Зуи

- А ты знаешь, что мне, возможно, придется ехать на съемки во Францию нынче летом? - спросил он с раздражением.- Я тебе говорил?

Фрэнни с интересом посмотрела на его спину.

- Нет, не говорил! - сказала она.- Ты не-шутишь? А какая картина?

Зуи, глядя на посыпанную гравием крышу школы напротив, сказал:

- А, это длинная история. Тут возник какой-то хмырь из Франции, он слышал набор пластинок, которые я записал с Филиппом. Я с ним завтракал недели две назад. Настоящий шноррер, но в общем симпатичный, и явно он у них там как раз сейчас в большом ходу.

Он поставил ногу на подоконник.

- Ничего определенного - с этими ребятами никогда точно не договоришься, но я, по-моему, почти вбил ему в голову мысль - снять фильм по роману Ленормана. Я его тебе посылал.

- Да-да! Ой_^как здорово, Зуи! А если ты поедешь, то когда, по-твоему?

- Это н е здорово. Вот в чем загвоздка. Я бы с удовольствием снялся. Ей-богу, с удовольствием. Но мне адски не хочется уезжать из Нью-Йорка. Если уж хочешь знать, я терпеть не могу так называемых "творческих людей", которые разъезжают разными там пароходами. Мне наплевать, по каким причинам. Я здесь р_о_д_и_л_с_я. Я здесь в школу ходил. Меня тут м_а_ш_и_н_а с_б_и_л_а - дважды, и оба раза на той же треклятой у_л_и_ц_е. И нечего мне делать на съемках в этой Европе, прости господи.

Фрэнни задумчиво смотрела на его спину, обтянутую белой тканью рубашки. Ее губы продолжали все так же неслышно произносить что-то.

- Почему же ты едешь? - спросила она.- Раз у тебя такие сомнения.

- Почему я еду? - сказал Зуи не оборачиваясь.- А потому, что мне чертовски надоело вставать по утрам в бешенстве, а по вечерам в бешенстве ложиться спать. Я еду, потому что я сужу каждого несчастного язвенника, который мне встречается. Само по себе это меня не так уж волнует. По крайней мере, когда я сужу, я сужу честно, нутром, и знаю, что расплачусь сполна за каждый вынесенный приговор рано или поздно, так или иначе. Это меня не тревожит. Но есть что-то такое - господи Иисусе,- что-то я такое делаю со всеми людьми, с их нравственными устоями, что мне самому это уже видеть невмоготу. Я тебе точно скажу, что и_м_е_н_н_о я делаю. Из-за меня все они, все до одного, вдруг чувствуют, что вовсе ни к чему делать свое дело по-настоящему хорошо, и каждый норовит выдать такую работу, чтобы все, кого он знает,- критики, заказчики, публика, даже учительница его детишек,считали бы ее хорошей. Вот что я творю. Хуже некуда.

Он нахмурился, глядя на школьную крышу, потом кончиками пальцев стряхнул несколько капель пота со лба.

Услышав, что Фрэнни что-то сказала, он резко повернулся к ней.

- Что? - сказал он.- Не слышу.

- Ничего. Я сказала "О господи".

- Почему "О господи"? - сердито спросил Зуи.

- Ни-по-че-му. Пожалуйста, не накидывайся на меня. Я просто думала, и больше ничего. Если бы ты только видел меня в субботу. Ты говоришь, что подорвал чьи-то нравственные устои! А я вконец испортила Лейну целый день. Мало того, что я хлопалась в обмороки чуть ли не ежечасно, я же ведь и ехала в такую даль ради милого, дружеского, нормального, веселого и р_а_д_о_с_т_н_о_г_о футбольного матча, но стоило ему только рот раскрыть, как я на него набрасывалась, или просто перечила, или - ну, не знаю - в общем, все портила.

Фрэнни покачала головой. Она все еще машинально гладила Блумберга. Казалось, она смотрит в одну точку - на рояль.

- Я не могла хоть разок удержаться, не вылезать со своим мнением,сказала она.- Это был чистый ужас. Чуть ли не с первой секунды, как он встретил меня на вокзале, я начала придираться, придираться, придираться ко всем его взглядам, ко всем оценкам - ну абсолютно ко всему. То есть к каждому слову. Он написал какое-то безобидное, школьное, пробирочное сочинение о Флобере, он так им гордился, так хотел, чтобы я его прочла, а мне показалось, что его слова звучат как-то покровительственно, знаешь, как студенты делают вид, что на английской кафедре они уже свои люди, и я ничего лучше не придумала, чем...

Она замолчала. Потом снова покачала головой, и Зуи, стоя к ней вполоборота, прищурился, внимательно ее рассматривая. Теперь она еще больше походила на больного после операции, она была даже бледнее, чем утром.

- Просто чудо, что он меня не пристрелил,- сказала она.- Я бы его от всей души поздравила.

Это ты мне рассказывала вчера вечером. Мне не нужны несвежие воспоминания с самого утра, брат,- сказал Зуи и снова отвернулся к окну.Во-первых, ты бьешь мимо цели - начинаешь ругать разные вещи и людей, а надо бы начать с самой себя. Мы оба такие. Я точно так же говорю о своем телевидении, черт побери, сам знаю. Но это н_е_в_е_р_н_о. Все дело в н_а_с с_а_м_и_х. Я тебе уже не раз говорил. Почему ты этого никак в толк не возьмешь?

- Не такая уж я бестолковая, только ты-то все время...

- Все дело в н_а_с с_а_м_и_х,- перебил ее Зуи.- Мы уродцы, вот и все. Эти два подонка взяли нас, миленьких и маленьких, и сделали из нас двух уродов, внушили нам уродские принципы, вот и все. Мы - как Татуированная Женщина, и не будет у нас ни минуты покоя до конца нашей жизни, пока мы всех до единого тоже не перетатуируем.- Заметно нахмурившись, он сунул сигару в рот и попробовал затянуться, но сигара уже потухла.- А сверх всего,- быстро продолжал он,- у нас еще и комплексы "Умного ребенка". Мы же так всю жизнь и чувствуем себя дикторами. Все мы. Мы не отвечаем, мы вещаем. Мы не разговариваем, мы разглагольствуем. По крайней мере, я такой. В ту минуту, как я оказываюсь в комнате с человеком, у которого все уши в наличии, я превращаюсь в я_с_н_о_в_и_д_я_щ_е_г_о, черт меня подери, или в живую шляпную булавку. Король Всех Зануд. Взять хотя бы вчерашний вечер. В Сан-Ремо. Я непрестанно молился, чтобы Хесс не рассказывал мне сюжет своего нового сценария. Я отлично знал, что у него все уже готово. Я знал, черт побери, что мне оттуда не выбраться без сценария под мышкой. Я только об одном и молился - чтобы он избавил меня от устного предисловия. Он не дурак. Он з_н_а_е_т, что я не могу держать язык за зубами.

Зуи резко и неожиданно повернулся, не снимая ноги с подоконника, и взял - скорее, схватил - с письменного стола матери пачку спичек. Он опять повернулся к окну, глянул на школьную крышу и снова сунул сигару в рот - но тут же вынул.

- Черт бы его побрал совсем,- сказал он.- Он все-таки душераздирающе туп. Точь-в-точь как все на телевидении. И в Голливуде. И на Бродвее. Он думает, что все сентиментальное - это н_е_ж_н_о_с_т_ь, и г_р_у_б_о_с_т_ьэто признак реализма, а все, что кончается потасовкой,- законное разрешение конфликта, который даже...

- И ты все это с_к_а_з_а_л?

- Сказал, не сомневайся! Я же только что тебе объяснил, что не умею держать язык за зубами. Как же, я ему все сказал! Он там так и остался сидеть один, и ему явно хотелось сквозь землю провалиться. Или чтобы о_д_и_н и_з н_а_с провалился в тартарары - надеюсь, черт возьми, что он имел в виду меня. В общем, это была сцена под занавес в истинном духе Сан-Ремо.

Зуи снял ногу с подоконника. Он обернулся, вид у него был напряженный и взволнованный, и, выдвинув стул с прямой спинкой, сел к столу матери. Он закурил потухшую сигару, потом беспокойно подался вперед, положив обе руки на столешницу вишневого дерева. Рядом с чернильницей стояла вещь, которую его мать использовала как пресс для бумаг: небольшой стеклянный шар на черной пластмассовой подставке, а в нем - снеговик в цилиндре. Зуи взял в руки игрушку, встряхнул ее и сидел, созерцая кружение снежинок.

Фрэнни приложила руку козырьком ко лбу и смотрела на Зуи. Он сидел в самом ярком потоке лучей, проникавших в комнату. Если бы ей хотелось смотреть на него подольше, она могла бы переменить положение, но тогда ей пришлось бы потревожить Блумберга, который, видимо, спал.

- А у тебя и вправду язва? - вдруг спросила она.- Мама сказала, что у тебя язва.

- Да, господи боже ты мой, у меня язва. У нас сейчас Калиюга, брат, Железный век. И любой человек старше шестнадцати лет и без язвы - просто проклятый шпион.

Он снова, посильнее на этот раз, встряхнул шар со снеговиком.

- Но вот что забавно,- сказал он.- Хесс мне нравится. По крайней мере, он мне нравится, когда не пытается навязать мне свое творческое убожество. Все же он хоть носит жуткие галстуки и нелепые костюмы с набитыми ватой плечами в этом запуганном, сверхконсервативном, сверхпослушном сумасшедшем доме. И мне нравится его самодовольство. Он так самодоволен, что держится даже скромно, дурак" несчастный. Он явно считает, понимаешь ли, что его неуклюжий, напыщенно-смелый, "незаурядный" талант делает честь телевидению, а это уже какая-то дурацкая разновидность скромности, если вдуматься. Он смотрел на стеклянный шар, пока снежная круговерть немного утихла.

- И Лесаж мне в каком-то смысле нравится. Все, что ему принадлежит, лучше, чем у других,- его пальто, его катер с двумя каютами, отметки его сына в Гарварде, его электробритва,- все. Как-то он повел меня к себе обедать, а по дороге остановился и спрашивает, помню ли я "покойную кинозвезду Кэрол Ломбард". И предупреждает, чтобы я приготовился к потрясающей неожиданности, потому что его жена, мол, вылитая Кэрол Ломбард. Вот за это я буду любить его по гроб жизни. Жена его оказалась до предела усталой, рыхлой блондинкой, похожей на персиянку.

Зуи живо обернулся к Фрэнни,- она что-то сказала.

- Что? - спросил он.

- Да! - повторила Фрэнни, бледная, но сияющая - видно, и она тоже была обречена любить Лесажа по гроб жизни.

Зуи с минуту молча курил свою сигару.

- Но вот что меня убивает в этом Дике Хессе,- сказал он.- Вот отчего я такой м_р_а_ч_н_ы_й, или злой, или какой там еще, черт побери; ведь первый сценарий, который он сделал для Лесажа, был просто хороший. Он был почти о_т_л_и_ч_н_ы_й, честное слово. Это был первый сценарий, по которому мы сняли фильм,- ты, кажется, не видела - была в школе или еще где-то. Я там играл молодого, очень одинокого фермера, который живет вдвоем с отцом. Парень чувствует, что фермерская жизнь ему ненавистна, они с^отцом вечно бьются, чтобы заработать на хлеб, так что после смерти отца он тут же продает скот и начинает строить великие планы - как он поедет в большой город и будет там зарабатывать.

Зуи опять взял в руки снеговика, но трясти не стал, а только повернул подставку.

- Там были неплохие места,- сказал он.- Распродав коров, я то и дело бегаю на выпас присмотреть за ними. И когда перед самым отъездом я иду прогуляться на прощанье со своей девушкой - я ее веду прямиком на выпас. Потом, когда я уже перебрался в большой город и поступил на работу, я все свободное время околачиваюсь возле загонов для скота. А конец такой: на главной улице громадного города, где мчатся сотни машин, одна машина делает левый поворот и превращается в корову. Я бегу за ней прямо на красный свет и гибну, затоптанный обезумевшим стадом.

Он встряхнул снеговика.

- Может, там ничего особенного и не было - можно смотреть телевизор и стричь ногти на ногах,- но, по крайней мере после репетиций не хотелось поскорее с_м_ы_т_ь_с_я домой, чтобы никому на глаза не попадаться. Там была хоть какая-то свежесть и своеобразие - не просто очередной расхожий сюжетец, кочующий по всем сценариям. Поехал бы он, к чертовой матери, домой, поднакопил бы силенок. Всем пора разъехаться по домам, черт побери. Мне до смерти надоело играть резонера в жизни окружающих. Боже, ты бы посмотрела на Хесса и Лесажа, когда они обсуждают новую постановку. Или вообще что-нибудь н_о_в_о_е. Они счастливы, как поросята, пока не появлюсь я. Я себя чувствую одним из тех зловещих по цонков, против которых всех предостерегал любимец Симо ра Чжуан-цзы: "Когда увидишь, что так называемы] мудрец ковыляет в твою сторону, берегись".- Он сиде. неподвижно, глядя на пляску снежинок.- Бывают мину ты, когда я бы с радостью лег и помер,- сказал он.

Фрэнни тем временем не сводила глаз с высвеченной солнцем пятна на ковре у самого рояля, и губы ее заметж шевелились.

- Это так смешно, ты даже представить не можешь,- сказала она чуть-чуть дрожащим голосом, и Зуи nocMOTpej на нее. Она казалась еще бледнее оттого, что губы у неб совсем не были подкрашены.- Все, что ты говоришь напоминает мне все то, что я пыталась сказать Лейну в субботу, когда он начал меня донимать. Вперемежку с улитками, мартини и прочей снедью. Понимаешь, мы с тобой думаем не совсем одинаково, но об одном и том же, мне кажется, и по одной и той же причине. По крайней мере, похоже на то.

Тут Блумберг встал у нее на коленях и принялся кружиться на месте, чтобы улечься поудобнее, как это часто делают собаки, а не кошки. Фрэнни положила руки ему на спину, как бы не обращая на него внимания, но помогая и направляя, и продолжала:

- Я уже до того дошла, честное слово, что сказала вслух самой себе, как псих ненормальный: "Если я еще хоть раз услышу от тебя хоть одно въедливое, брюзгливое, неконструктивное слово, Фрэнни Гласс, то между нами все кончено - все к_о_н_ч_е_н_о". Некоторое время я держалась неплохо. Почти целый месяц, когда кто-то изрекал что-нибудь типично студенческое, надуманное и попахивающее беспардонным эгоизмом или вообще выпендривался, я хоть держала язык за зубами. Я ходила в кино, или в читальне просиживала целые дни, или принималась как сумасшедшая писать статьи о комедии эпохи Реставрации или о чем-то в этом роде - но я, по крайней мере, р_а_д_о_в_а_л_а_с_ь, что временно не слышу собственного своего голоса. - Она потрясла головой. - Но вот однажды утром -хоп - и я опять завелась с полоборота. Я всю ночь не спала, не помню почему, а в восемь у меня была лекция по французской литературе, так что я в конце концов встала, оделась, сварила себе кофе и пошла гулять по университетскому городку. Мне так хотелось уехать на велосипеде ужасно далеко и надолго, но я боялась, что будет слышно, как я вывожу велосипед со стоянки - вечно что-нибудь

п_а_д_а_е_т,- и я просто пошла в аудиторию на литфаке, уселась и сижу. Сидела, сидела, потом встала и начала писать цитаты из Эпиктета по всей доске. Я всю доску исписала - сама не знала, что я столько помню. Слава богу, я успела все стереть, пока никто не вошел. Все равно это было ребячество - Эпиктет меня бы просто в_о_з_н_е_н_а_в_и_д_е_л за это, но...Фрэнни запнулась.- Не знаю... Наверно, мне просто хотелось увидеть на доске имя х_о_р_о_ш_е_г_о человека. В общем, с этого все и началось. Весь день я ко всем придиралась. Придиралась к профессору Ф_а_л_л_о_н_у. Придиралась к Лейну, когда мы говорили по телефону. Придиралась к профессору Т_а_п_п_е_р_у. Все шло хуже и хуже. Я даже к соседке по спальне стала придираться. Господи, бедняга Беверли, я стала замечать, что она иногда глядит на меня будто в надежде, что я надумаю перебраться в другую комнату, а на мое место переедет хоть мало-мальски н_о_р_м_а_л_ь_н_ы_й и приятный, человек, с которым можно жить в мире и спокойствии. Это было просто ужасно! А хуже всего то, что я знала, какая я зануда, з_н_а_л_а, что нагоняю на людей тоску, иногда даже обижаю,- но я никак не могла остановиться! Не могла перестать брюзжать, и все тут.

У Фрэнни был не на шутку расстроенный вид, она примолкла, пытаясь столкнуть вниз топчущегося Блум-берга.

- Но хуже всего было на занятиях,- решительно сказала она.- Это было хуже всего. Понимаешь, я вбила себе в голову - и никак не могла в_ы_б_р_о_с_и_т_ь, что колледж - это еще одно ф_а_л_ь_ш_и_в_о_е б_е_с_с_м_ы_с_л_е_н_н_о_е место в мире, созданное для собирания сокровища на земле, и все такое. Бог мой, сокровище - это и есть с_о_к_р_о_в_и_щ_е_. Ну какая разница: деньги это, или к_у_л_ь_т_у_р_а, или просто знание? Мне казалось, что все это - о_д_н_о и т_о ж_е, стоит только сорвать обертку - да так оно и есть! И мне иногда кажется, что з_н_а_н_и_е - во всяком случае, знание ради знания - это хуже всего. Это самое непростительное, я уверена.

Фрэнни нервно, без всякой необходимости, отбросила волосы со лба левой рукой.

- Мне кажется, все это не так уж меня бы расстроило, если бы хоть один раз - хоть р_а_з_о_к - я от кого-нибудь услышала пусть самый маленький, вежливый, мимолетный намек на то, что знание д_о_л_ж_н_о вести к м_у_д_р_о_с_т_и, а и_н_а_ч_е это просто возмутительная трата времени, и все! Как бы не так! Во всем университете никогда никто и не з_а_и_к_н_е_т_с_я о том, что м_у_д_р_о_с_т_ь - это цель всякого познания. Даже само слово "мудрость" и то почти не упоминается. А хочешь услышать что-то смешное? Хочешь услышать что-то взаправду смешное? За четыре года в колледже - и это чистая п_р_а_в_д_а,- за все четыре года в колледже я всего один раз слышала слова "мудрый человек", и это на первом курсе на лекции по политике! А знаешь откуда оно выплыло? Говорили о каком-то старом придурковатом государственном деятеле, который сколотил состояние на бирже, а потом отправился в Вашингтон и стал советником президента Рузвельта! Ты только подумай, а? Почти за четыре года в колледже! Я не говорю, что такое случается с_о в_с_я_к_и_м, но меня эти мысли так о_г_о_р_ч_а_ю_т, что взяла бы и умерла.

Она замолчала и, по всей видимости, вспомнила об интересах Блумберга. Губы ее так побледнели, что казались едва заметными на бледном лице. И они были покрыты мелкими трещинками.

Зуи давно уже не сводил с нее глаз.

- Я хотел тебя спросить, Фрэнни,- неожиданно сказал он. Он снова отвернулся к столу, нахмурился и встряхнул снеговика.- Как по-твоему, что ты делаешь с Иисусовой молитвой? - спросил он.- Именно это я пытался выяснить вчера вечером. Пока ты меня не послала подальше. Ты говоришь про собирание сокровищ - деньги, имущество, культура, знания и прочее, и прочее. А ты, непрерывно повторяя Иисусову молитву - нет, ты дай мне договорить, пожалуйста,- непрерывно повторяя Иисусову молитву, не собираешь ли ты тоже сокровище в своем роде? И это нечто можно точно так же пустить в о_б_о_р_о_т, до последнего треклятого кусочка, как и те, другие, более материальные вещи? Или то, что это - молитва, так уж меняет дело? Я хочу спросить, неужели для тебя все дело заключается в том, по какую сторону человек складывает свое сокровище - здесь или там? Там, где воры не подкапывают и не крадут, и так далее? [10] Значит, вся разница только в этом? П_о_г_о_д_и минуточку, пожалуйста, дай мне кончить, и все.

Несколько секунд он просидел, глядя на маленькую бурю в стеклянном шаре. Потом:

- В твоем отношении к этой молитве есть что-то,такое, отчего меня мороз по коже подирает, если хочешь знать правду. Ты думаешь, что я хочу заставить тебя бросить молитву. Не знаю, хочу я или не хочу - это вопрос спорный, но я о_ч_е_н_ь хотел бы, чтобы ты мне объяснила, из каких соображений, черт возьми, ты ее твердишь?

Он сделал паузу, но не настолько длинную, чтобы Фрэнни успела вставить слово.

- Если рассуждать, сообразуясь с элементарной логикой, то, насколько я понимаю, нет ни малейшей разницы между человеком, который жаждет материальных сокровищ - пусть даже интеллектуальных сокровищ,- и человеком, который жаждет сокровищ духовных. Как ты сама сказала, сокровище есть сокровище, черт бы его побрал, и мне сдается, что девяносто процентов ненавидевших мир святых, о которых мы знаем из священной истории, были, по сути дела, такими же непривлекательными стяжателями, как и все мы.

Фрэнни сказала ледяным тоном, насколько ей позволила легкая дрожь в голосе:

- Теперь уже можно тебя перебить, Зуи? Зуи поставил на место снеговика и принялся играть карандашом.

- Да, да. Перебивай, сказал он.

- Я знаю все, о чем ты говоришь. Ты не сказал ничего такого, о чем бы я сама не думала. Ты говоришь, что я хочу п_о_л_у_ч_и_т_ь что-то от Иисусовой молитвы,- значит, я такая же стяжательница, по твоим словам, как и те, кто хочет соболье м_а_н_т_о, или жаждет с_л_а_в_ы, или мечтает, чтобы из него так и пер какой-нибудь дурацкий п_р_е_с_т_и_ж. Я все это знаю! Господи, неужели ты меня считаешь такой идиоткой?

Ей так мешала дрожь в голосе, что она почти не могла говорить.

- Ну-ну, успокойся, успокойся.

- Н_е м_о_г_у я успокоиться! Ты меня совершенно вывел из себя! По-твоему, что я делаю здесь, в этой дурацкой комнате: худею как сумасшедшая, довожу Бесси и Леса чуть ли не до истерики, ставлю дом вверх дном, и все такое? Неужели ты не понимаешь, что у меня хватает ума волноваться из-за тех причин, которые заставляют меня творить эту молитву? Это же меня и м_у_ч_а_е_т. И то, что я чересчур привередлива в своих желаниях-то есть мне нужно п_р_о_с_в_е_т_л_е_н_и_е или душевный покой вместо денег, или престижа, или славы,- вовсе не значит, что я не такая же эгоистка и не ищу своей выгоды, как все остальные. Да я еще хуже, вот что! И я не нуждаюсь в том, чтобы великий Захария Гласс мне об этом напоминал!

Тут голос у нее заметно прервался, и она снова стала очень внимательна к Блумбергу. До слез, судя по всему, было недалеко, если они еще не полились.

Зуи сидел за столом и, сильно нажимая на карандаш, заштриховывал букву "о" на обратной стороне промокашки, где была напечатана какая-то реклама. Некоторое время он продолжал это занятие, а потом бросил карандаш рядом с чернильницей. Он взял свою сигару, которая лежала на краю медной пепельницы, там оставался окурок сантиметров в пять. Зуи глубоко затянулся, словно это была трубка от кислородного аппарата в мире, лишенном кислорода. Потом как бы через силу он снова взглянул на Фрэнни.

- Хочешь, я попробую соединить тебя с Бадди по телефону сегодня вечером? - спросил он.- Мне кажется, тебе нужно поговорить с к_е_м-т_о - а я тут ни к черту не гожусь.

Он ждал ответа, не спуская с нее глаз.

- Фрэнни! Скажи, хочешь?

Фрэнни не поднимала головы. Казалось, что она ищет у Блумберга блох, так тщательно она перебирала пальцами пряди шерсти... На самом деле она уже плакала, только как бы про себя: слезы текли, но не было слышно ни звука. Зуи смотрел на нее целую минуту, если не дольше, а потом сказал, не то чтобы ласково, но ненавязчиво:

- Фрэнни. Ты хочешь, чтобы я дозвонился до Бадди?

Она покачала головой, но не подняла глаз. Она продолжала искать блох. Немного погодя она ответила на вопрос Зуи, но довольно неясно.

- Что? - спросил Зуи. Фрэнни повторила свои слова.

- Я хочу поговорить с Симором,- сказала она.

Зуи еще некоторое время смотрел на нее, и лицо его совершенно ничего не выражало, разве что капельки пота выступили на его длинной и определенно ирландской верхней губе. Потом, со свойственной ему резкостью, он отвернулся к столу и опять стал заштриховывать букву "о". Но почти тут же бросил карандаш. Он неторопливо, по сравнению с его обычными темпами, встал из-за стола и, прихватив с собой окурок сигары, занял прежнюю позицию у окна, поставив ногу на подоконник. Мужчина повыше, с более длинными ногами - взять хотя бы любого из его братьев,- мог бы поставить ногу на подоконник с большей легкостью. Но зато, когда Зуи уже сделал это усилие, можно было подумать, что он застыл в танцевальной позиции.

Мало-помалу он позволил себе отвлечься, а затем его всерьез захватила маленькая сценка, которая во всей своей первозданности, не испорченная сценаристами, режиссерами и продюсерами, разыгрывалась пятью этажами ниже, на другой стороне улицы. Перед частной женской школой рос развесистый клен одно из четырех или пяти деревьев на той, более выигрышной, стороне улицы,и в данный момент за этим кленом пряталась девчушка лет семи-восьми. На ней была темно-синяя курточка и берет, очень похожий по оттенку на красное одеяло в комнате Ван Гога в Арле. С наблюдательного пункта Зуи этот беретик мог сойти за пятно краски. Футах в пятнадцати от девочки ее собачка молоденькая такса в зеленом кожаном ошейнике с поводком - вынюхивала ее следы; песик носился кругами как оголтелый, таща за собой поводок. По-видимому, потеряв хозяйку, он не в силах был вынести эту муку, и когда наконец он уловил ее запах, он был уже на пределе отчаяния. Радость обоих при встрече не поддавалась описанию. Таксик негромко взвизгнул, потом распластался перед ней, трепеща от восторга, а хозяйка, что-то крича, быстро перешагнула через ограждавшую дерево проволоку и подхватила его на руки. Она долго хвалила его понятными только участникам игры словами, потом опустила его на землю, взяла в руки поводок, оба весело побежали к западу, в сторону Пятой авеню и парка, и скрылись из виду. Зуи машинально взялся рукой за раму окна, словно собираясь поднять ее и посмотреть вслед уходящим. Но в этой руке у него оказалась сигара, и он упустил момент. Он затянулся сигарой.

- Черт побери,- сказал он.- Есть же славные вещи на свете - понимаешь, с_л_а_в_н_ы_е вещи. Какие же мы идиоты, что так легко даем сбить себя е толку. Вечно, вечно, вечно, что бы с нами ни случилось, черт побери, мы все сводим обязательно к своему плюгавенькому маленькому "я".

Как раз в эту минуту Фрэнни у него за спиной высморкалась простодушно и старательно, и звук оказался значительно громче, чем можно было ожидать от столь утонченного и хрупкого на вид органа. Зуи обернулся и посмотрел на нее не без осуждения.

Фрэнни, комкая несколько листков "Клинекса", взглянула на него.

- Ну и_з_в_и_н_и меня,- сказала она.- Уже и высморкаться нельзя? v

- Ты кончила?

- Да, кончила! Господи, что за семейка. Если тебе нужно всего лишь в_ы_с_м_о_р_к_а_т_ь_с_я, ты просто жизнью рискуешь.

Зуи отвернулся к окну. Он коротко затянулся, скользя взглядом по бетонным блокам, из которых была сложена школа.

- Бадди как-то, года два назад, высказал мне довольно здравую мысль,сказал он.- Надо бы только вспомнить про что.

Он замолчал. И Фрэнни, все еще не расставаясь со своим "Клинексом", взглянула на него. Когда Зуи делал вид, что ему трудно что-то вспоминать, эти паузы неизменно вызывали у его сестер и братьев живой интерес, даже могли сойти за развлечение. Как правило, он просто притворялся, что вспоминает. Почтя всегда это был прием, вошедший в привычку за те пять поучительных лет, когда он был диктором "Умного ребенка", и, стараясь не выдать свою несколько противоестественную способность цитировать мгновенно и по большей части дословно почти все, что он когда-либо читал или даже слышал, если это его интересовало, он выработал манеру, подражая другим детям, участвовавшим в программе, морщить лоб и делать вид, что хочет выиграть время. И сейчас он тоже наморщил лоб, но начал говорить намного раньше, чем обычно в подобных случаях, как будто почувствовал, что Фрэнни, его давнишняя партнерша, раскусила его трюк.

- Он сказал, что мужчина должен быть способен на все: и если он лежит у подножия холма с перерезанной глоткой, медленно истекая кровью, и мимо пройдет красивая девушка или старуха с прекрасным кувшином, который покоится в совершенном равновесии у нее на голове, он должен найти в себе силы приподняться на локте и следить за кувшином, покуда тот не скроется, целый и невредимый, за вершиной холма. . Он обдумал сказанное, затем негромко фыркнул.

- Хотел бы я видеть, как это у него получится, подонок он этакий.- Он затянулся сигарой.- В нашем семействе каждый получает свою религию в отдельной упаковке,- прибавил он тоном, начисто лишенным благоговения.- Уолт был настоящим фанатиком. Уолт и Бу-Бу были самыми ярыми приверженцами религии в нашей семье. .. ' :

Он затянулся сигарой, как будто стараясь отпугнуть удовольствие, которого не хотел испытывать.

- Уолт как-то сказал Уэйкеру, что в нашем семействе, должно быть, каждый накопил ч_е_р_т з_н_а_е_т с_к_о_л_ь_к_о дурной кармы за свои прошлые воплощения. Уолт создал свою теорию: что религиозная жизнь, со всеми сопутствующими мучениями, насылается Богом на тех людей, у которых хватает нахальства обвинять его в том, что он создал такой гнусный мир.

С дивана раздался негромкий смех, выражавший одобрение присутствующих.

- Этого я никогда не слыхала,- сказала Фрэнни.- А какие религиозные взгляды у Бу-Бу? Я не знала, что они у нее есть.

Зуи немного помолчал, потом сказал:

- Бу-Бу? Бу-Бу уверена, что мир сотворил мистер Эш. Она это прочла в "Дневнике" Килверта. Детишек в приходской школе Килверта спросили, кто сотворил мир, и одир! малыш ответил: "Мистер Эш".

Фрэнни выразила свой восторг довольно громко. Зуи обернулся, посмотрел на нее и - "непредсказуемый" молодой человек! - скорчил очень кислую мину, как будто внезапно отрекся от всяких проявлений неуместной веселости. Он снял ногу с подоконника, опустил окурок сигары в пепельницу на письменном столе и отошел от окна. Он медленно двинулся по комнате, засунув руки в карманы, но все же направляясь в какое-то определенное место.

- Пора мне отсюда убираться. Я приглашен к ленчу,- и тут же наклонился, неторопливо и по-хозяйски всматриваясь в глубину аквариума. Потом настойчиво постучал ногтем по стеклу.

- Стоит мне отвернуться на пять минут, как все морят моих черных моллинезий голодом. Надо было взять их с собой в колледж. Я же з_н_а_л.