Тревожная вахта

После беседы адмирал вызвал офицера контрразведки, с которым мне предстояло работать в дальнейшем, и познакомил нас. Нужно признаться, что этот офицер, майор Астахов, произвел на меня неблагоприятное впечатление.

Понимаете, в чём дело: из книг, из кино, из личного опыта у меня сложилось такое мнение, что чекист обязательно должен быть волевым, решительным человеком, сильным и выносливым. Должен иметь мужественную внешность. Астахов же показался мне человеком совсем другого склада. Маленький, толстый и неповоротливый, он похож был скорее на интенданта-тыловика, привыкшего к спокойной жизни вдали от фронта. Выглядел он значительно старше меня. Усталое лицо с красными обветренными щеками было сплошь изрезано сетью мелких морщин. Я подумал, что майору не меньше сорока лет.

Мы, моряки, очень ценим аккуратность в одежде, подтянутость. Это одна из старых наших традиций. А на Астахове флотская форма сидела мешковато. Шинель была велика ему и слишком длинна, доходила почти до щиколоток: так носят шинели кавалеристы, а не моряки. Эмблема на шапке потемнела, её давно следовало сменить.

Короче говоря, я даже обиделся на адмирала за то, что он не выделил для важного дела более подходящего человека.

Астахов предложил мне зайти к нему. Я согласился. С наезженной дороги мы свернули на узкую тропинку, протоптанную в глубоком снегу. Она похожа была на извилистую траншею.

Тропинка привела нас к дому из красных кирпичей, стоявшему в низине. Ветром нанесло сюда столько снега, что сугробы доходили до окон первого этажа, забранных железными решетками.

Комната, в которой работал майор, оказалась очень маленькой. Добрую половину её занимал громоздкий письменный стол с множеством выдвижных ящиков. На нём — стопки папок с бумагами, какие-то книги и справочники. Стол был слишком высок для майора. Астахов, прежде чем сесть, положил на стул нечто вроде подушки.

Майора никак нельзя было причислить к разряду приятных собеседников. Он молчал почти всю дорогу, односложно отвечал на мои вопросы. Лишь устроившись наконец на своем стуле, заговорил сам:

— Как мы будем работать, товарищ капитан третьего ранга?

Я пожал плечами. Мне нужно было хотя бы осмотреться на новом месте.

— Прошу вас в общих чертах познакомить меня с вероятным противником, — продолжал Астахов. Говорил он без интонаций, каким-то казенным, служебным голосом. Это не понравилось мне, но я подумал: а каким тоном должен он беседовать с человеком, которого видит впервые?

Коротко рассказал ему о морских диверсантах. Он слушал, перекладывая на столе папки. Большую часть отложил влево и лишь несколько штук оставил перед собой.

— Давайте условимся так, — сказал он, едва я умолк. — Вы будете сообщать мне всё, что имеет отношение к интересующему нас вопросу. Те факты, которые станут известны в штабе флота. Со своей стороны, я тоже буду держать вас в курсе дела. — Он пододвинул мне несколько папок. — Тут всё, что могу пока предложить. Поглядите, возможно, есть что-либо полезное.

Я обрадовался, подумав, что найду какие-нибудь интересные сведения. Но, увы. Ни один документ не имел прямого отношения к тому, ради чего я приехал на Север. В первой папке лежал протокол допроса немецкого моряка, подобранного в воде, после того как его транспорт был торпедирован. Были сведения о движении немецких судов, о береговых укреплениях, но о смертниках не упоминалось.

Я рассматривал фотоснимки, сделанные над вражеской территорией нашими самолетами, читал отчеты разведывательных групп, вернувшихся из немецкого тыла. Читал и откладывал.

Последней была папка с сообщением об исчезновении рыбака Кораблева. Здесь же находились копии опроса свидетелей и заключение следователя, утверждавшего, что произошел несчастный случай. Следователь предлагал прекратить дело.

— Спешит товарищ, — недовольно произнес Астахов. — Молодой, вот и торопится. Прекратить легче всего…

— Ваш сотрудник? — спросил я.

— Нет, из гражданской прокуратуры. Но случай произошел в прифронтовой полосе. Нас тоже интересует.

— Понятно, — сказал я и положил папки в общую кучу на левой стороне стола. Астахов усмехнулся и переложил их на правую сторону.

— Вы не нашли ничего нужного? — спросил он.

— Ничего нужного тут нет.

— Возможно. Однако не надо спешить. Прочитаю-ка я эти бумаги ещё раз.

«Опять бумаги, — невесело подумал я, глядя на груду папок. — Ехал от бумаг и приехал опять к ним…»

Я даже вздохнул легонько. Астахов, вероятно, расценил это по-своему. Посмотрел на меня и произнес сочувственно:

— Ничего, Осип Осипович. Будем думать, будем искать.

В голосе его впервые прозвучала теплая человеческая нотка. Но только на одну секунду. Голос его сразу же стал прежним. Условившись о новой встрече, майор сухо и официально простился со мной.

ЗАДАЧА С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Следующий день был богат самыми различными событиями, которые если и не приблизили нас к цели, то, во всяком случае, дали в наши руки некоторые нити.

С самого утра я засел в штабе флота, просматривал по совету Астахова отчеты, рапорты и сводки за последние две недели. В этих документах говорилось о выполнении боевых задач, об атаках торпедных катеров и подводных лодок, о постановке мин, о наших и немецких потерях. Я читал с интересом, тем более, что встретил несколько знакомых фамилий.

И вот в моих руках оказался рапорт командира большого охотника старшего лейтенанта Задорожного. Старший лейтенант довольно пространно писал о том, как его катер, находясь в дозоре, обнаружил немецкую подводную лодку. Случай сам по себе ничего особенного не представлял. Но дальше Задорожный сообщал нечто необычное.

«В тот момент, когда я вышел в атаку, — писал он, — гидроакустик доложил, что звук лодки, находившейся в подводном положении, неожиданно разделился. Создалось впечатление, будто действуют две лодки. Одна уходила на норд-вест, вторая — в противоположную сторону. Я застопорил ход, чтобы разобраться в обстановке. Через две минуты сигнальщик обнаружил перископ по левому борту. Я вышел в атаку и произвел бомбометание. На поверхности появилось небольшое соляровое пятно, и всплыла бескозырка. Меня удивило, что атакованная нами „лодка“ вела себя пассивно, не пыталась даже свернуть с курса. Погрузилась она на незначительную глубину. По моему мнению, немцы использовали какой-то небольшой самодвижущийся аппарат, имитирующий шум работы настоящей лодки. Сделано это для того, чтобы отвлечь преследователей от истинной цели…»

Отложив рапорт Задорожного, я задумался. Немцы — мастера на всякие хитрости. За время войны они преподнесли нам немало сюрпризов. Вот и ещё один. Правда, значительной пользы фашистам эта хитрость не принесет. Командиры наших кораблей уже оповещены об этой новинке, и второй раз такой фокус немцам не удастся.

Но что это за аппарат, скрытно движущийся под водой? Для какой ещё цели можно его использовать?

Я начал набрасывать карандашом контуры аппарата, каким он мне представлялся. Потом, спохватившись, что рисую на рапорте Задорожного, взял резинку, намереваясь стереть свое марание. И тут в глаза мне бросилась дата, стоявшая под документом.

Рапорт Задорожного был подан в тот день, когда исчез рыбак Кораблев.

Это совпадение показалось мне столь важным, что я сразу забыл о неведомом аппарате, который применили немцы. Больше я не вспоминал о нём. И кажется, зря. Не берусь утверждать категорически, но этот самый аппарат мог бы натолкнуть меня на верную мысль. Можно было бы избежать жертв… Впрочем, как знать. Всегда легче рассуждать задним числом.

То, что я обратил внимание на совпадение дат, принесло нам большую пользу. Я внимательно прочитал рапорт ещё раз. Разыскал на карте точку, где произошла встреча БО с подводной лодкой, и убедился, что Задорожный обнаружил лодку всего в двадцати милях от рыбачьего поселка, И ещё одна деталь: старший лейтенант атаковал лодку через четыре часа, после того как Кораблев вышел в море.

Сразу же сам по себе возник вопрос: что делала лодка в этом пустынном районе? Ответ мог быть только один — она приходила за Кораблевым. Он отошел подальше от берега на своем карбасе, был принят на борт лодки и бежал на ней. Ничего другого предположить я не мог.

Кто такой Кораблев и почему он бежал за линию фронта, в этом должен разобраться Астахов. (Кстати, я вспомнил, что папку с делом рыбака майор отложил вправо и намеревался прочесть бумаги ещё раз.)

Я хотел снять телефонную трубку и поговорить с Астаховым, но майор сам позвонил мне. Бывают же такие совпадения: звонок раздался буквально в тот момент, когда я протянул руку к телефону.

— Есть интересные новости! — сказал я, даже не успев поздороваться.

— У меня тоже, — ответил Астахов. — Но мы поговорим потом. А сейчас к вам просьба. Договоритесь, пожалуйста, с дежурным насчет катера. Нам нужно побывать в поселке. Жду на причале через два часа.

— Хорошо, — сказал я.

Майор сразу же повесил трубку.

Я был очень возбужден, и эти два часа пролетели незаметно. Быстро договорился с дежурным. Помнится, он посоветовал мне надеть сапоги вместо ботинок. Я сбегал в офицерское общежитие и взял сапоги из-под чьей-то койки, оставив записку, что скоро верну.

Небольшой катер, вооруженный пулеметом, покачивался возле причала. Мичман, командир катера, доложил мне, что к выходу в море готов.

Я то и дело поглядывал на часы. Назначенное время истекло, а майор не появлялся. Расхаживая взад и вперед по обледеневшим скользким доскам пирса, я мысленно ругал Астахова за медлительность.

В полусумерках полярного дня смутно обрисовывались белые горбы сопок. Несильный, но очень холодный ветер косо гнал сухие снежинки. Они иголочками покалывали лицо. Время от времени, боясь обморозиться, я ожесточенно растирал щеки.

Прошел ещё час, а майора всё не было. Командир катера несколько раз спрашивал меня: скоро ли? Я сердито отмахивался.

Наконец я не выдержал. Отправился в дежурку и позвонил Астахову. Незнакомый голос ответил, что майор несколько задержался и просит извинения.

— Да где же он, в конце концов! — крикнул я.

— Уже вышел и скоро будет на причале, — вежливо ответили мне.

Однако пришлось ждать ещё целых двадцать минут, прежде чем Астахов соизволил явиться. Может быть, потому, что я сильно разозлился, он показался мне в этот раз ещё более невзрачным. Он и так был невысок ростом: на голову ниже меня, а теперь казался совсем коротышкой. Это оттого, что надел под шинель меховую куртку и выглядел непомерно толстым. Шел майор переваливаясь, как утка. Красные щеки его на морозе сделались багровыми, прямо-таки пылали ярким румянцем: приложи руку — обожжешься. Разумеется, встретил я его не очень дружелюбно:

— Жду вас почти два часа.

— Простите, — ответил Астахов без малейшего смущения. — Я был очень занят. Это наш катер? Не будем терять времени.

— Спешить надо было раньше, — пробурчал я.

Майор неуклюже спустился по заскрипевшей сходне на палубу.

Мы едва поместились вдвоем в тесной каютке. Сели на койки друг против друга. Тотчас заработал двигатель, задрожал железный корпус. Катер отошел от причала.

Астахов вытащил из карманов шинели несколько пачек папирос. Все они были помяты. Майор принялся расправлять их.

— Запас, — миролюбиво произнес он. — Курю много. Шел к вам быстро. Поскользнулся. Ну, думаю, поломал папиросы. Однажды было такое. Намучился без курева.

— Не так уж быстро вы шли, — во мне всё ещё не улеглась злость. — Небось теплое белье дома надевали да с женой прощались.

Астахов будто не заметил иронии, ответил спокойно и серьезно:

— Теплую одежду держу на работе. А жены у меня нет. Погибла в Таллине. Не успела эвакуироваться.

Я почувствовал себя неловко. Предложил майору московскую папиросу. И когда мы оба задымили, принялся рассказывать о рапорте Задорожного и о своих выводах. Майор слушал очень внимательно. Казалось, он запоминает мой рассказ слово в слово. Он сидел полузакрыв глаза и шевелился только тогда, когда нужно было погасить одну папиросу и взять другую. Курил Астахов действительно много, почти без перерыва.

— Да, я согласен с некоторыми вашими выводами. — Майор сделал паузу. — Появление подводной лодки возле берега и исчезновение Кораблева — звенья одной цепи. Совпадает место, совпадает время. Таких случайностей не бывает. Должен сообщить ещё одну деталь. Сейчас я осматривал труп…

— Кораблева?! — вырвалось у меня.

— Нет. Труп немецкого лазутчика, шпиона — называйте его как угодно.

— Но почему труп?

— Он застрелился. — Майор взял ещё одну папиросу. — Застрелился сам, когда понял, что положение безвыходное.

— Где это произошло?

— На берегу залива. Точнее — возле заграждений, перекрывающих вход в залив. — Астахов многозначительно посмотрел на меня. — Он был одет в форму нашего офицера. Шел на лыжах. Его остановил часовой. Он сопротивлялся.

— Возле заграждений? — переспросил я. — У него была с собой рация?

— Да, небольшая радиостанция.

— Он успел передать что-нибудь?

— Трудно сказать. В последнее время наши радиоперехватчики чужой работы в эфире не обнаруживали… Но они могут и ошибиться.

— Ещё одно, — сказал я. — Как и когда лазутчик пробрался к нам? Перешел линию фронта? Высадился с моря? Спустился на парашюте?

— Я предполагал, что вы спросите об этом, — чуть заметно улыбнулся Астахов. — Вы хотите знать, не связаны ли между собой подводная лодка, шпион и исчезновение Кораблёва?

— Да.

— Могу сказать определенно: связаны. В тот день, когда не вернулся Кораблев, лазутчика видели краснофлотцы береговой батареи недалеко от поселка. Они проверили документы этого человека и приняли его за советского офицера. Вполне возможно, что лазутчик высадился с той самой подводной лодки, которую бомбил Задорожный.

— Вы ведь знали об агенте ещё вчера? — спросил я с некоторой обидой. — И молчали?!

— Видите ли, вчера были только предположения. Наши сотрудники работали, уточняли факты… Сегодня многое прояснилось. Но далеко не всё. Нам неизвестно место высадки. Я не надеюсь, что на берегу остались какие-либо следы. Но на всякий случай давайте посмотрим.

— Там, где могла приблизиться к берегу подводная лодка? — уточнил я.

— Разумеется. А потом в поселок. Узнаем, что за человек Кораблев.

— Пусть будет по-вашему, — согласился я. — Однако любопытная получается ситуация. Немцы сняли одного агента и вместо него высадили другого.

— Давайте не будем спешить с выводами.

— Мы только второй день видимся с вами, а вы уже пять или шесть раз советовали мне не торопиться. Неужели я выгляжу таким опрометчивым?

— Нет, — сказал Астахов. — Это просто привычка. И обращаюсь я не столько к вам, сколько к себе.

Разговор прервался. В тонкий железный борт катера размеренно и звучно шлепали волны. Журчала вода. Прислушиваясь к этим звукам, я старался сосредоточиться, чтобы сопоставить, проанализировать всё то, о чем узнал сегодня. Кажется, мы нащупали какой-то путь. Но меня беспокоило одно обстоятельство: верный ли это путь, нужным ли делом я занимаюсь? Возможно, что вся эта история вокруг подводной лодки не имеет отношения к морским диверсантам. И я попусту трачу время, упускаю из виду более важные события.

Пока только единственная деталь позволяла надеяться, что лазутчик шел по заданию, связанному с предстоящей операцией немецких смертников: лазутчик был пойман возле заграждений у входа в залив. А эти заграждения должны обязательно заинтересовать морских диверсантов. В этом я был уверен.

* * *

Погода на Севере изменчива и капризна. Особенно зимой. Часто налетают порывы ветра, воет и кружит пурга, валит снег, заметая дороги и тропы. Страшно на несколько метров отдалиться от дома: заблудишься в густом слепящем мраке, замёрзнешь в сугробе. А через час очистится вдруг небо, заблестят звезды, заискрится под луной голубоватый свежевыпавший снег.

Пока наш катер добрался до нужного места, погода менялась дважды. Дважды налетал снежный заряд.

Мы обследовали береговую черту на протяжении десятка километров. Почти сплошь тянулся крутой гранитный обрыв. Из воды там и тут торчали черные камни, о которые разбивались волны прибоя. Удобных мест, куда могло бы подойти судно, обнаружили мы немного, всего три или четыре бухточки. Наш катер осторожно заходил в них. Делали мы это больше для очистки совести. И мне и майору было ясно: если лазутчик высадился здесь и если даже он оставил после себя какие-то следы, всё равно обнаружить ничего не удастся. Следы эти скрыты сугробами.

— В посёлок! — приказал я командиру катера.

Мы с майором спустились в кубрик. Немного согревшись, я спросил Астахова, чем он в первую очередь займется в поселке.

— Не знаю, — сказал майор, и мне понравилось, что он ответил так откровенно, не боясь подорвать свой авторитет в моих глазах. — Этого я ещё не знаю, Осип Осипович. Перед нами сейчас задача с тремя неизвестными. Надо выяснить, что с Кораблевым. Несчастный случай? Или он каким-то образом стал жертвой немцев? Или, наконец, его увезли на подводной лодке? Но и это не всё. Если его увезли, то как: захватили силой или он бежал добровольно?

— Предположим последнее, — сказал я. — Будем считать, что Кораблев у немцев.

— Не знаю, не знаю, — качнул головой Астахов. — Я и решил идти в поселок как раз для того, чтобы посмотреть на месте, побывать в доме Кораблева, поговорить с людьми. Не думаю, что мы сразу найдем там ответ на наши вопросы. Но такое знакомство будет полезно.

— Ладно, — согласился я. — Нужно ещё выяснить, что знал старик о заграждениях, о минных полях. Какой вред он способен нам принести.