Правда о первой ночи

– Ева, ну скажи мне, где ты только таких подлецов находишь?

Я расплакалась навзрыд, по-бабьи, и Маша пожалела меня, сказала, что сделает все так, как я попрошу.

– Может, ты и права, во всяком случае, она увидит, что ты за человек, и сама решит, нужна ты ей или нет. Но она-то тебе нужна? Или у тебя в голове одни мужики?

– Это ты про Наима? – Я знала, как ее остановить.

– А где он?

– В Швейцарии, зубами занимается…

– А я уж думала, что серьезное… – Она снова смешно так поджала губы, мол, я все понимаю, мне ничего не объясняй. Наим был единственный мужчина, которого она уважала, но которого никогда в жизни не видела. Разве что на фотографии… Если бы не снимки, она не поверила бы и в его существование. Иностранцы для моей Маши были все равно что инопланетяне. Смешная…

– Значит, мы с тобой договорились?

– Договорились… А это что, шаль? Я вот смотрю и думаю, шаль не шаль…

Она развернула ее, поднесла к лицу и зарылась в розовое шерстяное облако.

– Ты хитрая, Ева, всегда знаешь, что покупать… А это что? «Джен Эйр», вот спасибо… Придется еще раз перечитать. Страсть как люблю этот роман… Так что с Наимом-то, ты еще вернешься к нему?

– А я от него никуда и не уходила… – ответила я, и это была чистая правда.

Глава 13

Мне кажется, Ева не понравилась Маше, она смотрела на нее с подозрением, словно хотела ей что-то сказать или спросить, но так и не решилась. И во время разговора, когда я настояла на том, чтобы Ева присутствовала при нем и чтобы была в курсе всего, что имело отношение к моей матери, Маша старалась не смотреть на нее, и я понимала, в чем дело: Маша считала, что Ева – посторонняя, а при посторонних нечего обсуждать мою мать. Маша видела, что я настроена решительно и что я обязательно поеду в Москву и разыщу там свою мать, но понимала и то, что самостоятельно совершить такую поездку мне будет трудновато.

Маша – человек добрый, и, несмотря на то что Ева ей не понравилась, она все равно накрыла на стол, напоила нас чаем, угостила вкусными оладьями. Я понимала, о чем она хочет меня расспросить и не может из-за гостьи, поэтому, когда Ева вышла из-за стола и отправилась, как я понимаю, в сад искать туалет (Маша и здесь свредничала и сделала вид, что ничего заметила, я же не отправилась за ней исключительно из-за Маши, чтобы дать ей возможность высказаться, ведь она была нужна мне, и я в какой-то мере зависела от ее желания дать мне адрес матери или не дать), мама Маша спросила в лоб:

– Валя, откуда у тебя деньги?

Вопрос естественный, ведь понадобятся деньги на билет до Москвы и обратно, да еще нужно будет где-то переночевать, если вдруг моя мамаша откажется принять меня и пустить к себе, я должна была быть готова и к такому повороту событий. Кроме того, деньги нужны на еду и метро.

– Маша, ты так смотрела на Еву, будто хотела укусить, – не выдержала я. – Ева – моя подруга, она помогла мне заработать деньги, кроме того, у нее в Москве есть друзья, где мы сможем остановиться. И вообще я должна быть ей благодарной за то, что она согласилась поехать со мной. Она делает это только ради меня, пусть даже из жалости, но меня это не унижает, наоборот… И не смотри ты на нее так… Она хорошая девушка, потом когда-нибудь ты это поймешь.

– Заработать… – Маша аж посерела. – И каким же образом ты заработала, девочка, деньги? Валя…

– Я покрасила забор на даче одной ее богатой знакомой и помогла ей сделать генеральную уборку… – лгала я, разглядывая кружевной узор скатерти, потому что смотреть в это время в глаза Маше я просто не смела. – Окна помыла, веранду, еще маленькую спальню обоями оклеила, – добавила я для большей убедительности.

– Смотри, Валентина, не наделай глупостей, – погрозила она мне пальцем. А я вдруг подумала в эту минуту, что Маша, конечно, хороший человек, и она часто оказывала мне моральную поддержку, но что касается материальной, тем более денег, я даже не смогла вспомнить… Разве что варенье иногда привезет да пирожки. И это при том, что она была далеко не бедной. Мышка-норушка. А подарки, которые мы привезли ей? Она приняла их так, как если бы я действительно была чем-то обязанной ей. Разве она не понимала, сколько стоят розовое покрывало и полотенца? Меня это почему-то задело…

Вот такие мысли появились у меня, когда я сидела за круглым столом мамы Маши и макала пышные теплые оладьи в клубничное варенье. Но главное я сделала – добыла московский адрес моей настоящей матери. Был и телефон, но мне не хотелось ей звонить… Увидеть ее – вот что было самым главным.

Вернулась Ева, мы попрощались с мамой Машей и отправились на электричку. И Ева, почти все время молчавшая, пока мы были у мамы Маши, вдруг сказала:

– Если честно, она мне не понравилась, эта твоя благодетельница. Даже спасибо тебе не сказала за покрывало… Неприятная тетка, так тебе скажу. Хорошо еще, что адрес матери дала… Да и то, надо бы еще проверить, действительно ли она там живет или нет…

– Думаешь, она могла переехать? – Сердце мое сжалось. Об этом я как-то не подумала.

– Да ты не расстраивайся раньше времени… А если хочешь, я прямо сейчас ей позвоню и выясню, живет она по этому адресу или нет…

Я смотрела на Еву широко раскрытыми глазами, кожа моя покрылась мурашками. Ева достала свой мобильный телефон, раскрыла записную книжку, куда тоже вписала адрес и телефон моей матери, и спокойно стала набирать московский код…

– Длинные гудки, – прошептала она, и голос ее утонул в грохоте электрички.

– Если квартира большая, то не скоро возьмет… Пока добежит, – оправдывала я долгие длинные гудки.

Мне трудно было себе представить квартиру моей матери. Какая она? В голове не возникало никаких картинок. Только длинная дорога, а я в купе, почему-то непременно в купе… Хотя я в поезде-то ехала всего два раза: когда мы с классом ездили сначала в Волгоград, а потом в Москву… Смутные воспоминания, отравленные постоянным чувством голода.

Потом Ева оживилась, ее взгляд устремился куда-то в пространство, в точку на стекле, за которым неслись зеленые поля и реденькие молодые дубовые рощицы… Она с кем-то разговаривала!

– Юркун Наталья… Я могу с ней поговорить?

Юркун – это, если верить Маше, фамилия моей матери по первому мужу (сколько всего было мужей, я понятия не имела). Юркун. Некрасивая, черно-белая и угловатая фамилия.

– Через неделю? Хорошо, а с кем я разговариваю? А… понятно. Спасибо, всего хорошего…

Она отключила телефон, и я замерла.

– Ее сейчас в Москве нет, она уехала куда-то по делам, вернется через неделю, я разговаривала с соседкой, которая как раз находилась в квартире, поливала цветы…

Значит, у моей матери в квартире есть цветы, а если есть цветы, то, значит, рассуждала я довольно примитивно, она не такая уж и пропащая… Цветы – это как дети, за ними ухаживать надо, поливать, удобрять… Я всеми силами пыталась обелить, облагородить образ моей нерадивой родительницы.

– И куда же это, интересно, она укатила? – задумчиво протянула я, запутываясь в своих чувствах к матери. Теперь, вместо того чтобы думать только о том, как бы поскорее, прикрываясь моей матерью, покинуть город, мне захотелось еще, чтобы во мне проснулось настоящее, не придуманное, как это было до сих пор, желание увидеть ее и чтобы она оказалась нормальной доброй женщиной… Тяжкое преступление, совершенное мною всего несколько дней тому назад, потускнело и стало казаться в тот солнечный июньский день, когда мы летели на электричке по зеленой, пахнувшей травами теплыни в неизвестность, тяжелым болезненным сном, но никак не реальностью. Вот только синяки и ссадины на бедрах могли напомнить мне об изнасиловании… Еще тошнило, да и живот побаливал…

Ева тоже о чем-то задумалась, потом, резко повернувшись ко мне, вдруг сказала:

– Знаешь, что, Валентина… Раньше чем через неделю мы все равно не поедем, поскольку твоей дорогой мамочки в Москве нет, она уехала, так?

– Так, – согласилась я.

– Мы бы успели провернуть одно важное дельце как раз за эти семь дней…

Я вспомнила Игоря Николаевича и подумала о том, что теперь, когда я вместе с Евой, мне придется выполнять куда более сложные поручения, чем передача часов… Но это все равно лучше, чем сидеть в тюрьме.

– Какое дельце?

– У тебя есть заграничный паспорт?

– Нет! Конечно, нет! Откуда?!

– Значит, он у тебя будет.

– Но… неделя…

– Я знаю одного человека, он занимается визами и паспортами. Если я его только найду, он сделает тебе паспорт за пять дней. Правда, это будет стоить денег…

– А для чего мне паспорт? – на всякий случай спросила я.

– Для перемещения в пространстве, – туманно ответила мне моя новая подруга и зевнула. – Загранпаспорт – это хорошая штука… И вообще, Валя, если хочешь знать мое мнение, то мы твою мать скорее всего не найдем, – вдруг заявила она с самым скучным видом, – и эта соседка – просто подставное лицо или же сама Юркун, которая не захотела разговаривать с чужим человеком… Это я к тому, чтобы ты не возлагала на поездку в столицу больших надежд относительно своей матери. Москва должна тебя интересовать в другом, более широком плане. Я предлагаю тебе работать вместе со мной, понимаешь? И Москва в этом смысле – отличный старт.

Я сделала неопределенный жест рукой, очертила круг, после чего моя рука повисла в воздухе – я не знала, что ей на это ответить. Было самое время рассказать ей об офицере, чтобы объяснить, что я не такая дура и понимаю, что особой надежды отыскать мою мать никогда и не питала, что мне просто-напросто надо срочно исчезнуть, покинуть город; да, теперь самое время рассказать Еве, уж она бы поняла и успокоила меня, я в этом не сомневалась, но тогда я оказалась бы полностью в ее власти… Да, она нравилась мне, тогда мне казалось, что сам бог послал мне ее на помощь и что только вместе с ней я смогла бы, пожалуй, разыскать свою мать и спрятаться у нее на то время, пока будут искать убийцу офицера… Но, если я расскажу ей об изнасиловании, она станет презирать меня, заставит объяснить ей, зачем я пошла к нему… Сколько раз я уже представляла себе наш разговор! Я была уверена, что она отвернется от меня, кроме того, тот факт, что я живу у нее, делает ее в глазах представителей закона чуть ли не сообщницей! Вряд ли она скажет мне спасибо за то, что я сделала ее укрывательницей преступницы. Я никого не убивала, ничего не было, ни-че-го!

Но сейчас она сидела рядом, и, пока я была с ней, мне ничего не грозило… Заграничный паспорт? Да это же как раз то, что мне надо! Покинуть свой город, выехать из страны и раствориться где-нибудь за пределами моих страхов… Нет, мне положительно везло с моей новой подругой. Ведь так удивительно все складывалось, будто она, зная о моем преступлении, но ни о чем не спрашивая, просто молча протянула мне руку и теперь старалась увести подальше от неприятностей.

– Ты действительно думаешь, что я не найду ее? – спросила я, чтобы не выдать свое волнение по поводу ее предложения о загранпаспорте.

– Сколько лет ты жила без нее и еще столько же проживешь… Кто она тебе? Всего лишь биологическая мать, так? Я так сказала тебе, чтобы ты не очень-то переживала, если в Москве у нас с тобой ничего не получится… Есть дела куда поинтереснее и поважнее, честное слово! Ты, кажется, хотела поступать в университет. Для этого нужны деньги, и немалые. Вот ты и займешься бизнесом.

– Но я ничего не умею, не знаю… – Волна тошноты снова подкатила к самому горлу.

– Я тебя научу. Кое-что купим, потом перепродадим, вот и все.

– Наркотики? – На этот раз я произнесла это очень тихо, но все равно почувствовала, как Ева сердится.

– Что ты зациклилась на этих наркотиках?! – воскликнула она в сердцах. – Я занимаюсь камнями, поняла? Бриллиантами. Очень прибыльный бизнес.

– Но ведь и опасный, – тихо предположила я, разумеется, абсолютно ничего не смысля в этом.

– Если знать, у кого покупать, как переправлять и кому продавать – то это очень даже легко и приятно, – улыбнулась Ева, сладко потягиваясь и изгибаясь всем телом, с видом человека, в силу своего жизненного опыта и ума избавленного от каких-либо переживаний по этому поводу.

Если бы меня спросили тогда, что я думаю о Еве, я бы долго подбирала слова, чтобы описать, какая она и почему меня так притягивало к ней. Ведь мне в моем положении была нужна совсем другая подруга – надежная, открытая, простая. Ева же была полной противоположностью моим недавним представлениям о близкой подруге, которой, наверное в силу особенностей моего сложного характера, у меня до сих пор не имелось. Более того, она была по-настоящему опасна; опасность исходила от нее, как слабый, тонкий, приятный до головокружения, но ядовитый аромат, которым я дышала и не могла надышаться. Возможно, эту тягу к авантюрам, в которые она собиралась меня втянуть (а я уже не сомневалась, что имею дело с опытной мошенницей, занимающейся дорогостоящей посреднической деятельностью между настоящими, с большим размахом, жуликами), я унаследовала от своей матери, аферистки. Но так или иначе я уже знала, что лишь ее желание разорвать наши отношения может быть причиной того, что мы расстанемся, сама же я со всей решимостью, на какую только была способна, собиралась пустить корни в ее насыщенную и полную тайного смысла жизнь.

Язык мой прилип к нёбу, когда я в очередной раз захотела рассказать ей мою тайну, – все мое существо противилось полному раскрытию перед малоизвестной мне Евой. Очевидно, сработал инстинкт самосохранения. Пусть меня схватят, но позже, гораздо позже, когда я буду уже связана с неким представляющим определенную опасность для окружающих обществом, и представители этого общества (и Ева в том числе) пусть ахнут, узнав, что приняли в свой штат настоящую убийцу, пусть запрезирают или, напротив, зауважают меня, мне все равно, но, главное, не оставят одну, помогут, как своей, как родной, сделанной из того же материала, что и они…

– Наверное, ты права насчет матери… – Я продолжала еще какое-то время глумиться над ролью бедной сиротки – мне действительно надо быть готовой ко всему, и загранпаспорт тоже нужен, кто знает, может, она ударилась в бега…

– Скажи, – вдруг спросила меня Ева, властным движением подцепив указательным пальцем мой подбородок, приподняв его и заглянув мне в глаза, – а ты действительно готова к тому, чтобы увидеть свою мать?

– Не знаю, – честно призналась я и, вдруг позабыв о своем недавнем желании быть причастной к отдающей криминальным душком жизни Евы, дала волю своим истинным чувствам и разревелась: образ красивой молодой женщины, моей матери, открывшей мне дверь и с улыбкой разглядывающей меня (руки, перепачканные мукой, нервно поглаживают белый передничек, а из глубины квартиры тянет густым запахом свежей выпечки), неожиданно проступил сквозь прокуренное желтое лицо опустившейся, вульгарной тетки…

Глава 14

Если в доме мамы Маши мне не удалось увидеть Еву, общающуюся с кем-то другим, помимо меня, и я не смогла подсмотреть ее разговаривающей с людьми и демонстрирующей свою сущность, то в разговоре с турагентом мне посчастливилось убедиться в том, что Ева одним своим тоном может раздавить маленького человека, даже не заметив этого. Там, у Маши, она помалкивала, чтобы ничего не испортить и, получив нужную информацию, как можно скорее распрощаться с не понравившимся ей человеком, поставив на нем точку, здесь же, обладая определенной властью, выразившейся в двух новеньких европейских сотенных, она требовала паспорт в кратчайший срок жестким деловым тоном, которого я прежде не имела счастья слышать. Плотненький холеный агент, развалившись за своим огромным столом, заваленным яркими глянцевыми туристическими проспектами, аж привстал, увидев ее входящей в его полуподвальную обшарпанную каморку, называемую офисом, и одним взмахом руки очистил от рекламного мусора глубокое мягкое кресло:

– Прошу! А девочку вот сюда, на стул.

– Дима, нам нужен паспорт.

– Когда? – спросил Дима, шаря по карманам своей клетчатой рубашки, не спуская взгляда с Евы, красивой, стройной, в джинсах и белой водолазке, спокойно держащей в холеных пальцах тонкую сигарету.

– Вчера, – сказала она, прикуривая от его дорогой зажигалки, явно подарок кого-то из его путешествующих клиентов-бездельников.

– Мне нужны фотографии…

– Дима, мы все принесли. – И она положила на стол тоненькую папочку с моими документами и фотографиями.

– Чудненько… В пятницу устроит? – по-настоящему засуетился Дима, быстрым опытным взглядом оценивая пакет документов.

– Устроит.

– Двести евро. Оплата по факту. – Он склонил голову набок, ожидая, вероятно, что с ним будут торговаться.

– Нормально. – Ева хлопнула себя ладонью по бедру.

– Быстрее и дешевле нигде не найдете, – залепетал турагент.

– Дима, брось свои рекламные штучки, я к тебе не торговаться пришла…

Я, все это время сидевшая рядом на стуле и разглядывавшая толстый проспект, пестрящий фотографиями роскошных европейских отелей и египетских пляжей, впитывала в себя каждое слово, каждую интонацию Евы, каждое ее движение, и мне казалось, что это не она, а я разговариваю с турагентом и тоном, не терпящим возражений, требую от него невозможного – новенький загранпаспорт за три дня.

Мы вышли из подвала на свежий воздух, и на головы нам упали горячие лучи солнца.

– У тебя есть какие-нибудь дела в интернате? – спросила меня Ева, и мне от ее слов сделалось нехорошо. Да, у меня имелись там дела, надо было забрать документы и личные вещи, а еще направление в общежитие, но кто бы знал, как же мне туда не хотелось идти. Мне так и казалось, что стоит только переступить порог центрального учебного корпуса, как меня тут же повяжут… Но не могла же я обманывать Еву.

– Да, нужно кое-что взять и отвезти в общежитие.

– С общежитием подождем, перевезем вещи пока ко мне. В этой жизни никому нельзя верить, и ты не должна оставлять в интернате, да еще в летнее время, свои вещи… У тебя же, наверное, и пальто есть, и зимние дорогие вещи.

– Зимние, но недорогие, – нахмурилась я.

Мое пальто было французским, теплым и красивым, я носила его все холодное время года, независимо от того, весна ли, осень или зима. Оно досталось мне по счастливой случайности – в интернат привезли гуманитарную помощь, тюки с поношенной одеждой из Европы. Среди них и было это красивое красное пальто с искусственным мехом. Я схватила его первая и утащила, как лисица кролика, в нору, спальню, где долгое время приводила его в порядок – чистила, отпаривала, утюжила…

– Поехали, я сама посмотрю, – сказала твердо моя практичная подруга, и мы, купив на улице большую клетчатую, из рисовой соломки сумку, взяв такси, покатили в интернат.

Глава 15

Все корпуса были пустыми, гулкими и уже пахли свежей краской. Я молча поднималась по лестнице, Ева шла за мной и дышала мне в затылок. Распахнув дверь нашей спальни, я увидела четыре аккуратно заправленные кровати, узкие, светлого дерева письменные столы, шкафы, на полу – синий потертый узорчатый ковер. Мои девчонки, соседки по спальне, либо где-то гуляли, либо сдавали вступительные экзамены или уже переехали в общежитие. Открыв шкафы, я поняла, что остались лишь мои вещи, да и то не все, как правильно предположила Ева. Не хватало пары джинсов, кроссовок и зеленой теплой куртки на меху, тоже отрыжка гуманитарной помощи…

Я выложила все свои вещи на кровать, и Ева принялась аккуратно складывать их в сумку. Оставила только старую мыльницу с розовым засохшим обмылком, зубную щетку, пару застиранных полотенец да домашние, почерневшие от времени и истертые до дыр тапки.

– Уходи отсюда, не оглядываясь. Я уверена, что ничего хорошего ты здесь не видела. Разве что подруги… – Она волоком потащила сумку к дверям. – Ты тут к кому-нибудь привязалась?

– Только к Мишке… Но я не знаю, где он… Подожди, я оставлю ему записку с номером моего телефона, – вдруг опомнилась я, понимая, что чуть было не предала в который раз своего и без того отвергнутого и брошенного мною друга.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? – нахмурилась Ева, явно не одобряя моего желания поддерживать связь с кем-либо из моих, интернатовских.

– Да, – коротко ответила я, взяла со стола листок бумаги, карандаш и по памяти записала десять цифр своего мобильника. – Когда-нибудь ты, быть может, познакомишься с ним. Если, конечно, захочешь…

– Тебе виднее, – кивнула головой Ева, и мы, не оглядываясь, покинули интернат.

Глава 16