Помоги проекту - поделись книгой:
— Вам хочется узнать, что случилось?
— Да, сэр.
— Мы беседовали с вами по делу, а он вдруг упал. Ваш объяснимый испуг я умягчил вот этой купюрой. Ясно?
— Да, сэр.
— Далеко пойдет, — сообщил Джерри, когда дверь закрылась. — Знает только два слова: «да» и «сэр». А вот ты… Смотреть противно. Беспокоишься о каких-то грошах… Тебе что, неясно? Ты — миллионер.
Билл тупо глядел на него.
— Бумагу сейчас не покажу. Во-первых, ключи у отца. Во-вторых, отец рассердится, что я тебе все сказал. В-третьих, ты все равно не поймешь, тут нужен разум юриста. Если убрать длинные слова, получится, что старый Натком оставил тебе деньги, потому что только ты из всех людей на свете бескорыстно ему помог. Что ты сделал, а? Я сам так буду помогать богатым старцам.
— Джерри, ты не шутишь? — выговорил лорд.
— Клянусь на Библии. Кто я, по-твоему? Я — суровый законник. Николзы не шутят с клиентами.
— О, Господи!
— Помог ты ему в Марвин Бэй, и правильно сделал. К счастью, он не успел переменить завещание. За последние два года он их менял четыре раза. Так чем ты ему помог? Спас на водах?
— Нет, мы играли в гольф. Я кое-что посоветовал. Позанимался с ним немного. Ой, не могу! Не верю! И за это — миллион?
— А что? Ты потратил на него время. Заметь — бескорыстно.
— Ну, что же это!
— Не кричи. Мне все ясно. С твоей добротой надо было этого ждать. Я думаю, старый Натком в первый и последний раз поступил разумно.
— Он меня даже не поблагодарил.
— У него такой характер. Не так давно наорал на отца и хлопнул дверью.
— Как ты думаешь, он не псих?
— Юридически — нет. У нас три справки от солидных врачей, на всякий случай. Скажем так, он чудаковат. Такой, знаешь ли, эксцентрик. У него есть племянник и племянница. Племяннику оставила деньги тетка, то есть миссис Натком. Тогда старик отписал все племяннице. Казалось бы, резонно. Но это не все. Через полгода он оставил племяннику 100 долларов, alias[7] 20 фунтов, а прочее отдал на репатриацию евреев. Но и это не все. Потом — опять племянница, потом — ты. Тогда он приходил к нам в последний раз. А сегодня я узнал, что он скоропостижно скончался.
Молча выслушав этот рассказ, лорд Долиш встал и зашагал по комнате. Вид у него был такой, словно ему неудобно.
— Это ужасно! — сказал он наконец. — Джерри, это ужасно!
— Миллион фунтов?
— Я их просто украл.
— Почему?
— Если бы не я, эта девушка… Как ее зовут?
— Элизабет Бойд.
— Получила бы все. Ты ей сообщил?
— Она в Америке. Когда ты явился, я как раз ей писал, так это, неформально. Отец бы ее утопил в разных словесах, а я, знаешь, попросту: «Оставь надежду».
Билл не улыбнулся.
— Что ты страдаешь? — продолжал юрист. — При чем тут ты? Он все равно изменил, бы завещание. Оставил бы свой миллион престарелым кэдди.
— Не в том суть. Что бы ты сделал на моем месте?
— Прыгал от радости.
— А не решил бы съездить в Штаты?
— Что!
— Не попытался бы
Джерри знал, что Билл глуповат, но не настолько же.
— А ты попытаешься?
— Понимаешь, я и так еду. У меня есть билет. Вот и загляну, все улажу…
— Что уладишь? Отдашь деньги?
— Не думаю. Лучше разделим пополам. В общем, посмотрю, как она, очень ли нуждается… Где, ты сказал, она живет?
— Я ничего не говорил. Билл, не делай глупостей!
— Да я просто посмотрю, честное слово.
— От тебя все равно не отстанешь. Ладно: Лонг-Айленд, Брукпорт.
— Спасибо.
— Нет, ты серьезно?
— Понимаешь…
— Просто хочешь посмотреть?
— Да, да!
Перед отъездом всегда много дел, и только на борту, в Ливерпуле, Билл собрался написать невесте. Писал он осторожно, суммы не назвал, утешаясь тем, что полмиллиона тоже ее обрадуют. Куда же послать письмо? — задумался он. В Саутгемптоне оно ее не застанет. Потом они едут в Портсмут. Значит, туда.
Маленький Брукпорт на Лонг-Айленде хорош для летнего отдыха. Как и кишащие там комары, он кормится приезжими. В то время года, когда скончался Натком, население его составляли бакалейщик, мясник, аптекарь, их обычные коллеги и мисс Элизабет Бойд, разводившая пчел на старой ферме.
Если вы возьмете третий том Британской энциклопедии (AUS-BJS), вы узнаете, что пчелы, принадлежащие к отряду
Вот тут можно поспорить. Кто как, а Элизабет не процветала. В сущности, она едва сводила концы с концами.
Из той же энциклопедии мы узнаем, что пчеловод должен обладать особыми способностями. Если взять коммерческую часть, у Элизабет их не было. Пчел она любила, но знала о них не слишком много. Пасеку она завела, чтобы чем-то заняться в деревне, а обладала в ту пору кое-какими деньгами, кратким руководством и подержанной пчеломаткой. Из города пришлось уехать из-за брата. Он приканчивал теткино наследство, и сестре с трудом удалось устроить для него что-то среднее между детской и санаторием.
По странной прихоти природы, у самых плохих братьев — самые лучшие сестры. Работящие молодые люди, которые рано встают и трудятся в поте лица, наделены сестрами, которые вежливы с ними только тогда, когда просят денег. Элизабет мечтала о том, чтобы дорогой Натти стал великим человеком. Она надеялась, что чистый воздух и отсутствие развлечений усмирят рано или поздно его разгулявшиеся нервы. Ей было отрадно слушать, как он подметает. Конечно, в их словаре не нашлось места слову «обслуга». Элизабет стряпала, Натти занимался уборкой.
Через несколько дней после того, как Клара Фенвик и лорд Долиш, каждый сам по себе, отбыли в Америку, Элизабет Бойд села на кровати и отбросила пышные волосы. За окном пели птицы, сквозь жалюзи светило солнце, а главное — жалобно мяукал Джеймс, требовавший завтрака в половине девятого.
Она вскочила, набросила на хрупкие плечи розовый халатик, сунула маленькие ножки в голубые шлепанцы, зевнула и пошла вниз. Налив Джеймсу молока, она постояла на траве, вдыхая утренний воздух.
Ей был двадцать один год, но подслеповатый наблюдатель принял бы ее за ребенка. Только глаза и подбородок свидетельствовали о том, что перед вами — взрослая, решительная девушка. Глаза у нее, при очень светлых волосах, были карие, очень яркие, смелые и веселые; подбородок — небольшой, но чрезвычайно четкий.
Словно зоркий сторож, она смотрела, чтобы соседский щенок не вылакал молоко. Когда это случалось, кот глядел беспомощно и жалобно. При всей любви к щенку, справедливая Элизабет не могла потворствовать разбою.
День был прекрасный и тихий. Джеймс, допив молоко, стал умываться. С ближнего дерева, липы, осторожно спустилась белка. Из сада доносилось жужжание пчел.
Элизабет любила тихие дни, но опыт научил ее не доверять им. И точно — судя по звукам, что-то приключилось с водой. Вернувшись в кухню, она открыла кран. Появилась тонкая струйка, потом послышалось бульканье. Да, воды нет.
— Ах ты, Господи! — вскричала Элизабет и направилась к лестнице. — Натти!
Ответа не было.
— Натти, миленький!
Наверху кто-то заворочайся. Через некоторое время Клод Натком Бойд явил миру свое лицо с исключительно низким лбом и ничтожным подбородком. Утреннее солнце раздражало его, он заворчал.
Надо сказать, что Натти соответствовал эвклидову определению прямой — у него была только длина. Он рос и рос, пока к двадцати пяти годам не стал окончательно похожим на водоросль. Лежа он походил на шланг. Пока он раскручивался, пришла Элизабет.
— Доброе утро! — сказала она.
— Который час? — глухо отозвался он.
— Девятый. Погода — прекрасная. Птицы щебечут, пчелы жужжат, тепло. В общем, все замечательно.
Натти искоса посмотрел на сестру. Что-то она слишком распелась.
— Прямо-таки всё?
— Ну… воды опять нету.
— А, черт!
— Да, не везет нам.
— Мерзкое место! Когда ты скажешь этому Флаку, чтобы он там починил?
— Когда его встречу. А пока оденься, пожалуйста, и сходи к Смитам с ведерком.
— В такую даль!
— Меньше мили.
— И ведро обратно тащить! Да, прошлый раз меня укусила собака.
— Наверное, ты пригнулся, они этого не любят. Держись прямо, браво…
Натти просто взвыл от жалости к себе.
— Ну, что это! Будишь ни свет, ни заря, гонишь за водой, когда я еле жив, и еще хочешь, чтобы я держался, как тамбурмажор!
— Миленький, лежи, сколько хочешь. А я без воды не обойдусь. Такая уж я, избалованная.
— Надо найти человека для всей этой пакости.
— Как мы будем ему платить? Я еле-еле справляюсь. И вообще, скажи спасибо…
— …что у меня есть крыша над головой. Знаю, знаю. Можешь не напоминать.
Элизабет вспыхнула.
— Какая же ты свинья! Я хотела сказать: «что ты носишь воду, рубишь дрова»…
— Что? Дрова?!
— Это образ. Я имею в виду, «работаешь на свежем воздухе». Очень полезно.
— Не замечаю.
— Ты гораздо спокойней.
— Нет.
Она встревоженно взглянула на него.
— О, Натти! Неужели ты… что-нибудь видел?
— Мне снились обезьяны.
— Мне часто снится всякая чушь.
— За тобой гналась по Бродвею обезьяна во фраке?
— Не волнуйся, это пройдет. Поживешь еще немного здесь…
Поделиться книгой: