А я тебя да

Я застонала, спрятала голову под подушку. Если честно, мне до конца не верилось, что я вляпалась в такую ужасную ситуацию. Ладно бы я как-то спровоцировала его. Нарядом там вызывающим, или призывными взглядами, хотя и это, конечно, слабое оправдание его поведению. Но я же ничего такого… Я вообще вела себя тише воды ниже травы. Да и одевалась очень скромно, денег на модные наряды у нас с мамой не было. Так чего он в меня вцепился? Все же мне надо было набраться смелости и рассказать обо всем декану. А я струсила. Побоялась сплетен. И почему-то совершенно упустила из виду, что мое обращение в полицию никак от них не спасет. А может, и усугубит ситуацию…

Чертова Майка! Сбила меня с толку.

Я промаялась всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Ближе к утру решила, что всем будет легче, если я заберу заявление. Главное ведь было дать понять Бутанову, что я не буду терпеть его домогательства молча. Думала, покажу ему копию заявы — он и струхнет. В универ ехала страшно взвинченной. На фоне этого даже как-то поблекли воспоминания о нашем с Семеном свидании.

— Геннадий Сергеевич, можно вас? — сказала я, решительно поджав губы. Бутанов, который сидел за своим столом в глубине огромного кабинета, дернулся. Вскочил, как подорванный, снова плюхнулся в кресло.

— Да, Вера. Заходите. Я как раз хотел… Хотел с вами обсудить некоторое недопонимание.

На кафедре кроме Бутанова никого не было, я бы поостереглась заходить, но уж больно сбивало с толку странное поведение препода — его суетливые, какие-то дерганые движения и бегающие глаза.

— Недопонимание? — промямлила я.

— Ну, конечно! Верочка, вы меня совершенно неправильно поняли! Я же… Никогда. Что вы? Я… — Бутанов отбросил ручку. А на моих губах помимо воли расцвела ироническая улыбка. Чего он не хотел? Сунуть руку мне в джинсы? Думаю, этот вопрос отчетливо читался в моих глазах, не зря ведь Бутанов осекся. И совсем другим голосом произнес: — Извините меня. Такого больше никогда не повторится. Надеюсь, зачетка при вас? В ведомости я уже все исправил… Так что?

Ошарашенная происходящем, я сняла с плеча рюкзачок и достала злосчастную книжку, а потом с удивлением наблюдала за тем, как Бутанов трясущимися руками выводит в ней «отлично», заходя то на строку вверх, то съезжая сразу на несколько строчек ниже. И почему-то мне было ужасно неловко наблюдать за тем, как тряслись его руки, как он потел и блеял. На меня это произвело такое неизгладимое впечатление, что остаток дня я ходила как пыльным мешком пришибленная. Но еще хуже стало, когда в универ нагрянули маски-шоу.

— Что происходит, кто-нибудь в курсе?

— Говорят, у Бутанова обыск.

— Да вы че? На кой им Бутанов?

— Ну… Он же с секреткой работал. Там какие-то разработки по шельфу… Я хз. Может, слил кому.

Еще тогда мелькнула мысль, что как-то странно это все.

— Это ж не ты? — спросила Майка.

— Что я?

— На него стукнула?

— Ты чего? Совсем, что ли?

— Ну, мало ли, — пожала плечами подруга.

Я растерянно оглянулась. Как раз в тот момент, когда Бутанова проводили мимо, и будто с разбегу натолкнулась на его затравленный, переполненный ненавистью взгляд. Аж волосы встали дыбом — так это было жутко.

— Вер! — послышалось откуда-то из-за спины. Я обернулась, замерла, как дурочка, и непонятно, сколько бы так простояла, если бы Майка не ткнула меня в бок.

— Тебя зовут, Стужева. Это че за чел?

— Так… Знакомый один.

— Ни хрена себе у него тачила.

— Ай! — отмахнулась я и пошла вперед, на совсем почему-то негнущихся ногах. И было мне одновременно радостно, что он меня нашел, и как-то не по себе, что ли?

— Привет, — просипела я.

— Привет. Я тут мимо проезжал, думаю, дай заеду. Подкинуть тебя до дома?

— Я вообще-то собиралась заехать в полицию.

— Вот как? А зачем?

— Забрать заявление. Решила, что зря я так резко. Можно ведь все решить через деканат. А теперь вообще, может, ничего решать не придется, — закинула удочку, с жадностью наблюдая за реакцией Семена.

— Да? И почему же? — так искренне удивился он…

— Да его из-за какой-то другой ситуации арестовали. Представляешь? В общем, если ты еще хочешь меня подвезти, то мне в полицию.

— Садись!

Правда, ни в какую полицию мы не поехали. Семен сказал, что сам решит этот вопрос. А в тот вечер он отвез меня в кофейню, хотя я и не хотела. Было стыдно второй раз ехать в ресторан за его счет! Я прямо так ему и сказала, да, когда он напряженно спросил, в чем дело. И как же потеплел его взгляд после этих слов…

— Привыкай, Вер. На что еще мне тратить деньги, как не на свою женщину?

Я тогда удивилась, конечно. Но еще больше порадовалась. Его женщина! Надо же… И что он во мне только нашел?

А потом он вез меня домой, сжимая мои дрожащие пальцы на коробке передач. И только время от времени убирал руку, чтобы переключить скорость.

— Вер… Верочка…

Картинка прошлого закружилась перед глазами, скомкалась и исчезла. А вот ощущение чужих горячих пальцев, сжимающих мою руку, осталось. Я подняла будто свинцом налитые веки.

— Семен?

— Ну вот. Пришла в себя. Сейчас позову доктора.

Какого доктора? Я ничего не понимала, отъезжая в небытие и только крепче вцепляясь в руку мужа.

— Нет. Не уходи.

— Да куда ж я с подводной лодки денусь?

— Пить хочется, — прошептала я, едва ворочая языком. — Что вообще случилось?

— Тебе сделали операцию. Ты что, правда, ничего не помнишь?

— Кажется, помню, — подумав, ответила я. Туман постепенно рассеивался, хотя меня нет-нет да и выключало.

— Ты еще в реанимации. Я тут немного навел кипиш, меня пустили.

— Ну зачем? Опять ты…

— Да я ж там чуть умом не тронулся, Вер.

Я кивнула. Из глаз почему-то потекли слезы. Он действительно меня любил. Какой-то странной, одному ему понятной любовью.

Глава 6

Вера

«Восстановление после гистерэктомии — один из тех случаев, когда можно позволить другим людям помочь. Если кто-нибудь предложит вам помощь — сходить в магазин, присмотреть за вашими детьми или убраться в доме — обязательно соглашайтесь. Людям приятно помогать, и вы тоже испытаете самые положительные эмоции»…

Были бы силы — я бы фыркнула, это прочитав. А так лишь выключила телефон и отвернулась к стенке. Может, я, конечно, придиралась, но каждая статья, призванная поддержать женщин, только еще больше меня накручивала. Какой дурак решил, что в них можно упоминать детей? А если их нет? Ну, нет! И теперь уж не будет? Почему никто не подумал о том, какой это триггер? Советчики…

Экран телефона вспыхнул — пришло новое сообщение. Никита! Боже, я ведь о нем даже не вспоминала все эти дни. Как-то совсем не до него было, а тут… Нет, это была не радость, но хоть какая-то эмоция. Десятки сообщений!

«Добрый день. Я пришел, как мы договаривались, а в деканате сказали, что вы на больничном. Выздоравливайте».

«Может, выслать правки вам на почту? Я уже закончил с первым разделом».

Переходя от сообщения к сообщению, можно было проследить, как менялось Никитино настроение. От легкой озабоченности к настоящей панике.

«Вер, ответь. Я с ума схожу».

«В деканате ничего не говорят, только то, что ты заболела».

Ты…

Он почти никогда себе не позволял мне тыкать. Только когда в любви признавался. В одном из сообщений еще в начале года. Глупый мальчишка. И я глупая. Потому что не смогла, не захотела пресечь, зарубить это все на корню. Точней, не так. Я, конечно, его отбрила. Указала на очевидные факты — что я замужем, что я — преподаватель, а он — студент, но Ник не сдавался. Сверлил меня на парах черным взглядом. Высокий такой, красивый, дурной. Самый популярный мальчишка в нашем университете. Он мог замутить с любой, но почему-то запал на меня. И это мне, дуре, польстило.

Надо было его отшить, еще когда он вызвался писать у меня диплом. Конечно, надо было. Но я не смогла. Его влюбленность как будто моей отдушиной стала. И пусть я не позволяла себе ничего такого, было очень волнующе чувствовать на себе его взгляд. Сидеть с ним над проектом, что-то объяснять, чувствуя, как его немного ведет и колотит от нашей близости, и осознавать, что я еще, оказывается, способна пробуждать в ком-то такие чувства.

Он мог, проходя мимо в толпе друзей, тихо заметить «Ты такая красивая», и я потом весь день как на крыльях летала. А если наши взгляды встречались в лекционном зале, то от нас только что искры не сыпались. И я потом ночью, лежа рядом с мужем и пялясь воспаленными от бессонницы глазами в потолок, видела не смутные очертания шикарной люстры, не тени, скользящие по потолку, а смазливую нагловатую физиономию своего студента. А еще почему-то руки. С красивыми музыкальными пальцами, в которых он, когда волновался, вертел карандаш.

Хлопок двери за спиной прозвучал как выстрел. Я дернулась, сунула телефон под подушку и оглянулась, с трудом скрывая панику.

— Привет, — настороженно бросил Шведов. Я мысленно себя обругала. Он же — как та ищейка, только дай повод, а я… Я себя с потрохами сдавала! — Что-то не так?

— Все так. Я уже даже вещи собрала.

— Мне не нравится эта идея с выпиской.

— А мне не нравится куковать в больнице, когда для этого нет показаний, — отмахнулась я. — Разве не ты говорил, что без меня дома невыносимо? — добавила не без издевки в голосе. — Или уже все наладилось?

— Чушь не пори.

— Тогда о чем спор?

— Я с тобой и не спорю, Вера.

— Да, ты просто делаешь так, как тебе надо. Спасибо, что разрешил выписаться.

Я дурашливо поклонилась. И едва не зашипела — определенно, мне было еще рано примерять на себя роль шута. Прошло всего десять дней после операции. Чтобы вернуться к полноценной жизни, мне еще предстояло пройти реабилитацию. Впрочем, ну, какая там полноценная жизнь? Теперь, когда я утратила даже право называть себя женщиной…

Шведов, конечно, тут же меня подхватил. Грязно выругался, обозвал дурочкой. А я невольно поймала в круглом зеркале наше с ним отражение и замерла. Семен стоял к зеркалу в полупрофиль. А я выглядывала из-за его плеча — бледная как моль, краше в гроб кладут, истончившаяся до болезненности. Это потом я наверняка поправлюсь, может быть, даже безобразно раздамся вширь, если не получится подобрать адекватную заместительную терапию, а пока… На это без слез не взглянешь, да. Я и не смотрела. Вообще было все равно, как выгляжу. Потому что на фоне других свалившихся на меня проблем это было… господи, да вообще неважно это все было. Почему я вообще загналась? Уж не из-за Никиты ли? Шведов что? Шведов от меня, какой бы я ни стала, не отцепится. Сейчас я это знаю наверняка. А ведь было время, когда мне очень… очень хотелось произвести на него впечатление!

Наше отражение в зеркале поплыло, и на меня опять накатили воспоминания о прошлом.

— Ого! — хлопнула глазами мама, растерянно меня оглядев. — Не ярко? — покрутила у лица пальцем, давая понять, что она имеет в виду мой боевой раскрас. Я бросила нерешительный взгляд в зеркало. На самом деле я действительно еще никогда так ярко не красилась, но Семен был такой взрослый, такой искушенный, а я рядом с ним каждый раз чувствовала себя замухрышкой! Надоело. Отсюда смоки айс и яркая помада.

— Да вроде ничего. Ой, там, кажется, что-то горит!

Горела курица. Мы с мамой как могли расстарались к приходу Шведова. Спустили свой недельный бюджет, чтобы накрыть стол. Чтобы там не только рыба да опостылевшие морепродукты были, которые мы с мамой сами заготавливали в зиму — благо, когда под боком океан, с голоду не умрешь, а и мясо, и коньяк хороший. Хотя я еще ни разу не видела, чтобы Семен пил.

— Ну, кажется, все готово. Ничего не забыли?

— Да вроде нет. Побегу его встречу.

— Что, он квартиры не найдет?

Я только отмахнулась. Было невмоготу сидеть и ждать. Я же еще ни одного мужчину не приводила в дом. Ленька, с которым мы дружили в школе, не считается. Какой из него мужчина? Другое дело Семен. Он и старше, и… Это я уже говорила, да? Короче, очень важно мне было, чтобы он маме понравился. А она ему.

Благо Семен приехал ровно к оговоренному времени, не то бы я истомилась вся. Да и макияж наверняка бы поплыл, проторчи я на улице еще хоть немного — жара стояла адская, и влажно было, как в душегубке. Я кинулась к его машине. Потом, застеснявшись собственного же порыва, остановилась. Дверь открылась, я улыбнулась. Семен окинул меня странным взглядом и поманил пальцем.

— Пойдем скорей, а то ведь все остынет. Знаешь сколько мы наготовили? — защебетала я, игнорируя его призыв подойти.

Тогда Семен сам вышел. Взял меня за руку, обошел капот и, зачем-то усадив меня в машину, вернулся за руль.

— Что случилось? — спросила я, не без интереса наблюдая за тем, как он почему-то полез в бардачок. Признаться, мелькнула мысль, что он какой-то подарок мне приготовил. Сердечко замерло. Затарахтело, как старый холодильник. А он просто достал влажные салфетки, вынул одну и… принялся очень старательно стирать с моего лица краску. Ну, то есть помаду, тени и тушь. Так-то я до кончиков волос покраснела. От досады и какого-то стыда липучего.

— Так лучше, — улыбнулся Семен.

И, кстати, потом оказалось, что подарок он тоже приготовил. Корзину с фруктами, бутылку французского шампанского, ручной работы шоколад и аж два букета цветов — мне и маме. Я оттаяла, ужин прошел хорошо. Но когда Шведов ушел, а я вернулась, мама почему-то сидела в темноте, уставившись в одну точку.

— Ну как? — поинтересовалась я, опускаясь перед ней на колени. Сжала сухие ладошки. — Хороший, правда?

— Взрослый.

— Ну да… — растерялась я, не очень понимая, что за нотки такие в мамином голосе.

— Строгий.

— Да ты что? Ты с чего это взяла?

— Как он тебя умыл.

— Ну… — это ведь меня тоже смутило, но я не хотела из-за таких мелочей портить себе настроение, — ты ведь сама сказала, что слишком ярко вышло.

— Но тебе-то понравилось, — возразила мама. — А он…

— Ой, да ничего он такого не сделал! А в общем? В общем ведь все хорошо? — допытывалась я, уязвленная тем, что мама как-то не спешила разделять мой восторг.

— Посмотрим, Верочка. Ты, главное, не спеши, хорошо? И если он давить будет, подталкивать тебя сама знаешь к чему, обдумай, готова ли ты к этому.