Оноре де Бальзак

С первых дней путешественник и хозяева стали друзьями. Госпожа де Поммерёль считала своим долгом откармливать писателя, который казался ей чересчур исхудавшим для того, чтобы приняться за серьезное дело. Уступив ее настойчивому вниманию, Оноре ел за четверых и нарек баронессу «госпожой Бурран» (bourrant – по-французски означает сытную еду, переполняющую желудок). Он полюбил свою комнату, обожал хрустящее печенье на завтрак, с увлечением слушал рассказы генерала о гражданской войне, каждое утро осматривал с ним песчаные равнины, покрытые дроком и утесником, густые леса, в которых прятались шуаны, готовя засады, окрестности замка, где собирались те, кто стоял во главе восставших. Благодаря своему гиду познакомился с несколькими свидетелями трагедии, которые с ужасом вспоминали о жестокости «синих», записывал все, беспокоясь, что столь важные многочисленные сведения забудутся или перепутаются со временем. Как подчинить их себе, превратить в роман? Очень осторожно набрасывает Бальзак первые главы. Госпоже де Поммерёль не нравится название – «Молодец», он находит другое – «Шуаны, или Бретань тридцать лет назад», позже изменит его на «Последний шуан, или Бретань в 1800 году» и, наконец, в 1841 году просто на «Шуаны».

Латуш из Парижа торопил заканчивать подготовительные работы и скорее возвращаться на улицу Кассини с рукописью в багаже. Госпожа де Берни жаловалась, что ее опять оставили: «Дорогой мой, обожаемый, твоя кошечка хочет сидеть у тебя на коленях, обняв тебя, и чтобы ты положил голову ей на плечо… Посылаю тебе поцелуй, который ты так хорошо знаешь… Боюсь, как бы ты не задержался там слишком надолго. Но если тебе хорошо там и ты работаешь, я буду только рада. Дорогой, разум мой согласен принять все, что ты считаешь нужным, но сердце – слишком избалованный ребенок, чтобы добровольно согласиться на лишения».

Наконец Бальзак решает тронуться в путь, но, вместо того чтобы вернуться на улицу Кассини, останавливается в Версале, рядом с родителями и Сюрвилями. Отсюда пятнадцатого сентября 1828 года он пишет генералу де Поммерёлю, благодаря за чудесно проведенное время: «Я здесь работаю и не уеду, пока не завершу теперь уже не „Молодца“, название, которое так не нравилось госпоже де Поммерёль, а „Шуанов, или Бретань тридцать лет назад“… Не думайте, что этим письмом я прощаюсь с вами, все время, что буду заниматься моим романом, мне будет казаться, что мы рядом в Фужере. Но за столом приходится забыть об этом – нет ни печенья, ни масла».

Латуш торопит, ему невмоготу ждать, пока Оноре отделывает каждую фразу, но Бальзак спешить не хочет – текст должен быть безупречен. Хорошо было бы выпустить его в двух томах форматом в восьмую долю листа, как это принято для качественных изданий, а не в двенадцатую, как поступают с самыми заурядными. Только в конце октября автор возвращается на улицу Кассини, куда призывает Латуша, чтобы прочитать ему роман. Тот взамен покажет несколько страниц из своей «Фраголетты», истории неаполитанского гермафродита. Привыкший к резким суждениям друга, Оноре ожидает суровой критики. Но тот восхищен и говорит, что видит роман в четырех томах, синем переплете, расходящимся, точно горячие пирожки.

Он готов обеспечить публикацию и говорит об издании романа с Юрбеном Канелем. Тот колеблется, Латуш берет на себя расходы по набору. Но о формате ин-октаво речи быть не может, достаточно двенадцатой доли листа. Всего получится четыре тома. Рукопись передана в типографию тринадцатого января 1829 года, контракт с издателем подписан пятнадцатого: тираж тысяча экземпляров с выплатой писателю скромной суммы в тысячу франков наличными. Впервые на титульном листе будет значиться имя Оноре Бальзака. Автор прекрасно понимает всю ответственность этого шага. Ему кажется, что таким образом удалось уйти от поделок, приблизиться к настоящему искусству. Стремление к совершенству заставляет без конца править гранки, на полях появляются добавления, исправления, приводящие сотрудников типографии в отчаяние. Все это задерживает выход романа, одновременно растет стоимость печати, Латуш торопит. Бальзак, напротив, смеется над коммерческими соображениями, литературная ценность – вот главное, книга должна быть безупречна. Чем больше он возвращается к ней, исправляет, тем сильнее верит в успех. В романе есть все необходимые составляющие: столкновение двух миров, двух моралей, напряженный сюжет, перестрелки, осада Фужера, захват дилижанса, ужас и ярость преследуемых священников, кровь на каждой странице, но и любовь повстанца Монторана к соблазнительной Мари де Верней, свадьба на скорую руку и, как неизбежное завершение драмы, напоминание об уважении, которое внушает солдатам честный неприятель.

Роман вышел из печати в марте 1829 года. Предваряя отправку экземпляра будущей книги, Бальзак писал барону де Поммерёлю: «Она немного и ваша тоже, так как в действительности составлена из историй, которые вы мне столь захватывающе и щедро рассказывали за стаканчиком чудного вина, пахнущего песками, и хрустящим печеньем с маслом… Все принадлежит вам, сердце автора, его перо, его воспоминания».

Вопреки ожиданиям критика встретила «Шуанов» недоброжелательно. Конечно, были и хорошие отзывы, в «Le Corsaire», например, принадлежавшем Лепуатевену, или в «Le Mercure du XIX-e siècle». Латуш, непосредственно заинтересованный в успехе новичка, расхваливал в «Le Figaro» «поэзию, силу выражения, оригинальность оттенков, высокий стиль», но не мог отказать себе в удовольствии и не осудить «ужасающее однообразие» целого, расплывчатые мизансцены и долгие описания, сбивающие с толку читателя. В «L’Universel» Бальзака упрекали за вычурный язык и постоянные отступления. Критик из «Trilby» нанес последний удар, заметив, что в романе очень запутанная интрига, слишком много невнятностей, чувствуется неопытность автора, плохо прописаны персонажи, и в довершение всего – невероятная разболтанность стиля, что, по всей видимости, писатель считает оригинальностью. И только «Revue encyclopédique» осмелился высказать мнение, что героиня «Последнего шуана» восхищает достоверностью, чувствуется знание материала и прекрасное владение информацией, что речь идет, даже если иметь в виду «Сен-Мара», о первом французском историческом романе. Но эта похвала появилась позже, в июне 1829 года было продано только триста экземпляров книги.

Латуш сожалел о потерянных деньгах, но втайне радовался неуспеху Бальзака. Спустя несколько месяцев увидел свет написанный им роман «Фраголетта». Его появление в книжных лавках Оноре приветствовал статьей в «Le Mercure» ни «за», ни «против»: «Лаконизм господина Латуша подобен удару молнии: вы ослеплены и не знаете, куда идти. И каковы бы ни были мои личные впечатления, это произведение призвано ослеплять, его нельзя ни хвалить, ни критиковать». Уклончивый отзыв задел друга, который был оскорблен. Они стали врагами. Хотя на самом деле их всегда разделяло слишком многое: манерного, любящего четкость и околофилософские рассуждения, замкнутого в себе Латуша не могли не раздражать экспансивность и шутки, простодушие и плохие манеры доброго малого Бальзака, Оноре с трудом выносил его мелочные придирки по любому поводу. Провал «Шуанов» ознаменовал конец их дружбы.

Бальзак потребовал, чтобы близкие воздержались от комментариев по поводу этого сочинения, особенно не хотелось ему выслушивать замечания матери. «Я увижусь с вами только после появления „Шуанов“, – пишет он Лоре Сюрвиль четырнадцатого февраля, – и предупреждаю, что не желаю ни от кого ничего о них слышать, ни хорошего, ни плохого. Родные и друзья не в состоянии судить автора».

Но долго оставаться вдали от сестры, которой поверял свои тайны, не мог. Лора пыталась убедить брата, что роман хорош, что он найдет свой путь, несмотря на неудачу с продажей «Шуанов». Она гордилась им и пыталась познакомить со своими друзьями. Эжен Сюрвиль свел его с выпускником Политехнической школы, ныне преподавателем военного училища в Сен-Сире недалеко от Версаля Франсуа-Мишелем Карро и его женой. Урожденная Зюльма Туранжен в свои тридцать два года была некрасива, но ее открытое, умное, по-мужски энергичное лицо никого не оставляло равнодушным. С первых же визитов в дом четы Карро Оноре нашел здесь понимание и поддержку, которых ему так не хватало: со стороны родных была только грусть, горечь и даже озлобленность. Отец сожалел, что пришлось покинуть Вильпаризи, где у него были свои «привычки», пичкал себя лекарствами и угасал на глазах. Мать упрекала сына в неблагодарности, в том, что тратит деньги на безделушки и одежду, будучи не в состоянии заработать себе на жизнь. Писателю, пыталась втолковать близким Лора самоотверженно, но, впрочем, безуспешно, необходим покой и комфорт, чтобы выносить шедевр. Не зная, к кому приклонить голову, Оноре вновь становится добычей герцогини д’Абрантес – они регулярно видятся у нее в доме в Версале. Ревнивая дама требует ради нее отказаться от старых «цепей», он слишком слаб, чтобы не дать обещания подчиниться. На деле прилежно продолжает навещать госпожу де Берни, которая, несмотря на свои пятьдесят два года, еще восторженнее, чем была, когда их роман только начинался. Теперь она обожает не только любовника, но и писателя, чей гений взошел не без ее поддержки. «О, ты, ты, божественный дорогой, – пишет она ему. – Я в восторге, полна воспоминаний, и это все, что мне остается. Как высказать тебе мое счастье?.. Что я могу сделать? Где найти силы, власть, все, что мне хотелось бы, все, что мне нужно, чтобы отплатить тебе за любовь». Госпожа де Берни знала, что Оноре проводит время не только у нее, но и у госпожи д’Абрантес, смиренно принимала его неверность из боязни потерять, порой пыталась урезонить: «Не верю, что эта женщина может и хочет быть тебе полезной… Она не хочет, так как не в Версале ты можешь сделать себе карьеру, но удались ты от нее, думаю, она не будет рада».

Когда госпоже де Берни казалось, что Бальзак в Париже, она шла пешком на улицу Кассини, чтобы застать его врасплох. Через раз ее останавливала на пороге горничная: «Господин вышел». Гостья понимала с полуслова: Оноре в Версале с другой. Считалось, что те двое трудятся над мемуарами герцогини, но они могли бы проявлять чуть меньше прилежания. Мучимая ревностью, госпожа де Берни упрекает Бальзака в непоследовательности: «Умоляю, скажи, могу ли я, забыв про солнце и дождь, прийти в три часа на улицу Кассини?.. Прощай, Диди… Прощай!» Раскаяние заставляет его сжалиться над безутешной Dilect’ой, но отказать пылкой герцогине он не в силах. Смутно ощущает, что эти две женщины дополняют друг друга, каждая по-своему, но они необходимы ему обе: госпожа де Берни – его общение с миром иллюзий, герцогиня – с самой реальностью, обманывая первую со второй он не столь виновен. Dilecta должна смириться с его похождениями, его идеальная, неземная любовь – все равно она. Но ее такое положение не устраивает, время от времени к ней возвращается вполне земной аппетит, и Оноре приходится доказывать, что она по-прежнему желанна. Бальзак уверен, что в ситуации, когда он разрывается между двумя столь несхожими страстями, его извиняет артистическая натура: право, долг писателя пережить как можно больше. Чем он будет питать свои романы, если станет руководствоваться благоразумием? Тем хуже для женщин, связанных с ним! Они заплатят за всех читательниц, что будут таять над его романами.

Такой взгляд нашел бы полную поддержку старого греховодника Бернара-Франсуа, но теперь не время думать о пустяках: здоровье отца ухудшалось с каждым днем. Тот, кто хвастался, что доживет до ста лет, опасается не перевалить за восемьдесят три, и никакие рецепты долголетия тут не помогут. В конце апреля 1829 года обеспокоенные врачи начинают говорить об абсцессе в области печени, который необходимо срочно вскрыть. Операцию сделали в больнице, но неудачно. Девятнадцатого июня Бернар-Франсуа умер. Отпевание состоялось два дня спустя в церкви Сен-Мерри, похороны – на кладбище Пер-Лашез.

Все состояние покойного было вложено в пожизненную ренту, вдова оказалась в весьма непростой ситуации: она имела право на свое приданое и материнское наследство, а также наследство племянника, что составило немногим менее двухсот тысяч франков, но наличность не превышала ста пятидесяти тысяч. Бальзаки не стали вступать в права наследования, так как каждый уже получил свою долю: Оноре – аванс в тридцать тысяч франков первого июля 1826 года, Лора – приданое на такую же сумму шестого декабря 1828 года. Госпожа Бальзак напрасно пыталась выторговать пятнадцать тысяч франков своему второму сыну, Анри, когда ему исполнится тридцать, и столько же немедленно для бывшего зятя, отвратительного Монзэгля. Оноре был в отъезде и не присутствовал на совещании у нотариуса. Смерть отца его глубоко взволновала. Посмеиваясь над старческими причудами Бернара-Франсуа, уловками и заботами в попытке избежать болезней, сын испытывал к нему благодарность: своеобразие, оптимизм, наивность этого человека даже в воспоминаниях продолжали очаровывать, контрастируя с жесткостью и авторитарностью матери. Рядом с ним он никогда не испытывал неловкости, в ее присутствии нередко ощущал себя чужаком в доме. И теперь потому предпочитает общество женщин, что ищет в них то, чего не получил в детстве от госпожи Бальзак.

Глава тринадцатая

Попутный ветер

Широкого круга читателей у «Шуанов» не оказалось, но некоторые весьма именитые люди, познакомившись с романом, захотели встретиться с автором. Бальзак, жадный до светской жизни, начинает усердно посещать среды художника Франсуа Жерара, где встречает известных Делакруа, Энгра, Ари Шефера, с увлечением прислушивается к их спорам. Но это утонченное наслаждение не идет ни в какое сравнение с гордостью и счастьем, испытанными им десятого июля 1829 года, когда он получает приглашение присутствовать при чтении Виктором Гюго его новой пьесы «Марион Делорм». В квартире прославленного писателя собрались Альфред де Мюссе, Альфред де Виньи, Сент-Бёв, Вильмен, Александр Дюма, Мериме. Оноре чувствовал себя карликом среди великанов. Пьеса имела настоящий успех, каждый считал своим долгом сказать о гении автора, который в двадцать семь лет создал столь значительные произведения, что может по праву считаться главой нового поколения романтиков. И хотя «Кромвель» для сцены совершенно не годится, «Марион Делорм» ожидает триумф. Бальзак присоединил свой голос к общему потоку похвал, хотя в душе посмеивался над их чрезмерностью. Литературные собрания, без сомнения, привлекали его, но тайную зависть, прикрываемое улыбками лицемерие, темные расчеты и подсчеты, задрапированные блестящей беседой, он осуждал. Посмеивался над грубой лестью в адрес Гюго и страдал, что льстят не ему.

Тем временем герцогиня д’Абрантес обрела временное пристанище в Аббе-де-Буа, в своеобразном «приюте», который содержали монахини, но существовавшем независимо от монастыря. Ее соседкой оказалась госпожа Рекамье. Старая, величественная, без гроша, она царила в крошечной квартирке на четвертом этаже. Ее слава была столь велика, что знаменитости слетались к ней, словно мухи на мед. Полулежа на своей неизменной кушетке, она принимала Бенжамена Констана, Шатобриана, Ламартина…. Бальзак трепетал от уважения, когда эта живая легенда по просьбе герцогини согласилась увидеться с ним. По словам Этьена Делеклюза, он был полон наивного энтузиазма, предвидя встречу с замечательной женщиной, считал себя недостойным подобных почестей. А может, это было страстным желанием юноши, делающего первые шаги в свете, получить благословение известной особы? «Чтобы не броситься в объятия каждого из присутствовавших, ему потребовалось из последних сил прислушаться к остаткам здравого смысла», – напишет Делеклюз.

С удовольствием неменьшим посетит Бальзак креолку, бывшую когда-то «очаровательницей» Директории, Фортюне Гамелен, княгиню Багратион, вдову русского генерала, смертельно раненного в 1812-м во время битвы у Бородина, восхитительную Софи Гэ, за которой ухаживали все корифеи романтизма. Его интересовали знаменитости, являвшиеся в гостиных, и хорошенькие женщины, украшавшие собой салоны. Каждая казалась Оноре такой желанной: новые лица, тайны, в которые хотелось проникнуть, и будь он краше и остроумнее, ни одна не устояла бы перед ним. Но, несмотря на обожание госпожи де Берни, Бальзак прекрасно сознавал свои недостатки: отяжелевшее тело, порой вульгарный ход мысли, юношеское простодушие, страсть казаться значительнее. Удивление перед поведением женщин, восхищение ими заставляют вновь взяться за перо, он сочиняет «Физиологию брака».

Написанная «молодым холостяком» книга появляется в магазинах двадцатого декабря 1829 года. Бальзак вдохновлялся своими романами с госпожой де Берни и герцогиней д’Абрантес, несчастьями сестры Лоранс, разочарованиями сестры Лоры, горечью матери и сотнями других историй, которые услышал от доверившихся ему женщин. Книга была выдержана в разговорном ключе, философия молодого автора сводилась к осуждению замужества как заложника социальных условностей, вследствие которых мужчинам в большинстве своем нет дела до чувств женщин, по прихоти родителей переходящих из положения ничего не знающих девственниц в положение отверженных рабынь. Непонятые духом и телом, они подчиняются грубым мужьям, которые не в состоянии дать им утонченное наслаждение, и находят утешение в заботе о детях, ведении дома или погружаясь в пустую светскую жизнь. Единственное спасение из этого ада – адюльтер. Но если мужская измена позволительна и простительна в глазах правосудия, женская считается преступлением. Исследуя противостояние полов, Бальзак встает на сторону хрупких жертв закона, условностей и традиций. Даже описывая лживых, распутных женщин, находит им оправдание перед лицом тупой самоуверенности мужей. Вывод: замужество, выдаваемое за требование природы, в большинстве случаев противоречит ее законам. Взаимопроникновение, физическое и душевное, двух столь разных созданий не может принести счастья при подавлении одного из них. Тогда супружество обретает гармонию, когда мужчина отказывается от своей главенствующей роли, роли хозяина собственной жены, находит в себе силы попытаться понять ее душевный настрой и то, что может внушать ей отвращение в интимной сфере, то есть начинает относиться к ней, как к равной.

Зюльма Карро была шокирована цинизмом этого осуждения супружества и написала автору, высказав свое негодование. Тот отвечал: «Отвращение, испытанное вами при чтении первых страниц книги, которую я вам принес, доказывает, что вы не принадлежите миру лжи и неверности, что вы не знаете общества, в котором увядают все чувства, что вы достойны одиночества, возвеличивающего, облагораживающего и очищающего любого человека». Большинство же читательниц были в восхищении от этой «дьявольской книги»: в ней с такой силой прозвучали требования, которые сами они никогда не решились бы высказать вслух. Бальзак проиллюстрировал свою теорию примерами неудачных союзов, взаимных обманов, сломанных судеб, которые не могли не волновать женщин, бравших в руки «Физиологию брака». Они находили в ней не только сделанные с натуры наброски, но отклик, защиту, поддержку.

Успех книги заставил Бальзака пожалеть, что не опубликовал ее под своим настоящим именем, в конце концов он решил открыться: нельзя было не воспользоваться симпатией читателей, которую приобрел в качестве защитника прав женщин. Более того, Оноре решает на волне успеха этой темы отвлечься на время от исторических романов и заняться рассказами о нравах современного общества.

Он думает о коротких, правдивых историях, предназначенных прежде всего для журналов. Местом действия будет Париж или провинция, темой – семейная жизнь с ее тайнами, огорчениями и компромиссами, скрытыми за маской респектабельности. Большая часть «Сцен частной жизни» будет посвящена несчастьям этой самой жизни, духовным и физическим, о которых автор мог судить по собственному опыту: семейство Бальзаков, разрушительные последствия адюльтера, безразличия и ненависти; сестра Лоранс, обманутая и разоренная мужем; другая сестра, Лора, вынужденная смириться с весьма унылым существованием; мать, обожающая Анри, дитя ее грешной любви; отец, распутство которого было бегством от чудовищной скуки и бесконечной ругани. И деньги как движущая сила этих губительных процессов. Навязчивую идею разбогатеть воплощает собой ненасытный Гобсек, одержимый страстью к манипуляциям с деньгами, которые делают человека всемогущим. То же стремление к наживе мы находим во всех шести рассказах, составивших сборник: «Вендетта», «Гобсек», «Загородный бал», «Дом кошки, играющей в мяч», «Побочная семья», «Супружеское согласие». В каждом возвращается к мысли о неудаче союза между мужчиной и женщиной, когда между ними стоит социальное неравенство, тщеславие и неудовлетворенность. Книга превращается в горестный перечень обманутых надежд.

«Сцены частной жизни» вышли из печати тринадцатого апреля 1830 года в двух томах ин-октавио у Марма и Делонэ-Валле. На титульном листе значилось имя Оноре Бальзака, получившего за сборник тысячу двести франков векселями. Ироничный тон «Физиологии брак» отпугивал многих читателей, но нельзя было не признать, что автор прекрасно знает женское сердце и продемонстрировал это в своих новых рассказах – жестоких и нежных одновременно. Теперь Бальзак не ошибся с выбором темы: книга была нарасхват в читальных залах, издатели выстраивались в очередь за его новыми произведениями, самые престижные газеты и журналы предлагали публикации. Оноре писал для «Le Voleur», «La Silhouette» и «La Mode» Эмиля Жирардена. Комментарии всегда остры, но он не решается, например, подписать рецензию на «Эрнани» Гюго, в которой осмеливается его критиковать, пока не чувствует себя на равных с литературными знаменитостями, среди которых особенно выделяются Гюго, Виньи и Нодье. И прежде всего Бальзака удручает собственная физическая непривлекательность. Вот что писал о нем молодой Антуан Фонтанэ: «И вот, наконец, я вижу это новое светило: толстый парень с живыми глазами, в белом жилете, с внешностью аптекаря, манерами мясника, жестами золотильщика, очень импозантного. Это великолепный деловой человек от литературы».

Другие, граф Фаллу, например, упрекали Бальзака в тщеславии, отсутствии вкуса, парадоксальности. Действительно, Оноре выделялся на фоне элегантных, хорошо одетых светских людей своим кругленьким животом, толстыми щеками, одышкой, отсутствием зубов. Но едва он начинал говорить, женщины забывали его вульгарную наружность и приближались, чтобы не упустить ни слова: он пока не принадлежал к их кругу, но был интересен и забавен. Что до мужчин, их больше всего смущала невозможность причислить этого новичка к определенному политическому лагерю: выходец из буржуазной среды симпатизировал либералам, осуждая революционные крайности; обе его любовницы принадлежали к высшему обществу, что не мешало ему высмеивать его нравы, которые превыше всего ставят происхождение, он почтительно относился к церкви, но порицал заблуждения верующих и без малейших колебаний создал в «Побочной семье» образ хитрого священника-карьериста. Однако излюбленной его мишенью была нетерпимость, он не прощал фанатизма любого рода, придерживался точки зрения, что государство должно поддерживать порядок, не прибегая к помощи силы. И народ, и супружеская чета могут обрести счастье только через компромисс.

В свете подобных воззрений покойный король Людовик XVIII, которого Бальзак критиковал когда-то за излишнюю мягкость, видится ему теперь благородным правителем, пытавшимся примирить вчерашних врагов. Он скончался шестнадцатого сентября 1824 года, на престол взошел Карл X, не склонный поддерживать политическое равновесие, опиравшийся на правых экстремистов, что вызывало недовольство части палаты депутатов. Оноре все больше сожалел об ушедшем монархе, хотел бы, чтобы новый король основывался на опыте предшественника, пытаясь приглушить распри, раздиравшие страну. Сторонница республиканцев Зюльма Карро упрекала Бальзака за сочувствие Людовику. Писатель отвечал: «Не обвиняйте меня в отсутствии патриотизма, мне свойственно ошибаться в оценке людей и событий. И я испытываю при этом те же чувства, что другие, обнаружив свое удручающее финансовое состояние. Правительственный гений в эпоху революций состоит в том, чтобы призвать народ к объединению, это сумели сделать талантливые Наполеон и Людовик XVIII». По Бальзаку, правитель должен руководствоваться прагматизмом, по Карро – общими соображениями. Бальзак – воплощение реальной жизни, Карро – на стороне утопии.

Устав от шумной, светской парижской жизни, Оноре всегда возвращался к госпоже де Берни, которая, знал, одобрит его воззрения, поможет продолжить работу. Как женщина она перестала для него существовать: похудела, побледнела, взгляд потускнел, улыбка скорее грустная. Теперь это всего лишь воспоминание юности, но какое воспоминание! Бальзак был глубоко признателен ей за то, что сделала из него мужчину и писателя, в течение многих лет не жалея нежности, терпения, материнского обожания. Только рядом с ней он мог работать. Невозможность вернуть ей ее былую красу заставляла его почти страдать.

Весной 1830 года Бальзак решает удалиться вместе с ней на несколько месяцев в Турень, в Сен-Сир-сюр-Луар, где малышом жил у кормилицы. Он снимает старую, милую усадьбу Гренадьер с видом на долину Луары. Прежде чем осесть здесь, они спускаются по реке, останавливаясь в Сомюре, ле Круазике, Геранде, восхищаются городками, вдыхают океанский воздух, убеждая себя, что счастье разлито повсюду и только в парижском муравейнике его не встретишь. Бальзак заявляет, что покорен Туренью. «Добродетель, счастье, жизнь на берегу Луары за шестьсот франков годового дохода», – пишет он Виктору Ратье, главному редактору «La Revue de Paris». Из глубины сельского уединения подтрунивает надо всем светом, с презрением взирает на суету политиков. «Когда видишь эти прекрасные небеса чудной ночью, хочется расстегнуть штаны и помочиться на головы всех правителей». Чтобы развлечься и заработать, Оноре на скорую руку сочиняет «Трактат об изящной жизни», это шутливая дань уважения праздным людям, которые, подобно денди Брюммелю, превыше любого искусства, любой философии ставят манеру одеваться. Совершенно вторичное, по ее мнению, произведение разочаровало госпожу де Берни, но Бальзак слишком уверен в себе, чтобы обращать внимание на замечания состарившейся любовницы. Уезжая в Париж, она увозит с собой начало рукописи.

Столица бурлила. Ультраправое правительство, назначенное Карлом Х, возглавил князь де Полиньяк, известный приверженностью абсолютизму. Ослепленный победами французского экспедиционного корпуса, он рассчитывал на поддержку общественности, распуская Национальную ассамблею, подписывая указ об изменениях в законе о выборах, налагая ограничения на свободу прессы. Большинство выборщиков проголосовало против этих неосторожных решений, партия роялистов набрала лишь сто сорок три голоса против двухсот семидесяти четырех, отданных либералам. С этого момента противостояние монарха и страны стало неизбежным. Бальзак прекрасно знал о происходящем, но не собирался покидать свое убежище: предпочитал быть над схваткой, которая издалека, с берегов Луары, казалась смехотворной.

Двадцать первого июля он решает немного проветриться и отправляется в окрестности Тура, в Саше, здесь живут его друзья Маргонны. Жара стояла чудовищная, земля пылала. Обливаясь потом, тяжело дыша, прислушивался Бальзак к скрипу мельниц, этому голосу долины Индры, восхищался прозрачными водами реки и старался убедить себя в том, что никакие политические соображения не стоят того, чтобы ради них отказаться от наслаждения природой. И все-таки слухи из Парижа до него доходили, он не мог оставаться совсем в стороне, хотя волновали его не устремления отдельных партий, а борьба бедных против богатых за лучшую жизнь. Оноре опасался мятежа бедных, которым не повезло в жизни, с кем обошлись несправедливо, крови, могущей пролиться, как во времена революции. Впрочем, восстание в Париже с баррикадами, перестрелками и прокламациями продолжалось недолго, да и размах был не тот. Три дня – 27, 28 и 29 июля, прозванные славными, ознаменовались двумя сотнями убитых со стороны сил правопорядка и почти двумя тысячами – восставших, но победа осталась за теми, кто вышел на улицы. Король вынужден был отречься от престола, Луи-Филипп, герцог Орлеанский, назначен был сначала наместником, а потом избран согласно хартии. Говорили, что он республиканец по духу. Как бы то ни было, он не стал именовать себя «королем Франции милостью Божьей», но «королем французов», не стал короноваться в Реймсе, а только принес присягу. Издалека Бальзаку это показалось вполне приемлемым решением.

Госпожа де Берни умоляла Оноре вернуться в Париж: три «славных дня» нисколько ее не тронули, она прислушивалась только к биению своего влюбленного сердца. В ее письмах нет ни слова о политических бурях, только о чувствах: «О, моя нежная и милая надежда, вернись в мое сердце, в котором я ласкаю тебя, покажись, мой дорогой, мой властелин, извести о своем приходе».

Но Бальзак хочет возвратиться в Париж не раньше, чем будут закончены рукописи, которые можно обсуждать с издателями. Можно было бы попытаться воспользоваться сменой режима и получить какую-нибудь должность, но подобная перспектива его не привлекает: он посмеивается над некоторыми своими собратьями, устремившимися на освободившиеся места. Вокруг раздают награды сочувствующим: Жирарден назначен генеральным инспектором музеев и художественных выставок, Стендаль – консулом в Триест, Дюма – хранителем библиотеки, Мериме – чиновником в Министерство торговли и общественных работ, Филарет Шаль – атташе посольства в Лондоне, Огюст Мине – сотрудником архива Министерства иностранных дел… Бальзак составил себе мнение об этой новой революции, еще не добравшись до порога дома на улице Кассини: ее совершили молодые и бедные ради того, чтобы старые и богатые жили спокойно под защитой закона. Тем не менее не мог не признать, что структура общества несколько изменилась, средний класс приобрел определенное влияние, готовый под руководством осторожного короля и боязливой палаты депутатов мудро, следуя традициям, служить на пользу стране. Следуя этим целям, необходимо было как можно скорее устранить тех, кто до сих пор подавлял средний класс, и одновременно бдительно следить, чтобы его не смели темные народные массы, вернувшиеся, к счастью, после стычек в свои мастерские и трущобы.

В сентябре Бальзак с сожалением все-таки расстался с Туренью и окунулся в суету парижской жизни. Его звали на помощь Карро: вследствие недавних административных преобразований муж Зюльмы рисковал лишиться своего поста в Сен-Сире. Несмотря на хлопоты друзей, он был назначен инспектором на пороховой завод в Ангулеме, что было, несомненно, плохо скрытым понижением. И все-таки принять решение вернуться в столицу Оноре заставили не неприятности Карро, не мольбы брошенной госпожи де Берни – Эмиль де Жирарден заказал ему для «Le Voleur» серию статей, озаглавленных «Письма о Париже». По настоянию провинциальных читателей он должен был анализировать состояние умов в столице после июльской революции. А это возможно только с места события.

Начиная свое сотрудничество с «Le Voleur», писатель решил для себя, что будет беспристрастен и ограничится лишь ироничными зарисовками некоторых участников мятежа. Он высмеивал так называемых героев, ни разу не вышедших из своей комнаты, пока на улицах шли бои, провозгласивших свои «орлеанские» принципы, едва был наведен порядок, и оказавшихся в результате на самых теплых местах. Считал, что новое правительство ничем не отличается от предыдущего. Понемногу начинал сомневаться в добрых намерениях Луи-Филиппа. Осмелился сказать о своем разочаровании в «Карикатуре». Наблюдая за согражданами, примерившими новый костюм, Бальзак приходит к выводу, что несколько стариков, прочно занявших места у власти, лишают страну всякой надежды на величие. Судьба Франции отнюдь не в руках молодых, энергичных победителей Июльской революции, ею распоряжаются мелочные, эгоистичные лавочники, изворотливые банкиры, главы семейств, озабоченные лишь тем, как продвинуть на ключевые посты свое потомство. Да, кокарда и трехцветный флаг пришли на смену белому, но в основании ничего не изменилось. Луи-Филипп сколько угодно может заказывать Делакруа «Свободу на баррикадах», свобода эта остается только мифом, народ, не удовлетворенный своей победой, вынужден заново мостить улицы. Автор констатирует это с горечью, но вполне философски. Он сердится на отсутствие у народа боевого духа, но его не может не радовать установившийся статус-кво – это позволяет ему спокойно продолжать карьеру литератора. Что, если бы к свержению Карла Х привела кровавая революция? Был бы он счастливее? Вне всяких сомнений – нет. Даже если бы восторжествовали идеи, приверженцем которых он является, ему не хватало бы тишины, столь необходимой писателю. Одно дело рассказывать истории, чтобы развлечь современников, другое – призывать их к восстанию, свержению строя, который, несмотря на все его недостатки, все-таки обеспечивает ваш личный покой. Свое политическое кредо Бальзак ясно изложил в письме к раздражительной Зюльме Карро: «Франция должна быть конституционной монархией, должна иметь королевскую семью с наследственной передачей власти, влиятельную палату пэров, представляющую собственность со всевозможными гарантиями наследования и привилегиями, природу которых надо обсуждать, вторую палату, выборную, представляющую интересы среднего класса, промежуточное звено между занимающими высшее положение в обществе и теми, кого я называю народом. Законы и их здравый смысл должны служить делу просвещения народа, то есть людей, у которых нет ничего, – рабочих, пролетариев, чтобы возможно большее их число стало средним классом. Но народ должен оставаться под достаточно сильным гнетом, все же имея при этом возможность рассчитывать на… помощь, процветание и защиту, и чтобы ничто не заставило его волноваться… Правительство должно быть сильным. Таким образом, правительство, богатые и буржуа должны быть заинтересованы в том, чтобы низшие классы были счастливы, средний класс становился более многочисленным, так как именно в нем истинное могущество государства… Пусть надо мной смеются, называют меня либералом или аристократом, я никогда не откажусь от этих взглядов».

Но каковы бы ни были объяснения, хаос представляется Бальзаку абсолютно неприемлемым для его писательского труда.

Часть II

Счастье быть писателем

Глава первая

«Шагреневая кожа»

Вслед за Оноре все семейство Бальзаков вдруг оказалось одержимо желанием преуспеть. Эжен Сюрвиль, муж Лоры, решив, что занимаемая им должность в Управлении по строительству мостов и дорог недостойна его способностей, в 1829 году оставил это место (к тому же и заработок был не слишком велик). Выдвинув идею создания обводного канала, соединяющего Орлеан и Нант, он решил переквалифицироваться из чиновника в независимого дельца. В 1830 году Сюрвили покинули Версаль и обосновались в особняке на бульваре Тампль в Париже – именно в столице инженер намерен был сколотить состояние. Впрочем, разрешение на строительство канала пока получено не было. В ожидании Эжен занялся поиском сторонников, готовых вложить деньги в подготовительные работы. Надежная финансовая поддержка была получена со стороны Поммерёля, шевалье де Валуа, доктора Наккара и собственной тещи. Та, хотя и получила после смерти мужа определенное наследство, была заворожена сногсшибательными прибылями, которые сулил зять: он уверил госпожу Бальзак, что в самом скором времени ее состояние удвоится.

Дело, казавшееся на первый взгляд таким простым, застопорилось, затягивались переговоры. Отчаянный республиканец Сюрвиль видел объяснение этому в заговоре иезуитов, выступавших против его проекта. Теща не на шутку забеспокоилась, ей очень нужны были деньги: Оноре, по-прежнему витавший в облаках, и не думал возмещать ей потраченное на сына; средства требовались детям Лоранс, да и дочерей Лоры – Софи и Валентину – когда-то придется пристраивать. Если бы хоть любимчик Анри радовал мать! Но, протирая штаны на скамейках лучших пансионов Франции, тот только расстраивал учителей своей ленью и бесхарактерностью. Он пробовал себя на разных поприщах, мечтал выучить несколько языков и сделать выдающуюся карьеру, но кончил тем, что 31 марта 1831 года отбыл на парусном судне «Магеллан» искать счастья в колониях. В июне молодой человек был уже на острове Маврикий, где и решил остаться, женившись на вдове пятнадцатью годами старше его, с ребенком и некоторыми средствами. Что было делать матери: радоваться или огорчаться? Госпожа Бальзак была сломлена происходившим вокруг.

На деле единственным из ее детей, кто умел сухим выходить из воды, оказался шалопай Оноре, от которого поначалу, казалось, нечего ждать: книги его хорошо продавались, имя мелькало на страницах газет и журналов, он знал весь Париж. Но жизнь вел беспорядочную, тратил гораздо больше, чем зарабатывал, не прислушивался, как, впрочем, всегда, к материнским призывам к умеренности.

В это время Бальзак впервые почувствовал, что выбрал правильное направление. После признания «Физиологии брака» и «Сцен частной жизни» он решил упрочить успех – его новое творение должно потрясти всех. С некоторых пор им завладел странный сюжет, в записной книжке появляются строки о восточной сказке, истории куска кожи, являющего собой саму жизнь. Оноре даже придумал название – «Шагреневая кожа». Сначала будущее произведение представлялось ему полным тайн, наподобие сказок Гофмана, в которое он вложит всю свою фантазию и отчасти – метафизические воззрения. В письме к неизвестной он говорит об этом как о литературном пустяке, где тем не менее попытается описать ситуации из суровой реальности, в которых оказываются гениальные люди, прежде чем кем-то стать. Повод поговорить об этом – талисман, кусок шагреневой кожи с посланием на санскрите, который позволяет ее владельцу исполнять все желания, но после исполнения каждого размер кожи уменьшается пропорционально обретенному счастью. Когда она превратится в ничтожный лоскуток, ее обладатель должен умереть. Поэтому во имя долголетия не следует эту жизнь чересчур любить: любая воплощенная мечта – шаг к гибели, всякая удавшаяся попытка успеха приближает к уходу в «никуда». Долголетие – синоним отказа от желаний, надо выбирать: сжигать свечу сразу с обоих концов, познать как можно больше земных радостей или только присутствовать на чужом празднике, забившись в одиночестве в темный уголок, словно скупец на сундуке с золотом.

Герой романа – Рафаэль де Валантен – двойник Бальзака. Бедный, отчаявшийся, на грани самоубийства, он оказывается в лавке старика-антиквара среди невероятных вещей. Старьевщику сто двадцать пять лет, это результат сурового воздержания от всех соблазнов жизни. Он соглашается уступить Валантену драгоценный талисман. «Сейчас я вам в коротких словах открою великую тайну человеческой жизни. Человек истощает себя двумя инстинктивно осуществляемыми актами – из-за них-то и иссякают источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти выражены в двух глаголах: желать и мочь. Между этими двумя пределами человеческой деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я счастьем моим и благоденствием. Желать сжигает нас, а мочь разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии. Итак, желание, или хотение, во мне мертво, убито мыслью…»[9]

Чем больше Бальзак углубляется в эту тему, тем сильнее увлекается ее страшной философией. Думает о своем отце, который, подобно старику-антиквару, предпочел уединение и покой провинции блестящей и полной соблазнов жизни большого города. В отличие от Бернара-Франсуа, Оноре обожает разгул, светские развлечения, роскошь, любовные похождения. Он ненасытен и ни в чем не может отказать себе, оказавшись за накрытым столом. Бернар-Франсуа был экономен в своих чувствах, его сын – расточителен. Отец выстраивал судьбу осторожно, словно карточный домик, Оноре переиначивает свою снова и снова. Да, они с его героем скроены по одной мерке.

Антипод Валантена, с его жаждой удовольствий и мечтами о славе, богатстве, любви, карьерист Растиньяк, восхищается им, но находит безрассудным. Для него успех в жизни – результат холодного расчета, умения воспользоваться ситуацией, пусть даже за счет лучших друзей. Он представляет Валантена прекрасной, но холодной графине Теодоре, несчастный влюбляется в эту женщину с камнем вместо сердца.

Торопясь исполнить свои бесчисленные желания, он то и дело обращается к шагреневой коже, и вдруг, когда, кажется, осуществятся самые сладостные мечты, ее последний клочок съеживается на глазах у Рафаэля. В ужасе он решает впредь отказаться от всяких желаний, но дни его сочтены: Валантен тратит их на ненужные встречи, он променял главное на пустяки. Молодой человек умирает в объятиях Полины, своей любовницы, которая готова убить себя ради его спасения.

Эта философская сказка вполне передает круг вопросов, которые заботят автора: смерть и радость жизни, поиск всепоглощающей любви, желание властвовать, могущество денег, противостоящие друг другу материализм и идеализм, вечный конфликт души и тела.

Еще не завершив роман, в январе 1831 года Бальзак продает его Шарлю Гослену и Юрбену Канелю за весьма скромную сумму – тысяча сто тридцать пять франков. Но работа затянулась: слишком многое отвлекало Оноре от письменного стола. Подобно своему персонажу, он не мог ответить отказом ни на одно из приглашений, лишить себя малейшего удовольствия. Усердно посещает Эжена Сю и его любовницу Олимпию Пелисье, грацию и обхождение которой находит заслуживающими внимания. Поговаривали, что как-то Оноре спрятался в ее комнате, чтобы увидеть ее раздетой. Госпожа де Берни, до которой дошли эти слухи, не нашла в себе сил ревновать. Эжен Сю и его подруга принимали у себя герцога Фитц-Джеймса, герцога Дюра, Ораса Верне, Россини… От них Бальзак спешил в парижские кафе, коих был завсегдатаем. Если только не отправлялся навестить другую пару – Аврору Дюдеван (будущую Жорж Санд) и Жюля Сандо. Аврора, знавшая толк в мужчинах, в полной мере оценила дар собеседника этого полного, жизнерадостного молодого человека. Одному из своих друзей она писала, что если тот не в состоянии оценить обаяние господина Бальзака, значит, никогда не узнает, что такое магия взгляда и взаимное влечение двух душ.

Оноре ликовал, примеряя на себя платье успешного литератора. Теперь он зарабатывал достаточно (и книгами, и статьями), чтобы купить лошадь, кабриолет, упряжь, фиолетовую попону с вышитой козьей шерстью короной. Спустя месяц его кабриолет везли уже две лошади. Теперь необходимо было обзавестись грумом, который взял бы на себя заботу о животных. Бальзак нанимает юного Леклерка и заказывает для него у Бюиссона голубую ливрею, зеленую американскую фуфайку с красными рукавами и штаны из белого в полоску тика. Наконец можно появляться на светских приемах, в Опере и у Итальянцев без боязни быть осмеянным. Одновременно Оноре договорился с домовладельцем об увеличении вдвое своих апартаментов. Соответственно вдвое возросла и плата за них. Впрочем, его это мало заботило: перо окупит все. Он весело залезает в долги, чтобы обить стены гостиной серой, а столовой – светло-коричневой дорогой тканью. В его квартире полно ковров, зеркал, резная, с позолотой мебель, мраморная ванна. Спальня достойна первой брачной ночи юной герцогини. Оноре дает щедрые, утонченные обеды, во время которых то и дело откупориваются бутылки с шампанским. Ради этих безудержных трат он работает днем и ночью (в перерывах между выходами в свет): чтобы опубликовать сорок одну повесть, ему потребовалось немногим более года.

Внезапно Бальзак решает оставить парижскую кутерьму, забиться в нору где-нибудь в провинции и спокойно поработать. В марте он уезжает к чете Карро в Ангулем, в апреле перебирается в поместье Булоньер, которое госпожа де Берни сняла недалеко от Немура. Здесь Оноре занят «Шагреневой кожей», но вдруг на него нападает политическая горячка: ему приходит безумная мысль выдвинуть свою кандидатуру на выборах 1831 года. Это принесло бы двойную известность – писателя и депутата. Молодой человек ведет себя так, словно у него есть талисман, выдуманный им для героя «Шагреневой кожи»: нет ничего невозможного и не надо несколько жизней ради того, чтобы узнать все земные наслаждения. Если жизнь от этого станет короче, пусть, зато какой яркой она будет.

Но стать кандидатом на выборах может лишь тот, кто ежегодно платит в казну не менее пятисот франков, налоги Оноре в 1831 году почти в десять раз меньше. Что делать? Ловкий маневр, и вот он уже номинальный владелец поместья матери. Теперь осталось обзавестись избирателями. Поддержку в Камбре ему обеспечит Самюэль-Анри Берту, владелец местной газеты, в Фужере – барон де Поммерёль, в Туре – адвокат Амедей Фоше, явно ему симпатизирующий. Короче, надо решать. Этого Бальзак сделать не в состоянии.

Чтобы как-то приступить к делу, пишет «Оценку деятельности двух правительств» (Жака Лафита и Казимира Перье), где говорит о необходимости народного просвещения и создании правительства, основой деятельности которого был бы договор о взаимном согласии между богатыми и бедными. Это не могло не понравиться и нуждающимся в защите широким массам, и опасающейся потрясений элите. Казалось, удача на стороне Оноре, но читатели оказываются ему дороже избирателей, воображаемый мир – ближе реального. И вообще, он предпочитает свою комнату, в которой пишет из любви сочинять истории, а не Палату депутатов с их бесконечной болтовней. Отказавшись от затеи с выбора-ми, Бальзак решает не ехать в Камбре на встречу со своими сторонниками и остается в Булоньере, подле госпожи де Берни, молчаливо одобряющей этот неожиданно мудрый поступок.

Шарлю Гослену отступать некуда, он настойчиво призывает Бальзака прислать обещанную «Шагреневую кожу». Но писателя уже одолевают новые желания. Вдруг он находит разумным жениться на некоей Элеоноре Малле де Трюмильи, чьи родители располагают солидным, честно нажитым капиталом. Подобная перспектива беспокоит госпожу де Берни, которая не хочет терять своего любовника. Впрочем, отвращение Оноре к законному браку столь сильно, что и эта затея тоже оставлена (как чересчур буржуазная). Он непременно должен пробиться к славе один, никто и ничто не должно связывать ему руки. Быть может, счастье принесет «Шагреневая кожа» и автор сумеет насладиться им прежде, чем она неумолимо начнет уменьшаться?

Наконец книга вышла из печати. Оноре изнемогал от усталости, волновался, как примет публика эту дьявольскую историю. Чтобы задать нужное направление отзывам критики, Бальзак самолично написал для «La Caricature» хвалебную статью, которая была опубликована под псевдонимом граф Александр де Б. Впрочем, мнение журналистов не разошлось с его собственным. За исключением Сент-Бёва, который посчитал роман мерзким и аморальным, все наперебой расхваливали достоинства «Шагреневой кожи»: «La Revue des Deux Mondes» – «Это не Рабле, не Вольтер, не Гофман, это – Бальзак»; «Le Quotidien» – «Его книга – маленькое чудо искусства, произведение, сверкающее драгоценным красноречием»; «L’Artiste» – «Господин де Бальзак вошел в число лучших наших сочинителей… Все шумят, входят, выходят, возмущаются, кричат, вопят, играют, упиваются, впадают в безумство, тщеславие, умирают, раздражаются; бесконечные удары, поцелуи, душевные раны; сладострастие, огонь, железо. Вот „Шагреневая кожа“. Это книга разбойника, поджидающего нас на краю леса».

Количество проданных экземпляров говорило само за себя, и профессиональные критики не могли не признать достоинства романа. Эта история страсти и разочарования заставила трепетать романтиков. Она поражала сочетанием реализма и магии, точностью описаний и фантазией. Одни увидели в ней осуждение праздности, другие – гимн современным порокам. «Фауст» наоборот, «Вертер» с метафизической безнадежностью. Короче, чтобы не отстать от века, книгу эту следовало прочитать. Бальзак, казалось, немало удивлен был ее успехом, ведь поначалу она казалась ему довольно абсурдной историей, призванной рассеять скуку. Но нельзя было не признать: три крупных произведения, написанные им за три года, позволили ему сразу стать писателем первой величины.

Роман расходился так быстро, что Оноре пришлось подписать с Госленом новый контракт, дающий издателю право отпечатать еще тысячу двести экземпляров и опубликовать восемь-десять повестей и философские рассказы, которые увидят свет в газетах и журналах. Передача прав принесла Оноре четыре тысячи франков в векселях.

Он немедленно принялся за выполнение соглашения, благо в диковинных сюжетах недостатка не было. В «Эликсире долголетия» умирающий отец дона Хуана просит сына после кончины смазать его тело таинственным эликсиром, который помогает воскреснуть. Но тот, рассчитывавший на наследство, не выполняет просьбу, сохранив эликсир, чтобы со временем самому им воспользоваться. В конце своей развратной жизни он обращается к сыну с просьбой, в которой когда-то отказал отцу. Филипп подчиняется. Едва он намазывает руки и голову покойного, тот оживает и крепко обнимает его, в ужасе роняющего флакон. Донна Эльвира, жена дона Хуана, призывает священника, который подтверждает чудо. Подлого злодея торжественно канонизируют. Во время обряда ожившая голова обвиняет верующих в том, что тем самым они оскорбляют дьявола. Оторвавшись от тела, она бросается на священника. И в этой истории просматриваются любимые темы Бальзака: долголетие, взаимоотношения отца и сына. Никому не уйти от смерти, и это лучшее доказательство существования Бога.

В «Красной гостинице» молодой немец Герман, обедая у богатого банкира Тайфера, рассказывает историю преступления, совершенного в 1799 году в Андернахе, не подозревая, что сидит за столом с убийцей. На самом деле преступление замыслил и подготовил другой человек, но исполнил Тайфер, тот же был расстрелян вместо него. Видя реакцию банкира, рассказчик понимает, что была совершена чудовищная судебная ошибка. Угрызения совести, нервный припадок банкира. Герман, влюбленный в его дочь Викторину, не знает, как поступить: вправе ли он жениться на хорошенькой богатой девушке, если знает, что на руках ее отца – кровь? Советуясь с друзьями, обращает внимание на мудрое замечание одного адвоката: «Что было бы со всеми нами, если бы пришлось задаться вопросом происхождения большинства состояний?» В этой ловко скроенной истории две драматические развязки. Во-первых, автор задается вопросом, кто является истинным преступником – организатор или исполнитель? И не грех ли со стороны рассказчика, узнавшего правду, воспользоваться ситуацией и строить семейное счастье, опираясь на деньги, полученные столь страшным путем? «Красная гостиница» была опубликована в «Философских повестях и сказках», в предисловии к изданию Филарет Шаль отмечал: «Писатель, берущий за основу тайные преступления, застой и скуку окружающей нас жизни, человек думающий, философ, пытающийся показать, как сила мысли способна изменить жизнь, вот кто такой господин де Бальзак».

Именно «де Бальзак», благородная частичка встречается все чаще, вызывая насмешки коллег. К тому же неожиданный, шумный успех молодого автора не мог не породить завистников. Многие ставили ему в упрек чувство собственного превосходства, которое он не считал нужным скрывать. Оноре же, высоко подняв голову, продолжал посещать столичные гостиные, где с удовольствием читал вслух свои произведения. Но самым большим наслаждением были вечера у Шарля Нодье, занимавшего пост библиотекаря Арсенала. Здесь собирались Гюго, Сент-Бёв, Мюссе, Виньи, Ламартин… Бальзак придерживался сходных с хозяином дома воззрений: только образование широких масс позволит исправить человеческую природу. В качестве первого шага на этом чудесном пути и тот, и другой настоятельно советуют читать Рабле, чьи яркие, сочные истории оживят французский язык, а юмор спасет Францию от угрюмости и оцепенения.

В какой-то момент Бальзака начинают интересовать и последователи Сен-Симона, призывающие рабочий класс объединяться, положить конец эксплуатации человека человеком, поделить все накопленные богатства и создать новую религию, основанную на милосердии и равенстве. Но Оноре чересчур «буржуазен», чтобы с легким сердцем согласиться на столь радикальные перемены в жизненном укладе и мыслях. Ему хотелось бы сохранить за собой право сказать бедным: я не дам вам умереть с голоду, но вы не мешайте мне зарабатывать деньги. В глубине души он сторонник разумного изменения социальных взаимоотношений с опорой, насколько это возможно, на Церковь. Долгое время, как и его отец, Бальзак считал Церковь источником всех предрассудков, теперь наделяет ее важной политической миссией. Ему даже начинает казаться, что только она в состоянии спасти человечество от полного упадка. Он пишет рассказ «Иисус Христос во Фландрии», в основе которого лежит брабантская легенда: плывущие на корабле пассажиры делятся по происхождению и богатству, знатные и состоятельные на корме, бедные – на носу. Начинается шторм, судно вот-вот пойдет ко дну, но посреди всеобщего смятения раздается голос седовласого человека с сияющими глазами: «Кто верует, тот спасется. Идите за мной!» Он шагает в воду. За ним идут простые, бедные, но истинно верующие, остальные гибнут в пучине.

Другой рассказ – «Церковь». Автор, стоя в соборе, размышляет о чуде спасения терпящих крушение, как вдруг ужасающего вида старуха хватает его за руку и ведет за собой. Неожиданно ее морщины разглаживаются, лохмотья исчезают, перед ним оказывается прекрасная сияющая женщина, какой она была во времена своей молодости. Это сама Церковь, проявляющаяся сквозь века обскурантизма и нетерпимости. Негодующий рассказчик упрекает ее в ошибках: «Без видимой причины ты погубила тысячи людей, словно песчинки бросая их с Запада на Восток. Ты покинула высоты мысли и уселась рядом с царями… Зачем ты?.. В чем твои сокровища? Что хорошего ты сделала?» Та отвечает: «Смотри и веруй». В то же мгновение он вдруг видит сотни соборов, жемчужин архитектуры, слышит ангельское пение, обнаруживает толпы верующих, воспевающих науку, историю, литературу, призывающих служить бедным. Снова прекрасная женщина становится нищенкой в лохмотьях, которая вздыхает: «Люди больше не верят!» Пробудившийся от видений автор произносит: «Верить – значит жить!» И решает отныне защищать Церковь.[10]

Так, проповедуя свободу мысли, Бальзак признает необходимость для человечества веры, веры простых, угнетенных, униженных людей. Чем «инстинктивнее» она будет, тем действеннее. Сплотив в едином порыве отдельных представителей рода человеческого, поможет поддерживать внешний порядок, без которого невозможны ни искусство, ни наука, ни социальный прогресс. «Церковь» была написана в феврале 1831 года по следам разграбления церкви Сен-Жермен-л-Оксеруа во время мессы в память герцога Беррийского, убитого 14 февраля 1820 года. Пятнадцатого бунтовщики атаковали собор Нотр-Дам, разграбили и разрушили дворец архиепископа. Возмущенный Бальзак протестовал против этих актов вандализма: «Собравшиеся на мосту тридцать тысяч человек аплодисментами встретили падение архиепископского креста; а на бульварах прогуливались расфуфыренные дамы, любопытные, насмешники и лицемеры. На набережной Морфондю какой-то рабочий, переодевшись, изображал жалкую старуху в лохмотьях, которая трясущимися руками под хохот прохожих предлагала веточки букса… Вот католицизм образца 1831 года».

В конце мая неожиданное происшествие приковало Бальзака к постели – он сильно разбился, вывалившись из своего экипажа. В июне все еще вынужден был соблюдать постельный режим, строгую диету, ему делали кровопускания и запрещали работать. Заботу о брате взяла на себя Лора, в доме которой он и узнал о демонстрациях, организованных по случаю похорон умершего от холеры генерала Ламарка. Проходившая под окнами толпа выкрикивала республиканские лозунги. В течение двух дней митингующие заняли центр Парижа, войскам пришлось открыть по ним огонь. Были убитые и раненые. Восстановленный порядок не казался надежным. Масштаб событий беспокоил Бальзака, и он счел за лучшее перебраться в Саше к Маргоннам – становиться свидетелем новой революции ему не хотелось. Да и риск подцепить холеру в деревне был меньше. К счастью, вскоре все успокоилось: смутьянов призвали к порядку, Луи-Филипп устоял. Хорошо это или плохо? Оноре в очередной раз пришел к выводу, что политические фанатики ставят под угрозу будущее страны. Но главная их вина состояла в том, что они отрывали его от работы.

Глава вторая

Любовь к роскоши, любовь к женщинам

Мечта Бальзака: быть известным, как Гюго, обладая при этом блеском и непринужденностью Эжена Сю или Латура-Мезэре. Последний буквально завораживал писателя своим дерзким видом, бородой, успехом у женщин, властью, приобретенной на поприще журналистики (вместе с Эмилем де Жирарденом они издавали «Le Voleur» и «La Mode»). Сын нотариуса из Аржантана, этот «лев» царил на бульварах, в гостиных, за кулисами театров. В Опере с друзьями занимал ложу бенуара, которую прозвали «дьявольской». У Бальзака в ней было место, но скоро он перестал оплачивать свое «участие», вызвав появление ироничного письма, адресованного «Господину Бальзаку д’Антраг де ла Гренадьер». Латура-Мезэре называли «господином с камелией» – этот дорогой цветок он неизменно носил в бутоньерке. Посетителей принимал, лежа на диване в кабинете, убранном в мавританском стиле. Жесты его были просчитаны и выверены до мелочей, его высокомерие вошло в поговорку, слова разили наповал. Он договорился с Бальзаком о ста франках за три статьи в месяц. Его деловой партнер Жирарден в 1831 году женился на дочери Софи Гэ Дельфине. Улыбчивая блондинка собрала вокруг себя всех выдающихся писателей того времени, и Бальзак во что бы то ни стало стремился попасть в число избранных.

Чтобы поддержать репутацию модного писателя, он одевался по последней моде, не пренебрегая светло-желтыми лайковыми перчатками. Заказал у Бюиссона три белых домашних халата с золотыми кистями на поясе. По его словам, это роскошное одеяние способствовало вдохновению во время ночных бдений. Мать напрасно призывала его сдерживать свои порывы – деньги буквально утекали сквозь пальцы. Сын полагал, что вкалывает как каторжный именно для того, чтобы обратить на себя внимание столичного общества. Странным образом в нем все больше сочетались серьезность мысли и светская пустота. Он был одновременно легок, словно перышко на шляпке парижской красотки, и тяжел, как полное собрание сочинений Сведенборга. Но, быть может, именно эти бесконечные переходы от главного ко второстепенному и позволяли ему без усилий влезать в шкуру столь не похожих друг на друга персонажей?

Зюльма Карро, поселившаяся на время у своего отца во Фрапеле, недалеко от Иссудена, предостерегает писателя от опасности разменяться на мелочи: «Дорогой Оноре, Париж привлекает и удерживает вас своей элегантностью, но балует ли он вас истинной привязанностью, которую вы могли бы обрести здесь, во Фрапеле?.. Отдаваясь описанию чувств вымышленных персонажей, вы пренебрегаете по-своему ценным сокровищем, которым обладают ваши близкие… Я не стремлюсь и никогда не стремилась к той очаровательной дружбе, которую вы дарите женщинам… Но если вас постигнет разочарование, омрачит ваше веселье и тронет сердце, вы вспомните обо мне и увидите, как я откликнусь на ваш зов». Она готовится к переезду в Ангулем, где мужу выделен дом с садом. Специальная комната для друга ждет Бальзака. Пусть он поторопится!

Несмотря на все призывы, Оноре не спешит. «Моя жизнь – борьба, – отвечает он, – я должен шаг за шагом подтверждать свой талант, если таковой у меня есть». Надо также отбиваться от кредиторов, которые готовы устроить ему западню, договариваться с издателями, осаждать редакции, медлящие с оплатой. Когда принимается за счета, просит мать выписать тех, кому должен, чтобы вернуть деньги. Госпожа Бальзак с годами не стала менее желчной, но понемногу сблизилась с сыном и, видя его успех, согласилась вести дела Оноре. Даже начала верить в его талант. Время от времени он поручал ее заботам свою квартиру на улице Кассини, а сам сбегал в Булоньер к госпоже де Берни или в Саше к Жану де Маргонну. Ему было где отдохнуть от трудов, были и нежные пристанища для сердца. Как и прежде, госпожа де Берни готова была открыть ему свои объятия и свою постель. Она знает, какими ласками пьянить его, ей нет равных, когда Бальзак нуждается в утешении. Уже давно прощается ему неверность, ведь никому этот человек не доверяет так, как ей, в свои пятьдесят пять лет по-прежнему доставляющей ему удовольствие. Другая любовница, герцогиня д’Абрантес, тоже не имеет ничего против его измен – он помогает ей писать книги, развлекает своей живостью. Переход от одной к другой, кажется, совершенствует его знание женской души и тела. Приходят послания и от многочисленных читательниц, которые хвалят его исключительное знание семейной жизни. Несмотря на невнятность и банальность этих похвал, он любезно их принимает: по его мнению, это одна из обязанностей писателя.

В октябре 1831 года в потоке ежедневной корреспонденции его внимание привлекает конверт, надписанный: «Париж, господину де Бальзаку». Удивительным образом почтовая служба доставила его сначала на улицу Кассини, потом в Саше. Английское имя в конце письма, скорее всего вымышленное, автор, прочитавший «Физиологию брака», обвиняет адресата в невероятно циничном взгляде на женщин. Задетый за живое, Оноре благодарит за внимательное прочтение его сочинения и горячо оправдывается: «Мадам, я взялся за „Физиологию брака“, чтобы защитить женщин. Каждой из тех, что прошла сквозь жизненные потрясения, ясно, что в своей книге я возлагаю на мужей вину за все совершенные женами ошибки. Это – отпущение грехов… Счастливый брак невозможен, если ему не предшествует полное взаимопонимание супругов в том, что касается привычек, характера и т. п., и я никогда не откажусь от этого».

Незнакомка, удивленная тем, что знаменитый и очень занятой писатель нашел время защитить свое детище, решает открыться. Это маркиза Кастри, урожденная Анриетта де Майе де ла Тур-Ландри. Она на три года старше Оноре, была замужем за маркизом де Кастри, с которым рассталась, чтобы жить со своим любовником, обворожительным, хрупким сыном австрийского канцлера Виктором фон Меттернихом. В 1827 году родила ему сына, которому император Австрии жаловал дворянство и титул барона фон Альденбурга. В 1829 году Виктор фон Меттерних умер от туберкулеза. Маркиза, неудачно упав с лошади во время охоты, повредила позвоночник. Но, несмотря ни на что, продолжала принимать, жила то в особняке на улице Гренель, то в замке Лормуа недалеко от Монлери, принадлежащем ее отцу, герцогу де Майе, то в замке Кевийон, владелец которого ее дядя, герцог Фитц-Джеймс.

Узнав, кто его собеседница, Бальзак почувствовал себя окрыленным. Еще бы, его пригласила маркиза, аристократия распахнула перед ним двери своих особняков. Ему удалось обскакать Эжена Сю и Латура-Мезэре! Еще никогда он так не радовался своему кабриолету, ретивым коням и груму в ливрее: в этом экипаже он не затеряется среди знакомых хозяйки дома! Отправившись к ней впервые, Оноре был поражен мертвенно-бледным цветом ее лица, ярко-рыжими волосами и манерой вести разговор. Маркиза с трудом передвигалась, но, и неподвижная, выглядела весьма соблазнительно. Вернувшись на улицу Кассини, Бальзак наслаждался воспоминаниями о встрече, мыслью о том, что на него пал выбор столь знатной дамы, и писал: «Позволено ли мне будет выразить глубокую признательность за те часы, что вы нашли возможным провести со мной? Они запечатлелись в моей памяти словно незнакомые стихи, мечты…» Скоро ему кажется, будто можно рассчитывать больше чем на восхищение и дружбу… Голова идет кругом при мысли о том, что его любовницей станет женщина, имеющая связи в самых высших сферах. Да, хромает, но лежа будет лакомым кусочком: титул маркизы, собственный особняк с многочисленными слугами, ее знает, ей завидует весь Париж, завоевав ее, можно подняться еще на одну ступеньку, приблизиться к избранным. Они часто беседуют наедине в ее будуаре, но ничего лишнего не позволяется, эта дистанция только усиливает его напор. Чтобы понравиться, Оноре провозглашает себя легитимистом, публикует статьи в новой газете «Le Rénovateur», его крен вправо одобряет сам герцог Фитц-Джеймс, оплакивают друзья-либералы. Адвокат Амедей Фоше из Турени сурово отчитывает: «Вот вы стали окончательно легитимистом! Поверьте мне, не стоит ратовать за неправое дело, у которого нет будущего. Ситуация может становиться хуже, но никогда не станет настолько плохой, чтобы вновь увидеть на троне Генриха V с его духовенством и дворянчиками». Зюльма Карро тоже читает мораль: «Оставьте, наконец, светскую жизнь тем, кому она заменяет заслуги или кому необходима, чтобы забыться, смягчить душевные раны. Но вы, вы!.. Говорят, увлеклись политикой. Ох, будьте осторожны, будьте очень осторожны. Как друг я не могу за вас не волноваться. Вы не должны никому себя посвящать… Пусть дворцовая прислуга занимается защитой влиятельных людей, не замарайте свою подлинную известность подобной общностью интересов… Дорогой мой, уважайте самого себя, а английские лошади и готические стулья – все это преходящее».

Бальзак защищается от нападок: да, занимается политикой, много бывает в свете, увлечен многими женщинами, но и работает тоже. «Я – каторжник пера и чернил, настоящий продавец идей», – уверяет он, успокаивая Карро. Физическая форма и впрямь позволяет ему писать ночь напролет даже после дружеской пирушки. Нанизывает слова на строчки, пока силы не оставят и не обрушится на кровать, чтобы забыться тяжелым сном. Иногда госпожа де Берни помогает ему вносить правку в гранки, затем Оноре перечитывает корректуру, вновь появляются бесчисленные пометки и добавления, иногда переписывает целые абзацы. Неудержимое стремление к литературному совершенству не входит в противоречие с развлечениями, которыми так щедра светская жизнь. Кажется, вихрь весьма незатейливых удовольствий необходим, оттеняя наслаждение иного рода – от серьезной работы в одиночестве. И чем бездумнее отдается он парижской круговерти, тем собраннее чувствует себя перед чистыми листами бумаги, нуждаясь в мимолетном ничуть не меньше, чем в вечном.

В феврале – марте 1832 года появилось новое произведение Бальзака – «Мировая сделка», которому он потом даст другое название – «Полковник Шабер». Сюжет почерпнут из исторических хроник наполеоновских времен и рассказов герцогини д’Абрантес. После сражения при Эйлау полковник Шабер оставлен умирать на поле боя. Возвратившись в конце концов во Францию, он пытается восстановить свое подлинное имя. Его жена, бывшая проститутка Роз Шапотель, становится к тому времени графиней Ферро, у нее двое детей. Появление первого мужа, который теперь лишь несчастный попрошайка, может свести на нет все ее усилия продвинуться вверх по социальной лестнице. Она предлагает сделку: заплатить, чтобы этот человек навсегда исчез из ее жизни. Полковник не соглашается и оканчивает свои дни в приюте для бедных, всеми забытый, всеми отвергнутый герой Империи.

Весной, после публикации этой прекрасной, горькой и грустной истории, госпоже де Берни удается вырвать Оноре из плена парижских соблазнов и хлопот: она увозит его в Сен-Фирмен, недалеко от Шантильи. Здесь он спокойно заканчивает «Тридцатилетнюю женщину», пишет на одном дыхании «Турского священника». Этот длинный рассказ, глубокий и простой, посвящен несчастьям бедного викария, слабого, наивного Бирото, лишившегося крова в результате козней погрязшей в злобе старой девы и тщеславного аббата, мечтающего о сане епископа. Здесь все дышит правдой: описание сонной провинциальной жизни, столь непохожие характеры персонажей, скрытые от любопытных глаз внутрицерковные интриги, психологическая драма повседневной жизни. Бальзак доволен собой – деревня принесла ему счастье.

Возвратившись в Париж, находит все то же – холеру и политику. Эпидемия свирепствует, люди не рискуют выходить из домов. Газеты заняты похождениями герцогини Беррийской, матери законного наследника престола: ее попытка поднять Вандею – обреченное на провал безумие или сторонникам Луи-Филиппа все-таки следует опасаться? Столица бурлит, мнения разделились. Едва Оноре переступил порог своей квартиры на улице Кассини, его охватило желание снова бежать. Хорошо было бы иметь замок, в нем – жену аристократического происхождения, которая обожала бы его и не мешала работать. Когда-то он подумывал об Элеоноре де Трюмильи, теперь обратился в мечтах к баронессе Каролине Дербрук, урожденной Ландрие де Борд. У нее бесценные достоинства: молодая вдова с прекрасным состоянием. Живет по соседству с Маргоннами в Саше. Летом он может встретиться с ней. После женитьбы ему будет чем расплатиться с кредиторами, издатели же будут валяться у него в ногах. На всякий случай надо позаботиться о том, чтобы избранница узнала о его глубоком к ней чувстве. Но победа не будет легкой, надо готовиться к длительной кампании. Вместо этого опять постельный режим, ушибы, головные боли: его широкий экипаж не вписался в поворот, и Бальзак не удержался в нем.

В июне он решает ослушаться доктора Наккара, настаивающего на полном покое, и отправиться в Саше, где его ждут Маргонны. В его отсутствие мать переедет к нему и возьмет на себя все заботы по дому. Тем хуже для госпожи де Берни, молчаливо вздыхающей в преддверии новой разлуки, и для герцогини д’Абрантес, которая хотела бы засадить его за редактирование ее нескончаемых воспоминаний! Ему надо заняться собственными делами, а не распыляться на чужие. Он весь в долгах, его нетерпеливая натура требует быстроты. Как только ему удастся немного заработать, он уедет в Экс-ле-Бэн, куда его приглашает в августе маркиза де Кастри. Оттуда они могли бы совершить путешествие в Швейцарию, Италию… Подобное предприятие, безусловно, будет стоить недешево! Но обладание женщиной, занимающей столь высокое положение, стоит того, чтобы выложиться. В Саше, у Маргоннов, он сможет экономить, вдоволь поработает и наберется сил для этого завоевания. А если повезет, то заодно и встретится с баронессой Дербрук. Так, одним ударом, убьет двух зайцев.

Ему удается покинуть Париж вовремя – в столице назревали новые мятежи. Герцогиня Беррийская активизировала свою деятельность в Вандее. Восстание подавили, его вдохновительница бежала, ее сторонники-легитимисты, в том числе Шатобриан, Берье и герцог Фитц-Джеймс, человек весьма рассудительный, две недели провели под арестом. Со злополучной герцогиней было покончено, чему несказанно порадовалась госпожа де Берни: она ревновала Оноре к маркизе де Кастри, а потому ставила в один ряд всех представителей высшей знати, которые могли вовлечь ее молодого любовника в дела, губительные для его карьеры писателя. И что, черт побери, так привлекает его в этой аристократии, которая никак не может разобраться в происходящем в ее собственной стране? «Вчера я прочитала о некоторых арестах, которые меня очень заинтересовали, – пишет она Бальзаку. – Я думаю, господин де Шатобриан не в обиде за это происшествие, которое только придаст ему политический вес, о котором он всегда мечтал, но не знал, как приобрести. Что до ареста господина де Фитц-Джеймса, откровенно говоря, меня это не сильно огорчило. Ведь если партия, к которой принадлежат эти люди, перестанет существовать, тебе придется подыскать другую. А мое сердце трепетало от смертельной опасности: что, если бы некая дама пригласила тебя и ты бы туда отправился… Твое тщеславие никогда не дремлет и имеет над тобою власть тем более сильную, что ты отказываешься признать мощь этого твоего тщеславия. Но мой любимый, дорогой друг… прислушайся, пожалуйста, прислушайся к доводам рассудка, который, дабы быть услышанным, говорит голосом друга. Подумай о том, что эти люди не дали бы тебе ни единого экю из тех трех-четырех тысяч, в которых ты так нуждаешься. Они неблагодарны из принципа, которому не изменят ради тебя. Все они – эгоистичны, хитры… презирают людей другой крови. Друг мой! Ради всего, что тебе дорого, ради твоей славы и твоего грядущего счастья, ради моего покоя (ведь ты любишь меня), не верь им, не полагайся на них. Употреби весь свой ум, чтобы занять место, какое они занимают, используй их помощь, чтобы идти по дороге, которую ты, к несчастью, выбрал. Но сколькими недостатками придется обзавестись тебе, чтобы стать похожим на них! Как сумеешь ты защитить свою душу, как останешься чист среди людей столь развращенных? Обожаемый мой, утешь меня, сними тяжесть с души моей, скажи, что не станешь рабом этих людей и не подчинишься первому же их приказу».

Итак, Оноре предавался мечтам о маркизе де Кастри, а верная Дилекта умоляла отдалиться от этой женщины, правила гранки, плакала над «Сценами частной жизни» и с нетерпением ожидала вестей от возлюбленного: «Чтобы развеять жестокие мысли, я перечитала несколько дорогих мне фраз из твоих писем…» «Ты все еще мой властелин, и я жду твоего приговора, но пока он мне неизвестен, я все еще считаю себя твоей любимой, и ласкаю тебя, как обычно. Целую тебя… Я – вся твоя, твоя Ева». Когда получает несколько ответных строк, следует взрыв радости: «Ты любишь меня! Я все еще твоя дорогая любимая! Твоя звезда!.. О, друг мой, что еще нужно моему сердцу!» Порой госпожа де Берни решала быть разумной и размышляла о будущей семейной жизни своего любовника с «другой», от которой требовала всевозможных достоинств: «… я найду тебе женщину преданную и добрую, достаточно умную, чтобы понимать тебя… ты будешь богат, чтобы ни в чем не нуждаться, но все же не настолько, чтобы вокруг тебя появились льстецы… рядом с тобой не останется мнимых друзей, равно как и герцогини д’Абрантес». В то же время ее волновали матримониальные планы Оноре: с облегчением узнала она, что Каролина Дербрук, расположения которой он хочет добиться, на время покинула свой замок рядом с Саше: «Я успокоилась, тем более что дама уехала. Пусть судьба позаботится о том, чтобы она оставалась там, где сейчас, пока все не успокоится. И пусть дьявол посадит на цепь всех женщин, которые суются не в свои дела». Через неделю новый поток неудовлетворенных желаний: «О, мой Диди! мой дорогой! мой обожаемый повелитель! Явись за наслаждением, источник которого – ты сам, за ласками возлюбленной, скроенной по твоей мерке. О, я верю, что мы скоро увидимся. Мне было бы слишком тяжело позволить другим срывать прекрасные цветы, запах которых пьянит меня до сих пор, а восхитительные цвета заставляют трепетать от радости мое сердце».

Ненасытная эта любовь выводила Бальзака из терпения, но он был признателен госпоже де Берни за покорность и внимание, к тому же на нее можно было положиться, когда дело касалось издания очередной книги. Хорошей помощницей неожиданно оказалась и мать, от которой Оноре в юные годы напрасно ждал хоть какого-то участия: теперь она охотно следила за его квартирой, прикрывала своим именем дела весьма деликатные. Госпожа Бальзак передавала издателям пакеты с рукописями, занималась его долгами и кредиторами, предупреждая, что сын на многие недели уехал из столицы… Окончательно развеять материнские опасения призвана была призрачная женитьба на Каролине Дербрук. В преддверии возвращения баронессы в Турень Бальзак решил заручиться поддержкой ее сестры Клер, жившей с родителями в поместье Мере. «Здесь со дня на день ожидают приезда госпожи Дербрук, – сообщает он матушке. – Ты понимаешь, что дело это отнимает у меня много времени, так как обо всем следует подумать заранее… Три раза в неделю я хожу в Мере… Мне хотелось бы склонить на свою сторону Клер, а для этого надо добиться ее расположения, оказывая ей знаки внимания». Через нее он рассчитывает доводить до сведения баронессы то, что посчитает нужным.

Но возникает неожиданное препятствие – госпожа Дербрук извещает родителей, что пока не собирается возвращаться в Мере. Очередная женитьба оказывается иллюзорной, а долги растут. Придется экономить. «Если ты можешь продать лошадей, продавай, – пишет Оноре госпоже Бальзак. – Если хочешь отказаться от услуг Леклерка, рассчитай его». Тем не менее он не сломлен, уверен, полоса неудач продлится не более полугода. И пытается успокоить мать: «Рано или поздно литература, политика, журналистика, женитьба или выгодное дельце принесут мне богатство. Надо лишь еще немного потерпеть». Но потерпеть придется не только ему одному. «Если бы не госпожа де Берни, за последние четыре года меня бы уже раз двадцать могли выслать из страны. Да и ты страдаешь, будучи одновременно причиной и моих тайных страданий. Я переложил на твои плечи все свои неприятности, когда у тебя и своих хватает. И меня это терзает. Ты просишь меня сообщать о мельчайших подробностях моей жизни, но разве ты не знаешь, как я живу? Когда могу писать, сижу за рукописями, а если не сижу за ними – думаю о них. Каждая страница, не написанная из-за каких-то дел или обязательств или моей привязанности, отнимает у меня жизнь. Я никогда не отдыхаю… Я готов сделать невозможное, лишь бы покончить с неприятностями. Но если ради счастья я должен трудиться, словно святой Фирмин в последние дни своей жизни, мы спасены».

Его уверенность в скором успехе возникла не на пустом месте: Бальзак пишет новый роман и рассчитывает поразить пресыщенных читателей блеском своего таланта. Это история молодого человека по имени Луи Ламбер, необычайно одаренного, обладающего энциклопедическими знаниями. Писатель дарит ему все свои юношеские переживания, открытия, страсть к философии. Сила воображения героя позволяет ему становиться участником событий, о которых он читает, сила мысли – влиять на людей и предметы материального мира. Соперник шведского мистика Сведенборга и Сен-Мартена обволакивает людей своими магнетическими волнами. Им властвует мысль, заменяя всякое действие. Его мозг пожирает его же плоть. Сверхчеловеческие усилия приводят к сумасшествию. От гениальных, бесплодных заблуждений юношу не спасает даже любящая женщина, Полина, «ангел»: накануне свадьбы он решает порвать с «жалким существованием» и окончательно погружается во мрак, где его неотступно преследуют видения. В двадцать восемь лет Луи умирает на руках любимой. «Быть может, в радостях семейной жизни он видел препятствие к совершенствованию своих внутренних чувств, путешествию в духовных мирах», – пишет автор. Полина, похоронив того, кто знал о жизни слишком много, чтобы жить самому, произносит: «Его сердце принадлежало мне, его гений – Богу».

Бальзак до такой степени погрузился в потусторонний мир этого романа, что, казалось, вот-вот сам лишится рассудка. Он призвал на помощь науки, Библию, метафизику, не раз вносил дополнения, в том числе призванные уточнить смысл того или иного рассуждения, высказывания, пытался превратить роман в трактат по оккультизму. Но все эти «обманки» ни к чему не привели: роман вредил трактату, трактат – роману, сверхчеловеческое выходило у него не столь волнующим, как человеческое.

Оноре не терпелось узнать мнение госпожи де Берни, он отправил ей первую версию, которая ужаснула ее. «Я думаю, ты взялся за непосильный труд. Меня утешает лишь то, что публика не заметит твой замысел… Если же догадается, для тебя все пропало – есть черта, которую нельзя преступать». Главные ее упреки сводились к попытке объяснить необъяснимое, посягнув таким образом на тайну мироздания. Она посчитала неприемлемым прославлять героя, не знающего нравственных ограничений. Умоляла умерить его – и Ламбера, и, следовательно, Бальзака – амбиции. «Пусть, дорогой мой, на той высоте, которой ты достигнешь, ты отовсюду будешь виден толпе, но не требуй криков восхищения – на тебя будут нацелены не просто взгляды, а увеличительные стекла. А чем становится под микроскопом даже самая прекрасная вещь?» Госпожа де Берни великодушно просила обратиться за советом к своей сопернице Зюльме Карро: «По правде говоря, судя по ее письмам, которые ты мне читал, и по твоим рассказам, она способнее меня, я же в своей жизни знала одно только чувство, в котором мною руководило мое сердце».

Последнее замечание заставило Бальзака задуматься о том, что пора бы сменить место пребывания – жизнь в замке его порядочно утомила. Здесь необходимо было следовать строгому распорядку дня, жить по удару колокола, переодеваться к обеду, поддерживать беседу с гостями, по большей части людьми весьма недалекими. Кроме того, славная госпожа де Маргонн горбата и благочестива, а ее муж – туговат на ухо. Теперь ему нужна совсем иная компания. Шестнадцатого июля, простившись с хозяевами, он по самой жаре дошел пешком до Тура и сел там в дилижанс, направлявшийся в Ангулем.

На другой день Оноре был у четы Карро. В отличие от госпожи де Берни, Зюльма была очарована странностью нового романа их гостя. «Я думаю, „Луи Ламбер“ – хорошая книга, – пишет Бальзак сестре Лоре. – Наши друзья восхищаются им, а они меня не обманывают. Зачем вновь возвращаться к развязке?.. Такой конец вполне правдоподобен, тому мы знаем множество грустных примеров. Разве не говорил доктор Наккар, что безумие всегда подстерегает умы, которые работают на износ?»

Здесь, в Ангулеме, в доме Карро, он вновь принимается за «Покинутую женщину». При этом его занимают две совсем не покинутые женщины, заслуживающие внимания.

Боже, до чего же трудно быть одновременно писателем и мужчиной! Зюльма – прелестный друг, чудесно уравновешивает госпожу де Берни, будучи не столь чувственной и гораздо более энергичной. Но ни с той, ни с другой он не связывает свое будущее. Ему необходим материальный и душевный комфорт, для достижения которого он видит пока два пути: присоединиться в Эксе к маркизе де Кастри или жениться на баронессе Дербрук. Свои достоинства и недостатки есть и там, и там. Маркиза соблазнительна, несмотря на увечье, но ничего пока не обещала. И вообще, не спровадит ли его, если он станет вести себя решительнее? У баронессы – состояние и положение в обществе, благодаря которым ее муж может чувствовать себя в полной безопасности до конца дней. Но семейная жизнь так монотонна и скучна! Оноре делится с Лорой: «Ваши догадки касательно госпожи Дербрук не соответствуют действительности… она вернется в Мере только в октябре. Клер уже три месяца говорит ей, что я ее люблю, и должна написать мне, когда госпожа Дербрук снова будет в Мере. Так что, насколько это возможно, здесь все налажено». В этом же письме мимоходом успокаивает сестру: уверен в успехе, будь то литература или матримониальные планы. Как всегда, думает только о подъеме, когда другие видят его в глубокой яме. «Моя дорогая сестра, все в порядке. Вот только отсутствие денег на некоторое время выбило меня из колеи. Но за эти полгода я существенно продвинулся вперед по всем направлениям и через некоторое время буду пожинать плоды, ведь не напрасно нам с матушкой пришлось столь многим жертвовать… Наградой за это станет день славы и счастья. Только вот у нашей родительницы очень схожее с моим воображение: в иные мгновения она видит лишь нужду и трудности, в другие – только триумф».

В доме Карро Оноре мирно пописывал, наслаждаясь атмосферой бескорыстной дружбы. Но известность настигла его и в Ангулеме. Одному молодому человеку, рассказывал он матери, стало дурно, когда тот увидел во плоти и крови знаменитого Бальзака. Писатель утверждал также, что члены «Конституционного кружка» до такой степени почитают его творчество, что, если бы он решил стать депутатом, поддержали бы его, несмотря на «аристократические воззрения». Говорили, будто поклонницы таланта популярного автора облепили парикмахерскую, куда он зашел постричься, бились за каждую прядь его волос, упавшую на пол. Эти ежедневные проявления славы не могли не нравиться Оноре, но он страдал от отсутствия умелой в любовных играх подруги. «Мое воздержание стесняет меня и лишает сна», – признается он госпоже Бальзак. Недостаток плотской любви заставляет его обратить внимание на Зюльму Карро: он впервые видит в ней женщину, которая в крайнем случае могла бы утолить его голод. И однажды он вдруг говорит ей: «Вы сладострастны, но противитесь этому». Обиженная этим замечанием, она отталкивает его: почитает за честь быть его другом и доверенным лицом, но мысль о том, что она может быть желанна, ее возмущает. Мужское вожделение больно ранит ее, ведь она хорошо понимает, что в области чувств будет для него только крайним средством. «Наши теплые отношения никак не были связаны с моим полом, а вы нуждались в ином, – объяснит она ему позже. – Я же была слишком горда, чтобы стать избранной в силу именно этого обстоятельства. Вы рассчитывали подействовать на меня обещанием какого-то неизвестного счастья… Но вы не поняли, что я слишком горда для этого! Вам незнакомы наслаждения добровольного воздержания».

Отвергнутый Бальзак вновь задумался о путешествии в Савойю: быть может, маркиза де Кастри проявит большую чуткость, чем Зюльма? Дело было за деньгами, но неожиданно они посыпались словно манна небесная. Его мать непрестанно предпринимала какие-то шаги, и вдруг они увенчались успехом: преданный друг семьи, госпожа Жозефина Делануа, согласилась дать взаймы десять тысяч франков с возвратом в весьма неопределенные сроки. Этого было достаточно, чтобы успокоить особо разгневанных кредиторов и отправиться к маркизе. «Я чувствую, что ум ваш не знает усталости и что обычные занятия не принесут вам успеха, – писала госпожа Делануа Оноре. – Я люблю ваш талант и вас самого и не хотела бы, чтобы что-то стояло на пути вашего таланта, а сами вы мучились, когда я могу прийти на выручку. Помогла счастливая случайность: мне только что вернули деньги, я не успела их никуда поместить. С их помощью вы сумеете заплатить долги и совершить путешествие, о котором мечтаете и которое мне кажется полезным во всех отношениях. Ваше воображение, утомленное слишком напряженной работой и вследствие, быть может, множества иных причин, получит необходимый отдых».

Уверившись, что материальная сторона его поездки обеспечена и он в любой момент может отправляться к маркизе, Бальзак начинает готовить для этого почву: посылает ей отрывок из «Луи Ламбера», любовное письмо юного героя к Полине. «Любимая, ангел мой, какой нежный был вчера вечер. Сколько богатств таит твое драгоценное сердце, твоя любовь неисчерпаема, как и моя… Все соединилось, чтобы вызвать во мне страстные желания, чтобы побудить меня просить о первых милостях, в которых женщина всегда отказывает, несомненно, лишь для того, чтобы заставить возлюбленного похитить их у нее. Но нет, ты драгоценная душа моей жизни, ты никогда не будешь знать заранее, сколько ты можешь дать моей любви, и все же будешь давать, быть может, не желая этого!»[11]

Яснее не скажешь, и, забросив наживку маркизе, Оноре готовится покинуть Карро. В их гостеприимном доме он за одну ночь написал «Гренадьеру», сочинял, забавляясь, в подражание Рабле «Озорные рассказы». Давно ничто не доставляло ему такого удовольствия, как эта грубоватая стилизация на старофранцузском: он жонглировал старинными фразами, придумывал квазистаринные обороты. Истории вышли комичными, все в них было чрезмерно, они сбивали с толку: что общего между Бальзаком – автором этих соленых шуток и тем, что написал «Луи Ламбера» и «Шагреневую кожу»? Одного волнует человек и его предназначение, другого, кажется, заботит лишь, как, надев маску создателя «Гаргантюа и Пантагрюэля», позабавить современников. Но его отец не уставал повторять, что Рабле знает секрет хорошего настроения и даже здоровья, сам Оноре с детства любил от души посмеяться. Да и теперь, став взрослым, не прочь в любой момент расхохотаться. Этими сказками он воздавал должное порой грубоватой веселости французов, показывал нос разочарованным романтикам, доказывал, что может быть и мыслителем, и шутником.

Первая реакция читателей была смешанной. «Безусловно, ваши озорные рассказы полны достоинств, в них виден ум, – писала ему добрая госпожа Делануа, – но есть и вещи, неприемлемые для людей с хорошим вкусом, слишком легковесные». Герцог Фитц-Джеймс, напротив, весело рукоплескал: «На вас обрушатся громы и молнии ханжей и академиков. Но меня не будет в их числе – я хорошо позабавился, а когда смеюсь, безоружен». Критики были удивлены, некоторые настроены весьма враждебно, обвиняя Бальзака в неумеренном пристрастии к галльскому фарсу, стремлении провоцировать публику. И только Жюль Жанен советовал всем женщинам воспользоваться тем, что из-за холеры они вынуждены сидеть по домам, и прочитать тайком эти рассказы, «еще более непристойные, чем сочиненные Боккаччо». Несмотря на призыв Жанена, публика по большей части не знала, как отнестись к вымученной прозе, которая с трудом поддавалась расшифровке. Одних шокировал язык, других – содержание. Бальзак защищался: «Если и есть в чем-то частица меня, так в этих рассказах. Человек, который напишет сотню подобных, будет бессмертен». Его огорчает лишь одно – книга расходится не так хорошо, как он рассчитывал. Французы или утратили вкус к здоровому веселью, или их доконали холера да романтики, превратив в зануд?

Так что помощь госпожи Делануа оказалась весьма своевременной, можно было сменить обстановку. Отныне его цель – Экс, где его ждет настоящая маркиза. Покидая Ангулем, он вдруг обнаруживает, что у него нет никаких наличных денег. Что ж, на то есть друзья. Позабыв, что еще недавно пытался обмануть Карро, соблазняя его супругу, Бальзак занимает у него сто пятьдесят франков на путешествие. Мать вернет. Зюльма Карро теперь только воспоминание, в мыслях он уже у ног маркизы де Кастри или даже в ее постели. В Эксе он намерен и на славу потрудиться: исправить «Битву», перечитать «Луи Ламбера», заняться обещанными для «La Revue de Paris» статьями и рассказами. Согласно контракту обязан сдавать ежемесячно сорок страниц, получая пятьсот франков. Условия вполне приемлемые, новый груз нисколько не тяготит Оноре, который привык сочинять на заказ. Напротив, его это стимулирует. Любовь и литература прекрасно уживаются в жизни этого вечно спешащего человека.

Итак, 21 или 22 августа (точно неизвестно) он уезжает. Делает остановку в Лиможе, добросовестно осматривает город. Снова в путь. Когда после очередной остановки забирается на свое место на втором этаже дилижанса, держась за предназначенные для этого кожаные ремни, лошади вдруг трогаются, и он всем своим весом падает на верхнюю ступеньку, поранив ногу. Ему делают перевязку, остаток путешествия Оноре страдает от боли, что, впрочем, не мешает любоваться чудесными пейзажами. После случившегося Экс кажется ему раем – аристократическим, нежнейшим. Рана затянулась, но отек не спал. Измученный, прихрамывающий, он рассчитывает на заботу маркизы. Дорожное происшествие – недурной штрих к разработанной им любовной стратегии.

Глава третья

Зюльма Карро и маркиза де Кастри

Маркиза де Кастри сняла для Оноре в Эксе маленькую, но светлую, удобную комнату, которая обходилась ему в два франка в день. Из окна видно было озеро и равнина, за которой возвышалась Дан-дю-Ша. Бальзак вставал в пять утра и двенадцать часов кряду работал. Съедал на завтрак яйцо и выпивал стакан молока. В шесть вечера шел к маркизе обедать и оставался там до одиннадцати. Кроме нее, не виделся ни с кем. Ухаживал за своей ногой – делал ванны, чтобы снять нагноение, и вскоре уже не хромал. Такая размеренная жизнь позволяла вволю писать, не тратить лишних денег и каждый день в сумерках наслаждаться беседой с благородной дамой, в которую влюблен. Согласно плану он занимался «Битвой», правил «Покинутую женщину», вылизывал «Луи Ламбера».

Впрочем, Оноре не был полностью доволен своим пребыванием в Эксе – встречи с маркизой были настоящими муками Тантала. Она забавлялась тем, что завлекала его, а когда он слишком пристально смотрел на нее или пытался коснуться рукой – отступала. Невольно закрадывалось сожаление, что не послушался Зюльмы и не отказался от этой поездки. «Я отправлялся сюда за малым и за многим, – писал он ей. – За многим, потому что вижу перед собой женщину элегантную и любезную, за малым – потому что она никогда меня не полюбит. Зачем вы дали мне уехать в Экс?.. Это женщина утонченная… но есть ли душа за этими прекрасными манерами».

Критика, призванная задобрить гордую Зюльму, вывела ее из себя. В гневе она высказывает ему все начистоту, в частности, что не в состоянии видеть, до какой степени Оноре чувствителен к похвалам представителей единственного сословия, что источает запах английского крема и португальской туалетной воды. «Я слышала, вы теперь пишете только для двадцати снобов. И печатаете свои книги тиражом в двадцать экземпляров… Неужели вы думаете, что человек, считающий ограниченными тех, кто немодно одет, рабочего – механизмом… может обладать умом достаточно широким, чтобы понять, что ангелы – белые…[12] Оноре, я страдаю от того, что вы теряете свое величие». Она упрекает его за заигрывания с Амедеем Пишо, который когда-то выставил его в смешном свете в своей статье, а теперь, возглавив «La Revue de Paris», потирает руки, приговаривая: «За деньги его всегда можно поиметь». «Деньги! – продолжает Зюльма, негодуя все сильнее. – Да, деньги, и все потому, что в вашем бонтонном кругу не принято ходить пешком… Взглянули ли вы на свою шагреневую кожу, после того как обновили квартиру, когда еженощно возвращались в два часа с улицы Бак? Зачем я отправила вас в Экс, Оноре? Да потому, что только там есть то, к чему вы стремитесь… Я позволила вам ехать в Экс потому, что у нас с вами нет ни одной общей мысли, потому, что я презираю то, что вы обожествляете, потому, что я – народ, аристократизированный, но всегда симпатизирующий тем, кто страдает от притеснений, потому, что я ненавижу любую власть, поскольку никогда еще не встречала справедливой, потому, что никогда не могла понять и никогда не пойму, как человек, заслуживший славу, готов пожертвовать ею ради денег… Вы теперь в Эксе потому, что вас прибрала к рукам определенная группа людей и что самым ценным товаром у этих людей считается женщина. Я же некрасивая, маленькая и горбатая, и у меня никогда не будет мужчины, которого можно заполучить таким способом… Вы теперь в Эксе потому, что ваша душа подпорчена, потому, что вы готовы променять настоящую славу на мелкое тщеславие, потому, что никогда моя сущность не изменится под давлением человека, который наслаждается тем, что раскланивается с гуляющими в Булонском лесу или первым приезжает на площадь Людови-ка XV… Это значит предпочитать истинным удовольствиям самые пустые. Я вам наговорила много неприятных вещей, дорогой Оноре, но я говорю их с уверенностью, что, когда у вас ничего не выйдет с вашими герцогинями, я всегда буду на своем месте, готовая утешать вас с самой искренней к вам симпатией».

Так, «дружески» отказавшая Оноре Зюльма утешает его, когда тот получил от ворот поворот от другой. Быть может, втайне сожалеет, что не уступила его напору? А может, питая к нему нежность, искренне желает, чтобы с мадам де Кастри ему повезло больше? Так или иначе, устроив ему почти материнский нагоняй, пытается успокоить, предрекая, что его усилия увенчаются успехом: «Говорю вам, вы будете счастливы в Эксе. Просто все и не должно было случиться в первый же день. Но вы обедаете вместе, вместе проводите время. Вас соединяют тщеславие и удовольствия. Вы получите то, к чему стремитесь. К тому же, поверьте мне, противная сторона слишком заинтересована в том, чтобы вас завоевать, а потому не допустит других, плебейских увлечений». Но в конце восклицает с болью в сердце: «О, Оноре! Почему вы не смогли остаться в стороне от этих политических интриг, которые по прошествии времени оказываются такими жалкими!.. А вы ждете, что это принесет вам влияние и богатство».

Несмотря на оптимистические прогнозы Зюльмы Карро, свидания Бальзака с маркизой ограничивались лишь светскими любезностями. Ей не было равных в умении взглядом ли, обещающей улыбкой разжечь пыл того, кто ухаживал за ней, а потом замкнуться, словно вызванные ею волнение и возбуждение неприятно поразили ее. Как будто поощряла ухаживание, чтобы ее последующий отказ казался больнее, рвалась в бой ради отступления. Эта игра в прятки сводила Оноре с ума: он задыхался от желания, заметив кусочек ее кожи под манжетой над локтем, наблюдая за движением корсажа ее чересчур декольтированного платья, слыша глубокие вздохи, которые она роняла, прикрывшись веером. Ему требовалось почти болезненное усилие воли, чтобы не броситься на эту недоступную женщину, не начать раздевать ее, заставить покориться. Оправдывая свою сдержанность, госпожа де Кастри весьма туманно говорила о привязанности к пятилетнему сыну Роже, который был тут же, в Эксе, и который был так похож на Виктора фон Меттерниха, страстно ею любимого когда-то. По ее словам, воспоминания о том восхитительном времени мешали с легким сердцем предаваться настоящему. К тому же после несчастного случая она стала такой слабой и, несмотря на то что молодо выглядит, не та, что раньше. Разбита, сломлена. Влечение к ней Бальзака забавляло ее, льстило ей, но у нее не было ни малейшего желания становиться его любовницей. Она восхищалась его творчеством, но не собиралась оказаться в объятиях человека столь тяжеловесного, обыкновенного, лишенного какой бы то ни было грации, вот только взгляд и речь чаровали. Любая его попытка нежности вызывала неприятие. Тем не менее маркиза согласилась, чтобы он дал ей другое имя, которое знали бы только они двое и которое стало бы их тайной. Госпожу де Кастри звали Элен, теперь она стала Мари. Этим же именем он нарек однажды и герцогиню д’Абрантес. Впрочем, это ничего не изменило в поведении Оноре.

Бальзак даже воспрял духом, полагая, что теперь, шаг за шагом, потихоньку доберется до спальни этой женщины. Приглашение сопровождать ее в путешествии по Швейцарии и Италии только укрепило эту уверенность. Они должны были ехать вместе с герцогом Фитц-Джеймсом, дядей маркизы, и его супругой. Оноре не сомневался, что ему представится возможность окончательно сблизиться с «Мари». Предстоящий вояж требовал значительных затрат, но писатель рассчитывал на «La Revue de Paris» и доходы от продажи своих «Озорных рассказов». К тому же в Эксе он свел знакомство с Джеймсом Ротшильдом, и тот пообещал написать рекомендательное письмо брату, жившему в Неаполе. Таким образом, можно было не опасаться, что окажешься в незнакомой стране без гроша в кармане. В страшной спешке руководил Бальзак матерью: пусть срочно вышлет ему тысячу двести франков, пару сапог из тонкой кожи, чтобы чувствовать себя комфортно в гостиных, и пару попроще, на каждый день, да не забудет положить в них помаду и туалетную воду, которых ему так не хватает. Сам отправляет ей два куска фланели, которые носил на животе. Их необходимо показать ясновидящей, работающей под присмотром доктора Шапелена: та должна сказать, что у него за болезнь. Умоляет брать фланель аккуратно, бумагой, чтобы ничего в ней не нарушилось. И, завершая письмо: «Дорогая матушка, не забудьте положить в пакет полдюжины желтых перчаток».

А желтые перчатки, сапоги из тонкой кожи и туалетная вода помогут ему окончательно сломить сопротивление маркизы. Перед отъездом она предлагает ему совершить паломничество в монастырь Гранд-Шартрез. Суровое величие горных вершин, пустынные, молчаливые кельи потрясли его. Что чувствует человек, сраженный безразличием любимой женщины, бегущий от общества в поисках одиночества, размышлений, созерцания природы? Не выход ли это и для него самого, ведь «Мари» все так же холодна? Впрочем, он находит иное решение, профессиональное: плох тот писатель, что не стремится подарить свои мечтания героям, не похожим на него внешне, носящим другие имена. Возвратившись, Бальзак сообщает матери, что работал три дня и три ночи над «Сельским доктором» и почти завершил его. На самом деле довольствовался тем, что набросал план будущей книги. Тем не менее победоносно заявляет о ней Луи Маму, рассуждая попутно о том, что всегда жаждал широкого признания, которое помогают приобрести томики небольшого формата, наподобие «Поля и Виргинии» или «Манон Леско», тысячи экземпляров которых расходятся, попадая в руки практически каждому – и ребенку, и молодой девушке, и старику, и священнику. «Моя книга задумана именно в таком духе. Книга, которую станет читать и привратница, и великосветская дама. За образец я взял Евангелие и катехизис, две книги, которые превосходно продаются, и создал собственную. Действие происходит в деревне».

Писатель, как всегда, стремится убить разом двух зайцев: заработать побольше легким для чтения романом, который тем не менее окажется шедевром. И не стоит краснеть и пренебрегать успехом, который приносит доход. Вполне естественно, что после безумных измышлений «Луи Ламбера» он предпочел скромную поэзию «Сельского доктора». С высот духовности опустился до психологии грустного одинокого человека, который пытается заглушить любовные страдания, утешая в горестях тихих обитателей горного кантона, воспитывая их. Поначалу Бальзак хотел сделать героя священником. Но оказалось, что не в состоянии представить себе нравственные искания духовного лица, а потому решился обратиться к занятию, которое казалось ближе и понятнее. Так главный герой – Бенаси – стал доктором, которого автор оживил воспоминаниями о собственных встречах с практикующими врачами, покорившими его умом и преданностью делу. Рассказчик, майор Женеста, родился из услышанных в доме Карро рассказов о старом солдате наполеоновской армии, который оказался не у дел и без конца вспоминал былые походы. Вокруг этих двух персонажей зажили своей жизнью крестьяне и рабочие, грубые, суровые, несчастные, вывести которых из состояния отупения пытается Бенаси. Оноре был по-настоящему увлечен новым романом и почти сожалел, что придется уехать в Италию, не закончив его.