Герман Садулаев
Илли
Мифы рождаются вместе с народом, мифы живут и меняются вместе с народом, создавшим их, и, когда народ исчезает, растворяется в мутном потоке истории, уносится ветром меняющихся времен, все, что остается от народа, — это его мифы. В мифах тайная душа этноса. Герои, боги, мудрецы, размышления об устройстве Вселенной, нравственная оценка поступков действующих лиц — все это создает наиболее полное представление о народе, о том, как он видит мир, как чувствует свое в нем место.
Но мифы — не только душа народа, не только оттиск его внутренней сущности. Это еще и скелетная основа, каркас, на котором создается собственно нация. Существование мифов создает условие для трансляции во времени, причем в наиболее сильной, поэтической форме, жизненных установок и поведенческих стереотипов, отличающих одну нацию от другой. Можно сказать, что происхождение по крови в этом смысле вторично и менее существенно: человек становится принадлежащим к определенному этносу с того момента и настолько, с какого момента и насколько он принимает соответствующий миф.
По моему скромному мнению, в этом состоит, например, чудо образования нации “американцев” из совершенно разнородного этнического субстрата иммигрантов в североамериканских штатах. Думаю, что подобное происходило и при формировании всех остальных наций, однако нам труднее увидеть это ввиду временной удаленности процессов этногенеза.
Между тем формирование по крайней мере одной известной нам нации происходит в современный исторический период, практически на наших глазах. Это чеченский этнос. Становление нации идет в сложной, болезненной форме. Впрочем, нельзя сказать, что это редкость или исключение в этнической истории.
Мне уже приходилось писать, что чеченцы только сейчас формируются как нация, под давлением обстоятельств и окружения. Что это не продолжение старой истории, а возникновение нового субъекта межэтнических отношений. Но два года назад я еще не представлял себе, насколько нового…
Тот этнос, который формируется сейчас на территории Чечни из остатков чеченской народности, — совершенно и принципиально новая общность. При этом происходит все на фоне внешнего “роста национального самосознания”, под лозунгами “возрождения”, с пристрастным культивированием формальной народной культуры и, естественно, обозначается как логическое продолжение истории чеченцев. Новый этнос сохранил чеченский язык, некоторые элементы традиций и, конечно, самоназвание — “нохчи”. И все же это уже не чеченцы. Так же, как население современной Греции, именующее себя греками и говорящее на языке, близком к языку “Илиады”, — это все же не греки Эллады, не эллины. Такие “выверты” известны и широко распространены в истории народов.
Дело в изменении поведенческих стереотипов, нравственных установок и идеалов, в конечном итоге — в смерти старого мифа. В этом, погибшем мифе чеченец — свободный или мертвый. Гордый, независимый, не признающий формальных авторитетов, не приемлющий культов личности, отрицающий социальное неравенство. Вместе с тем, уважающий мудрость и старость, ценящий личную свободу другого, вдохновленный примером храбрости и самопожертвования.
Хочу напомнить, что я говорю все же о мифе, а не о реальном нравственном облике конкретных представителей этноса. В каждой народности есть свои герои, свои святые и свои трусы, свои предатели. И тем не менее миф закрепляет идеал, дает ориентиры в жизни и таким образом формирует наиболее общий портрет народного характера.
В современной Чечне изменились ориентиры. Если определять одним словом лейтмотив поведения и жизни погибших чеченцев, этим словом будет “борьба”. К определению лейтмотива поведения “новочеченцев” лучше всего подходит слово “приспособление”. Это разворот на сто восемьдесят градусов.
С точки зрения “живого вещества”, составлявшего старый этнос и теперь формирующего новый, это изменение стратегии выживания. У слов есть своя эмоциональная окраска, но я здесь не пытаюсь давать оценок, просто констатирую происходящее. Столетия непрерывного противостояния окружающему миру в попытках отстоять свою индивидуальность привели к осознанию того, что мир слишком силен и придется подстроиться под него, хотя бы притвориться, для того чтобы просто выжить. Мы не можем судить людей за то, что они хотят жить, а не умирать под бомбами за идеальные понятия “национального суверенитета”, “независимости” и прочего.
Я знаю, что мои суждения, всегда выглядящие парадоксальными, вызовут много возражений и, скорее, неприятие, чем осмысление, особенно в среде самих чеченцев (точнее — “новочеченцев”). Меня всегда упрекают в оторванности от национальной среды и в том, что мои тексты — это “экспортный” вариант чеченской литературы. Я такой же чеченский писатель, как Харуки Мураками, живущий в Америке и сочиняющий тексты на английском языке (хотя действие может происходить в Японии и с японцами), — писатель японский.
Действительно, с шестнадцати лет я живу в России, в Санкт-Петербурге. И если годы назад моя “внутренняя эмиграция” была просто жизненным фактом, то сейчас она стала скорее осознанным состоянием. Я не участвую, отстранен от происходящих в Чеченской республике процессов. Но именно эта внешняя отстраненность дает мне внутреннее погружение, как бы снова парадоксально это ни звучало.
Для меня многое в чеченской истории прояснила прочитанная недавно книга замечательного чеченского ученого и писателя Саламу Дауева. С некоторыми его выводами я не могу согласиться, в них я вижу новое издание старой конспирологической теории. И тем не менее от фактов, на которые он указывает, нельзя просто отмахнуться. С учетом этих фактов мои мысли приобретают форму следующей версии происходящего.
Собственно чеченцы веками жили в окружении и с вкраплениями в их среду этнически чужеродных племен, в основном горских. Выходцы из этих племен, интегрировавшихся в чеченское сообщество, когда им было выгодно, называли себя “чеченцами”, а в другие времена использовали более общий термин “вайнах”. “Приспособление” было их стратегией всегда, и в этом смысле не случилось ничего нового. Просто, заняв командные высоты, они сменили идеологию коренного народа на свою.
“Ичкерия” была их первым проектом; после провала приспособления к исламскому экстремизму оставшиеся в живых лидеры бросили одураченных вывеской национальной независимости боевиков и религиозных фанатиков умирать в горах, а сами воплотили в жизнь новый проект: “Кадыровщину”. Это приспособление уже к российскому империализму. Стратегия приспособления означает приспосабливаться к тому, кто оказался сильнее в данном месте и в данных обстоятельствах. У них нет своей идеи, кроме идеи сохранения за собой командных высот.
Повторилась история Шамиля, горца, который проложил дорогу к славе и власти трупами поверивших ему чеченцев, а потом предал чеченский народ, сдавшись российским властям, в обмен на личные почести и обеспеченную жизнь.
Если все это не так, почему в элите кадыровской Чечни так много людей из элиты Чечни дудаевской (включая самого Ахмада Кадырова, провозглашавшего газават с русскими)? В кадыровской гвардии достаточно бывших боевиков, которые не складывали оружия, просто сменили форму. И большинство кадыровцев этнически оказываются не чеченцами, а выходцами из горских племен, “вайнахами”.
Видимо, им проще нарушать поведенческие установки чеченцев; эти установки так и не стали органической частью их психики, будучи просто приняты на время в рамках стратегии “приспособления”, ассимиляции среди чеченского сообщества.
Конечно, это всего лишь версия, с националистическим привкусом деления чеченцев на “истинных” и “не истинных”. Однако и она не лишена некоторых оснований, особенно если иметь в виду не только и не столько кровь, сколько “принятие мифа”, а с ним и жизненной стратегии.
Именно о мифе и идет речь. Погибший в младенчестве этнос чеченцев не успел сформировать своих Вед, своей Илиады, Старшей и Младшей Эдды, Калевалы. Пусть читатель простит меня за то, что я, со своими скромными способностями и познаниями, решил записать нерожденный чеченский миф, чтобы оставить в истории и литературе память о своей земле и своем народе.
Я знаю, что пишу о несуществующем и, возможно, никогда не существовавшем. Хотя поэтическим вдохновением для меня служат образы моей Чечни, встающие перед глазами днем и ночью, как будто я сумасшедший. Той Чечни, которой больше нет.
Возможно, это небесная Чечня, Китеж-град. Поэтому формой текста стали мифы, сказки; во всяком случае, стилизация под таковые.
Простите меня также за свободу обращения с фольклорным материалом, послужившим основой для многих сюжетов. Мое убеждение состоит в том, что настоящий миф нельзя создать, просто собрав фольклор и изложив его близко к первоисточнику — в основе мифа всегда поэтическое прозрение творческой личности, схватывание им некоей архетипической сущности, духовной вибрации, вечно звучащей в мировом пространстве, как говорили о том составители Вед. Поэтому мое произведение даже в использовании фольклора — авторское, в нем сюжеты и смыслы художественно переработаны, дополнены, изменены.
Часть мифов, излагаемых мной, не советую искать в сборниках фольклора — они нигде не записаны и не были услышаны мною ни в каком другом виде, кроме мелодии, которая звучала в моем сердце. Только поэтому я уверен, что такие мифы существовали или могли существовать, что одно и то же.
Это произведение еще не закончено. Надеюсь, что мне будет позволено услышать и записать больше текстов, и они смогут быть изданы книгой. Обещаю, что не буду тогда предварять ее столь длинным предисловием.
Великий Бог,
Ибо я, неразумный, собрался поведать предания о бывшем и будущем,
Век человека короток, память слаба, ум занят заботами о доме и хлебе, не слышит
Давно это было. Дети волчицы хотели
И в третий раз бежали дети волчицы в чужие страны, стаями и поодиночке. И стали жить там. Но не любили их. Показывали на них и говорили: вот волки. Многие годы прошли.
Небо закрылось, огни потухли, даже пепел остыл и смешался с пылью. Дети волчицы жили в далеких землях, родили своих детей и забыли бы
Но люди помнили и всегда говорили им: волки.
Тогда стали они возвращаться.
Многие сели в крылатых змеев, летели через океаны, вернулись. Но ничего не нашли. Не было уже
Тот, кто без дома и родины, — разорванное облако. И сказали мудрые: если хотя бы пылинка
Стали дети волчицы искать старую обувь, одежду. Может, уезжая, забрали пылинку
Но обувь была вся новая, и на одежде не было старой земли. И решили, что ничего не поможет. Не найти пылинки
Тогда вышел вперед юноша и крикнул им: стойте! Я родился в далеком краю и не видел земли отцов. Приехал и не нашел здесь — только мертвая глина и чужие камни. Но мать пела мне
Так дети волчицы вернули
Расскажу вам о том, как родилась
Великий Бог,
Чтобы было светло, на земле и на небе,
Но было ему скучно бродить одному в бескрайнем небе.
Тогда
С тех пор Великий Бог
Стали супругами
Но богиня
Надоело Великому Богу слышать их ссоры. Тогда
Дети волчицы и сейчас так живут: спальни жены и мужа в разных концах дома.
Сияние женщины — от силы мужчины, идущего рядом. Одинокая женщина теряет сияние.
А еще ночью девушки, похожие нравом на белую богиню
От первой любви луны и солнца родилась прекрасная дочь,
В те времена бог огня,
Мать
Так и повелось. Дети волчицы крадут своих невест. Даже если невеста согласна, и родители договорились между собой, они проводят шумный обряд похищения, обычай, установленный
Мать
Пришлось
Я видел эти факелы, их было много в местах, где жил я и другие дети волчицы.
Аза вернулась на небо. Вскоре стало понятно, что она тяжела. Еще до рождения невзлюбили ребенка
Когда родилась дочь, нарекли ее —
В
Послушайте, отчего горы и жарким летом покрыты снегом и льдом.
В древние времена люди видели богов, звери говорили на человеческом языке, а горы ходили по земле или летали в небе, оставаясь на ночь то тут, то там.
Однажды Великий Бог
Великий Бог
Внемли Мне, все созданное и живущее, боги и камни, люди и звери. Я дал вам
Я даже не смотрю на вас, оба Свои глаза Я отдал, чтобы в мире было светло.
Но так будет не вечно.
Придет день, Я верну Себе очи, вставлю их в орбиты глазниц. Мир погрузится во тьму, и только Я буду видеть, но Я буду видеть все. Я увижу, что вы сделали с землей, кем вы стали. Я увижу все ваше прошлое и настоящее, все поступки, которые вы совершили или даже только замыслили, в одно мгновение, быстрее, чем успею сморгнуть.
Тогда никто не укроется. И не будет милости — ведь достаточно было у вас времени, чтобы исправить ошибки юности, загладить вину перед кровником, вымолить прощение у матерей. Будет для вас пламя нижних миров, будут лед, железо цепей, орлы и змеи. Вы слышали Меня.
Все слышали Великого Бога
И боги сказали: мы дети
А звери сказали: мы всегда соблюдаем закон, данный богами. Один зверь служит пищей другому, который сам послужит пищей или шкурой на бурку для человека. Мы любим своих жен, кормим детей, мы сражаемся с врагами или бежим, чтобы спастись. Не за что будет наказывать нас, не за что награждать, когда Великий Бог
Люди же сказали: когда это еще будет! Тысячи раз успеем умереть мы и наши дети. Может, осенью земля не родит, может, зимой небо снова рухнет горячим железом. Зачем нам думать о конце времен? Будем пока жить, как можем, будем обманывать и воровать, потому что иначе как добыть пропитание? Будем убивать, потому что иначе как получить все, что ты хочешь? Будем предателями, если нужно, чтобы спасти богатство и жизнь. Долго еще до конца времен, дня, когда Великий Бог
Только горы устрашились гнева Великого Бога.
Горы ничего не сказали. Они взялись за руки и встали длинной грядой. Горы оделись снегом и льдом, дав обет провести в аскезе и покаянии, не двигаясь, не разговаривая, не снимая леденящих уборов, все время до самого последнего дня, когда Великий Бог
Так и стоят они. Раньше еще качались, когда слышали
А в
Такими жадными стали люди! Вот и дети волчицы: кто помнит заветы предков, хранит честь, слушает совесть? Яхъ — говорят. Барт — говорят. Только говорят, никто не следует. Каждый хочет стать богатым. Кто богат, того считают и честным, и мудрым, того уважают. Никто не спросит: откуда богатство? Сколько плакало матерей, сколько юношей умирало, чтобы слезы и кровь стали золотом богатого человека? А бедный не может быть хорошим отцом и мужем, все смеются над ним. Бедность любые достоинства делает пороками, у богатого любые пороки становятся достоинствами.
Земля была пуста и безводна, ничего на ней не росло, ничего не было в недрах. Как люди смогли бы жить? Тогда Великий Бог
И, так это бывает с птицами, испустила в борозду свой помет. Сделав это, взмахнула крыльями, уронила перо, а сама полетела. Такой большой была Белая Птица, что закрывала полнеба. Все дальше летела Белая Птица. Через век ее было видно в четверти неба. Через восемь веков она стала размером со стаю звезд. Прошло еще семь раз по восемь веков, и Белая Птица стала как маленькая звезда. А теперь ее совсем не видно.
Но в
Помет Белой Птицы стал богатством в недрах земель. В помете была вода — и появились на земле озера и реки, реки наполнили море, большой океан. В помете было семя — и выросли на земле деревья и травы, с плодами и колосьями, пища для человека.
Если бы Великий Бог
Из пера, которое уронила Белая Птица, появились первые великаны. Каждый волосок перышка стал живым человеком. Да, люди тогда были большими!
Они перешагивали через ущелья, горы клали под голову, когда хотели уснуть. И трава была высокой, как дерево, а деревья — ростом равнялись с горой. Великаны жили долго. И с каждым веком становились все более злыми и жадными.