Пепел стихий

— Нет! — Жосс сильнее сжал поводья. — Если твоя дорогая матушка узнает, что я всего лишь посадил тебя на лошадь, она спустит с меня шкуру, — проворчал он.

— Что значит «спустит шкуру», дядя Жосс? — слух у племянника был намного острее, чем предполагал Жосс.

— Э… ну… ничего особенного. Хорошо, Огюст, дружище, сейчас один круг по двору, а потом…

— Жосс! — раздался пронзительный женский голос. — Жосс, ты думаешь, что делаешь? О, осторожно! Осторожно!

Теофания Аквинская, казалось, была вне себя. Мать не только шестилетнего Огюста, но и его младшей сестренки и грудного братишки, она была женой самого младшего брата Жосса, Аселена. Едва завидев Жосса рядом со своими детьми, она тут же норовила вмешаться.

— С парнем все в порядке! — запротестовал Жосс, придерживая Горация. Ничуть не сопротивляясь появлению на своей спине маленького наездника, даже когда тот начинал брыкаться и визжать, конь, тем не менее, мог испугаться орущей женщины.

— Заткнись, Теофания! — закричал Жосс, натягивая поводья, чтобы наклонить тяжелую голову Горация. — Разве ты не видишь, что пугаешь его?

— Что? — воскликнула Теофания. — Как ты смеешь так говорить со мной?

Очевидно, мальчуган решил, что конь дяди Жосса — неподходящее для него место, во всяком случае когда maman несется по двору с боевым кличем. Одной рукой подхватив слезающего Огюста, другой удерживая Горация, Жосс буркнул что-то себе под нос.

И вновь он недооценил остроту слуха шестилетнего мальчугана. Едва Теофания, пылая праведным гневом, стащила свое дитя с плеча Жосса, Огюст наивно спросил:

— Дядя Жосс, а что такое salope?[1]

* * *

За все нужно платить.

В тот вечер, когда Теофания, ворча, поднялась наверх, чтобы проведать малютку, Жосс остался внизу с братьями и невестками. Он прекрасно понимал, что собравшееся общество не слишком им довольно.

«Проклятье, — думал он, подливая себе вина, — в конце концов, чей это дом? Я старший из братьев, и в моем собственном доме я могу творить все, что захочу!»

Но, разумеется, на деле все было не так просто. И Жоссу хватало здравого смысла, чтобы понимать это. Аквин — и большой, укрепленный поместный дом, и обширное поместье — по закону принадлежал Жоссу он был наследником, и собственность и титул перешли к нему пятнадцать лет назад после смерти отца, Жоффруа Аквинского.

Но Жосс всегда знал, что не создан быть землевладельцем. Он не умел обращаться ни с землей, ни с домашним скотом, за исключением лошадей; его не интересовало управление селянами, работающими на благо всех, кто зависел от Аквина. А его братья — Ив, Патрис, Оноре и Аселен — любили и понимали землю.

Как бы там ни было, едва вступив в права наследства, Жосс сразу покинул родной дом. Он оставлял его и раньше: как и множество старших сыновей, он поступил в качестве пажа в семью рыцаря, чтобы выучиться ремеслу, весьма далекому от земледелия. Он даже провел два года в Англии с родней матери, где его дедушка по материнской линии, Герберт из Луэса, оказал ему радушный прием, очевидно, справившись с потрясением от того, что его любимая Ида покинула родной дом, дабы выйти за француза. Когда дедушка был уже довольно стар, Жосс стал оруженосцем и в должное время получил шпоры — заслужил звание рыцаря.

В совсем еще юном возрасте он уже бывал в походах с самим королем Ричардом. Тогда тот еще не был королем, но теперь сделался им.

Благодаря щедрости нового правителя Жосс получил поместье в Англии. Точнее, он должен был стать владельцем поместья, после того как закончится строительство, но лишь одному Богу было известно, когда это произойдет.

И до поры до времени, стараясь сохранять терпение, покуда задержки громоздились одна на другую, Жосс снова жил во Франции. В доме, хозяином которого он был по закону, но в котором чувствовал себя скорее гостем.

И в такие моменты, как этот, — не слишком желанным.

Жосс опустился на массивную деревянную скамью, одновременно ощущая и раздражение, и растерянность.

— Я не причинил парню никакого вреда! — запротестовал он, сделав большой глоток вина.

— Может, и нет, — отозвалась его невестка Мари, жена Ива. — Но не в этом дело. Теофания ведь просила тебя не сажать Огюста на коня, а ты не стал ее слушать.

— С парнем слишком нежничают! — воскликнул Жосс. — Он до сих пор ездит верхом только на крошечном пони. Разве это дело для такого храброго мальчугана? Тут слишком много женщин, а Огюсту нужна мужская компания.

— Она у него есть, и в изобилии! — возразил Аселен; было видно, что эти слова задели его за живое. — У него есть я, у него есть дяди: Ив, Патрис и Оноре. Да еще мальчики Ива: Люк, Жан Ив и Робер. А когда малыш у Оноре подрастет и окрепнет, он тоже сможет играть с Огюстом. Здесь достаточно мужской компании, Жосс, даже для тебя.

— Что ж, может быть, и так.

Жоссу стало не по себе — он не только оказался в меньшинстве, но и почувствовал себя побежденным.

— И все же позволь мне сказать: он бы уже научился ездить на большой лошади, если бы его воспитывали как меня!

— Когда тебе было шесть, ты все еще оставался здесь и носился по округе на пони немногим крупнее, чем у Огюста, причем надоедал всем до смерти, — напомнил Ив. — И только после того как тебе исполнилось семь, ты уехал отсюда, чтобы стать пажом сэра Гая.

— Нет, в семь я уже уехал!

— Не уехал!

— Уехал!

— О, прекратите! — воскликнула Мари. — Правда, Жосс, что ты за человек? Почему в твоем присутствии разумные взрослые мужчины ведут себя как дети?

— Они мои братья, — буркнул Жосс.

— О, конечно, это все объясняет.

В голосе Мари отчетливо слышались саркастические нотки. Но она улыбалась, да-да, улыбалась Жоссу. Мари всегда относилась к нему с нежностью.

— Жоссу не следовало называть Теофанию… э-э-э… так, как он ее назвал, — благочестиво заметил Оноре. — Это было очень грубо. И очень несправедливо.

Аселен, снова впав в ярость из-за нанесенного его жене оскорбления, закашлялся.

— Мне очень жаль, — быстро вставил Жосс, до того как Аселен даст волю своему справедливому негодованию. — Просто сорвалось с языка.

— А что ты сказал ей, Жосс? — шепотом поинтересовалась Мари, пока два младших брата, кивая, соглашались, что Жоссу недостает почтительности. — Аселен не ответил мне, а Теофания вышла из себя, когда я спросила ее об этом.

— Боюсь, я назвал ее сукой, — признался Жосс. — Мне очень стыдно, Мари. Я подумываю пойти на рынок и купить для нее что-нибудь приятное — ленты там или рулон шелковой ткани, чтобы загладить вину.

— Знаешь, скорее всего, она предпочла бы, чтобы ты просто оставил в покое ее мальчика, — проницательно заметила Мари. — Хотя, что до меня, я, наверно, соглашусь с тобой. Когда ты уезжаешь, здесь всем управляют юбки.

— Ты ведь старшая из жен, — сказал Жосс. — К тому же Агнесса наверняка поддержит тебя, даже если Паскаль будет против.

Агнесса была женой Патриса, а Паскаль — Оноре. Мать больного ребенка, Паскаль была слишком занята уходом за ним, чтобы вступать в семейные споры.

— Неужели ты не можешь ничего изменить?

— Хм…

Мари задумалась.

— Может быть. Только ты ведь знаешь, какова Теофания… Когда она злится, у нее начинает болеть голова.

Мари замолкла и перекусила нитку. Округлившаяся и безмятежная по причине немалого уже срока беременности — состояния, которое, по мнению Жосса, ей очень шло, — Мари шила маленькую распашонку из тонкого льна.

— А когда у Теофании болит голова, мы все страдаем, — заключила она. — Весь дом.

— Ясно.

«Неудивительно, что я здесь чужой, — с грустью подумал Жосс. — Мои четыре брата и эта разумная женщина, старшая из невесток, — все они позволяют, чтобы ими командовала самая незначительная особа в доме. И все это — ради спокойной жизни!»

— Где сейчас Теофания? — спросил он через некоторое время.

— Кормит малютку, — ответила Мари.

— Но я думал, что она наняла…

Жосс умолк. В конце концов, это дело Теофании.

— Ты думал, что она наняла кормилицу? — Мари взглянула на него. — Ах, нет ни одной селянки, чье молоко было бы достаточно хорошо для ребенка Теофании.

— О… — отозвался Жосс.

Мари склонила голову над шитьем; Жосс тактично оставил эту тему.

«Я куплю Теофании подарок, — решил он, — и опять принесу свои извинения. Я был непростительно груб по отношению к женщине, которую должен уважать, даже если она мне не по душе. Но как только я буду прощен, я уеду».

Даже если перестройка дома в его английском поместье еще не закончена, если крыша будет протекать и в дождливые ночи ему придется спать в сарае — это все равно лучше, чем жизнь в Аквине.

Во всяком случае пока.

* * *

Король Ричард Плантагенет пожаловал Жоссу дом в английском поместье зимой тысяча сто восемьдесят девятого года в знак благодарности за определенную услугу, которую Жосс оказал новому королю.

В тот холодный январь мысли короля были заняты великим крестовым походом; Жосс часто думал, что лишь благодаря матери Ричарда, доброй королеве Алиеноре, напомнившей сыну о его обязательствах, поместье перешло к Жоссу.

Его новые владения составляли часть — и достаточно большую — богатых поместий покойного Аларда из Уинноулендза. В качестве дара Жосс получил основательно построенный, но ныне ветшающий дом. Как ему сообщили, он был возведен добрых семьдесят лет назад в некотором отдалении от главного здания, чтобы поселить там на редкость сварливую тещу. Возле дома были фруктовый сад и небольшой огород, обнесенные стеной. Дальше тянулось несколько акров пастбища, спускавшегося к быстрой речке со старыми ивами по берегам.

Это был великолепный дар. Жосс трепетал при одной мысли о своей новой собственности. Он был уверен, что это — много больше, чем справедливая плата за его преданность новому правителю, тем более что он и раньше был человеком короля. Жосс осмотрел дом вместе с главным каменщиком, которого ему всячески рекомендовал новый сосед Брайс Роттербриджский. После того как большую часть утра каменщик цокал языком и сокрушенно качал головой в обычной манере людей его профессии, он наконец объявил, что тут нужно проделать огромную работу, но, конечно, он вполне согласен с Жоссом: дом возведен на века. И в скором времени станет прекрасным жилищем.

Тогда, почти восемнадцать месяцев назад, Жосс вряд ли осознавал, как скоро наступит это «скорое время».

В течение тех месяцев, когда главный каменщик и его люди занимались домом и его пристройками, Жосс несколько раз приезжал, чтобы проверить их работу. Было интересно наблюдать, как медленно меняется облик жилища. Вначале, когда в кровле зияли щели и злые сквозняки проникали через плохо пригнанные или полностью отсутствующие двери, дух несчастной ворчливой старухи, для которой было построено это здание, казалось, все еще витал где-то поблизости. В самом же доме царила атмосфера уныния, как будто он стоял с опущенными плечами, преисполненный жалости к самому себе. Жоссу приходилось признавать, что это место навевает тоску.

Но затем, когда ремонт и обновление продолжились, ему вдруг показалось, что дом стал выше. Что он вновь гордо поднял голову и по мере того как его первоначальная красота медленно — очень медленно — стала возвращаться, начал говорить: «Смотрите! Смотрите, как я красив, как я великолепен! Достойное жилище для рыцаря, который поселится здесь!»

Однако никто не делится подобными соображениями с каменщиком. Да и не только с каменщиком. Как-то в разговоре с Брайсом Роттербриджским Жосс обронил, что дом каждый раз радушно приветствует прибытие нового хозяина. Брайс тогда расхохотался и заявил, что будет очень благодарен Жоссу, если тот не станет распространять в здешних краях вздорные чужеземные идеи такого рода.

Однажды Жосс обнаружил, что вместе с частью поместий Аларда из Уинноулендза он в придачу унаследовал и слугу. Уилл служил сэру Аларду, а потом, когда старик медленно и мучительно умирал от гниения легких, заботливо ухаживал за ним со спокойной и деловитой преданностью. В одно прекрасное утро этот самый Уилл появился собственной персоной возле нового дома, когда Жосс спорил с главным каменщиком, превращать или нет западную башенку в небольшую солнечную комнату (хотя Жосс и сам не вполне ясно представлял, зачем ему солнечная комната, он выиграл этот спор).

Терпеливо дождавшись, когда дело будет улажено, Уилл шагнул вперед, стянул шапку и сказал:

— Сэр Жосс Аквинский? Вы не помните меня, сэр, но…

— Я хорошо помню тебя, Уилл.

Жосс подошел к слуге, чтобы поздороваться с ним.

— Как ты поживаешь?

Уилл едва заметно пожал плечами. Жоссу показалось, что за прошедшее время он похудел.

— Хорошо.

Жосс усомнился в этом. В конце концов, хозяин Уилла умер, а вместе с сэром Алардом исчезли и средства к существованию.

— Понятно.

Безо всяких вступлений Уилл заговорил:

— Похоже, вам понадобятся слуги для этого дома, сэр. Я знаю здешние края, знаю людей. Если бы вы наняли меня, я позаботился бы о вас и о вашей собственности. Следил бы за вашим хозяйством, ну, когда вы в отъезде…

Несколько секунд Жосс пристально смотрел в глубоко посаженные глаза слуги. Не то что он не доверял Уиллу, совсем наоборот. Но Жосса беспокоил характер слуги, это-то и удерживало рыцаря от того, чтобы сразу нанять Уилла. Будучи человеком жизнерадостным и беззаботным, Жосс не был уверен, что сможет поладить с кем-нибудь, у кого на лице вечно такая кислая мина, как у Уилла.

— Я… — начал Жосс. Потом, после неловкой паузы, продолжил: — Уилл, я… э-э… Я хочу сказать, ты оправился от горя по сэру Аларду? Я знаю, что его смерть была для тебя тяжелым ударом, и…

К удивлению Жосса, Уилл улыбнулся. Улыбка становилась все шире, совершенно изменив обычно постное выражение лица, и наконец слуга рассмеялся.

— Почему бы вам не перейти прямо к делу, сэр Жосс? — спросил он. — Такому веселому человеку, как вы, вряд ли будет приятно держать при себе унылого типа, пекущегося о ваших нуждах, разве не так?

— Нет! Совсем нет! — начал было Жосс, но не договорил, рассмеявшись. — Да, дружище, ты совершенно прав. Так оно и есть.

Лицо Уилла снова стало серьезным.

— Сэр, скажу вам прямо, я много думал о сэре Аларде, да пребудет с ним Господь.

— Аминь, — отозвался Жосс.

— Но он ушел. Я делал для него все, что мог, и на моей совести нет ничего, что ускорило его смерть. Другое дело — при его жизни. Бывало, сэр Алард и я вздорили, но мы понимали друг друга. Он знал, что я был ему верным человеком. Думаю, поэтому он и оставил мне кое-какую малость из того, что вообще остается после человека на этой грешной земле.

— Ах…

— Но все это в прошлом, — заключил Уилл, — и жизнь должна продолжаться, так-то вот. Ну что, сэр Жосс, вы наймете меня?

— Да, — ответил Жосс, — и с превеликой радостью.

— Ха! — Уилл выглядел довольным. — А моя жена, сэр, моя Элла? Может, она вам тоже сгодится? Она добрая, чистая душа и работящая женщина. Ее руки способны к почти любой работе по дому — все равно, сбивать ли масло, прибрать ли в комнате, доить корову, вышивать или готовить вкусное жаркое.

Хлопнув Уилла по плечу, Жосс улыбнулся.

— Такой кладезь талантов не может оставаться не у дел, не так ли, Уилл?