— Млечный Путь, — поправил капитан. — А нашу — Заколдованным Шаром.
— Как это понять? — спросил я.
Но в это время на фрегате прогрохотала пушка и послышались звуки трубы, призывающие капитана. _ Ну и команда. Опять не поладили, — поморщился капитан и стал спускаться с холма.
Прихватив этюдник, я пошел за ним. И еле поспевал. Несмотря на свой солидный возраст, шагал капитан весьма энергично. Чувствовалась в этом, однако, некоторая нарочитость. Постаревший звездный волк хотел подчеркнуть, что для световых плаваний он еще пригоден.
Мы шли по кривым улицам. На верандах двух - и трехэтажных домов суетились женщины, занятые хозяйственными делами, и не обращали на пьяные крики никакого внимания. Привыкли. В тавернах и кабаках матросы пили гульку, гоготали, пели песни, пускались в какие-то дикарские пляски, заканчивавшиеся жестокими драками.
«Буйствуют морячки. В плавании им этого не позволят», — усмехнулся я.
На палубе нашего фрегата тоже шел мордобой. Какой-то офицер в форме шкипера первого ранга стоял на капитанском мостике и с любопытством взирал на драку.
— Кто стрелял?! — В голосе капитана зазвенел металл. Вот тут уж не нарочитость. Умел этот добродушный интеллигентный человек в нужную минуту собрать в кулак свою волю.
— Это боцман с перепугу из пушки пальнул, — ответил офицер и стал спускаться с мостика.
Стройный, подтянутый, с умным волевым лицом, он сначала мне понравился. Но что-то в нем меня и смущало. А тут еще — странно! — взглянул он на меня и слегка попятился. В глазах его мелькнуло удивление и как будто даже страх.
— Ну что рассматриваешь меня, словно диковинку какую? — нахмурился я.
— Да так, примстилось что-то, — пробормотал он.
«Примстилось»! И словечко какое-то выбрал дурацкое, чуть ли не потустороннее.
— Ну-ну. Петухи, — улыбнулся капитан. — Познакомиться не успели, а уже чуть ли не поссорились. Представьтесь друг другу.
— Новый старший помощник капитана, — назвал себя офицер.
Представился и я.
— Что же все-таки случилось? — спросил капитан.
Оказалось, во время погрузки воды в одной из бочек выпала затычка. К неописуемому ликованию матросов, там была гулька.
— И вот результат. — Старпом показал на присмиревших матросов, на физиономиях которых красовались синяки и ссадины.
— Ну и команду ты мне подобрал, — хмурился капитан.
— Хорошие ребята. Исполнительные и работящие, — возразил старпом. И скомандовал: — Стройся!
Матросы выстроились в две шеренги и застыли по стойке «смирно», чем и привели капитана в благодушное настроение.
— Отлично, ребята! Отлично! И Красавчик здесь? — рассмеялся капитан. — А ну, выйди, милый. Покажись.
Из строя вышел матрос с чудовищно обезображенным лицом. Когда-то это был видный малый, но отчаянный бабник. В прошлом году разъяренные женщины накинулись на него и битыми бутылками так исполосовали, что лицо его превратилось в страшную маску. С тех пор он и получил кличку Красавчик.
— Отчислить? — спросил старпом.
— Пусть остается, — улыбнулся капитан. — На берегу женщины его растерзают. До сих пор помнят.
Не нравился мне капитан в такие минуты. Слишком уж добренький. Не нравились и новые матросы, глядевшие на нас с какими-то затаенными ухмылочками. Один из них, долговязый и с прыщеватой физиономией сплюнул, вышел из строя и вразвалочку направился к борту. Звали его, как я потом выяснил, Хендис Хо.
— Назад! — рыкнул старпом и погрозил кулаком. Матрос усмехнулся и не спеша вернулся в строй.
— А с гулькой произошло недоразумение, — повернувшись к капитану, оправдывался старпом. — Я эту гадость запру в отдельном трюме, а ключи будут у меня. И вообще наведу порядок.
— Верю, — кивнул капитан. — В случае чего знаешь, где нас найти. В той же таверне «Ржавый якорь».
В таверне, в просторной светлой комнате, я собрался было поработать над картиной, но что-то мешало мне, саднило душу.
— Напрасно ты ему веришь, — сказал я капитану.
— Чего ты на него взъелся? — пожал плечами капитан. — Прекрасный помощник. Послушай, что я расскажу, и посочувствуй. В юности он возглавил восстание крестьян. Восстание подавили, повстанцев сначала пытали, а потом бросали в ямы на пылающие угли и заливали кипящей смолой.
— Жуть, — поморщился я.
— Да, это был ад. Старпом под телами погибших чудом остался жив, но с тех пор люто возненавидел Вселенную.
— Вселенную? — удивился я.
— Именно ее. Дескать, Вселенная творит жизнь и мыслящий дух для своего злобного удовольствия. Вселенная — палач! Вселенная — дьявол! Нет, он такой же материалист, как и ты, но видит во Вселенной живое, подлое и очень злое существо. Странное противоречие. Не правда ли?
«Да, занятый тип», — подумал я, а утром следующего дня проникся к нему уважением: старпом выполнил свое обещание и навел на фрегате порядок как на военном корабле. В трюмах ничего лишнего, снасти подтянуты, фальшборт и ватерлиния покрашены голубой краской, а над палубой поднимался пар — ее драили горячей водой. Все команды старпома матросы выполняли быстро и сноровисто. Подозреваю, однако, что дисциплина держалась на его крепких кулаках. Нет, все-таки не нравилась мне новая команда. Очень не нравилась.
Правда, были у нас и надежные люди. Тем же утром к фрегату подплыла шлюпка с людьми из прежней команды. Их я хорошо знал, на них можно положиться: боцман, кок, силач плотник и наш неизменный корабельный врач. С ними еще какой-то мальчишка лет четырнадцати, в новенькой форме.
Чудо-мальчишка: на берете лихо сверкала кокарда, а на губах сияла восторженная улыбка.
— А это еще что за симпатичный парнишка? — спросил я капитана.
— Сорванец, — нахмурился капитан. — Начитался приключенческих романов и сбежал из мореходного училища. Романтики, видишь ли, захотелось. Ладно уж, пусть сплавает с нами юнгой, а потом я его загоню обратно в училище.
Погода стояла ясная, с умеренными ветрами. К полудню все ветровые парусники — яхты, бриги, шхуны — покинули гавань, но на берегу еще толпились люди. Провожали нас: световое плавание — событие нечастое.
— Попутного вам света! — кричали женщины и махали руками. — Попутного света!
— Сначала попутного ветра! — смеялся юнга и прыгал от радости.
Но лучшего ветра и желать не надо. Он мягко наполнил паруса и понес нас, как на ладони, в сторону Южного полюса. Через полчаса острова нашего архипелага скрылись за горизонтом.
В ветровом плавании звездному штурману делать нечего, и я с этюдником расположился под парусами бизань-мачты. В снастях ветер насвистывал песенку странствий, шелестели и негромко хлопали паруса. Чудный день! Работалось легко, с настроением. И вдруг что-то насторожило меня, словно тень надвинулась сзади.
Я оглянулся. Старпом! Он уставился на картину с удивлением и каким-то затаенным страхом.
— Что? Опять примстилось? — усмехнулся я.
— Да так, — пробормотал он. — Пахнуло чем-то.
«Пахнуло»! И опять же словечко какое-то инфернальное, чуть ли не загробное. Капитан видел в моей картине метафизическую печаль, а у этого она вызвала жуткие метафизические подозрения. Смешно, да и только. Я взялся снова за кисть, но настроение было испорчено, работа валилась из рук. Я собрал этюдник, отнес его к себе и зашел в каюту капитана.
— Чайку! — обрадовался капитан. — Попьем чайку. Однако неизвестно, чего больше жаждал капитан, — чайку или продолжения вчерашней беседы о «высших смыслах бытия». Любил он поговорить. Ох, любил. А тут еще старпом подоспел. Сели пить чай.
— Вот тут штурман любопытствует, интересуется чужаками, — сказал капитан. — Нам с тобой повезло. Мы уже побывали на корабле пришельцев.
— Я первый побывал, — улыбнулся старпом. Серые глаза его, ранее казавшиеся мне холодными и неприветливыми, мягко засветились и потеплели.
— Расскажи, — попросил капитан. — У тебя это забавно получается. Кажется, ты тогда командовал небольшой световой шхуной…
— Да. В межзвездном океане они еще издали заметили нас. Ну и волшебники! Меня с капитанского мостика словно вихрем снесло и затянуло внутрь их корабля. Какой там поднялся гвалт! Какая суматоха! С какими-то приборчиками бегали вокруг меня, рассматривали, как букашку, и страшно удивлялись, что я такой же человек, как они. Эти пришельцы, видать, толковые ребята. Вмиг разобрались и говорили со мной — представляешь? — на нашем языке.
— Ты заметил на их ушах небольшие украшения? Серьги или клипсы? — спросил капитан. — Это переговорные устройства. С их помощью я даже выучил их язык. Но тебя, как говорят, мало интересовали пришельцы. Ты с завистью глядел на их рабов.
— Роботы, — с улыбкой поправил старпом. — Они называют, их роботами. Отличные железные парни. Послушные, исполнительные! А какая силища!
Я украдкой поглядывал на старпома. Жесткие складки у его рта — следы тяжких испытаний, казавшиеся ранее злыми и угрюмыми, смягчились и прямо-таки лучились радушием. Вот и пойми, что это за человек.
— Странные эти пришельцы, — рассмеялся старпом. — Завидуют. И кому? Нам, дикарям.
— Они завидуют космизму нашего мышления, — сказал капитан. — Вот ты невзлюбил не отдельного человека или группу злых людей, сразу всю Вселенную. Это не случайно. С детства мы слышим о дальних звездных плаваниях, мечтаем о них, а некоторые даже родились в космосе. — Капитан вдруг загорелся и, подняв палец, начал торжественно изрекать свои любимые слова: — Две вещи наполняют душу удивлением и благоговением…
— Знаю! Знаю! — рассмеялся я. — «Удивлением и благоговением — звездное небо вокруг нас…» Ну и так далее.
— Смеешься? А я вот такими словами и начал свой главный труд «Видимость невидимого». _ Но почему они нашу галактику называют Заколдованным Шаром? — спросил я.
— Иной раз они выражаются похлеще, — рассмеялся старпом. — При мне их капитан в сердцах наш мир обозвал дьявольским.
— Это уже обидно, — сказал я.
— А может быть, это похвала? — возразил капитан. — Лестно слышать, что наш звездный мир особенный.
Пришельцы побывали во многих галактиках, и в каждой из них законы физики проявляются по-разному. Миры, как и люди, индивидуальны. Но такого, как у нас, не ожидали. Ну, например, неоднородность пространства и времени…
Я порядочно поплавал в межзвездных морях и знал, что встречаются зоны, где время то останавливается, то начинает скакать галопом в разные стороны. Встречал я и слоистость пространства…
Крики матросов и звуки трубы прервали наше чаепитие.
— Подходим к архипелагу Табор, — догадался старпом.
Мы вышли на палубу и с левого борта увидели самый большой остров дружественного нам архипелага. Там, видимо, разглядели наш флаг и сейчас приветствовали залпами береговых пушек.
— Ответим? — Боцман умоляюще смотрел на капитана.
Боцман — большой любитель пальбы. Капитан усмехнулся и махнул рукой:
— Валяй.
«К орудиям»! — засвистал боцман. Корабль вздрогнул от залпа и окутался белесыми облаками. Когда дым рассеялся, вдали показались паруса. В подзорную трубу я узнал торговую шхуну «Сириус», возвращавшуюся из дальнего светового плавания. Что-то у них случилось. Люди обрубали снасти, желая избавиться от повисшей над бортом фок-мачты. Видимо, переход из космического океана в земной прошел не гладко.
— Да, приземлились они неудачно, — подтвердил мою догадку старпом и спросил капитана: — Подойдем?
— Обязательно.
Однако в нашей помощи моряки «Сириуса» не нуждались.
— Справимся сами! — кричали они, когда наши корабли сблизились. — Попутного вам света!
— Ветра! Сначала крепкого ветра! Штормового! — воскликнул в ответ юнга, глазенки его сияли от счастья.
«Шторма ему захотелось. Вот уж действительно сорванец», — подумал я, и сердце сжалось от недобрых предчувствий.
Но дни шли за днями, и ничего дурного с нами не случилось. Погода стояла прекрасная, штормов не было. С первыми лучами солнца на палубе появлялся боцман и, дымя трубкой, с усмешкой наблюдал за старпомом. Тот каждое утро в одних трусиках выскакивал из своей каюты, делал пробежку, потом обливался холодной водой и с удовольствием растирался полотенцем. Нравилось мне его стройное тело с белой атласной кожей, на которой видны были красные подпалины и сизо-багровые рубцы — следы горящих углей и кипящей смолы.
— Слышал от капитана, что ты ненавидишь материю, — сказал я как-то ему. — А сам, как нянька, ухаживаешь за своей плотью, за этой живой материей.
— Из ненависти ухаживаю. Не терплю, когда живая материя начинает болеть и доставлять мучения, — ответил старпом. Лицо его вдруг исказилось, он злобно погрозил небу и прогремел:
— У, как я ненавижу ее! Ненавижу.
Капитан прав: старпом люто, до умопомрачения ненавидел Вселенную. Подтверждением тому послужила сцена, нечаянным свидетелем которой я был.
Однажды ночью я вышел на палубу. Фрегат бесшумно скользил мимо одного из южных архипелагов. Недоброй славой пользовались эти острова, населенные дикими племенами.
К моему удивлению, из своей каюты крадучись вышел старпом. Что ему делать, когда стояла редкая тишина и достаточно одного матроса у штурвала? Я спрятался за приоткрытой дверцей камбуза и стал наблюдать за его более чем странным поведением.
Старпом зачем-то погасил сигнальные огни, потом подошел к штурвальному, а им был долговязый Хендис Хо, и в знак молчания приложил палец к губам.
— Лево руля, — еле слышно прошептал он, и корабль начал бесшумно подходить к одному из островов. Я поморщился: на его берегу вокруг костра полуголые дикари плясали и справляли людоедское пиршество.
Старпом подошел к борту и остановился недалеко от меня. Я притаился в тени. Лунные лучи серебрились и, отражаясь от воды, высвечивали из тьмы лицо старпома, казавшееся бледно-голубым и страшным. Оно кривилось не то в торжествующе-злобной, не то в страдальческой усмешке.
— Изумительный пир. Как это прекрасно и мило, — послышались его странные слова. Он взглянул вверх, ткнул пальцем в звездное небо и повысил голос: — Это твоих рук дело. Любуйся, дьявол! Торжествуй, людоед!
Тем временем дикари подтолкнули к костру очередную жертву — пленного или, может быть, даже своего соплеменника. Под грохот барабанов, с радостными воплями и с невероятной ловкостью у человека оторвали ногу и на глазах визжащей от боли жертвы поджарили и съели. Начали отрывать руку…
В голове у меня помутилось, к горлу подступила тошнота. Я закрыл глаза, и в это время старпом… дико захохотал.
Я вздрогнул. Скованный ужасом, с усилием открыл глаза, и… никого! На палубе пусто. Остров далеко позади, лишь на парусах плясали отсветы его еле видимых костров. Неужели этот кошмар мне померещился? Я подошел к Хендису Хо и спросил:
— Старпома на палубе не видел?
— А что ему тут делать? — ухмыльнулся он. «Врет», — подумал я, оглядывая палубу. Никого.
Я спустился в каюту, попытался заснуть. Спал плохо. Жуткий старпомовский хохот преследовал меня и во сне. Я вскрикивал, просыпался и снова засыпал.
Утром старпом бегал по палубе, весело обливался водой и выглядел прекрасно отдохнувшим. И я постарался убедить себя, что ночной кошмар мне просто приснился. Во всяком случае, нужно было это сделать: без душевного равновесия какой из меня штурман? Ведь следующим утром, еще в предрассветных сумерках, предстоял переход в космический океан.
После обеда мне удалось неплохо выспаться, а после полуночи я сам встал у штурвала и, поглядывая на небо, держал курс в том направлении, где пылал Аларис — наш первый ориентир и могучий источник светового ветра. Он уже догорал и уменьшался в размерах. Такие периодически гаснущие и снова возгорающиеся звезды пришельцы называли цефеидами. Наконец Аларис погас и стал еле видимым среди других звезд. Но зато в качестве ориентира, словно вынырнув из воды, появились две луны. И там, далеко за горизонтом, тяготение двух лун и еще невидимого отсюда солнца создавало накладывающиеся приливы. Волны земные и космические смыкались, возникали воронки, горловины и мостики. Вот по ним-то и надо провести корабль в звездный океан. Мне вроде бы не привыкать, но каждый раз я ждал этой минуты с волнением.