Пепел стихий

Элис Клэр

«Пепел стихий»

Ричарду и Линди Хилльер,

хозяину и хозяйке нынешнего Аквина

Estuans interius

ira vehementi

in amaritudine

loquor mee menti

factus de material,

cinis elementi,

similis sum folio,

de quo ludunt venti.

Carmina Burana: cantiones profanae

Изнутри сжигаемый

Гневом небывалым,

С горечью посетовал

Я душе усталой:

«Прах стихий и пепел —

Вот мое начало.

Я несусь по ветру,

Словно листик малый».

Кармина Бурана, песня 11, «Изнутри сжигаемый…»

ПРЕЛЮДИЯ

Ссылка на карту Аббатства Хокенли и Юго-Восточной Англии:

http://oldmaglib.com/book/c/Clare_Alys__Ashes_Of_The_Elements(Hawkenlye-2)_map.jpg

В полночь в глубоком безмолвии леса раздался звук, которому там неоткуда было взяться.

Мужчина поднял голову и постарался сдержать хриплое, затрудненное от напряжения дыхание, чтобы прислушаться.

Подождал.

Тишина.

Поплевав на руки и готовясь вновь приняться за работу, он усмехнулся. Это все его воображение. Или, может, какая-то ночная тварь, совсем безобидная, покинула свое жилище. А его волнение плюс все эти мрачные россказни о Великом лесе довершили дело.

Покачав головой и дивясь собственной глупости, он возобновил свое занятие. Мешок уже стал приятно увесистым; еще немного, и…

Снова послышался тот же звук.

На этот раз он длился дольше.

Мужчина выпрямился. От изнурительного труда на лбу выступили капли пота; неожиданно спина похолодела, а влажная кожа покрылась мурашками. Как прозрение, в голове мелькнуло: «Не в добрый час я здесь оказался». В душе словно проснулось какое-то темное и древнее воспоминание. С мучительным страхом он осознал, что лесные заросли — неподходящее место для пребывания в полночь. Никто не отваживался ходить сюда в это время, и на то были очень веские причины.

Мужчина решительно оборвал эти страшные мысли, прежде чем они лишат его самообладания. Осторожно положил топор, которым рубил толстые корни и комель поваленного дуба, выбрался из ямы, вырытой им под величественным вековым деревом, собрался с духом и пополз, прячась в зеленом ковре стелющихся растений, в ту сторону, откуда доносился таинственный звук.

Потому что если кто-то дурачится, развлекаясь за его счет, — что ж, он даст ему понять: это совсем не смешно. А если Сиф и Юэн (проклятье на их глаза!) подкрались и следят за ним — за ним, мозгом всей затеи! — тогда он им покажет, он…

Звук стал громче, он упрямо нарастал, так что мужчина уже не мог не замечать его и не мог уверить себя, что это розыгрыш Сифа и Юэна.

Сиф и Юэн не сумели бы издать подобный звук. И вообще, с трудом верилось, что какой-либо человек был способен на это.

Мужчина остановился и замер на месте. А в тот миг, когда монотонное, странное, жуткое бормотание, казалось, подмяло и поглотило его, он перестал не только двигаться, но и думать.

…И вдруг почувствовал, что улыбается. Ах, но какая славная песня! Похоже на церковный гимн, на чудесную мелодию, исполняемую монастырским хором, только еще лучше. Словно поют ее не мужчины и женщины, а далекие холодные звезды.

Почти не осознавая, что делает, мужчина снова стал двигаться вперед. Только теперь он больше не пробирался тайком через заросли — очарованный, он подчинился призыву, который вряд ли был доступен его пониманию. Расправив плечи, высоко держа голову, он шагал мимо древних деревьев, через молодую зеленую поросль, к открытому пространству, которое видел впереди.

И вдруг остановился как вкопанный.

Широко распахнув глаза, с пересохшим ртом, он, не отрываясь, смотрел на невероятное зрелище. Полная луна сияла прямо над поляной, и место действия, словно нарочно, было залито ее ярким светом. В бесконечном изумлении мужчина водил глазами из стороны в сторону.

Раньше он никогда не верил этим россказням! Отмахивался от них, как от бестолковой болтовни глупых старух. Таких, как его родная мать. А позже — жена, что вечно пыталась отговорить его от вылазок в великий Уилденский лес, особенно по ночам. Она ворчала без остановки, пока не получала доброго тумака. Но даже когда он лупил ее — в этот, последний раз он сломал ей нос, — она продолжала бухтеть. Мол, не ходи туда, это опасно, мало ли что может случиться, а что если вдруг…

Ха! Он ей покажет! Ей и остальным! Они сразу заткнутся, когда узнают, что он тут обнаружил!

Но в любом случае, даже если в старых легендах и есть доля правды, на деле все оказалось совсем не так. Разве он не стоит здесь в эту самую минуту? Разве не видит все своими собственными глазами?

Ладно, он им растолкует! Провалиться ему на этом месте! Уж он…

Внезапно мужчина ощутил устремленный на него взгляд. Ощутил столь явственно, словно его ударили. Хвастливые мысли внезапно оборвались, и одно-единственное слово пронзило его оцепеневший разум. Оно сорвалось с уст, как вопль агонии: «НЕТ!»

Повернувшись, он помчался прочь от поляны, перепрыгивая через кусты ежевики и кочки густой жесткой травы. Он бежал, тяжело дыша, хватая ртом воздух, спотыкаясь, и слышал за спиной звуки погони.

На бегу мужчина украдкой бросил быстрый взгляд через плечо.

Никого.

Никого? Но он же слышал!

Изо всех сил напрягая мышцы ног, мужчина продолжал бежать. О Боже, но теперь ОНО — они? — казалось, было повсюду вокруг него. Бесшумно, тайком, зловеще ОНО окружало его таким ощущением угрозы, что его хриплые вздохи и всхлипывания превратились в возгласы ужаса.

И он по-прежнему никого не видел!

Сердце бешено колотилось, ноги и легкие были словно в агонии, но мужчина все подгонял и подгонял себя. Сколько он пробежал — полмили, милю? — он понятия не имел. Деревья стали тоньше. Ах, ну да, конечно! Еще чуть-чуть — еще совсем немного! — и он окажется на открытом месте — на травянистой опушке этого страшенного леса, в чистом холодном сиянии луны…

Впереди забрезжил свет. Мужчина бежал, изнемогая от отчаяния, а мир за пределами леса безмятежно спал. Когда мужчина миновал последние деревья-исполины, он даже смог увидеть крест над церковью аббатства Хокенли.

«Боже, помоги мне, Боже, помоги мне, Боже, помоги мне», — бормотал мужчина до тех пор, пока слова не потеряли смысл. Внезапно он оказался на опушке, и после темноты под кронами деревьев ему показалось, что от луны было светло, как днем.

Ах, слава Богу. СЛАВА БОГУ!

Теперь он спасен, и…

Но что это? Где-то рядом, совсем близко — тонкий свист… Ближе, еще ближе…

Боль от вонзившегося в тело дротика была сильной, но короткой. Оружие бросили с беспощадной точностью, острый наконечник пронзил сердце.

Мужчина был мертв еще до того как ударился о землю.

СМЕРТЬ В ТРАВЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В маленькой комнате — рабочем кабинете и святая святых аббатисы Хокенли — Элевайз подалась вперед, чтобы вновь наполнить кружку своей гостьи.

— Могу я предложить вам еще немного? — спросила она. — Этот напиток хорошо восстанавливает силы, а я думаю, что вам…

Она запнулась. Едва ли учтиво напоминать собеседнице, что той не помешает укрепить свои силы.

— Ты имеешь в виду, что мне предстоит долгое и утомительное путешествие, а я уже далека от первого цветения юности? Ах, аббатиса, как ты права и в том, и в другом!

Женщина невесело рассмеялась и подвинула кружку.

— Да, налей мне еще. Это ваше питье восхитительно.

Облегченно вздохнув, аббатиса выполнила просьбу.

— Рецепт сестры Евфимии, — пояснила она. — Наша больничная сестра знает толк в целебных травах. Это вино она делает из бальзамника, тимьяна и меда. Оно пользуется успехом у ее пациентов.

— Не сомневаюсь.

Взглянув на аббатису, гостья продолжила:

— Я даже осмелюсь предположить, что кое-кто из них не прочь продлить свой недуг, чтобы подольше получать этот щедрый дар сестры Евфимии.

— Может быть, — согласилась Элевайз. — Хотя, честно признаться, самое любимое лекарство здесь — наша драгоценная святая вода.

— Ах да, святой источник.

Пожилая женщина вздохнула.

— Ты знаешь, сегодня утром я собиралась помолиться в Святыне Пречистой Девы Богородицы внизу, в долине. Но боюсь, у меня нет на это времени.

Аббатиса Элевайз не хотела выглядеть бестактной и назойливой, хотя знала, как ее гостья относится к общине в Хокенли, особенно к чудотворному источнику, которому аббатство было обязано своим существованием. В конце концов, именно благодаря настойчивости этой дамы их монастырь и был столь велик. И еще в большей степени ее заслугой было то, что аббатство возглавляла женщина.

— Неужели вы не можете выделить хотя бы полчаса? — мягко спросила Элевайз. — Неужели мир не подождет вас, моя леди, хотя бы раз в кои-то веки, пока вы заняты чем-то исключительно ради собственного удовольствия?

Гостья с грустью посмотрела на аббатису. Усмехнувшись, королева Алиенора ответила:

— Нет, аббатиса. Боюсь, мир слишком нетерпелив.

В маленькой комнате воцарилось короткое и, как показалось Элевайз, дружеское молчание. Украдкой взглянув на собеседницу, она заметила, что Алиенора закрыла глаза. Королева откинулась на спинку массивного деревянного, похожего на трон кресла — конечно же, кресло принадлежало Элевайз, но аббатиса охотно примостилась на маленьком стульчике, чтобы предоставить гостье наибольшие удобства, которые только мог позволить монастырь. Элевайз подумала, что лицо королевы, все еще прекрасное, было немного бледным.

«Даже если у нее нет времени посетить Святыню, — решила Элевайз, — мы должны хотя бы накормить ее перед отъездом». Бесшумно поднявшись, она подошла к двери, открыла ее и поманила пальцем стоявшую в ожидании монахиню.

— Да, аббатиса? — взволнованно, отозвалась сестра Анна. Как и все монахини, она понимала, что визит матери короля — большая честь для аббатства. Любовь к Алиеноре в общине была столь велика, что сестра Анна — как и любая другая — прошла бы босиком по раскаленным углям, если бы на то была воля королевы.

Элевайз предостерегающе поднесла палец к губам.

— Тише. Королева отдыхает, — шепотом сказала она. — Сестра, не могли бы вы сходить в трапезную и попросить сестру Базилию приготовить легкий завтрак? Королева выглядит такой усталой, — добавила она, отчасти обращаясь к самой себе.

— Я сделаю это с радостью! — прошептала в ответ сестра Анна. — Бедная леди! Еще бы, все эти переезды, да к тому же в ее возрасте! Знаете, ей бы лучше…

— Завтрак, сестра… — терпеливо напомнила Элевайз.

— Да, аббатиса. Простите, аббатиса.

Сестра Анна покраснела и спешно удалилась.

Элевайз вернулась в маленькую комнату, бесшумно закрыв за собой дверь. Почти все, что она делала, аббатиса делала тихо, со спокойным изяществом, о котором сама и не догадывалась. Даже большая связка тяжелых ключей не звенела у нее на поясе — во время ходьбы аббатиса придерживала ее рукой, не давая ключам ударяться друг о друга.

Когда Элевайз снова уселась, королева Алиенора открыла глаза и взглянула на нее.

— Ты слишком велика для этого стульчика, — заметила она.

— Мне удобно, — солгала аббатиса. — Моя леди, я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы для вас приготовили угощение. Даже если вы должны покинуть нас, проведя здесь всего лишь одну ночь, у вас ведь найдется хотя бы несколько минут, чтобы поесть, перед тем как вы продолжите путь?

Алиенора улыбнулась.

— Ты очень заботлива, — проговорила она. — Что же, несколько минут, конечно, найдется. — Она поменяла положение в кресле, поморщившись от боли. — Твоя монахиня была права. Я слишком стара для всех этих обязанностей.

— О, простите, — поспешно произнесла Элевайз. — Ей не следовало говорить так непочтительно.

— Непочтительно? Нет, аббатиса, я уловила в ее словах только доброту.

Почувствовав мягкий укор, Элевайз сказала.

— Я лишь имела в виду, что нам не следует болтать о том, как Вашему величеству угодно распоряжаться своим личным временем.

Даже для Элевайз эта маленькая речь прозвучала напыщенно и раболепно, поэтому ее ничуть не удивило, что Алиенора неожиданно рассмеялась. Подняв глаза на королеву, Элевайз смущенно улыбнулась и повторила:

— Простите.

— Итак, мне следует принять к сведению, — проговорила Алиенора, — что в моем бесконечно любимом уединенном пристанище, так удобно расположенном между Лондоном и побережьем, аббатиса, — она встретила взгляд Элевайз, — между прочим, также любимая мною, вдруг начинает говорить, как какой-нибудь льстивый подданный, ищущий моего покровительства. — Резко подавшись вперед, королева произнесла: — Элевайз, пожалуйста, никогда не становись похожей на других.

Не совсем понимая, что королева имеет в виду, аббатиса тем не менее ответила:

— Да, моя леди. Хорошо. — Послышался робкий стук в дверь. Элевайз сказала: «Войдите!», — и в комнату проскользнула послушница из трапезной с большим оловянным подносом в руках.

— Еда для Ее святейшества, — прошептала девушка.

— «Величества» вполне достаточно, — спокойно заметила Алиенора. — Я не папа римский, я просто королева. — На мгновение она нахмурилась. — А теперь — королева-мать, — добавила Алиенора едва слышно.

В течение последних суток Элевайз испытывала непреодолимое желание задать королеве десятки вопросов, но удобный случай так и не представился. Она смогла узнать лишь самое основное. Сейчас, наблюдая за тем, как королева стремительно уничтожает аппетитную и красиво поданную еду — сестра Базилия положила на край подноса веточку цветущего шиповника, — Элевайз дождалась, когда последний кусочек хлеба исчезнет вместе с последней каплей подливки, и лишь после этого спросила:

— Вы думаете, брак будет удачным, моя леди? Алиенора вытерла губы и откинулась на спинку кресла.

— Удачным? — Она слегка пожала плечами. — Это зависит от того, аббатиса Элевайз, что ты подразумеваешь под словом «удачный». Если ты имеешь в виду, будет ли этот союз плодотворным, я могу лишь сказать, что молюсь об этом день и ночь. Если же ты хочешь знать, будут ли мой любимый сын и его молодая жена наслаждаться обществом друг друга, то вот мой ответ: я глубоко сомневаюсь в этом.

— Ах, — тихо молвила Элевайз. Поразмыслив, она поняла, что сказать ей больше нечего.

— Но без этого союза никак нельзя! — воскликнула Алиенора. — Едва я увидела Беренгарию, я сразу поняла, что она совсем не идеальная невеста для Ричарда. Только что я могла поделать? — Она развела тонкие, отягощенные массивными кольцами, руки, повернув их ладонями вверх. — Уже почти два года Ричард — король Англии, хотя он и провел за это время на родине не больше четырех месяцев.

Алиенора яростно сжала правую руку в кулак и ударила по длинному рабочему столу, который стоял перед креслом Элевайз.

— Крестовый поход, вечно крестовый поход! — почти закричала она. — Сначала мой сын оттолкнул от себя подданных этой позорной продажей должностей, затем понесся во Францию, чтобы принять суму и посох пилигрима! Устроил короткую передышку, пока делал смотр судам своего бесчисленного флота, — и отправился в Святую Землю! — Большие темные глаза Алиеноры сверкали от гнева. — Элевайз, у него не возникло ни тени мысли, ради чего он оставляет правление страной на кого-то другого! Ни малейшего беспокойства, хотя еще до его отъезда пошли сплетни, что он и не собирается возвращаться! Что он бесконечно далек от того, чтобы посвятить себя великому делу управления Англией! Что его честолюбивый замысел — стать следующим королем Иерусалима!

— О нет! — воскликнула Элевайз.