрашивал, не тянет ли ее на что-нибудь эдакое. Она не признавалась.
Помню, вернулся домой после того, как узнал про выкидыш, и вместо того, чтобы вымыться, как хотелось, перебил все банки с соленьями.
— А так я все предписания врачей соблюдаю, принимаю витамины в полном объеме. Вы не переживайте, Семен Валерьевич.
Ну, еще бы ты не принимала — подумал я. — Я ж тебя со свету белого сживу, если по твоей вине что-то с детьми случится.
— Отлично. И поосторожнее там, смотрите, — напутствовал. Анна преданно закивала.
Оставив ее переодеваться, попросил у доктора сделать мне копию записи с экрана. Я не сомневался, что когда придет пора, Вера обязательно захочет это увидеть.
А вечером заказал на адрес сурмамы кучу всяких цитрусовых, ну и так, кое-что из жратвы. Знал, когда она будет дома. Да в принципе о ее каждом шаге знал, да. Она была под полным моим контролем. Никто в нашем крае не охранялся так качественно, как эта барышня. И только это позволяло мне хоть как-то смиряться с тем, что моя самая большая ценность в жизни (разумеется, после жены) зависела от совершенно постороннего мне человека.
Закончив с делами и опечатав кабинет, я уткнулся в телефон. Вчера у Веры случился первый курс химии. Я никогда особо не задумывался над тем, как это проходит, но оказалось, все не так страшно. Просто капельницы. После которых Вера даже поужинала. И вообще остаток дня прошел как-то уж слишком буднично. Будто ничего вообще не случилось. Мы даже поцапались, как обычно. Вера твердила, что уже завтра выйдет на работу, а я, как всегда, был против. В итоге ее взяла. Все ж ей предстояло принять последний в этом учебном году экзамен.
Достал телефон, открыл программу-следилку. Хоть Верин рабочий день уже давно закончился, дома ее не было. И если верить тому, что я видел, находилась она в уже примелькавшейся мне кафешке в районе порта.
— Коль, давай на Морскую, три.
Я выключил телефон и, сжав кулаки, сделал несколько глубоких вдохов. Моя жена наверняка знала, что я за ней слежу. Я сам спалился, не в силах справиться с жуткой, разъедающей душу ревностью, и чуть ли не откровенно в этом признался. Так какого хера она поперлась с ним… В открытую отослала водителя! Или… Стоп. Почему я вообще решил, что Вера сейчас с другим? Может, с коллегами. Или с подругами. В месте, куда этот ссыкун малолетний заглядывает по три раза на неделю… Ага, как же!
Блядь. Порву ведь… Вот чего она добивается? Неужели не понимает, сколько сил от меня требует банальный контроль, когда убивать хочется? Когда… сука, можешь убить. И ни черта… Ни черта тебе за это не будет. Вот этого она хочет? Вот этого?!
— Приехали, Семен Валерьевич.
— Угу. Я быстро.
— Может, с вами пойти?
— На хера? — изумился я и вышел, не дожидаясь, когда водила откроет мне дверь.
Кафешка оказалась довольно приятной на вид. Хоть сам бы я в такое заведение и не пошел, заняты были все столики в зале.
Мне навстречу сунулась было девочка-хостес, но почему-то замерла на полпути, а потом и вовсе затерялась где-то. Вот и правильно. Я огляделся. Прошел в зал и… почувствовал Верин испуганный взгляд. Я всегда ее чувствовал очень тонко. Прямо сейчас она была в панике, да…
Глава 9
Вообще Бутенко говорил, что после первой химии я вряд ли почувствую себя так уж плохо. Все же эта отрава должна была накопиться в организме, чтобы дать тот самый эффект. Но с самого утра мне нездоровилось. Скрыть это от мужа стоило всех сил. В качестве отвлекающего маневра я надела красивое платье и распустила волосы, которые обычно безжалостно скручивала в пучок.
— Хорошо выглядишь, — заметил Шведов, отвлекаясь от тарелки с кашей. Он обожал овсянку. Скажи кому…
— Это ненадолго. Скоро разжирею, как свиноматка. И стану лысой.
Я села напротив, подтянула к себе тарелку и бойко сунула ложку в рот.
Все это было игрой. Мне не хотелось… Ни идти куда-то, ни есть, ни цепляться к Шведову. Я не справлялась с тем, что случилось. Совсем. Блин. Не справлялась. Я даже не находила в себе желания попытаться как-то перебороть эту ситуацию. Просто не понимала, какой в этом смысл. Допустим, я выживу. И что? Зачем это все, когда я утратила свою главную функцию? Что бы там не говорили психологи про биологические пережитки…
Более-менее комфортно мне было лишь в обществе людей, которые не знали о моей операции. Среди коллег. Или тех же студентов. Ну ладно. Кого я обманываю? Конкретно в обществе Никиты, который смотрел на меня с все тем же шальным обожанием.
— Спасибо. Вкусно, — пробормотала я, не съев и половины. — Побегу.
Шведов проводил меня хмурым взглядом, но все же встал из-за стола, когда я поднялась. Он так стеснялся своего прошлого, что порой слишком буквально воспринимал предписания этикета. Я задавалась вопросом, для чего он с таким маниакальным упрямством им следует? Чтобы все забыли, откуда он вылез? Или чтобы он сам забыл… Хотя, если честно, мне кажется, рос он, как и миллионы других мальчишек по всей стране — на улице. Я тоже чуть-чуть застала то время, когда родителям было не до детей — они впахивали за три копейки как дурные, и все мысли были не о том, как этих самых детей воспитывать, а как их, блин, прокормить. Ничего стыдного в этом не было. Как-то же мы выросли, как-то стали теми, кем являемся. Не сломались…
Перед выходом задержалась у зеркала. Достала из сумочки бордовую помаду, накрасила губы и довольно кивнула.
— Ого, — прокомментировал Шведов, выходя из-за спины.
— Умывать будешь? — спросила я. Семен предупреждающе прищурился, видно, не сразу догадавшись, откуда у этой моей претензии растут ноги. Скорей всего он ведь даже не запомнил тот эпизод, слишком незначительным он был для Семена. А я с какого-то момента, кажется, вспомнила вообще весь негатив, какой в наших отношениях был… Семен моргнул. Развернулся на пятках и скрылся в недрах квартиры. Если бы я вела счет нашим битвам, эту победу можно было смело записывать на свой счет. Но я не вела, более того, уже очень давно я не испытывала от них никаких положительных эмоций. Да даже банального удовлетворения.
Апатия усиливалась. На этот раз в универе не удалось взбодриться. В голову лезли воспоминания. О том, как я сама здесь училась, и как от меня стали шарахаться после тех сплетен, что это из-за меня Бутанову «сломали жизнь». Впрочем, когда шарахались — это еще полбеды. Хуже, когда стали заискивать и в друзья набиваться. Нет, может, конечно, кто-то мне совершенно искренне симпатизировал, но я уже никому не верила. И во всем искала подвоха. Где-то к курсу четвертому та ситуация стала подзабываться, напряжение спало, и мы постепенно снова стали общаться, но даже тогда я намеренно сохраняла дистанцию и никого к себе близко не подпускала. И, в общем, как-то так вышло, что осталась я совсем без друзей.