Как у нас в номенклатуре

- Как же мне в трусах бегать? - испугался Наум Евстигнеич.- Разве что народ на полевые работы отправить из города? Или учения гражданской обороны объявить?

- Я придумал, - говорит Сенофондов. - Никуда никого утонять не надо. Наоборот, у нас массовое мероприятие будет!

Как словом, так и делом: объявили всеобщую Неделю бегуна. В полдень выходят изо всех учреждений, со всех заводов и бегом на Афонтову гору для здоровья. Впереди Наум Евстигнеич с личным примером, за ним помощники с транспарантом: "Беги, Емеля,- твоя неделя!"

И гляди ты: икотка-то сперва больше помалкивать стала, утомилась, а потом и вовсе на нет сошла.

На работе профилактические меры принял: питаться стал в кабинете. Кроме того, Семеновна, доктор наук, предупредила:

- Опасайся по глинистой почве ходить. Неровен час, кто в след три иголки остриями вверх вставит - так будешь знать. А то еще хуже - след вынут да нашепчут...

С тех пор не видали Наум Евстигнеича на ударных стройках.

Как Наум Евстигнеичу подбросили кикимору

С икотой, не будь ладна, управились. Наум Евстигнеич на симпозиум по форуму пленума съездил, наградил жену ценным подарком из московской гостиницы.

Но вот новая беда. Любил Наум Евстигнеич после обеда вздремнуть часика два. Ему для этого диванчик поставили, а он по старой привычке за столом предпочитал. И вот как-то спит и видит: из-за сейфа японской ручной работы выходит мужичок невысокого ростика, в галифе, во френчике, с усиками, невзрачный, рябенький, изо рта трубочка торчит. И говорит Наум Евстигнеичу:

- Товарищ Дрянных! Вы мои "Вопросы языкознания" законспектировали, нет ли? Ну, я тебя сейчас задавлю-ка!

И ручищи вытянул на три метра двадцать два сантиметра, добрался до шеи, давит Наум Евстигнеича, ругается по-нерусски. Наум Евстигнеич вырывается, кричит. Секретарша дверь открыла - он шмыг за сейф, как не бывши.

- Что такое, Наум Евстигнеич?

- Да так, скверно во сне видел...

- А что это у вас на шейке?

Стал Наум Евстигнеич в кабинете с охранником сидеть. Ну, пообедал, стал его сон долить. Снова выходит из-за сейфа рябенький с трубочкой. Охранник же, вместо того чтобы огонь открыть, встал по стойке смирно, ладошку к пустой голове прикладывает. Рябенький ухмыльнулся и спрашивает:

- Товарищ Дрянных, мы решили, что у вас головокружение от успехов. Поможем вам его преодолеть: я тебя задавлю-ка!

И давит, старается. Охранник пистолет в зубах держит, а руками изображает бурные, продолжительные аплодисменты. Ну, секретарша в кабинет. А рябенький ее почему-то стеснялся, снова за сейф оттянулся... Наум Евстигнеич глупого охранника присудил к высшей мере - с пайкового довольствия снял и говорит:

- Вы, это, мне после обеда спать-то не давайте - пусть в телефончик звонят, некоторые даже так заходят, анекдоты сказывают... А то еще задавит этот-то! Рябенький!

Неделю без дневного сна продержался - более не может.

А чуть задремлет - лезет из-за сейфа рябенький, дымит в лицо, угрожает, а под конец - давит. Позвали Семеновну, приехала с лаборантами.

- Кикимору тебе подложили, Наум Евстигнеич. Ищи!

- Ищите! - Наум Евстигнеич кричит. Все перерыли, стенки по кирпичику перебрали. Семеновна объясняет:

- Кикимору в дом под нехороший день подбрасывают: либо на Онуфрия-мужеложца, либо на Мелентия-мздоимца, либо на Лукьяна-спидоносца, либо на Варвару-валютчицу. Ее как найдешь, скорее швыряй наотмашь в огонь, притом левой рукой...

- Так нету же ничего!

- Плохо ищут! А не хочешь - в другой дом переезжай!

- Другой-то дом еще в той пятилетке намечен... Ищите кикимору, а нет другое место работы!

Семеновна говорит:

- А под сундуком-то глядели?

(Это она на японский сейф.)

- Что ты! Его отродясь никто с места стронуть не мог!

- Так смогите!

Делать нечего. Принесли блоки, тросы, домкраты, лазер - кое-как приподняли сейф. Семеновна туда нырь рукой:

- Вот она, голубушка!

А в руке у нее куколка маленькая. Пригляделись - это простая папироска в тряпочку замотана. Называется папироска "Герцеговина Флор".

Наверное, так рябенького звали!

Как Наум Евстигнеич на ночь глядя катался

Начальство у нас не без греха, поскольку оно из нас же с вами в люди и выходит. Вот и Наум Евстигнеич. Завел помимо жены девицу по имени Виктория Перемога, украинскую подданную. А квартиру ей нашел подальше от центра.

Как Семеновна рябенького-то прогнала, Наум Евстигнеич снова себя человеком почувствовал. Решил домой сегодня не ехать. Звонит жене:

- Меня не жди. Мы новый стиль работы осваиваем: ночной совет застрельщиков авангарда.

Дальше звонит в гараж:

- Шофера Володю ко мне!

- Дак ведь Володю-то...

- Ни-ни у меня! Чтоб Володя был!

Через минуту и правда бибикает.

Сел Наум Евстигнеич в машину, видит - шофер Володя бледный какой-то. А этому шоферу он только и доверял.

- Ты, Володя, болеешь, что ли?

- Да нет, это я так...

Поехали. Вот уже коммунальный мост. Володя шофер бормочет:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- А чего страшиться-то? Бабе своей наплел всякого, дежурного проинструктировал...

Дальше едут. Наум Евстигнеич задремывать стал. А Володя ему опять приговаривает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Пошто страшно? Акты на передачу мы сожгли, Абрам Исаич в ходе следствия удавился, Никотин Прохорович на повышение пошел...

Подъезжают уже к самому Каменному кварталу. Шофер Володя снова свое спрашивает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Вот привязался! Да пока в столице дядя Коля сидит, ничего мне не страшно на всем белом свете!

А Володя улыбнулся - что за улыбка, в темноте-то не видать, - и негромко так говорит:

- Да я не к тому... Не страшно ли тебе, Наум Евстигнеич, с покойником-то по городу разъезжать?

И засмеялся ужасно: хыр-хыр-хыр...

Наум Евстигнеич сразу обретенное было мужество потерял, а с ним и сознание. А когда оклемался, оказалось, что сидит он в обломках своей персональной машины на штрафной площадке ГАИ. Кое-как встал, к людям пришел, от них и узнал, что шофер Володя еще прошлой ночью насмерть разбился, а ему до поры не говорили, чтобы не расстраивать. Но ведь какой верный шофер был! Мертвый-мертвый, а ослушаться распоряжения не посмел! Раньше-то, говорят, все люди такие были, это теперь пораспускались.

Наум Евститнеич и финский баннушко

Как-то раз у Наум Евстигнеича приключилась беда: барабанный завод план завалил. Ни тебе тревогу пробить, ни о достижении отрапортовать. Наум Евстигнеичу из Москвы сам дядя Коля позвонил, ругается:

- Твою-то об угол да об косяк! Ты чем там у себя думаешь? Ну, будет тебе баня!

И точно: присылает в особом ящике финскую баню. Наум Евстигнеич уразумел и в тайге, от глаз-то подальше, вокруг бани выстроил дом с оградой и всем, что положено. И даже с девицами, чтобы, гостей ожидая, томились. Ну, а для ревизоров-дураков написал, что отгрохали, мол, свинокомплекс. Так эту баню промеж собой и звали: свинокомплекс. И конспирация, и самокритика разом.

И вот пошли в эту баню париться Наум Евстигнеич с ближайшими друзьями. В предбаннике-то костюмов габардиновых, мундиров, орденов понавешали, один даже золотую шашку приволок - боялся, что дочка на барахолке загонит. Расстарались насчет кваску и покрепче. А про Семеновну-то не подумали. Что ей, старой ведьме, в соблазн входить? Парятся, вопросы решают: миллион туда, миллион сюда... Охолонут - и назад на полок. Наконец напарились, пошли в дом: показать, как им баня подействовала, все ли поправила, пусть-ка девицы проверят! А Наум Евстигнеич вздумал похвалиться банной крепостью, решил еще разок зайти. Семеновна была бы, так сказала:

- Ой, не ходи в третий пар, нехорошо там!

А нет Семеновны-то. Ждут-пождут - не выходит Наум Евстигнеич. Послали за ним девицу посмышленей. Она как завизжит! Охранники всполошились - и туда! А там-то! Засунут лично Наум Евстигнеич промежду полком и каменкой, аж голова сплющилась! А на самом заднем тыле вся шкура ободрана...

Откачали Наум Евстигнеича, и поведал он, что вышел из-за полка безо всякого доклада неведомый человек, не по-нашему говорить стал, хватает Наум Евстигнеича, тащит к себе.

Это, понятное дело, баннушко был. Только финский. Не мог он понять-осознать все значение Наум Евстигнеича в данном регионе, по-русски не соображал, вот и потянул куда не надо, да чуть шкуру всю не спустил ладно, девица помешала, крикнула, матушку помянула. Баннушко мату побаивается. Да. А маленько-то шкуры содрал.

Недаром его еще банной обдерихой кличут.

Как Наум Евстигнеича сзади лечили

Наум Евстигнеич снова по врачей:

- Вы... так-то о здоровье народа заботитесь? На чем я теперь в почетном-то президиуме сидеть буду? На воздушной подушке, что ли?

Врачи говорят:

- Надо, извините за выражение, свинскую кожу подсадить.

- Да! Свинскую кожу! Вы на что намекаете, авторитет подорвать хотите? У нас патриотов полно, Сенофондова моего хотя бы взять того же...

Сенофондов сделал вид, что ремешок уже расстегивает, а врачам-то шепчет:

- Ну его совсем - живого человека драть! Найдите в морге бича без прописки, с него и требуйте, а я в долгу не останусь...

Врачи так и сделали: подсадили Наум Евстигнеичу кожу бича, а оформили, как будто Сенофондов добровольно сдал.

Шкура дубленая, хоть неделю подряд в президиуме сиди - не просидишь.

И все бы ничего, да только бич-то этот, посмертный донор, стал ночами приходить да шуметь на Наум Евстигнеича:

- Отдай мою кожу! Отдай мою кожу!

Он еще и похуже кричал. Семеновну позвали. Она его и крестом, и перстом, и матом, и динамитом - нет, не дает проклятый Наум Евстигнеичу осуществлять право трудящихся на заслуженный отдых, свое требует!

- Ладно,- говорит Наум Евстигнеич,- я тебе, шарлатанке престарелой, покажу, что административный метод покрепче твоих заговоров! Дело проверенное!

Вызывает мужика из коммунхоза:

- Что это у вас покойники гуляют, в работу аппарата вмешиваются! Развели, понимаешь, демократию...

Делать нечего, заровняли кладбище, понавтыкали саженцев - вышел парк культуры и Горького.

И про Сенофондова-подлеца не забыл:

- Так-то ты меня верно любишь! Пошел вон из нашей номенклатуры, и чтобы ноги твоей в ней не было!

Как Наум Евстигнеич дядю Колю встречал

Загодя упредили Наум Евстигнеича, что едет к нему в гости дядя Коля. Это он для товарища Дрянных дядя Коля, а для нас-то с вами - ого-го кто. Потому три дня в городе никто работу не работал, а дали всем в зубы по метелочке. Листопад был, вдруг дядя Коля заморщится: что это вы тут мне всяких листьев понакидали!

Приехал дядя Коля на двадцати семи "Чайках", а "Волгам" и вовсе счету нет. Встретил его Наум Евстигнеич на полдороге, едут в город. И вот на том самом месте, где древле Мстислав Редедю зарезал, заглохли моторы у всех машин! Будто и не бензин внутри, а совковое масло!

Охранники шоферов-то взяли в пинки, в тычки, а те не понимают. Шум, стук, дядя Коля сопит носом, сейчас ругаться начнет. Два генерала застрелились, у третьего патрон поперек ствола пошел, так он убежал в лесок и повесился тихонечко на портупее.

Наум Евстигнеич трясется - "Чайка" аж ходуном ходит, но виду не подает, только зубами золотыми гремит. Опомнился, достает из багажника бабушку Семеновну:

- Ладь, старая! Карачун пришел!

Семеновна поглядела и велит:

- Копайте там-то и там-то.

Не то что лопату искать - пальцами копали! И выкопали полосатую милицейскую палку, узлом завязанную. Сожгли палку и поехали дальше беспрепятственно.

Как дядю Колю по тайге водило