Голубая кровь

Тот, кто рожден и воспитан воином, всегда готов выступить на защиту своей родины, своих соотечественников и богов. Он закроет путь врагу, хотя ему так же, как и остальным, хочется жить, любить и быть любимым, растить красивых детей и пахать плодородную землю. Просто это его работа, и он станет выполнять ее, пусть даже она грязная, кровавая и страшная. Но не ждите от воина, что он не будет бояться, не будет молить небесных владык даровать ему победу и сохранить жизнь. Возможно, воин даже лучше остальных представляет себе, как это прекрасно — жить. Ведь он чаще других заглядывал в лицо смерти.

Особенно усердствовали у алтаря Ягмы те самые тридцать новобранцев, о которых упоминала У на. Они еще не слишком хорошо понимали, что ждет их в совсем скором времени, но уже как будто ощущали ледяное дуновение где-то за спинами. А когда оборачивались — там никого не было.

Это и есть предчувствие смерти.

Сквозняк, который образуется всегда, когда Ягма приотворяет дверь, ведущую в его мрачное царство.

— Ты писал Баадеру? — Либина осторожно тронула мужа за рукав, приглашая отойти в сторону.

В последние часы перед осадой Аддон Кайнен стремился поспеть всюду и буквально разрывался на части. Побеседовать с ним с глазу на глаз не было никакой возможности, а откладывать важный разговор на потом Либина тоже не могла.

— Я писал царю, — ответил супруг, сделав особое ударение на слове «царь».

— Как ты думаешь, тебе удалось убедить его забрать девочку? — тревожно спросила она.

— Не уверен. Во-первых, я старался не сгущать краски, а описывал исключительно факты. Во-вторых, Баадер наверняка привык к тому, что Уна два десятка ритофо живет в Каине и с ней не случилось ничего дурного, отчего же именно на этот раз должно что-то произойти? В-третьих, я уже теперь могу приблизительно угадать ответ нашего царственного брата: жена-де на сносях, наследник грядет, то да се… Разве нет?

/Бедняжка моя, ты же знаешь, что, даже если бы Баадер захотел, ему будет очень трудно преодолеть сопротивление многочисленной родни. Это только ты у меня такая умница, а иные жены бывают хуже слепней./

Женщина припала лбом к крепкому плечу мужа и тяжело вздохнула.

— Не пристало жене и матери Кайненов ненавидеть своего повелителя, но, честное слово, Аддон я не могу простить ему того, что случилось с твоей сестрой. И теперь, когда ты просишь его приютить во дворце нашу маленькую Уну, он не торопится выполнить твою просьбу, хотя боги свидетели — просто обязан сделать это!

Глава клана помрачнел, как и всегда, когда ему напоминали о судьбе его горячо любимой младшей сестры Сиринил.

Они все тогда были молоды.

Газаррой правил отец Баадера — могущественный и коварный Магон Айехорн, а главой клана Кайненов был красавец Лив — отец Аддона.

Лив и Магон были не только родичами, но и друзьями, поэтому Кайнен без колебаний принял приглашение Айехорна и отправил в Газарру обоих своих детей: Аддон должен был изучать военное дело и философию в храме Суфадонексы; а прелестная Сиринил постигала премудрости жриц Ягмы. Жили дети Лива в царском дворце, и именно тогда зародилась их дружба с нынешним царем Баадером. Что бы ни случилось, а Аддон по сей день считает владыку Газарры своим кровным братом.

Что же до отношений Баадера и Сиринил, то они очень быстро переросли из дружбы в гораздо более пылкое, могучее и неистовое чувство. Их любовь тянулась довольно долго, и Лив Кайнен уже думал, что скоро придется отдавать свою дочь замуж, но судьба, а точнее, Магон Айехорн распорядился иначе.

Дальновидный политик, он вполне справедливо рассудил, что ему выгодно заключить союз с богатым северным соседом, Ирруаном, и приказал сыну жениться на ирруанской царевне.

Это теперь Баадер не терпит возражений и является полновластным владыкой; а в те времена он ничего не смог противопоставить железной воле своего родителя. Не было на свете человека, который посмел бы перечить всесильному Магону. Точнее, был. Но Лив Кайнен не видел причин, по которым должен был бы протестовать против столь выгодного брака царевича. Ведь сразу после свадьбы ирруанский тесть выслал в Газарру пять сотен тяжеловооруженных пехотинцев, которые пришлись как нельзя более кстати в очередной войне с палчелорами.

Сиринил не посвятила отца в свою тайну. Она не рассказала ему, что любит Баадера, любима им и в ближайшее время появится и плод их пылкой страсти. Сперва она не рассказала отцу, а потом не смогла рассказать, ибо Лив Кайнен погиб в кровопролитном сражении, и главой клана стал ее брат — Аддон.

К тому времени Аддон был уже целый ритофо как женат на знатной шэннской девице Либине — высокой, статной, белокурой и отчаянно смелой. Она не только согласилась бежать с ним прямо с собственной свадьбы, но и с радостью последовала в пограничную крепость, где опасности подстерегали их на каждом шагу.

Либина ни разу в жизни не посетовала на свою судьбу и всегда радовала мужа хорошим настроением и добрым нравом. Иногда Аддон даже испытывал нечто похожее на угрызения совести: ведь он лишил жену обеспеченной жизни в светлом дворце, где ей прислуживали многочисленные рабыни и служанки, а взамен не предложил ничего, кроме каменной цитадели, бесконечных сражений и постоянного страха за жизнь мужа, а после и сына.

Что же до Сиринил, то, родив ребенка, она не захотела больше оставаться в мире живых. И не потому, что за ее спиной судачили досужие сплетники:

Аддон Кайнен мог защитить честь своей сестры, да и претендентов на ее руку всегда хватало, ведь Сиринил была неописуемой красавицей, — но молодой женщине казалась невыносимой даже мысль о том, что ее Баадер принадлежит другой.

В день празднества, посвященного богу морей Улькабалу, она шагнула со скалы, в развевающихся голубых одеяниях и венке из водяных лилий — такой, какой ее впервые встретил Баадер в дворцовом саду, в Газарре.

Ребенок Сиринил был как две капли воды похож на своего царственного отца. Поэтому его сначала отдали в храм Ягмы, подальше от людских глаз, но после сердца Аддона и Либины не выдержали, и они забрали его в Каин.

/Что, Баадер? Не удержал своего счастья? А каково тебе нынче, похоронившему двух жен подряд и не дождавшемуся наследника? Теперь ждешь затаив дыхание, кого родит нынешняя супруга — все такая же нелюбимая. А может, стоило тогда пойти наперекор воле своего могущественного отца? И кто знает, возможно, Магон Айехорн, признав в тебе равного, столь же непреклонного и решительного мужа, благословил бы ваш союз. Сиринил осталась бы жива, и в игарском дворце Газарры жили сейчас ваши дети — сильные сыновья и прелестные дочери.

Нет, это не твой отец, , это ты сделал тогда выбор…/

— Я боюсь за нашу девочку, — пожаловалась Либина мужу. — В ней бурлит кровь Кайненов, она не ведает страха и просто лезет на рожон.

У нас выросла настоящая воительница, но меня это совершенно не радует.

— Не сомневаюсь, — кивнул он. — Меня просто в дрожь бросает, когда она карабкается на стены со своим луком. Ты абсолютно права: ее необходимо отправить в Газарру. Здесь и так небезопасно, а с ее норовом и отчаянной храбростью… — Аддон безнадежно махнул рукой.

— Может, попросить Руфа, чтобы он с ней поговорил? — робко предложила Либина. — Он единственный, кого она послушается.

— Возможно. Хотя я не сильно верю в успех этого предприятия.

— Но не сидеть же нам сложа руки, уповая на милость Баадера. Особенно теперь, когда ясно, что он не поторопится ее оказывать.

Кайнен крепко поцеловал жену и сказал безо всякой видимой связи с предыдущим разговором:

— Я тебя люблю. Ты должна знать это. И сегодня, и завтра, и во время сражения. Я люблю тебя. Если бы нужно было снова скакать в Шэнн и похищать тебя из-за свадебного стола, я, не задумываясь ни на мгновение, вскочил бы на коня.

— Если бы пришлось выбирать второй раз, то я бы не променяла наш Каин ни на какие сокровища Рамора, — прошептала Либина. — Ни на трон

Шэнна, ни на царский венец Газарры, ни на дворец Ардалы.

И они застыли обнявшись, словно стремились слиться в единое целое.

Килиан с нескрываемой тоской наблюдал за своими родителями, не решаясь подойти и разрушить i эту хрупкую минуту тишины.

ГЛАВА 2

1

Аддону Кайнену, главе клана Кайненов, хранителю Южного рубежа.

Брат мой и верный друг мой!

Поскольку ты крайне редко просишь меня о чем-либо (видят боги, я предпочел чтобы ты чаще обращался ко мне с просьбами, которые я с радостью исполнил бы), то начну с главного.

Зная, насколько небезразлична мне судьба нашей дорогой Уны, ты поймешь, что лишь крайнее беспокойство о ее благополучии заставляет меня повременить с этим делом. Конечно, ты прав:

юной деве знатного происхождения не место в цитадели, которую постоянно атакуют кровожадные варвары, но поверь, что под твоим присмотром в Каине гораздо безопаснее, нежели в Газарре.

Теперешняя супруга моя, как тебе хорошо известно, происходит из рода цapей Ардалы, а они привыкли лить кровь с той же легкостью, что мы — жертвенное вино. Это жестокая и своенравная женщина к тому же ждет моего наследника. Что и дает ей некоторую власть надо мной. Ибо всякое свое недовольство она сопровождает слезами и криками, грозя тем, что не сможет доносить плод до положенного срока.

Естественно, я не намерен терпеть такое поведение после рождения моего ребенка, но до… Да пусть она хоть всю Газарру перевернет вверх дном, лишь бы обеспечила род Айехорнов законным наследником.

Я уверен, что этой вздорной женщине вряд ли понравится появление во дворце нашей красавицы Уны. Думаю, она унаследовала внешность своей прелестной матери и уже потому не имеет соперниц, . В иное время я бы решительно пресек всякие слухи, но теперь предпочитаю отмалчиваться. Ты лучше других знаешь, как необходим народу Газарры мой наследник. Твоему-то уже исполнилось двадцать ритофо! Пойми меня как отец отца, как друг — друга.

Как только позволят обстоятельства, я сам приглашу нашу малышку в Газарру и пришлю отряд для ее сопровождения. И будь уверен, позабочусь о ее будущем не хуже тебя.

Что же до твоего страстного желания отправиться на поиски старца Эрвоссы Глагирия, то рассказы о нем такой же вымысел, как легенды о деяниях наших предков. Да и если бы он существовал на самом деле и тебе удалось бы его отыскать — на кого ты оставишь Каин? Кто будет охранять Южный рубеж Рамора?

И что скажет тебе старец Эрвосса Глагирий? Поведает два-три десятка легенд о чудовищах, порожденных ночным небом? Нет, по мне, все это вымысел тех, кто хочет приуменьшить величие наших богов, заменив их лжебогами.

Меня же больше всего беспокоят слухи о том, что у палчелоров объявился вождь — какой-то великий полководец. История изобилует подобными примерами, и нельзя недооценивать грозящей нам опасности. Нередко бывало так, что в маленьких городишках или варварских поселениях рождались те, кому было суждено своей рукой перекроить карту мира и переписать свитки судеб.

Молю вершителя Данна, чтобы на сей раз мы ошиблись и Омагра оказался обычным удачливым варваром, чьего везения хватит максимум на пару сражений с Шэнном и племенами мехолнов. Иначе нам грозит серьезная опасность.

Удачи тебе. Пусть будет благосклонен Суфадонекса ко всем твоим родным и близким.

Баадер Айехорн, царь Газарры и владыка Ирруана.

2

Во время половодья переполненные водой реки катят мутные воды, на поверхности которых кружит всякий мусор — щепки, прелые листья, обломки рыбацких лодчонок, кора, спутанные клубки травы, — да все, что угодно.

Вода наталкивается на камни, и тут же образуются мелкие водовороты и крохотные водопадики, слышится грозное ворчание потревоженной реки и рокот влекомых ею валунов. А затем река затапливает долину, и на том месте, где недавно зеленела молодая трава, уже волнуется глубокое озеро…

Когда Руф взглянул с крепостной стены на пространство, лежавшее у подножия цитадели, он подумал, что эта картина очень напоминает ему бурный разлив реки во время вровала — сезона дождей.

Казалось, что Каин возвышается на неприступной скале посреди темного бескрайнего озера. И горе тому смельчаку, который отважится пуститься вплавь по его грозным и неспокойным водам.

Равнина вся сплошь шевелилась, время от времени всплескивая волнами разных отрядов, бушевала и угрожающе рычала сотнями и сотнями голосов; визжала, мычала, ржала и блеяла; и на гладкой мутной поверхности то и дело появлялись цветные пятна — это варвары устанавливали шатры и вывешивали над ними свои опознавательные знаки.

Странные скрежещущие звуки издавали вьючные животные палчелоров — дензага-едлаги — громоздкие, неуклюжие, неповоротливые твари, обладающие огромной силой и выносливостью. Это были настоящие живые горы брони и мускулов, однако мозгов у них как бы не было вовсе. Жителям Рамора представлялось порой, что варварам удалось приручить этих животных лишь потому, что последние просто не в состоянии отличить волю от неволи.

Дензага-едлаги волокли на себе самые тяжелые предметы: окованные бронзой тараны, приставные лестницы, запасы оружия. Они же служили и провиантом для осаждающих — тем уникальным провиантом, который сам себя доставлял к месту назначения. Палчелоры пили молоко дензага-едлагов, ели их мясо, обтягивали щиты их шкурами и делали из них доспехи. Кости этих странных существ шли на изготовление украшений и домашней утвари, а шерсть из пятнистых грив — на крепчайшие веревки и тетиву для луков.

Очевидно, поэтому управлять народом палчелоров было не слишком сложно. Принадлежащие им бесчисленные стада бродили по бескрайним степям на юге Рамора в поисках богатых пастбищ; сами же варвары в тревожные времена упражнялись в воинском искусстве, а в мирные — предавались безделью.

У них не было ничего, кроме просторных шатров, выносливых, сильных жен и скота. Поэтому палчелоры не могли ничего потерять и не страшились лишений. И когда жители городов задумывались о смысле жизни и смерти, когда взвешивали все «за» и «против», сомневались, мучились и страдали — палчелоры грузили имущество на своих дензага-едлагов и выступали в поход, из которого либо возвращались с богатой добычей, либо не возвращались совсем, уходя пасти коней на заоблачные равнины, хозяином которых был великий бог Даданху.

Верования палчелоров были столь же просты и безыскусны, как и вся их жизнь. Верховный бог варваров отличался от обычного вождя всего лишь большей жестокостью да фактом бессмертия; а жизнь обычного варвара ничем не отличалась от смерти: ведь заоблачные равнины как две капли воды походили на равнины земные. Поэтому палчелоры не боялись умереть, что делало их в бою крайне опасными противниками.

Они погибали сотнями, атакуя крепости Рамора, но сокрушительное поражение в одном сражении чаще всего не могло остановить их нашествия, ибо на смену павшим приходили их бесчисленные братья, сыновья, а зачастую и жены.

Женщины палчелоров были прирожденными воительницами и часто принимали участие в битвах наравне с мужчинами…

У Руфа было невероятно острое зрение, и поэтому ему удалось разглядеть центральный шатер, рядом с которым на высоченном шесте висел белый череп со вставленными в него сверкающими красными камнями — воплощение Даданху, наблюдающего за ходом сражений бесстрастными мертвыми глазищами.

А еще Руф Кайнен понял, отчего ему было так тревожно в последние дни и отчего лазутчики-мехолны так отчаянно смело шли по раморским дорогам.

Палчелоры и мехолны впервые в своей истории объединились и единым войском выступили против Рамора.

И весь гарнизон Каина, даже если сосчитать женщин, стариков, детей и пять десятков воинов, присланных из Газарры в качестве подкрепления, на этот раз не могли противостоять полчищу варваров, которых привела под стены цитадели несокрушимая воля Омагры.

3

Уна оглядела стан врага и поняла, что ей вовсе не хочется говорить с Руфом о перспективах ближайших дней. Все было слишком очевидно. Но и молчать казалось невыносимым, и потому она задала вопрос, который давно уже мучил ее:

— Ты помнишь свою мать? Хоть немного?

Руф наморщил гладкий лоб, будто попытка вспомнить собственное прошлое причинила ему физическую боль.

— Иногда кажется, помню. Иногда мне снится :. какая-то тень без лица, которая протягивает ко мне руки, и тогда я думаю, что это и есть моя мать. Изредка мне вспоминается, что будто бы была женщина и она называла меня «мальчик мой», но это скорее то, что я хотел бы помнить .

Аддон настолько часто рассказывал мне о ней, что теперь я вижу ее его глазами, чувствую — его чувствами, а помню — его воспоминаниями. Но моего ничего нет. И наверное, это причиняет мне боль.

— Прости, — потупилась она.

— Отчего же. В такие дни нужно думать и говорить о самом дорогом. Кто знает, что случится с нами завтра.

У Руфа была привычка произносить вслух то, что другие боялись. Порой это больше походило на беспощадность и жестокость, нежели на прямоту. Он мог причинить другому боль и даже не понять этого.

/Ну скажи, что ты любишь меня. Признайся!

Чего ты ждешь? Отчего тянешь? Ты же только что сам сказал, что времени у нас почти не осталось и слепой Данн вытянул удачный жребий нашим врагам. Почему бы тебе не пойти к отцу и не попросить меня в жены? Боишься. Не хочешь оставлять вдовой. Но так же нечестно! Руф, Руф, Руф… Это ведь такое простое слово — «люблю», что тебе стоит?../

— Они ведут себя необычно. — Уна очень надеялась, что голос ее звучит спокойно, как всегда.

— У них хороший вождь, — откликнулся Руф, разглядывая лагерь противника. — Обстоятельно готовится, не хочет рисковать. Думаю, что он кинет на стены мехолнов, а когда они измотают нас, пустит в ход свой главный козырь.

— Какой?

— Не знаю. Но он явно припас какую-то неожиданность и надеется застать нас врасплох. Хороший воин. Умный, настойчивый, терпеливый. Такие обычно добиваются того, чего хотят.

— Можно подумать, что ты им восхищаешься, — пробормотала девушка, с нескрываемым страхом глядя на своего возлюбленного.

Бывало, что он пугал ее своим хладнокровием.

/Ему что — все равно, что его могут убить а нас захватить в плен? Что отец, и Килиан, и все остальные могут погибнуть?../

— Восхищаюсь, — честно признался Руф. — Видишь ли, не знаю, как тебе это объяснить, но мне кажется, что я чувствую его. Ну словно слышу мысли, которые доносятся из центрального шатра. Смешно, правда?

— Н-не очень, — передернула плечами Уна. — А что он думает?

— Уверен в победе. Хочет расплатиться с Даданху жизнями союзников и уберечь своих воинов для грядущих сражений. У Омагры далекоидущие планы, и Рамор для него только начало. Но что это я, — прервал себя молодой человек. — Чего доброго, ты решишь, что я и впрямь его слышу.

— Ты не хочешь поговорить с отцом? — спросила она с чисто женской непоследовательностью. — После может и не выпасть удачного случая.

Уна все еще надеялась, что Кайнен скажет ей, как она нужна ему, как горячо любима, что если они выживут, то всегда будут вместе. Казалось бы, так просто догадаться…

— Аддон занят, — ответил Руф, не поворачивая головы. Его внимание было целиком и полностью поглощено происходившим там, внизу, у подножия крепостных стен. — Он отряжает гонца в Газарру, хочет просить о помощи. Надежды мало, но если существует хотя бы один шанс из тысячи, то им надо воспользоваться.

Твой отец — великий воин, хотя сам он никогда не позволит так о себе говорить. Знаешь, — и молодой человек взъерошил ей волосы; ладонь у него была тяжелая, а жест получился вовсе не ласковым, просто ободряющим, —