Гражданин преисподней

– Вдруг там жизнь такая настала, что и возвращаться не хочется? Царство Божье за Гранью воцарилось.

– Кто-нибудь обязательно вернулся бы. – Кузьма с сомнением покачал головой. – Так не бывает, чтобы назад не тянуло.

– Из царства Божьего в преисподнюю? – Игумен усмехнулся, но как-то недобро. – Впрочем, что с вас, безбожников, взять… А, допустим, нет обратного пути? Дитя, из утробы матери выходящее, вопит от страха перед новым миром. Да только назад вернуться при всем своем желании не может.

– Брат игумен, возможно, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Тогда весь разговор наш впустую… Я всю жизнь по Шеолу скитаюсь. Много чего повидал и многого наслушался. Про Грань говорят даже чаще, чем про баб или жратву. Особенно по пьянке. Да только все это бабушкины сказки. Я их еще с детства знаю. Того, что было за Гранью раньше, давно нет. Не выжить там ни людям, ни зверям. Мох-костолом сверху вниз лезет. Химеры оттуда же приходят. Здесь сейчас наше место, в Шеоле. А если и придется уходить куда-то, так только еще глубже под землю.

– На самое дно преисподней?.. – Игумен на пару мгновений умолк, но тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Ты Писание читал?

– Представление имею.

– О втором пришествии знаешь?

– Осведомлен.

– А что, если оно уже состоялось? А мы пересидели под землей не только царство антихриста, но и пришествие Спасителя?

– Без вас бы такое событие не обошлось.

– Почему? Забыли о нас. И люди забыли, и ангелы.

– Относительно людей я с тобой, брат игумен, согласен. А вот ангелы забывчивостью вроде не страдают. Придет время, всех на Страшный суд позовут.

– Позовут только тех, кто не глубже двух саженей под землей зарыт. Да и зачем звать на Страшный суд тех, кто и так в преисподней обретается?

– Разве тут плохо? – вполне серьезно поинтересовался Кузьма, кроме Шеола ничего другого в своей жизни не видевший.

– Не для людей эта бездна кромешная предназначена, а для злых духов и их приспешников. Наши души к свету рвутся. К престолу Господнему.

– А раньше почему не рвались? Я даже разговоров таких упомнить не могу, хотя бывал здесь раньше неоднократно и с разными людьми, вплоть до Трифона Прозорливого, запросто беседовал.

– Раньше на душах братьев наших груз грехов висел. Обжорство, лень, прелюбодеяние. Сам Трифон, царство ему небесное, пример в этом подавал. Повредилась истинная вера. Не о небесном радели, а о мирском.

– Теперь, значит, все изменилось?

– Не все, но многое. Грешники наказаны. Еретики изгнаны вон. Паства в молельни вернулась. Постом, подвижничеством и тяжким трудом смиряет свою плоть, дабы очистить душу.

– Рад за вас. Только я здесь с какого боку припека?

– Сейчас узнаешь, не спеши. Образа видишь? Между прочим, все строгановского письма. От прадедов нам достались… Выбери любой.

– Может, не надо? – замялся Кузьма, уже догадавшийся, что его хотят вовлечь в какую-то непонятную и скорее всего опасную игру. – Еще оскверню ненароком…

– Если осквернишь, мы их заново освятим. Иди, не бойся.

– Я и не боюсь… – машинально пробормотал Кузьма.

Надо было бы получше разглядеть пресловутый столп, да и самого столпника в придачу, но иконы находились совсем в другой стороне. Кузьма двинулся к ним нехотя, словно к месту экзекуции. Венедим следовал за ним шаг в шаг, буквально в затылок дышал. Не ровен час долбанет своей веригой по темечку – и увернуться не успеешь.

– Веня, предупреждаю, ты ко мне сзади не заходи! – Кузьма резко остановился. – Я не курица, а ты не петух. Держись на расстоянии.

– Зачем браниться, брат Кузьма? – донеслось со столпа. – Здесь как-никак святое место.

– А чего он лезет! У меня, может, болезнь такая. Не переношу, когда у меня за спиной кто-нибудь трется.

Отбрехиваясь таким образом, Кузьма приблизился к широкому киоту и с опаской взял в руки первую попавшуюся икону. Деревянная доска, лишенная оклада, оказалась на удивление легкой.

– Что ты видишь на сием образе? – вновь подал голос игумен.

– Подожди, дай разобраться. – Кузьма поднес доску поближе к свету лампады. – Даже и не пойму, что здесь к чему…

– Спасителя видишь? Или угодников?

– Да тут всякого народу полно.

– Такой образ называется «людница». Чем народ занят? В аду мучается, пирует или кается?

– Вроде идут куда-то… Впереди один с кружком вокруг головы и с крестом в руке.

– Это Спаситель, – пояснил игумен, и Кузьма заметил, что Венедим быстро перекрестился двуперстием. – А вокруг головы у него нимб.

– Так… – Кузьма, чувствуя себя дурак дураком, продолжал изучать сильно помутневшую от времени и копоти икону. – Вслед за Спасителем целая череда мужиков топает. Все сплошь лысые и бородатые. Есть, правда, и пара баб. К воротам идут, у которых обе половинки сорваны. Сверху ангелы с трубами порхают.

– Достаточно, – произнес игумен таким тоном, словно сам только что обзавелся нимбом. – Восславим Господа за ниспосланное нам знамение. Из многих иных образов ты, Кузьма Индикоплав, выбрал именно тот, который олицетворяет подспудный смысл нашей беседы.

– Не понял… – Кузьма повертел икону в руках и даже на обратную сторону глянул, но там не было ничего, кроме дырок, оставленных жуками-древоточцами.

– Сия сцена изображает Спасителя, выводящего из преисподней праведников-пращуров начиная с Адама и Ноя. Сломанные ворота есть врата ада. За ними сияет свет Божьего царства… Что мешает нам, смертным людям, последовать примеру предков и покинуть это место, более пристойное для крыс и нетопырей? Нехоженой дорогой поднимемся к свету и преодолеем Грань, как Спаситель некогда преодолел адские врата.

Венедим вновь перекрестился и, забормотав что-то, уткнулся носом в сложенные ладони, а Кузьма, вернув икону на прежнее место, с подозрением произнес:

– Не меня ли, брат игумен, ты метишь на место Спасителя?

– Что ты! Окстись. Свою паству я поведу сам. Ты же должен разведать самый короткий и безопасный путь, а кроме того, определить место, где удобнее всего преодолеть Грань.

– Ничего себе задачка! А если я не соглашусь?

– Сначала оцени те выгоды, которые ты получишь в случае успеха.

– Интересно… Не иначе как в святые меня запишете?

– Не сразу. Сначала ты будешь крещен и рукоположен в один из наивысших санов святокатакомбной церкви, а заодно очистишься от всех грехов и заслужишь вечное спасение. Это уже немало. Впоследствии можешь стать и святым, если примешь обет постника, плотеубийцы, затворника или вережника.

– Заманчивое предложение. – Кузьма почесал затылок. – Только уж больно много чести для какого-то приблудного безбожника.

– Как раз из среды безбожников и язычников и выходят самые рьяные слуги Господни. Пример тому – князь литовский Довмонт, принявший крещение уже в зрелом возрасте. Впоследствии за многочисленные христианские добродетели он был причислен к сонму святых.

– Кем он после крещения стал – постником или затворником?

– Он стал князем псковским.

– Это другое дело. Это понятно… Ну а что ждет меня в случае отказа?

– Не стоит заранее обсуждать это… От такого предложения может отказаться только самоубийца, а ты на самоубийцу не похож.

– Тоже понятно. – Кузьма поскучнел. – А обмануться не боитесь? Вдруг я на словах соглашусь, а на самом деле махну на все рукой и смоюсь куда подальше? Шеол большой. Ищи меня там, свищи.

– Не беспокойся об этом, брат Кузьма. На столь богоугодное дело человека нельзя посылать одного. Со свитой пойдешь, как иерарх. Она за тобой в пути и присмотрит.

– Весьма дальновидное решение… А если по-другому договориться? Я вашу братву куда надо отведу, а они меня назад с миром отпустят.

– Не хочешь, значит, в царство Божье?

– Не хочу.

– Почему?

– У вас свой Бог, у меня свой, – уклончиво ответил Кузьма.

– Как же, интересно, твой Бог выглядит?

– Зачем ему как-то выглядеть… Бог – это все сущее. Я, ты, песок, камень, вода, огонь, мысли. Все на свете.

– И химеры и мох?

– Конечно. Ведь ваш Бог допускает существование сатаны. Если химеры существуют, значит, они для чего-то нужны.

– Не злоупотребляй нашим долготерпением, Кузьма Индикоплав, – произнес игумен после тяжкого вздоха. – Язык твой так и просит раскаленных клещей.

– Вот еще одно различие между твоим и моим Богом, брат игумен. – Кузьма и сам понимал, что зарвался, но остановиться уже не мог. – Твой Бог – принуждение. А мой – воля.

– Мой Бог примет всех. Твой – тебя одного, – жестко возразил игумен. – Вольные люди, к коим ты себя причисляешь, не приемлют законов общества. Они полагаются только на самих себя. Скажи, а куда деваться малым, старым, сирым и убогим? Они спасутся, только опершись на истинного Бога, а через него – и друг на друга. Со временем ты это поймешь. Когда ноги ослабнут и разум затуманится, ты сам явишься к нам, но боюсь, что будет уже поздно.

– Поживем – увидим. По крайней мере я никому не навязываю свою веру. Не навязывайте и вы свою мне. А относительно твоего предложения, отец игумен, мне надо подумать.

– Только до следующей заутрени, – отрезал игумен.

– Что за спешка? Дайте хотя бы недельку.

– Ты не на торжище. Даю тебе сутки. А чтобы лучше думалось, посидишь пока на хлебе и воде. Если раздумья затянутся, на второй день получишь только воду. На третий день останешься вообще без ничего. Голод и жажда весьма просветляют разум. Уж в этом-то ты мне можешь поверить.

– Тебе со столпа, конечно, виднее… Хочу сказать, что мой разум хитро устроен. Он не только от голода, но и от добрых слов просветляется. Согласен я. Согласен на все твои условия. Только дай чуток передохнуть. Я ведь забыл, когда последний раз горячее ел и бабу за цыцки держал. Не считая, конечно, этой ночи…

– Не смей произносить мерзкие слова в присутствии ликов Господних… То, что ты принял мое предложение, – хорошо. Плохо, что ты принял его по принуждению, а не по доброй воле. Хотя я не теряю надежды, что благодать Божья еще снизойдет на тебя. Отныне брат Венедим, известный своим подвижничеством, будет не только твоим поводырем, но и духовным наставником. Ему случалось возвращать на путь истинный и более отпетых грешников.

– Разберемся… – буркнул Кузьма. – Ты бы лучше, брат игумен, распорядился насчет моего содержания. Перед дальней дорогой надо бы силы подкрепить. Ну и вообще… отдохнуть по-людски.

– Это на усмотрение брата Венедима… Ступайте с Богом. – Было слышно, как игумен завозился на своем столпе – то ли затекшие ноги разминал, то ли чесался.

Перед тем как Кузьме вновь нахлобучили на голову мешок, он успел через плечо глянуть в ту сторону, где сейчас должен был находиться Серапион Столпник. Глянул – и чуть не ахнул.

Под сводами зала, на высоте двух саженей жутко мерцали багровые глаза, словно там примостился не человек, а огромнейшая злая крыса.

Хорошенького пастыря заимели себе светляки. Ничего не скажешь!

– С чего начнем? – поинтересовался Венедим, когда они вернулись в келью.

– В смысле поесть? – Кузьме пришлось сделать над собой усилие, дабы отогнать кошмарное видение, очевидцем которого он только что стал. – Тащи всего и побольше.

Однако тут его ждало разочарование. Венедим имел в виду совсем другое, а именно – приобщение к вере.

– С чего начнем? – повторил он. – С Моисеевых заветов? Или сразу Христовыми займемся?

– Это тебе надо? – поморщился Кузьма.

– Это тебе надо, – назидательно произнес Венедим.

– Что мне надо, только мне одному известно, – категорически заявил Кузьма. – Обед скоро?

– Все в свой черед.

– Тогда можешь рассказать мне перед обедом какую-нибудь байку. По твоему усмотрению, как выражается брат игумен.

– Историю Иова знаешь?

– А это интересно?

– Скорее поучительно. Пример того, как тверд бывает в вере истинный праведник.

– Давай. – Кузьма улегся на каменную лавку, и при воспоминании о вчерашней ночи все нутро его томительно заныло.

– Жил на свете благочестивый и непорочный человек по имени Иов. Имел он немало взрослых детей и несметные богатства, нажитые честным трудом. Иов был так истов в вере и так остерегался всякого греха, что Бог однажды похвалил его в присутствии сатаны.

– А они что, в гости друг к другу захаживали?

– Сие тебя не касается… Бог изрек, что нет на земле другого столь же непорочного, справедливого и богобоязненного человека. На это сатана возразил, что благочестие Иова корыстное, поскольку его счастье и благосостояние охраняет сам Бог. И едва только всему этому будет положен конец, как показное благочестие окончится.

– Сатана был прав, как всегда. – Кузьму начало клонить в сон.

– Бог принял вызов и отдал Иова в руки сатане, позволив испытать его праведность. С этой минуты на Иова посыпались беды. Один за другим явились четыре вестника, сообщив, что все его стада пропали, а сыновья и дочери погибли в огне, внезапно охватившем дом. Другой бы проклял Бога, а Иов разодрал на себе одежды, обрил в знак скорби голову, пал на колени и возвестил буквально следующее: «Нагим я вышел из чрева матери, нагим и возвращусь. Господь дал, Господь и взял!» Запомни эти слова, брат Кузьма.

– Постараюсь… Тем более что сказано в самую точку. Только не пойму, куда ты клонишь?

– Когда-нибудь поймешь… Слушай дальше. Сатана требует продолжения испытаний, и Бог соглашается на это.

– Жестокосердный у вас Бог.