Лесной прадедушка (Рассказы о родной природе)

— Только знаете как выпустим, — сказала Анна Михайловна, — сперва завяжем белую тряпочку на лапке, чтобы заметить его, и выпустим рано утром, когда тетерева к нам слетятся. Привяжем верёвочку к двери кладовки и откроем во время тока.

Так и сделали.

На другое утро в самый разгар тока дверь кладовки тихо приотворилась, и Тетерюк, весь распушившись, с белой перевязью на лапке, выскочил на поляну. В своём боевом задоре он, верно, даже и не понял, что произошло. Он захлопал крыльями, подскочил и затоковал среди тетеревов. И токовал всё утро. А когда пригрело солнышко, вместе с остальными улетел в лес.

Ребята были озабочены, прилетят ли тетерева на следующее утро токовать на их поляну.

Ещё задолго до рассвета дети собрались в школе и, столпившись у окна, ждали, когда забрезжит заря. «Прилетит или нет?» — этот вопрос занимал и Анну Михайловну, и Николая Ивановича, и, уж конечно, в первую очередь всех ребят.

Но вот слегка посветлело. На прозрачном зеленоватом небе стали вырисовываться вершины леса. Часы в школьном коридоре пробили три. И, словно отвечая на их утренний звон, откуда-то из темноты раздался знакомый призывный клич: «Чу-фшшшш, чу-фшшшш!..» В лесу ему отозвался другой, третий… Послышалось хлопанье крыльев — тетерева слетались на полюбившееся им местечко.

Всю весну проТоковали они на школьной поляне. И среди этих нарядных лесных петухов, кажется, больше всех суетился, скакал и приплясывал один с белой перевязью на лапке, будто дирижёр и распорядитель танцев на весёлом лесном балу.

СМЫШЛЁНЫЕ ПТИЦЫ

Я поехал в деревню к приятелю Ивану Антоновичу, чтобы договориться насчёт охоты.

Войдя в знакомый домик, я совсем неожиданно оказался свидетелем маленькой семейной сцены. Мой приятель сидел на стуле, сконфуженно опустив голову и пощипывая себя за бороду. А перед ним, вызывающе подбоченясь, стояла его седая, почтенная супруга Анна Саввишна и насмешливо говорила:

— Ну какой ты охотник, если даже ворону и ту подстрелить не можешь! Индюк ты, а не охотник! Индюк, индюк…

— Ну, матушка, при чём же тут индюк? — развёл руками Иван Антонович.

— А при том, что он тоже вроде тебя: пыжится, тужится, а никакого толку и нет. Одна болтовня: блум-блум-блум. Раскрылетится на весь двор…

Анна Саввишна уже хотела продемонстрировать, как именно раскрылетившись ходит индюк, растопырила руки, повернулась к двери и тут только увидела меня.

— Батюшки, к нам гость пожаловал! — весело воскликнула она. — А мы тут с Ваней заговорились и не заметили.

— Да, да, заговорились, — покачал головой Иван Антонович, пожимая мне руку. — Уж с моей Анной Саввишной много не наговоришься. Командир. Ей бы не птичником ведать, а войском командовать.

— А что же, если понадобится, и скомандую. Это ты вот с воронами никак не справишься.

Иван Антонович даже крякнул с досады:

— Дались ей эти вороны, хоть из дому беги!

— Так разве я не права? — Анна Саввишна обернулась ко мне. Послушайте, разберите сами. Дали мне птичью ферму, каждый день на откорм птиц еду отпускают: отрубей, хлеба, картошки и всякую всячину. А мы кого ворон откармливаем! Только еду вынесу, как налетят, кур отгонят, всё разом пожрут. До того разожрались, еле-еле летают. — Анна Саввишна насмешливо кивнула в сторону мужа. — А мой охотник ничего с ними поделать не может.

— Да что же с ними поделаешь? — опять развёл руками Иван Антонович. Я и ума не приложу. Только с ружьём на птичник покажешься, их будто ветром сдует, ни одной нет. А как ушёл, опять налетели.

— Это тебе не тетеревей стрелять, — засмеялся я. — Ворона — птица смышлёная, её трудно перехитрить.

Целый вечер ушёл у нас на обдумывание такой и впрямь замысловатой охоты.

Наконец мне пришла в голову интересная мысль: завтра же утром Иван Антонович оденется в платье и шубу Анны Саввишны, повяжется платком, возьмёт ружьё, ведро с кормом и пойдёт кормить птиц.

Посмотрим тогда, кто кого перехитрит.

Все одобрили мой план, и мы, очень довольные хитрой выдумкой, отправились спать.

Утро началось с маленького маскарада. Иван Антонович надел поверх брюк длинную юбку, накинул на плечи женину шубу, повязался платком и стал похож на волка из «Красной Шапочки», когда тот нарядился в чепец и платье бабушки.

— Ну и чучело! — всплеснула руками Анна Саввишна. — Да как ты выйдешь во двор, все вороны от одного страха помрут!

Действительно, вид у Ивана Антоновича был весьма оригинальный. Из-под надвинутого на самые брови платка смотрели растерянные глаза и уже совсем неуместно торчали усы и седая окладистая борода.

— Чёрт знает что придумали! — смущённо бормотал он. — Ещё встретишь кого на дворе, на весь район ославят.

Иван Антонович торопливо взял ведро с птичьим кормом, затем, по старой охотничьей привычке, ловко вскинул на плечо ружьё и отправился на птичий двор.

Мы с Анной Саввишной тоже вышли из дома и издали смотрели, что будет.

— Кур-кур-кур! — тоненьким голосом начал звать Иван Антонович, рассыпая по кормушкам еду.

Не успели куры опомниться и принять адресованное им приглашение, как уже целая стая ворон слетелась на ближайшее дерево, ожидая, когда бородатая птичница отойдёт в сторону. Но в этот раз нахальные птицы жестоко ошиблись. Птичница прицелилась и выпалила в самую воронью кучу.

Поднялся невероятный переполох. Убитые птицы попадали с дерева на землю, а остальные со страшным шумом и гвалтом разлетелись в разные стороны.

— Я вам, негодницы! — грозил им вслед Иван Антонович. — Будете у меня колхозное добро воровать!

В этот день ни одна из крылатых воровок не смела и носа показать на птичий двор.

Но на следующий день вороны как ни в чём не бывало опять заявились к куриному завтраку. Пришлось ещё раз повторить охоту с переодеванием, и она опять увенчалась успехом.

Так продолжалось три дня. И на этом, увы, торжество нашей затеи окончилось. Смышлёные птицы, видно, разобрались, в чём тут дело, и, завидев ещё издалека воинственную «птичницу», разлетались прочь.

Зато стоило на двор прийти с ведром Анне Саввишне, как вороны с радостным криком уже летели ей навстречу.

— Неужели они в лицо меня узнают? — удивлялся Иван Антонович.

— И ничего нет мудрёного! — сердито отвечала Анна Саввишна. Бородища-то у тебя какая, страсть поглядеть! Сбрей её и усы сбрей, тогда будет дело совсем иное.

— Нет, матушка, — наотрез отказался Иван Антонович. — Потом ты ещё скажешь, что нос у меня велик, на твой не походит, значит, и нос придётся подрезать. Потом и ноги и руки укоротить. Нет уж, уволь. Тебе птица поручена, ты её и обхаживай, а у меня своё дело имеется. Всяк за своё и отвечает.

После такого отпора Иван Антонович решительно снял с себя юбку, стащил с головы платок, расчесал бороду и лихо подкрутил усы. Потом скрутил козью ножку, закурил.

— Всё в порядке! — весело сказал он и отправился на колхозный двор осматривать сеялки, чтобы подправить к весне всё, что требует ремонта.

Зато Анна Саввишна пришла теперь в полное уныние.

— Ну, теперь держись, — грустно сказала она. — За четыре дня эти негодницы проголодались — сразу корм пожрут.

Я тоже не знал, что и придумать. Неужели же правда вороны научились узнавать в лицо Ивана Антоновича и отличать от Анны Саввишны? А может быть, тут дело в чём-то другом?

— Анна Саввишна, а попробуйте-ка вы захватить с собой ружьё, предложил я. — Может, они и вас с ружьём испугаются.

И вот на другое утро степенная, толстая Анна Саввишна вдруг превратилась в древнеримскую богиню охоты — Диану. Она не только захватила с собой ружьё, но даже перекинула через плечо охотничий рог.

— Так пострашнее будет, — пояснила она.

О радость! Заметив блестящие охотничьи доспехи, ни одна из крылатых воровок не осмелилась даже приблизиться к птичнику. Куры спокойно ели свой корм, а между ними, как настоящая Диана, сверкая оружием, расхаживала Анна Саввишна. Она торжествовала победу.

МАЛЕНЬКИЙ ЛЕСОВОД

Шёл я однажды зимой по лесу.

Было особенно тихо, по-зимнему, только поскрипывало где-то старое дерево.

Я шёл не торопясь, поглядывая кругом.

Вдруг вижу — на снегу набросана целая куча сосновых шишек. Все вылущенные, растрёпанные: хорошо над ними кто-то потрудился.

Посмотрел вверх на дерево. Да ведь это не сосна, а осина! На осине сосновые шишки не растут. Значит, кто-то натаскал их сюда.

Оглядел я со всех сторон дерево. Смотрю — немного повыше моего роста в стволе расщелинка, а в расщелинку вставлена сосновая шишка, такая же трёпаная, как и те, что на снегу валяются.

Отошёл я в сторону и сел на пенёк. Просидел минут пять, гляжу — к дереву птица летит, небольшая, поменьше галки. Сама вся пёстрая — белая с чёрным, а на голове чёрная с красным кантиком шапочка.

Сразу узнал я дятла.

Летит дятел, несёт в клюве сосновую шишку.

Прилетел и уселся на осину. Да не на ветку, как все птицы, а прямо на ствол, как муха на стену. Зацепился за кору острыми когтями, а снизу ещё хвостом подпирается. Перья у него в хвосте жёсткие, крепкие.

Сунул свежую шишку в ту расщелинку, а старую вытащил клювом и выбросил. Потом уселся поудобнее, опёрся на растопыренный хвост и начал изо всех сил долбить шишку, выклёвывать семена.

Расправился с этой, полетел за другой.

Вот почему под осиной столько сосновых шишек очутилось!

Видно, понравилась дятлу эта осина с расщелиной в стволе, и выбрал он её для своей «кузницы». Так называется место, где дятел шишки долбит.

Засмотрелся я на дятла, как он своим клювом шишки расклёвывает. Засмотрелся и задумался:

«Ловко это у него получается: и сам сыт, и лесу польза. Не все семена ему в рот попадут, много и разроняет. Упадут семена на землю. Какие погибнут, а какие весной и прорастут…»

Стал я вокруг себя оглядываться: сколько сосенок тут из-под снега топорщится! Кто их насеял — дятел, клесты или белки? Или ветер семена занёс?

Едва выглядывают крохотные деревца, чуть потолще травинок. А пройдёт тридцать — сорок лет — и поднимется вот на этом самом месте молодой сосновый бор.

ТОВАРИЩИ ПО ОХОТЕ

Егор Иванович вышел из сторожки, засунул валенки в лямки широких лыж и отправился в очередной обход своего участка.

Тусклый зимний рассвет занимался над лесом. Небо, укрытое облаками, было пепельно-серым. Только вдали, над самым горизонтом, наволочь облаков немного приподнялась, и из-под неё выглянула прозрачная, как морской янтарь, утренняя заря.

Слегка морозило. Воздух был чистый и бодряще свежий. Лыжи почти без усилий скользили по крепко укатанной лыжне.

Егор Иванович шёл не спеша, внимательно, по-хозяйски осматривая свой участок.

Вот уже почти тридцать лет он ежедневно обходил его, охраняя от пожаров и тайных порубок; ухаживал за вверенным ему лесом, как за чем-то самым близким и дорогим.

С наступлением весны он приводил свой участок в порядок, собирал в кучи старый сушняк и сжигал его, чтобы там не развелись вредные насекомые, а главное, летом, в жару, не возник бы пожар.

На полянах и вырубках Егор Иванович подсаживал молодые деревца и зорко следил, чтобы кто-нибудь не поломал, не попортил посадок. Недалеко от сторожки он даже устроил лесной питомник. Каждое утро Егор Иванович обязательно ходил проведать своих питомцев. Вот и сейчас он прежде всего заглянул в «детский сад».

Молодые ёлочки, дубки и липки, укутанные снегом, действительно походили теперь на ребят в белых пушистых шубках, шапочках и меховых рукавичках. Они будто тянули к старику свои растопыренные ручонки здоровались с дедушкой.

— Ишь какие крепкие, коренастые! — ласково улыбнулся им Егор Иванович. — Ну, растите, растите!

Лесник обошёл кругом свой питомник. С одного края он увидел свежий заячий след.

— Э-э, брат, это уж совсем неладно, что ты сюда заглядываешь! недовольно покачал головой старик и пошёл по заячьему следу.

Но зверёк, видно, только случайно пробежал через питомник. След направлялся дальше, к поляне, где лежала свежесрубленная осина. Её нарочно срубил сам Егор Иванович, чтобы зайцы глодали кору сучков и не портили молодых посадок.

На поляне вокруг срубленного дерева снег был истоптан заячьими следами и сучья дочиста обглоданы. Даже на самом стволе, слегка запорошённом снегом, виднелись заячьи следы.

— Ишь куда забрался косой! — улыбнулся Егор Иванович, представляя себе, как ночью ушастый зверёк вспрыгнул на лежащий ствол дерева, потом привстал на задние лапы и начал огрызать горьковатую, но по-зайчиному, может, самую сладкую кору осины.

— А это что же такое? — удивился лесник, заметив сброшенный с дерева снег.

Видно, заяц перепугался чего-то и метнулся в сторону, а потом понёсся огромными скачками через поляну.

Егор Иванович направился туда же, чтобы проверить, что испугало косого. Вот и разгадка.

Сбоку поляны, в кустах, виднелся другой скользящий по снегу след. Какой-то зверь полз по кустам к срубленной осине.

Но заяц вовремя заметил врага и вмиг ускакал.

Зверь даже не пытался его преследовать. Он встал на лапы, отряхнулся и пошёл обратно в чащу, оставляя за собой на снегу чёткую, будто выведенную по нитке, цепочку следов.

— Что, лисонька, не пришлось зайчатиной полакомиться? — улыбнулся старик. — И поделом. Иди-ка лучше в поле да лови мышей: и тебе легче, и нам полезнее.

Разобравшись в ночном происшествии, будто прочитав в лесной газете последнюю новость, Егор Иванович отправился дальше.

Проходя мимо ёлочки, на которой он ещё осенью развесил маслята, лесник увидал, что грибов уже нет; значит, белки поели.

Голодно этим зверькам зимой, вот Егор Иванович и помогает им грибов на зиму заготовить. Идёт осенью по лесу, увидит грибок, сорвёт и повесит на дерево в развилку сучьев.

В начале зимы белки не очень охотно едят его угощение. Может, оно не так повешено, а может, запах от рук человека ещё остался. Кто его знает, что смущает зверька. Но в середине зимы, когда холод и голод проберут посильнее, тут уж церемониться некогда, белки все грибы до одного подберут.

— Ну что ж, кушайте на здоровье, — говорит Егор Иванович, отходя от ёлки.

Он спешит дальше. Много у него ещё разных дел: надо пойти осмотреть сухостой, который завтра приедут рубить, надо сходить на болото проверить лосей, не беспокоит ли их кто.

Егор Иванович ещё раз осмотрел и сосчитал засохшие, предназначенные к рубке деревья. Он отодрал с одного из них сухую кору и неодобрительно покачал головой. Под корой, как белая мука, виднелась источенная древесина и темнели дырочки, проделанные лесными вредителями.