Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Екатерина Великая - Анри Труайя на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Перед ней разложены все драгоценности императорской сокровищницы. По приказу царицы она надевает браслеты, сережки, броши, кольца и другие украшения, чтобы произвести ослепительное впечатление на толпу. Увидев себя в зеркале, она понимает, что выглядит как живое созвездие. Сердце сжимается от предчувствия. Бледность усиливается, и ей румянят щеки. Как пишет ее мать, «цвет лица ее прекрасней, чем когда-либо. Волосы темные, их блеск говорит о молодости и к прелестям брюнетки добавляет нежность, свойственную блондинкам». И наконец императрица надевает на темные, слегка волнистые волосы великокняжескую корону. Она очень тяжелая. Стремление не сгибать голову стоит Екатерине постоянных усилий. В полдень прибывает великий князь, на нем тоже серебристая одежда, и весь он сверкает от драгоценностей. Увы, пышное одеяние лишь подчеркивает его сходство с обезьяной.

В три часа кортеж из ста двадцати карет трогается в направлении церкви Казанской Божией Матери. Все прохожие опускаются на колени при виде восьмерки белых коней и сказочно красивого экипажа с позолотой и скульптурными украшениями, а в нем восседает императрица и молодые. Лошадей ведут под уздцы пажи. Впереди, в открытых колясках, едут главный церемониймейстер и обер-маршал двора, а вокруг – высшие сановники верхом. «Ничего более величественного и великолепного нельзя себе представить», – пишет поверенный в делах Франции д'Алльон.

Во время проповеди, предшествующей венчанию, одна из придворных дам, графиня Чернышева, стоящая за молодыми, шепчет на ухо великому князю, чтобы он ни в коем случае не отворачивался от священника, ибо, согласно поверью, тот из молодых, кто первым отвернется, первым и умрет. Петр пожимает плечами и ворчит: «Пошла вон! Глупости!» И пересказывает Екатерине совет фрейлины. А та не обращает внимания, у нее одна забота – сохранить равновесие и не упасть: в голове туман, в глазах рябит от блеска свечей и позолоты убранства и мундиров, выстроившихся рядами вокруг.

После церковной церемонии, длившейся несколько часов, – ужин и бал. Екатерина изнемогает от усталости. Корона давит на лоб. Она просит разрешения снять ее хотя бы на минутку. Ей отвечают, что это было бы дурным предзнаменованием. Наконец императрица позволяет ей на время снять тяжелую корону. Но почти сразу же она должна ее вновь надеть, чтобы танцевать полонез. К счастью, царица неожиданно принимает решение укоротить бал, желая поскорее уложить молодых в постель.

В девять часов императрица Елизавета в окружении высших сановников двора, фрейлин и придворных дам, а также Иоганны и нескольких приближенных провожает Екатерину и Петра в их свадебные покои. Там супруги расходятся, Петр уходит в соседнюю комнату для переодевания, а женщины помогают невесте раздеться. Царица снимает с нее корону, принцесса Гессенская надевает на нее рубашку, старшая из придворных дам подает ей халат. «За исключением этой церемонии, – пишет Иоганна, – можно сказать, что здесь гораздо меньше людей присутствует при переодевании молодоженов, чем у нас. После того как супруг вошел к себе для переодевания, никто из мужчин не смеет к нему войти. Никаких танцев с гирляндами, никаких подношений в виде подвязки». Отдыхая от тяжелых украшений, освобожденная в движениях, но с замирающим сердцем, Екатерина осматривает парадную опочивальню, где должно свершиться жертвоприношение. Стены обтянуты пунцовым бархатом с серебристыми узорами. В изголовье – изображение короны, а сама кровать обтянута красным бархатом с золотой вышивкой. Спальня освещена канделябрами. Екатерина чувствует себя мишенью в пересечении десятков взоров – любопытных, смешливых, порочных, насмешливых, сочувственных. Наконец все уходят, она остается одна в постели, с тревогой в сердце. Оставили ее, как козу, привязанную к колышку, приманкой для волка. Мать ее в последний момент кое о чем ее предупредила в общих чертах. В розовой сорочке, специально заказанной в Париже, ждет она шока, напора, боли, откровения. Глаз не спускает с двери, откуда должно появиться существо грозное и неумолимое: муж. Но время идет, а дверь не открывается. Часа через два беспокойство овладевает ею. В своих «Мемуарах» Екатерина так опишет переживания: «Может быть, надо встать? Или оставаться в постели? Не знаю». Около полуночи приходит мадам Кроузе, новая горничная, «весьма навеселе» и объявляет, что великий князь заказал себе ужин. Значит, пока она лежит и считает минуты в ожидании супруга, он пирует с приближенными и слугами. И вот наконец, наевшись, напившись, является «под мухой» с ворчливой ухмылкой и заявляет: «Мой слуга хотел бы посмотреть на нас в постели». После чего ложится и тут же засыпает крепким сном рядом с молодой женой, а та, пялясь глазами в темноту, не знает, радоваться ей или печалиться, что ею не заинтересовались.

И в следующие ночи никаких неожиданностей для Екатерины, смирившейся с судьбой девственницы под боком у безразличного и необученного мужа. Невзирая на интимную неудачу, императрица устраивает грандиозное официальное празднество. Балам, маскарадам, фейерверкам и спектаклям нет конца в разукрашенной столице.

30 августа Елизавета отправляется в Александро-Невскую лавру, где хранится ботик Петра Великого, построенный руками молодого царя, знаменитый «дедушка русского флота». Челн с прогнившими боками, пропускающими воду, водружают на баркас. К мачте прикрепляют портрет императора, творца новой России. На борт подымается Елизавета в мундире морского офицера (любила же она переодеваться в мужское!) и под грохот артиллерийского салюта целует портрет отца. Процессия пускается в путь по Неве. За «пращуром русского флота» движется вереница роскошно убранных судов с придворными. Оглушительно ревут трубы, грохочут барабаны, у всех взъерошены волосы: парики ветром посрывало. Так Петр Великий с любимой дочерью в очередной раз объезжает город, построенный по воле монарха среди болот. Город новый, молодой, то ли на земле, то ли на воде, весь изрытый каналами, с берегами, укрепленными рядами свай, с немногочисленными каменными домами, остальные – деревянные, город, где всего несколько улиц мощеных, зато множество незастроенных пустырей. Только на улицах Миллионная и Луговая, да на Английской набережной были каменные строения, они и создавали как бы забор, за которым скрывались неприглядные бревенчатые домишки. «Лишь у принцессы Гессенской, – пишет Екатерина, – комнаты были обиты муаровой тканью; в остальных домах стены или оштукатурены известкой, или обклеены бумажными обоями да разрисованной тканью». Все равно Елизавета гордится своей столицей. И этой речной прогулкой под покровительством Петра Великого она как бы подтверждает, что именно она – наследница великих достоинств ее отца. Если Иоганна в восторге от богатства и организации кортежа (она подробно опишет все это в письмах), то Екатерине начинают приедаться бесконечные празднества. Особенно ее разочаровывают балы, где почти не видно молодежи. Ей приходится танцевать одни и те же кадрили с кавалерами за шестьдесят лет, «большинство из них – подагрики, хромые или вовсе развалины». Хотелось бы ей сблизиться с великим князем, но, как она пишет, «мой дорогой супруг совсем мною не интересовался и вечно терся среди слуг, заставлял их выполнять военные упражнения, играл в солдатики, да переодевался по двадцать раз на дню в мундиры разных полков. А я скучала, зевала и не с кем было словом обменяться, одни представления». Новая камер-дама госпожа Кроузе терроризирует молоденьких горничных, чья болтовня развлекала прежде Екатерину. Им запрещается отныне шушукаться с великой княгиней, «скакать и прыгать» с нею.

Окончание празднеств означает также конец пребыванию Иоганны в России. За двадцать месяцев она успела выдать дочь замуж и потерять репутацию в глазах императрицы. Ее политические интриги, а затем и любовная связь с графом Иваном Бецким были сурово осуждены при дворе. Шепотом передают, что она беременна от этого вельможи и что у великой княгини скоро будет еще один братик или сестричка. Екатерина, конечно же, в курсе этих слухов. Честь ее страдает. Осуждая легкомыслие мамаши, она не осуждает, а жалеет ее, видя, как грубо с ней обращаются и как ее унижают. Императрица решила выдворить интриганку, но хочет выглядеть при этом великодушной и выделяет ей шестьдесят тысяч рублей, чтобы рассчитаться с долгами. Однако, выплатив эту сумму кредиторам, Иоганна обнаруживает, что должна еще семьдесят тысяч рублей. Екатерина в ужасе от такой огромной задолженности, но обещает постепенно выплатить долги матери, экономя на личном содержании в тридцать тысяч рублей в год.

Собрав багаж, Иоганна просит аудиенции у императрицы, падает перед ней на колени и просит простить за доставленные огорчения. Это раскаяние не тронуло Елизавету, и она отвечает, что поздно говорить об этом и что «если бы княгиня всегда была так же скромна, как сейчас, было бы лучше для всех». Пересказывая сцену расставания, Иоганна подчеркивает «любезность» императрицы. Это сообщение, адресованное Христиану Августу, с трудом скрывает всю глубину ее падения. Французский поверенный в делах, господин д'Алльон, отмечает, что для нее это был удар, поскольку она продолжала секретную переписку с Фридрихом II и письма ее постоянно «перлюстрировались», то есть расшифровывались тайной канцелярией.

Чтобы не причинять острой боли дочери, Иоганна уезжает из Царского Села на рассвете, не попрощавшись. По прибытии в Берлин она получает послание от Елизаветы, предписывающей ей просить Фридриха II отозвать своего посла Мардефельда как персону нон грата при дворе России. Таким образом, несчастной Иоганне поручалось самой признаться прусскому королю, что порученные ей секретные переговоры она провалила.

А в Царском Селе, увидев пустые комнаты матери, Екатерина заливается слезами. Как она ни осуждала эту женщину, теперь ей вдруг стало ее не хватать. При всех своих недостатках она была лучшим другом. Без нее стало труднее дышать в затхлой придворной атмосфере. Никогда Екатерина не чувствовала себя такой одинокой. С тех пор как он получил право на сближение, Петр избегает любой возможности остаться с ней один на один. Он боится ее? Находит некрасивой? Она ничего не понимает. «Я бы полюбила супруга, хотя он и не хотел быть любимым или не мог быть им, – напишет она в „Мемуарах“. – Но в первые же дни после свадьбы пришла мне в голову жестокая мысль: „Если полюбишь этого человека, будешь несчастнейшим существом на земле; по твоему характеру ты захочешь вернуться вспять; этот мужчина на тебя почти не смотрит, говорит только о солдатской службе, но при этом заглядывается на любую женщину, кроме тебя; ты слишком горда, чтобы поднимать из-за этого шум; так что по части ласки к этому господину воздержитесь, мадам; но думайте лучше о себе“. В моем нежном сердце этот отпечаток надолго сохранился, и рассужденье это меня никогда не покидало».

Недоразумение между Екатериной и Петром быстро разрастается. Ночью он ее огорчает, днем приводит в отчаяние. Физически недоразвитый из-за многочисленных болезней, перенесенных в детстве, великий князь морально страдает от того, что не может удовлетворить свою молодую супругу, и, чтобы самоутвердиться, делает вид, что его привлекают другие женщины. По своей полнейшей наивности Екатерина полагает, что муж находит на стороне удовольствия, которые она не способна ему дать, и из гордости делает вид, что презирает великокняжескую неверность. Видя ее безразличие, он становится еще циничнее. А она, уязвленная такой грубостью, все более отдаляется от мужчины, который, по ее мнению, предпочитает любую женщину своей собственной жене. Знала ли она, что при этом он так и оставался девственником?

Эта чета молодоженов сперва умиляла императрицу, но с некоторых пор стала действовать ей на нервы. Она очень спешила поженить их, чтобы обеспечить будущее династии, а теперь, когда они утвердились в правах наследников трона, она относится к ним с недоверием и почти с враждебностью. Ей, до мозга костей пропитанной властолюбием, трудно постоянно видеть перед собой «наследника», она не допускает мысли, что народ может почитать кого-то после нее. В Петре и Екатерине думала она видеть собственных детей, а теперь ей стало казаться, что они – ее соперники и что их происков надо опасаться. Вдруг они со своими друзьями начнут плести заговор против нее, чтоб раньше времени захватить власть? Всякое проявление почтения к великому князю и великой княгине рассматривается ею как неуважение к царице. И она решает подчинить себе молодежь. На смену комплиментам приходят грубость и одергивания. Для начала императрица изгоняет со двора горничную Екатерины Марию Жукову, вся вина которой заключалась лишь в абсолютной преданности хозяйке. Затем Захар Чернышев, первый камергер Екатерины, вынужден покинуть ее и уехать в Регенсбург с дипломатической миссией. Причина: «Как бы не влюбился в великую княгиню. Только на нее и смотрит». И другие придворные, замеченные в благосклонности к Екатерине, под разными предлогами отстраняются. Императрица хочет, чтобы только надежные, преданные ей люди окружали великокняжескую чету. Как напишет Екатерина, «это был чистой воды каприз, желание причинить зло просто так, без малейшей причины». Невзирая на возросшую строгость по отношению к ней, Екатерина продолжает вести себя как истинная великая княгиня, усердно изучает русский язык, исполняет обряды православной церкви. С первых дней пребывания в России она поняла, что единственное спасение для нее – постоянный труд по акклиматизации, политическому и религиозному отождествлению с этим народом. Она выбрала для себя линию поведения, и ничто не заставит ее отступить от нее. Великий князь подсмеивается над ее религиозностью. Почему, говорит Петр, не занимает она стороннюю позицию, как он, по отношению ко всем этим мистическим ужимкам и комедиям? Вот он, например, увлекся сейчас кукольным театром. Для своей забавы приказал построить балаганчик в комнате по соседству с покоями императрицы. Однажды, услышав шум за стенкой, он взял сверло и проделал в забитой двери несколько дырок. Заглянув в одну из них, он увидел личную столовую Елизаветы. Императрица – за столом со своим официальным любовником Разумовским, одетым в парчовый халат. Вокруг – дюжина приближенных. Очень довольный, что увидел тетушку в компании ухажеров, Петр созывает своих дружков, устанавливает у дырок скамьи и стулья и бежит к Екатерине, чтобы позвать и ее насладиться зрелищем. Перепуганная его нескромностью, Екатерина кричит, что он с ума сошел, «посвятив в секрет два десятка друзей», и что это ребячество ему может дорого обойтись. Сконфуженный Петр не возражает и возвращается к своим марионеткам.

Вскоре, как и следовало ожидать, императрица узнает об этой проделке, обнаруживает просверленные дырки в двери, врывается к Екатерине, вызывает племянника, и тот является в халате и с ночным колпаком в руке. Вся трясясь от возмущения, Елизавета обрушивается на дурачка. Кричит, что он, неблагодарный, забыл, «чем ей обязан», что отец ее, Петр Великий, неблагодарного сына своего Алексея наказал, «лишив его наследства», что сама она при императрице Анне никогда не позволяла себе «неуважительного отношения к коронованной особе», что в другое время за такое преступление против августейшей персоны в крепость бы заточили! Самыми грозными из этих слов для молодых людей было упоминание о царевиче Алексее, которого Петр Великий не просто «лишил наследства», а подверг пыткам, от которых он и умер. Великий князь пытается оправдаться, но Елизавета приказала ему замолчать и «наговорила уйму оскорблений и недопустимых слов, проявив презрение и гнев свой». При виде такого Екатерина не может сдержать слез. Императрица ее успокаивает. «То, что я узнала, к вам не относится, – проговорила она. – Я знаю, что вы не участвовали в его проделке, не подсматривали и не хотели смотреть через дырки в двери».

Тем не менее через некоторое время именно на Екатерину обрушилась гроза. После свадьбы прошло девять месяцев, а она все еще не беременна. Императрица усматривает в этом личное оскорбление. И виновата в этом, по ее мнению, только великая княгиня, не сумевшая вызвать желание у своего супруга. Она вызывает к себе Екатерину и грубо бросает ей в лицо это обвинение. «Она сказала, что это по моей вине брак не дал плодов». Екатерина наивно возражает, что женщина не может нести ответственность за такую неудачу. Императрица затыкает ей рот, утверждая, что может. На ее стороне опыт! Повышает тон и продолжает допрос. «Она сказала, что не ее вина, если я не люблю великого князя, что поженила меня она не против моей воли, что ей хорошо известно, что я любила другого, – одним словом, тысячу ужасных вещей, которые я и не упомню». В гневе переходит она от обвинений в супружеских грехах к политическим. С первых же слов Екатерина понимает, что под влиянием канцлера Бестужева, злейшего врага франко-прусского лагеря, царица подозревает, что дочь разделяет идеи своей матери. Это глупо: ведь с момента прибытия ко двору девушка взяла за правило не вмешиваться в государственные дела. В ее переписке, вскрываемой тайной канцелярией, нет ничего, что оправдывало бы эти упреки. Но царицу это не интересует. Все, что касается Иоганны, для нее крамола. Выпроводив матушку, она взялась за дочь. «Она обрушилась на меня с бранью, – напишет потом Екатерина, – говорила, что я предала ее королю Пруссии, что я получила от матери инструкции, как вести себя, что ей все известно о моих лицемерных намерениях…»

На этот раз слезы Екатерины не смогли успокоить императрицу-жандарма. С багровыми щеками и горящими от гнева глазами Елизавета кричит, топает ногами, размахивает кулаками. «Казалось, вот-вот она меня поколотит… я знала, что в гневе она бивала служанок, фрейлин и даже кавалеров их; убежать мне было невозможно: она загораживала выход».

Неожиданное появление великого князя вносит разрядку. Елизавета, стиснув зубы, отворачивается. Полуживая от страха, Екатерина уходит в свои покои, просит сделать ей кровопускание, ложится в постель и плачет весь остаток дня.

По совету Бестужева императрица с этого дня устраивает молодым невыносимую жизнь. Она решает их приструнить, изолировать и политически нейтрализовать. От имени царицы Бестужев лично составляет инструкцию для «высокопоставленных особ», коим поручается выполнять функции придворного наставника и наставницы при их императорских высочествах. «Высокопоставленная особа» при великом князе, гласит этот документ, будет делать все, чтобы «исправить некоторые неуместные привычки его императорского высочества, такие, например, как выливать, сидя за столом, содержимое стакана на голову слуг, грубо окликать тех, кто имеет честь находиться поблизости, и проделывать с ними неприличные шутки, гримасничать и корчить рожи прилюдно, постоянно дергаясь руками и ногами». «Высокопоставленная особа» при великой княгине должна будет поощрять ее в отправлении православного культа, препятствовать ее вмешательству в дела империи и запрещать любую фамильярность с молодыми дворянами, камергерами, пажами и слугами. С другой стороны, новая дуэнья будет поощрять великую княжну в проявлениях супружеской ласки и любви. «Ее императорское высочество была избрана, чтобы стать достойной супругой нашего любимого племянника, великого князя и наследника империи, ее единственной целью и намерением должно быть: своим разумным поведением, умом и достоинствами вызвать у его императорского высочества (великого князя) искреннюю любовь, привлечь к себе его сердце, отчего столь ожидаемый империей наследник и потомок высочайшей династии мог бы родиться».[14] И последний пункт: отныне Екатерине запрещается писать кому бы то ни было, минуя коллегию иностранных дел. Так что письма, кои она пожелает послать отцу или матери, должны быть переписаны ею с образца, установленного канцелярией. Она даже не имеет права сказать писарю, о чем она хочет написать родителям, ибо коллегия иностранных дел знает это лучше ее. Постепенно дворец превращается для нее в тюрьму. Хотя заточена она не буквально, но почти никакой свободы ей не оставлено.

А ей как никогда хочется развлечений. Среди приближенных великого князя есть три красивых молодых человека, элегантных и веселых: два брата и их кузен – Чернышевы. Старший, Андрей, любимец Петра, скоро становится любимцем и Екатерины. Еще когда она была невестой, у нее с этим юношей завязалось нечто вроде любовного фехтования, забавлявшего их обоих. Петр любит двусмысленности и поощряет свою невесту на эти игривые игры. Разговаривая с Андреем о Екатерине, он в шутку называет ее «ваша суженая». После женитьбы великая княгиня называет своего ухажера русским словом «сынок», а он ее величает «матушкой». Эта дружба, слегка окрашенная кокетством, не остается незамеченной другими придворными. Опасаясь скандала, верный слуга Екатерины Тимофей Евреинов умоляет ее быть осторожнее. Она невинно возражает и говорит о доброй и чистой дружбе, на что тот отвечает: «То, что вы называете доброй и чистой дружбой с человеком, вам преданным и услужливым, другие называют любовью!».[15] Пораженная таким суждением, она со страхом и радостью понимает, что помимо ее воли в ней родилось нежное чувство. Чтобы не скомпрометировать великую княгиню, Андрей Чернышев объявляет себя заболевшим и просит дать ему отпуск. Через несколько недель, в апреле 1746 года, он вновь появляется при дворе. Во время концерта в Летнем дворце музыка наскучила Екатерине, она покидает кресло и удаляется на цыпочках. Никто за ней не следит. Муж ее в оркестре играет на скрипке. Императрица отсутствует. Придворные дамы чем-то заняты. Она укрывается в своей спальне. Из этой спальни есть выход в большую залу, где маляры на лесах красят потолок. Вдруг сердце Екатерины замирает. В глубине залы она видит Андрея Чернышева. Не в силах сдержаться, она делает ему знак приблизиться. Он умоляет ее разрешить войти в спальню. Хотя ей очень хочется уступить ему, она не разрешает и продолжает шепотом говорить с ним через приоткрытую дверь. В разгар беседы она слышит шорох, оборачивается и видит в другой двери комнаты камергера графа Дивьера, следящего за ней. «Великий князь просит вас к себе, мадам», – говорит он с поклоном.

На следующий же день все трое Чернышевых отправлены лейтенантами в отдаленные гарнизоны Оренбургских степей. А во второй половине того же дня «высокопоставленная особа», обязанная следить за поведением Екатерины, по приказу Бестужева приступает к исполнению своих обязанностей. Это Мария Семеновна Чоглокова, двоюродная сестра императрицы. Ей двадцать четыре года, у нее красивое лицо и туповатый ум, она безукоризненна, добродетельна и до мозга костей пронизана чувством долга. Она обожает мужа (в данный момент он находится с миссией в Вене), у нее есть дети, она набожна, преклоняется перед Бестужевым и императрицей – одним словом, полагают, что она будет живым примером для великой княгини, столь нуждающейся в руководителе. Екатерина со страхом открывает дверь этой шпионке с холодными как лед глазами, находит, что она «чрезвычайно глупа, злобна, капризна и жадна». Услышав малейшую шутку, Чоглокова восклицает: «Такие слова не понравились бы ее величеству!» или «Такое императрица бы не одобрила!»

У великого князя также сменилось все окружение. Воспитателем ему назначен князь Василий Репнин. И наконец, молодым супругам приказано исповедоваться у архимандрита Симона Тодорского. Он их расспрашивает поодиночке об их отношениях с Чернышевыми. Услышав от них клятвы в целомудрии, священник восклицает: «Так почему же императрица убеждена в противоположном?» И хотя архимандрит, в нарушение тайны исповеди, докладывает обо всем услышанном ее величеству в положительном духе, наблюдение за Екатериной и Петром продолжается. Каждый день их подвергают новым унижениям. Временами Екатерине кажется, что, сама не зная как и почему, она стала заклятым врагом императрицы.

Глава VI

Супруга-девственница

Подобно тому как за идеализированным обликом великодушной царицы постепенно открывается истинное зловещее лицо Елизаветы, так день за днем познает Екатерина за цивилизованной внешностью придворной жизни истинную Россию, темную, нищую и полную жестокости. Все здесь – обман. Усилия Петра Великого «европеизировать» свою страну не смогли глубоко изменить ее. Согласно указам «Основателя», бород дворяне больше не носят, на голову напяливают парики, одеваются на французский манер, нюхают табак и танцуют, как в Вене или в Версале, и тем не менее эти мужчины и женщины, называющие себя сторонниками передовых идей, ничего не знают о подлинной западной культуре. Запретив старорусские традиции, древние формы святости и строгую патриархальную мораль, император сбил с толку аристократов. Придворным вменялось в обязанность подражать Западной Европе, а они ударились в распутство. Свобода нравов в окружении Елизаветы – лишь отражение любовных похождений самой царицы. В отличие от других европейских дворов, этот разврат не сопровождается хотя бы минимальной умственной утонченностью. Здесь придворные дамы соперничают в элегантности нарядов, но большинство из них не умеют читать. Их занимают одни лишь интриги, танцы и флирт. Они грубы со слугами и сюсюкают со своими кавалерами. Мужчины, офицеры-гвардейцы или сановники, тоже не сильно тянутся к чтению. Любимое их времяпрепровождение – ухаживание за дамами, карты и пьянство. Мужчина самоутверждается за бутылкой и у зеленого сукна, а отнюдь не за письменным столом и не за чтением. Несмотря на открытость страны для западных влияний, в Санкт-Петербурге трудно найти книги на французском или немецком языках. А на русском языке книг практически вообще не существует. Национальная литература – в зачаточном состоянии. Никого это не интересует, несмотря на робкие поощрения со стороны Академии изящных искусств. К тому же дворяне, окружающие Елизавету, в большинстве своем – выходцы из простонародья. Петр I поставил заслуги дворян выше их происхождения. Нет больше бояр, а есть чиновники. Отныне «Табель о рангах» закрепляет за каждым его чин в безбрежном океане российской администрации. Титулы графа, барона и даже князя раздаются за самые большие заслуги перед империей. Граф Алексей Разумовский всего лишь украинский крестьянин, бывший конюх Бирон стал герцогом Курляндским. Древние роды подлинной аристократии: Трубецкие, Волконские, Репнины, Голицыны, Оболенские, Долгорукие – с презрением относятся к этим новым задиристым богатеям. Екатерина, воспитанная в традициях старой германской аристократии, была шокирована неотесанностью людей, окружающих императрицу. Под внешним лоском нет ни выучки, ни настоящего воспитания. «Впечатление такое, что перед вами два общества, две различные нации на одной земле, – пишет проницательный наблюдатель рыцарь де Корберон. – Вы одновременно как бы и в XIV и в XVIII веках. Но и „цивилизованная“ часть общества лишь внешне цивилизованна. Это – дикари, одетые в современные одежды, люди… с красивыми манжетами, но без рубашек, они напоминают несозревшие плоды, начавшие гнить, потому что их слишком рано сорвали. Форма повсюду преобладает над содержанием: ценится кажущееся, а о сути не задумываются». И действительно, если грандиозность и пышность – правило дворцовых приемов, если у Елизаветы самая блестящая и многочисленная свита в Европе, если парадные залы поражают зарубежных гостей изобилием зеркал, позолоты и настенных фресок, то комнаты для жилья лишены каких бы то ни было удобств. В наспех построенных дворцах двери плохо закрываются, ветер дует сквозь щели в окнах, лестницы качаются, стены сырые, печи дымят и зимой нечем дышать от едкого запаха дыма. Из-за неисправности печей опасность пожара постоянная. А так как большинство домов деревянные, огонь пожирает их в считанные часы. Русские к таким бедствиям привыкли. Для них всякое жилище – временное. После пожара золу раскидают и строят снова на этом же месте. Так, дворец Елизаветы в Москве сгорел за три часа. Она приказывает, чтобы за полтора месяца его восстановили. Пока идут работы, Екатерина временно живет в доме архимандрита, в нем тоже трижды возникает пожар. Вот что она пишет: «Тот год был особенно богат на пожары. Мне доводилось видеть одновременно два, три, четыре и даже пять пожаров в разных местах Москвы». Редко ей удается чувствовать себя удобно в отводимых ей апартаментах. В Санкт-Петербурге, в Летнем дворце, окна ее покоев выходят, с одной стороны, на Фонтанку, в то время представлявшую собой грязную зловонную лужу, а с другой стороны – на крохотный дворик. В Москве полно насекомых, а сквозь лепнину на потолке течет вода. Все семнадцать дам и фрейлин великой княгини спят в одной комнате, которая к тому же служит ей туалетом и расположена рядом со спальней Екатерины. Во время поездок, поскольку почтовые станции занимает императрица, Екатерина часто ночует в службах или в палатке. «Помню, – пишет она, – однажды я одевалась перед печкой, в которой только что пекли хлеб, а в другой раз в палатке, где мне постелили кровать, было по щиколотку воды». Мебель – вещь редкая и не предназначалась для какого-то постоянного помещения, поэтому ее брали с собой во время переездов двора. Тогда все возили с собой, как кочевники, меняющие стоянку. Ковры, зеркала, кровати, столы, стулья, кресла, посуда – все ехало в телегах за императрицей из Зимнего дворца в Летний, из Петергофа в Москву и т. д. «Многое билось и ломалось в дороге, – напишет позже Екатерина, – и получали мы все это в пользование именно в таком виде, так что и пользоваться-то этим было невозможно». Драгоценные изделия французских краснодеревщиков, побывав под дождем, из-за плохого обращения приходили в негодность, ломались и сваливались в кучу в огромных неотапливаемых дворах как никому не нужный хлам. Изможденные поездкой придворные напяливают на себя парадные одежды и идут обедать на золотых блюдах в огромных залах, где колченогие столы подперты поленьями. На них парики, все надушены, напудрены, у дам на лице нарисована обязательно мушка «смерть мужчинам», но ночью все они будут спать на чем попало, так как постельных принадлежностей не хватает.

Это сочетание роскоши с убожеством представляется Екатерине наиболее характерной чертой русского общества. «Нередко можно видеть, – напишет она, – как из огромного двора, наподобие тех, что окружают прогнившие деревянные халупы и полны всяческой грязи и нечистот, выезжает в великолепной карете дама, изумительно красиво одетая, усыпанная бриллиантами и прочими драгоценностями, но карету тянет шестерка кляч с отвратительной упряжью, а растрепанные лакеи своей неуклюжестью лишь позорят отличную ливрею, мешком сидящую на них… Более чем где бы то ни было на земле, там культивируется предрасположенность к тирании, причем с самого раннего детства, когда ребенок видит, как расправляются его родители со слугами, ибо практически нет дома, где бы не было кнутов, цепей и тому подобных орудий наказания за малейший проступок тех, кто имел несчастие родиться в классе униженных и кто, лишь нарушив закон, может сбросить с себя эти оковы». Екатерина плохо знает этот угнетенный народ города и деревни, но догадывается о его несчастном существовании. Это его она столько раз видела распростертым на земле по обе стороны дороги, где проезжал кортеж императрицы. Она знает, что за несколько веков ничто не изменилось для этих людей. Больше того, положение крепостных крестьян ухудшилось со времени реформ Петра Великого. Все держится на этих людях, живой силе страны, ничего нельзя сделать без привлечения их труда, и тем не менее они не властны ни над своей судьбой, ни даже над самими собой. Они составляют богатство своего господина, а он обращается с ними в лучшем случае, как со скотом. И ни у кого это не вызывает удивления. Сколько их? Невозможно счесть, как муравьев в муравейнике. Считают, что крестьяне составляют 95 процентов всего населения. Можно сказать, что народная масса – понятие исконно русское. Екатерина понимает наконец, что вопреки показной стороне дела она все же находится в Азии, а не в Европе, причем отдалившись на два века назад. Ее охватила паника, и она уже жалеет, что покинула Штеттин, свою немецкую семью, друзей и Бабет Кардель.

В таком состоянии находилась она, когда пришла весть о смерти ее отца в Цербсте. Никогда не проклинала она так решение императрицы, лишившей ее возможности свободно переписываться с родителями. Как ей хотелось бы излить свою скорбь в личном письме теплыми словами, а она вынуждена переписывать официальные формулировки соболезнования, разработанные в недрах канцелярии. Потрясенная горем, она запирается в своей комнате и плачет день и ночь. Через неделю является госпожа Чоглокова и заявляет от имени императрицы, что достаточно плакать, так как отец ее – «не королевской крови». «Я ответила ей, что действительно он не король, но он мой отец. На что она сказала, что великой княгине не подобает так долго оплакивать отца, раз он не был королем».[16] В конце концов императрица разрешила Екатерине, в виде милости, носить траур полтора месяца.

После чего придворная жизнь, монотонная и бессмысленная, продолжается – с поездками, банкетами, маскарадами, морскими парадами, церковными службами. Чтобы забыться, Екатерина играет по-крупному в «фараона», чтобы угодить императрице, заказывает молебны, ездит верхом, читает, болтает о том о сем, жалуется на скуку светских собраний. «Бал не интересен, плохо организован, мужчины измотаны и в дурном настроении», – напишет она. И еще: «При дворе… не было никаких бесед, все друг друга смертельно ненавидят, вместо остроумия – злословие, а любое деловое высказывание рассматривалось как преступление против Ее величества. Старались не говорить об искусстве и науках, так как все были неучами. Можно было поспорить, что половина придворных не умели читать, а писать, возможно, умели не более одной трети из них».

Порою какая-нибудь фантазия императрицы вносила разнообразие в жизнь этих тщеславных пресмыкающихся. То вдруг она решит отправиться в вояж, от которого всем одно беспокойство, от последнего слуги до высшего сановника; то вдруг переменит часы приема пищи, а то, страдая от бессонницы, заставит людей из ближайшего окружения, шатаясь от усталости, составлять ей компанию всю ночь.

В 1747 году, зимой, царица приказывает, чтобы все придворные дамы сбрили волосы на голове, и раздает им «черные взлохмаченные парики», чтобы носили их, пока не отрастут свои. И молодые и старухи жертвуют своими гривами, чтобы выполнить волю императрицы. Во всех покоях – стон и рыдания, а парикмахеры приступают к стрижке. Что касается городских дам, то им можно сохранить волосы, но вменяется в обязанность носить такие же черные парики поверх своих волос. Эта двухэтажная прическа придает им вид «еще более уродливый, чем у придворных дам». Причина нового волосяного установления – императрица не смогла удалить пудру со своих волос и решила их выкрасить в черный цвет; но краска тоже не захотела сойти, и царица была вынуждена состричь волосы. Может ли она после этого терпеть, чтобы у других дам оставались вызывающе буйные шевелюры? Нет, истинно верноподданные обязаны во всем подражать монархине. Елизавета делает исключение лишь для Екатерины, у которой недавно выпали волосы из-за болезни и она как раз начинает отращивать новые. Но не всегда ее величество так великодушна. Несколько месяцев спустя, в день Святого Александра Невского, Екатерина явилась при дворе в белом платье, «по всем швам которого виднелась золотая вышивка испанским стежком». Увидев это, императрица передает ей, чтобы она немедленно сняла платье, ибо оно слишком напоминает одеяние кавалеров ордена Святого Александра Невского. На самом деле никакого сходства нет. «Возможно, – напишет Екатерина, – что императрица нашла мое платье красивее ее и только поэтому повелела мне сменить одежду. Моя милая тетушка очень часто проявляла такую мелочную зависть не только по отношению ко мне, но и к другим дамам, особенно к молодым, им вечно приходилось сталкиваться с этой ревностью». В пример приводится случай с красавицей Нарышкиной, чья элегантность и величественный вид так досаждают императрице, что однажды на приеме она кинулась на несчастную и отрезала ей ножницами «украшение из прелестных лент» на голове. В другой раз она набросилась на двух своих фрейлин, по ее мнению, слишком красивых, и жестоко расправилась с их завитыми прическами. «Эти барышни уверяли, – напишет Екатерина, – что Ее величество вместе с волосами оттяпала у них куски кожи».

Выполняя свой план, императрица продолжает удалять от Екатерины и Петра всех тех, чья дружба может облегчить им одиночество. Три пажа, которых великий князь очень любит, арестованы и упрятаны в крепость. Его дядюшку, епископа Любекского, выпроваживают на родину. Все гольштейнские дворяне из его окружения также удалены. Его управитель Крамер, «человек очень добрый и порядочный, привязанный к великому князю со дня его рождения», лишен своей должности. Другой слуга, Ромбах, брошен в тюрьму. Со своей стороны и Екатерина по приказу императрицы вынуждена расстаться с маленьким калмычонком, ею любимым и завивающим ее каждое утро, а также с несколькими прислугами и с преданным ей Евреиновым. Все эти бесчисленные удары дают основание Екатерине написать впоследствии, что «от такой жизни десять других сошли бы с ума, а двадцать умерли бы с тоски».

И в самом деле, великоцарские преследования сближают в горе молодых супругов. Любитель поболтать, Петр знает, что Екатерине можно говорить что угодно и это не дойдет до императрицы. И вот он говорит, говорит, и все о пустяках. А она слушает его со смешанным чувством подавленности и жалости. «Часто мне надоедали его визиты, длившиеся часами, – напишет она, – и я сильно уставала, потому что он никогда не садился и я должна была расхаживать вместе с ним по комнате… А ходил он быстро, большими шагами, и было нелегким делом поспевать за ним и поддерживать беседу о малейших деталях военного искусства, о котором он очень любил говорить и, раз начав, не мог остановиться». У этих двух существ, связанных одной цепью, нет ничего общего. «Никогда не было двух умов, более отличающихся друг от друга», – заметит Екатерина. Если она начинает говорить с ним о прочитанных ею книгах, он широко раскрывает глаза. Единственные книги, его интересующие, – это «приключения разбойников с большой дороги». «Однако были минуты, когда он слушал меня, – добавляет Екатерина, – но это были минуты уныния и подавленности, ибо был он очень пуглив и голову имел слабую». Да, когда беспокойство овладевало им, Петр прислушивался к советам Екатерины. Он панически боится своей тетки, по ночам ему снится крепость, он не может забыть царевича Алексея, замученного своим отцом, и малолетнего царя Ивана VI, заточенного в тюрьму Елизаветой, ему чудятся повсюду заговоры, воображение его рисует картины пыток, ему мерещится кровь под ногами, он весь дрожит, и Екатерина старается его успокоить. Преодолевая страх, она уверяет его, что императрица не чудовище, хотя нрав ее неуравновешен, что никогда у нее не поднимется рука на своего племянника, что самое большее, на что она способна, – это гневные речи. Великий князь так же быстро успокаивается, как и приходит в панику, и вновь обращается к детским своим забавам. В восемнадцать лет он не испытывает влечения к плотским удовольствиям и, как маленький, играет с деревянными солдатиками, пушками и макетами крепостей. Госпожа Краузе, первая камер-дама, поставляет их ему в большом количестве потихоньку от госпожи Чоглоковой. Днем все эти армии прячутся под кровать, а после ужина, когда молодая чета отходит ко сну, госпожа Краузе запирает спальню и праздник начинается. Расположившись в кровати возле молодой жены в ночном одеянии, такой свежей, улыбающейся и все еще невинной, Петр с горящими глазами, раскрасневшимися щеками командует своими деревянными солдатами, марширующими поверх одеяла, изображает канонаду, выкрикивает приказы, привлекает Екатерину к участию в баталиях. Игры эти длятся порой до двух часов ночи. «Часто я смеялась, но еще чаще это меня утомляло и просто мешало спать, – напишет Екатерина, – ведь вся постель наполнена и покрыта куклами и игрушками, порою довольно тяжелыми». Однажды ночью мадам Чоглокова, встревоженная возней и шумом, слышными издалека, стучит в дверь спальни. Прежде чем открыть ей, Петр и Екатерина срочно запихивают игрушки под одеяло. Дуэнья входит, внимательно осматривает комнату и заявляет, что Ее величество будет недовольна, узнав, что молодые еще не спят, после чего удаляется. «После ее ухода, – напишет Екатерина, – великий князь продолжал игру, пока не захотел спать».

Наверно, ей нелегко примириться с тем, что в постели она для молодого супруга менее привлекательна, чем деревянные солдаты. Однако она не проявляет своих чувств. Невинность ей еще не надоела. А Петр знал, что небольшой физический недостаток мешает ему выполнить роль супруга. Впрочем, достаточно несложной хирургической операции, чтобы устранить его. Но он боится хирургов. Петр предпочитает оставаться ребенком, в стороне от прочего мира, среди игрушек и мечтаний. Как писал в 1758 году Шамно в своей памятной записке для Версаля, великий князь считал себя неспособным иметь потомство из-за препятствия, которое восточные народы устраняют путем обрезания, но которое он считал непреодолимым. А Кастера, другой дипломат, сообщает со своей стороны: «Великий князь так стыдился своего несовершенства, что даже не осмелился сказать о нем принцессе, а та уже не испытывала отвращения от его ласк, но была так же неопытна, как и он, и не пыталась ни утешить его, ни найти способ привлечь его в свои объятия».

Петром овладела новая страсть: он хочет дрессировать спаниелей для охоты. Скоро в его комнате собралось с десяток собак. Они живут в загончике из досок. Вечный лай и неприятный запах раздражают Екатерину. «И в этом зловонии мы оба спали», – скажет она. Невзирая на ее протесты, великий князь отказывается расстаться со своей сворой. Его пьянит безраздельная власть над собаками. Под предлогом, что они должны ему подчиняться, он кричит на них, бьет плеткой и палкой. Однажды великая княгина застала такую сцену: слуга держит поднятую за хвост крошечную собачонку, а Петр избивает ее палкой изо всех сил. Екатерина в слезах умоляет его прекратить истязание, «но он лишь усилил удары». «Вообще, – замечает она, – слезы и крики вызывают не жалость у великого князя, а гнев; для его сердца жалость – чувство слишком сложное и даже невыносимое». Насладившись мучением собак, он хватает скрипку и начинает оглушительно и бесконечно царапать струны смычком. «Он не знал нот, – пишет Екатерина, – но слух у него был хороший, и он считал главным достоинством музыки громкость и грубость звуков, извлекаемых им из инструмента». И все же она предпочитает скрип и скрежет скрипки, чем те ругательства, которые изрыгает великий князь, напившись со своими слугами. Через несколько лет она напишет: «От него почти постоянно пахло вином и табаком, и эта смесь запахов была невыносима для всех, кто приближался к нему». Всю зиму Петр говорит с Екатериной о новой своей выдумке: построить дом развлечений, внешне напоминающий монастырь капуцинов, одеть слуг монахами, дать каждому по ослице и пусть они ими занимаются. И Петр хохочет до изнеможения, излагая детали своего проекта. Чтобы ему понравиться, жена должна сотни раз рисовать план его воображаемого заведения. Она уже не в силах это делать. «Когда он выходил, – напишет она, – самая скучная книга превращалась для меня в восхитительное развлечение».

Хотя муж ею пренебрег, она не потеряла надежду, что может нравиться. Ей восемнадцать лет. В зеркале Екатерина все чаще видит вполне симпатичное лицо. «Я хорошела на глазах, – напишет она. – Роста высокого,[17] фигуру я имела отличную; немного худощава, но пополнять всегда можно. Предпочитала не пудриться, волосы красивого шатенового оттенка и очень густые». Кстати, многие придворные мужчины не скрывали своего внимания к ней. Кирилл Разумовский, брат фаворита императрицы, шепчет ей на ухо комплименты, но она не решается понимать их как признание в любви. Посол Швеции находит ее красавицей и поручает госпоже Лесток сказать ей об этом. Екатерина польщена, но «то ли от скромности, то ли из кокетства смущается» каждый раз, когда встречается с этим дипломатом.

Салонная галантность не в состоянии заглушить ее недюжинный темперамент. Екатерина старается успокоить нервы физическими упражнениями. Летом она встает на заре, надевает мужской костюм и в сопровождении старого слуги отправляется стрелять уток в камышах на берегу моря, по обе стороны канала в Ораниенбауме. Верховая езда позволяет ей забыть свое печальное существование еще лучше, чем охота. В скачке галопом она познает радость покоренной скорости и свободного порыва. Иногда она по тринадцать часов в день не слезает с седла. «И чем труднее была скачка, тем больше удовольствия я получала, и, если лошадь убегала, я бежала за ней и приводила ее обратно», – напишет она впоследствии. Екатерина предпочитает ездить в кавалерийском седле. Императрица видит в этом возможную причину бездетности великой княгини. Тогда Екатерина потихоньку заказывает седла, которые можно изменить из дамского в кавалерийское, а стремя перекидывать по своему желанию. Благодаря этому хитроумному устройству великая княгиня ездила перед Елизаветой в дамском седле, а когда оставалась одна – верхом по-мужски. Юбка была разделена надвое вдоль всей длины, что и позволяло менять позу. Обучает ее немецкий берейтор, преподаватель кадетского корпуса, и ее успехи скоро приносят ей награду – «почетные стремена» из чистого серебра. Другая победа – на танцевальном поприще: однажды на балу она поспорила с мадам Арнхейм, женой министра из Саксонии, кто дольше сможет кружиться, не теряя дыхания. Екатерина выиграла и очень этим гордилась. Во время другого приема недавно прибывший в Санкт-Петербург рыцарь Сакрозомо подошел к ней и, целуя руку, прошептал: «Это от вашей матушки», – и вложил ей в руку записку. Перепуганная, что кто-то мог увидеть его уловку, Екатерина прячет записку в перчатку. Позже, уединившись в своей комнате, она читает послание от матери словно из другого мира, перечитывает, плачет от волнения и решает ответить ей тем же путем, рискуя быть разоблаченной. По совету Сакрозомо она должна передать письмо через виолончелиста во время ближайшего концерта. В назначенный день она обходит оркестр, видит нужного ей мужчину и останавливается за его стулом. Он тотчас делает вид, что ищет носовой платок, и при этом широко раскрывает карман фрака. Она опускает туда бумажку. Никто не заметил. Она с облегчением вздыхает. Сколько лет еще она должна будет дрожать от страха перед шпионами императрицы? Как ни старалась она угодить этой женщине, от нее исходит только ненависть, презрение и подозрительность. Импульсивная и непоследовательная, Елизавета вполне может в любой момент выслать ее обратно в Германию, аннулировав брак, не давший плодов. Должна ли Екатерина опасаться или желать такого решительного конца? Она и сама точно не знает. Камергер Афзин отводит ее в сторону и передает ей мнение, только что высказанное императрицей за столом, а именно: великая княгиня «погрязла в долгах», все, что она делает, «отличается глупостью», она воображает, что умна, но «никого не обманет», «за ней нужен глаз да глаз», она опасна… И он добавляет, что ему поручено повторить это высказывание слово в слово той, кого это касается. Екатерина проглатывает пилюлю, ей стыдно, но она решает дождаться следующего удара.

Когда-то Гилленборг привил ей вкус к чтению. И вот теперь в книгах ищет она утешение и познание. Начинает с романов Ла Кальпренеда, мадемуазель де Скюдери, с «Астреи» Оноре д'Юрфе, «Кловис» Демаре. Но эти идеализированные приторные истории ей скучны. Она обращается к произведениям Брантома и находит их забавными, хотя и легкомысленными. Но особенно ей нравятся письма мадам де Севинье. Ей хотелось бы научиться писать таким же острым пером, сочетая наблюдательность с иронией, ум с грациозностью. Всю жизнь, садясь перед чистым листом бумаги, Екатерина будет вспоминать этот несравненный образец. Она читает с похвальным старанием «Общую историю Германии» П. Барра, проглатывая том за томом, и «Историю Генриха Великого» П. Перефикса. Благородный образ Генриха IV вызывает в ней восхищение. Вот кого она будет брать в пример, если ей придется когда-нибудь царствовать. Но, по правде говоря, ей все меньше и меньше верится в такую возможность. Несколько позже она открывает для себя Вольтера и без ума от него. Затем погружается в четырехтомный «Словарь» Бейля и глотает без разбору либеральные мысли этого предшественника энциклопедистов.

После такой волшебной прогулки по саду великих умов наступало жестокое пробуждение в мире, где властвуют императрица, Петр и чета Чоглоковых. Великолепный князь Репнин освобожден от обязанностей надзирателя за великим князем, и его место занял муж мадам Чоглоковой, которая остается надзирательницей великой княгини. По-прежнему уверенная в том, что Чоглоковы – примерная пара, императрица рассчитывает, что они окажут благотворное влияние на молодую чету и те полюбят друг друга и заведут детей. С самого начала Екатерина невзлюбила Чоглокова. «Он был толстым светловолосым фатом, так же туп умом, как и упитан телом, – напишет она. – Его все не любили, как не любят жабу, и сам он был отнюдь не любезен; зависть, ревность и злобность его жены тоже были опасны, особенно для меня, не имевшей в мире иной опоры, как себя и своих добродетелей, если они были». И вот этот надутый дурак, почитаемый за зерцало супружеской добродетели, в несколько дней соблазняет мадемуазель Кошелеву, фрейлину императрицы, и та беременна от него. Царица в гневе, она готова выгнать из дворца соблазнителя. Жена его в слезах, она осуждает поведение мужа, но согласна все забыть. Оба идут к Елизавете и на коленях умоляют ее, во имя их шестерых детей, не клеймить их бесчестьем, изгоняя со двора. Удивительное решение ее величества: Чоглоковы останутся выполнять свои обязанности при великом князе и княгине, а изгнана будет фрейлина. Но после этого случая оба надзирателя не так важничают, как прежде. Чоглоков до того расчувствовался, что осмеливается строить глазки Екатерине. Он надеется, что она поддастся, как мадемуазель Кошелева. Ее оскорбляют эти притязания, но она старается не доводить дело до публичного скандала. Госпожа Чоглокова замечает галантные маневры неверного супруга и благодарна Екатерине, что она дает отпор с такой скромностью. Впрочем, скоро она сама отплатит мужу, изменяя ему за милую душу.

В этом хитросплетении скандалов Екатерина старается не терять равновесия и ясности ума. Она знает: то, что дозволено другим, будет сурово осуждено по отношению к ней, поддайся она слабости и уступи хоть чуть-чуть. При этом дворе, похоже, у всех есть внебрачные грешки. Кроме нее. Императрица со своими узаконенными любовниками подает пример разврата, но строго следит за поведением великой княгини. Когда Екатерина в конце концов привыкла к своей первой горничной госпоже Краузе, ее вдруг удаляют и назначают вместо нее Прасковью Владиславову. На этот раз Екатерине повезло от замены. Госпожа Краузе – немка, а госпожа Владиславова – русская, причем горячая патриотка. Умная, веселая, образованная, она – ходячая энциклопедия былых времен. Знает все о знатных семьях, окружающих трон: родственные связи, женитьбы, состояния, историю, пристрастия, тайные грехи. Слушая ее, Екатерина словно проникает в самые потаенные места чужих домов. Но госпожа Владиславова очень набожна, и великий князь не может ей этого простить. Он насмехается над ней за то, что она чтит иконы. Со временем он все больше и больше отвергает все славянское. Ностальгия по родному краю так в нем сильна, что он не скрывает, что отдал бы всю Российскую Империю за один город Киль. Вопреки стараниям царицы, Бестужева и некоторых иностранных дипломатов он отказывается сменить крошечное княжество, полученное им в наследство от отца, на графства Ольденбургское и Дальменхорстское. Гольштейн – неотделимая часть его самого. Он не может уподобиться Екатерине и русифицироваться, как она. Его идол – Фридрих II Прусский, которого он никогда не видел, но которого считал воплощением благородства, учености и свойственной немцам строгости. Он страдает, видя, что Елизавета и Бестужев считают этого великого монарха своим врагом. Будь он на их месте, он согласился бы со всеми требованиями Пруссии. И он заявляет об этом во всеуслышание.

Со своей стороны Екатерина тоже не забывает, чем она обязана Фридриху II. С волнением вспоминает она их встречу в Берлине. Но ни в коем случае не хочет выдать свои чувства, опасаясь последствий. 11 ноября 1748 года в покоях императрицы, где шла карточная игра по-крупному, она оказалась рядом с Лестоком, личным советником и лекарем ее величества, человеком хитрым и изворотливым, неоднократно проявлявшим неуважение к Екатерине. Как только она обратилась к нему, он дико пугается и бормочет: «Не подходите… Оставьте меня в покое!» Она решила, что он пьян, и отошла в сторону. Через день Екатерина узнает, что Лесток заточен в крепость. Его обвиняют в переписке зашифрованными посланиями, наносящими вред России. Дело Лестока рассматривает специальная комиссия, состоящая из самого Бестужева, генерала Апраксина и графа Александра Шувалова. Шепотом передают, что в некоторых письмах говорится о пропрусских настроениях великой княгини. Под пытками Лесток ни в чем не сознается, никого не выдает и мужественно готов быть невинно осужденным на ссылку с конфискацией имущества. «Императрица не могла осудить невиновного, – напишет впоследствии Екатерина. – Боялась отмщения осужденных, вот почему при ее царствовании никто не выходил из крепости на волю, самое малое, что их ожидало, – ссылка».

Екатерина не была напрямую замешана в этом деле государственной измены. Но на нее повеяло холодком тюремных застенков. С тех пор она живет в страхе оказаться замешанной в заговоре, который лишил бы ее последних остатков свободы.

В следующем, 1749 году – новая тревога: в разгар карнавала у императрицы произошел острый «приступ запора». Страдания так велики, что опасаются за ее жизнь. Екатерина и Петр тут же отправлены в свои покои, им запрещено выходить без разрешения; через слуг и госпожу Владиславову они узнают, что граф Бестужев, Апраксин и некоторые другие сановники, враждебно настроенные к великой княжеской чете, часто «проводят совершенно секретные совещания за закрытой дверью». Быть может, в преддверии смерти императрицы они готовят переворот, чтобы устранить Петра и призвать на трон свергнутого царя Ивана VI, томящегося в Шлиссельбургской крепости? От страха перед ссылкой и тюрьмой великий князь обливается холодным потом, Екатерина тоже очень встревожена, но старается успокоить его, говоря, что в таком случае она организует ему побег: «Окна наших апартаментов на первом этаже невысоко расположены, можно в случае необходимости выпрыгнуть на улицу».[18]

Императрица выздоравливает, но великого князя продолжает преследовать страх перед дворцовым переворотом. Во время охоты лейтенант Бутырского полка Батурин, воспользовавшись моментом, когда он оказался наедине с Петром, слезает с коня, встает на колени перед ним и клянется, что не признает над собой другого повелителя, кроме великого князя, и что готов на все ради него. Перепугавшись от этой клятвы, великий князь дает шпоры коню и, бросив на поляне своего распростертого поклонника, скачет спросить совета у Екатерины. Через некоторое время Батурина арестовывают, подвергают пытке в Тайной канцелярии, где он признается, что замышлял «убить императрицу, сжечь дворец и в этой заварухе посадить на трон великого князя».[19] Сам же великий князь, оправившись после сильного испуга, успокаивается, видя, что Тайная канцелярия не требует от него даже свидетельских показаний в этом деле. Екатерина подозревает, что в глубине души он польщен, что в армии у него есть такие верные сторонники, как Батурин. Петр слишком труслив, чтобы взять на себя ответственность и стать во главе заговора, но ему все же приятно, что вокруг его имени есть сочувствующие. «С этого момента, – запишет Екатерина, – я заметила, что у великого князя все больше растет жажда власти; он изо всех сил стремился к ней, но стать достойным ее не мог». По малейшему поводу он старается доказать свою независимость. Однажды, это было в 1750 году по окончании карнавала, когда Екатерина готовилась пойти в баню, госпожа Чоглокова явилась к великому князю и передала ему повеление императрицы, чтобы и он пошел в баню. Изо всех русских обычаев как раз баню он ненавидит больше всего. Вечно отказывался от парилки, заявляя, что это «противно его природе». Вот и теперь он кричит, что не желает «умирать», угождая фантазиям тетушки, что «жизнь ему дороже» и что он вообще не боится наказания. «Посмотрим, что она мне сделает, – говорит он. – Я не младенец!» Госпожа Чоглокова грозит ему крепостью за неповиновение. Он плачет, топает ногами, но не подчиняется. Мадам Чоглокова возвращается с другим распоряжением: дело не в бане, а в потомстве. Как она говорит, императрица очень гневается, что у великокняжеской четы нет ребенка, и она хочет узнать, «кто виноват в этом». А посему направит акушерку к Екатерине и доктора к Петру. Великий князь возмущается, Екатерина низко опускает голову, госпожа Чоглокова удаляется, а царица забывает о своем намерении. По-прежнему Петр оказывается в постели Екатерины лишь для игры в солдатики да для того, чтобы спать. И по-прежнему, чтобы скрыть свою неполноценность, он похваляется перед женой своим мнимым успехом у других женщин. «Якобы он ухаживал за всеми женщинами, – напишет Екатерина. – И только собственная его жена была лишена его внимания».

На самом деле он порхает от одной женщины к другой, не доставляя им ни малейшего беспокойства. Бесполый соблазнитель двадцати трех лет довольствуется намеками на победу. Но при этом называет имена, приводит подробности. И гордость Екатерины страдает от этого. В ее же сердце в это время царит покой. Конечно, она порой думает о красавце Андрее Чернышеве, удаленном от двора. Он переписывается с ней через «девушку-чухонку из гардеробной». Эта девушка может свободно говорить с великой княгиней только тогда, когда та сидит на стульчаке. Екатерина прячет письма от возлюбленного в карман, в чулок или за пояс. Секретно отвечает ему, пользуясь редкими минутами, когда остается одна. Это не более чем нежные дружеские послания. Пишет их она специально приобретенным серебряным пером.

Впоследствии ее покой слегка возмутит другой Чернышев. Граф Захар Чернышев, также сосланный за симпатию к великой княжне, вновь появляется при дворе в 1751 году. Увидев Екатерину, он ошеломлен тем, как она изменилась. Расстался с шестнадцатилетней угловатой девочкой, а видит молодую цветущую женщину двадцати одного года. Покоренный ее видом, он осмеливается шепнуть Екатерине, что находит ее «очень похорошевшей». «Впервые в жизни мне сказали эти слова, – запишет она. – Я находила, что он недурен. Больше того, я простодушно поверила, что он сказал правду». На каждом балу Захар и Екатерина теперь обмениваются «девизами», небольшими бумажными полосками, на которых напечатаны элегические стишки, плод фантазии какого-нибудь кондитера. За готовыми «девизами» следуют нежные письма, написанные от руки. Тайный обмен ими происходит между двумя менуэтами. Екатерина в восторге от этой любовной переписки, но Захару этого мало. Во время одного из маскарадов он умоляет ее дать ему «аудиенцию» в ее спальне. В крайнем случае он может переодеться слугой, чтобы проникнуть к ней! Она тронута его настойчивостью, но тем не менее отказывает в этой авантюре. С сожалением молодые люди возвращаются к письменным признаниям. A когда карнавал кончается, Захар Чернышев возвращается в полк.

«Надо признать, что ухаживания в ту пору при дворе были делом привычным», – напишет позже Екатерина. Чудом императрица не заметила или не захотела замечать симпатию великой княгини к возвращенному ею счастливчику. Временами она проявляет даже снисходительность к этой молодой женщине, главным недостатком которой является, в ее глазах, тот факт, что она до сих пор не может подарить наследника трона. На одном из тех самых балов, где мужчины одевались женщинами, а женщины – мужчинами, Екатерина из вежливости говорит царице комплимент за то, как та свободно носит мужской костюм, и уверяет, что, если бы ее величество была действительно человеком другого пола, она бы вскружила голову многим женщинам. Елизавета польщена. Она отвечает, что, если бы была другого пола, она «отдала бы яблоко» Екатерине. «Я наклонилась и поцеловала ей руку за такой неожиданный комплимент», – пишет Екатерина.

На другом балу она задумала удивить придворных дам, которые, конечно же, будут блистать своими нарядами, и решила явиться в скромненьком белом платьице «с очень маленькими фижмами». «Талия у меня была тогда очень тонкая, – вспоминает она. – В волосах, завязанных как лисий хвост, одна-единственная нераскрывшаяся роза с листочками, так похожая на живую, что нельзя было отличить». На корсаже – другая роза. Вокруг шеи – шарф из белого газа. Рукава и легкий передничек – из такой же кисеи. Увидев ее, императрица воскликнула: «Боже, какая простота! Как, у нее нет даже мушки?» Проворным жестом достает коробочку и приклеивает ей на лицо мушку «средней величины».

Екатерина с гордостью показывает мушку императрицы всем придворным, тут же ее обступившим. «За всю жизнь не услышала я столько похвал от окружающих, как в тот день. Все говорили, что я прекрасна, как Божий день, и свечусь необычным сиянием. По правде говоря, я никогда не считала себя очень красивой, но я нравилась многим, и думаю, что в этом была моя сила».[20]

Глава VII

Любовь и материнство

Был он «прекрасен, как заря, и, конечно же, равного ему не было ни при дворе императрицы, ни в нашем, великокняжеском обществе. И умом-то его Бог наградил, и тем умением показать свои знания, теми манерами и поведением, которые вырабатываются в высшем свете, особенно – при дворе. Ему двадцать шесть лет; и по рождению своему, и по многим личным качествам это был выдающийся кавалер; недостатки свои он умело скрывал, а главным из них было интриганство и беспринципность; но в ту пору я сама еще не умела их разглядеть».

Так уже в зрелом возрасте описывает Екатерина того, кто сумел столь глубоко ее взволновать в молодости. Имя его – Сергей Салтыков. И он, и брат его Петр были камергерами великокняжеского двора. Салтыковы – один из древних знатных родов России. Отец Сергея – адъютант императрицы, а мать, урожденная княжна Голицына, известна своим легким нравом. Как пишет принцесса Анхальтская, «ее любовниками были все триста гренадеров Ее величества Елизаветы».[21] Когда в 1752 году Екатерина обратила на Сергея внимание, он уже два года как был женат на фрейлине императрицы, Матрене Павловне Бальк, в которую влюбился, увидев ее на качелях. Но, едва вспыхнув, эта страсть угасла, и Сергей Салтыков обратился к другим дамам. Он не так уж красив и элегантен, как описывает его Екатерина, но есть в нем шарм, веселый характер, да и язык хорошо подвешен. Темноволосый, среднего роста, ловкий и ладно скроенный, он нравится женщинам и знает об этом. Его любимое занятие – покорять сердца, осаждать крепости и добиваться полной победы над целомудрием. Видя, что Екатериной пренебрегли, он осмеливается пойти на сближение. А то, что за ней пристально следят, только разжигает его страсть. «Интрижки могли стоить ему ссылки в Сибирь», – сообщает в Париж господин де Шампо-сын. Первым делом Сергей Салтыков старается обезоружить бдительность церберов. Завоевав симпатию семьи Чоглоковых, он приходит к ним со своим дружком, придворным шутом Львом Нарышкиным, по прозвищу Врожденный Арлекин. Встречает там Екатерину с подругой, княжной Гагариной. В ту пору мадам Чоглокова была «беременна и часто недомогала», а потому была менее бдительна, чем обычно. К тому же после семейных передряг у нее поубавилось высокомерия и она испытывает в некотором роде признательность великой княгине за проявленное ею благородство. Что касается Чоглокова, неравнодушного к Екатерине, тут молодые люди быстро находят способ его изолировать. Сергей Салтыков внушает ему, что у него огромный дар поэта, и заставляет его писать, подсказывая темы для песен, и вот старик уже удаляется в восторге «к камельку», чтобы предаться сочинительству. Как только он что-нибудь закончит, вступает в дело второй затейник, Лев Нарышкин: он хватает рукопись, начинает сочинять музыку и вдвоем с автором распевает новорожденный опус. «А тем временем, – пишет Екатерина, – в соседней комнате мы беседовали, и речь шла обо всем, о чем хотели». Во время одной из таких музыкальных интермедий Сергей осмеливается наконец шепнуть Екатерине, что он безумно влюблен. Она взволнована и не хочет отваживать его, он настаивает, и тогда она шепчет: «А что скажет обо всем этом ваша жена, ведь вы женились по любви всего два года тому назад и, кажется, любите ее?» Бурное опровержение с его стороны. Он уже не любит жену. Для него она не существует. И добавляет: «Не все то золото, что блестит» и что «он дорого оплатил свое минутное увлечение».[22] Екатерине очень хочется верить, она начинает жалеть этого молодого красавца, неудачно женившегося, а теперь воздыхающего перед неприступной великой княгиней. Она видит его «почти каждый день» и выслушивает его речи с все возрастающим удовольствием. Однако временами она пытается совладать с охватившим ее чувством. И невинно восклицает: «Откуда вы знаете? Быть может, сердце мое стремится к другому?» Эта фраза неопытной девочки отнюдь не охлаждает, а еще больше побуждает его воспользоваться своим положением. Ни он, ни она и не думают о великом князе, чье равнодушие известно всем. Как хороший стратег, Сергей терпеливо ждет случая для развязки.

Однажды во время охоты, устроенной Чоглоковым на островах, Сергей отстает от остальных и увлекает Екатерину в сторону, вновь говорит ей о страстной любви, о небывалом счастье, их ожидающем, если она уступит, умоляет ее признаться, что он – ее любимый. Она смеется, пытаясь скрыть свою слабость, и после полутора часов нежной беседы приказывает ему удалиться, чтобы не компрометировать ее. Он отказывается расстаться, пока она не скажет немедленно, что он ей нравится. «Да, да, – говорит она, – только уходите!» Он вскакивает в седло, пришпоривает коня. И когда удаляется, она кричит ему играя: «Нет! Нет!» – «Да! Да!» – отвечает он и пускает лошадь галопом.

В тот же вечер вся компания собирается в доме Чоглоковых на островах. Во время ужина поднялся ветер с залива и воды Невы быстро поднялись, затопив подъезд. Волны бьются о стены дома. О возвращении на лодках не может быть и речи: река в этом месте очень широка и волнение большое. Когда ураган вот-вот сорвет крышу, не до этикета. Гости сбились в кучу, кругом смех, толчея, полутьма из-за слабого света нескольких свечей в канделябрах. Екатерина оказывается рядом со своим кавалером. «Сергей Салтыков говорит мне, что само небо ему благоприятствует в этот день, никогда он не видел меня так долго, и тому подобные вещи».[23] Ее пугает и буря, и этот человек. Он становится все настойчивее, а она защищается все слабее. Она «ужас как недовольна собою». «Я думала, что сумею удержаться и пожурю и его и себя, но поняла, что и то и другое очень трудно, чтобы не сказать – невозможно». В три часа утра ветер наконец стихает, волны ослабевают и гости, продрогшие и закоченевшие, в беспорядке отплывают. Екатерина себя не узнает. Если она еще не сдалась, то готова к этому. Очень скоро это случится.

Ей двадцать три года. После восьми лет целомудрия в супружеской жизни она с восторгом познает радость плотской любви. Первый ее любовник щедр на ласку. В его объятиях она не чувствует никаких угрызений совести. По сравнению с жалким великим князем на его стороне – все преимущества: сила, смелость, изящество. Но она боится, что их секрет раскроют. Брессан, француз-лакей великого князя, передает Сергею тревожные слова его высочества: «Сергей Салтыков и моя жена обманывают Чоглоковых, дурачат их и над ними же потешаются». В этих словах нет ни грамма ревности. Петр не принимает всерьез увлечение Екатерины Сергеем Салтыковым. Думает, что это – обычная светская шалость. Разве сам он не заявляет, что без ума от Марфы Шафировой, фрейлины великой княгини, хотя ничего особого между ними нет: лукавые улыбки да двусмысленные словечки? Однако Сергей, этот «демон в делах интриг», по выражению Екатерины, отлично предвидит опасность, ему угрожающую: быть любовником женщины, муж которой девственник, и об этом все знают. Если она забеременеет, на кого падет подозрение? Чтобы устранить эту опасность, юный камергер осмеливается рассказать императрице о физической помехе, мешающей великому князю «познать радость любви». Он берется уговорить его высочество согласиться на операцию. Царицу все это очень забавляет, она благосклонно относится к этому предложению и даже поощряет Салтыкова. Однажды во время веселого ужина товарищи великого князя, много выпившего и много смеявшегося в тот вечер, заводят речь о любовных утехах. Как пишет дипломат Ж. Кастера, «великий князь высказал сожаление, что не может познать эту радость. Тогда все гости бросились на колени и стали его умолять послушаться совета Салтыкова. Великий князь выглядел колеблющимся. Что-то пробормотал, и все восприняли его слова как согласие. Все было подготовлено. Позвали знаменитого врача Боэрхаве и умелого хирурга. Отказываться стало невозможно, и операция прошла вполне успешно».[24]

Чтобы убедиться, что после операции великий князь стал годен к продолжению потомства, императрица поручила мадам Чоглоковой подобрать для него «учительницу». Мадам Чоглоковой стоило «больших трудов» выполнить приказ Ее величества, в конце концов, с помощью того же лакея Брессана она нашла некую мадам Гроот, «красотку, вдову художника», согласившуюся сделать юношу мужчиной. «Она (госпожа Чоглокова) надеялась получить солидное вознаграждение за свои хлопоты, но на этот раз ошиблась, и ей ничего не досталось; по ее мнению, империя осталась перед ней в долгу».[25]

Итак, Петр освободился от помехи. Когда к Екатерине явился торжествующий супруг, она пожалела о тех временах, когда ей не приходилось опасаться его притязаний. Влюбленная в другого, она должна принимать ласки от постылого, чтобы прикрыть связь с любимым. По сравнению с упоением, что дает ей Сергей, первые контакты с мужем – жалкая гимнастика. К тому же он не любит и не желает ее, ложась рядом в постель, он лишь выполняет долг. На следующий день после запоздавшей брачной ночи он, по совету Сергея Салтыкова, отсылает императрице опечатанную шкатулку с доказательством якобы невинности великой княгини. «По-видимому, Елизавета поверила в подлинность свидетельства, – пишет Ж. Кастера. – Наверное, несколько посвященных посмеялись про себя, но все поспешили поздравить князя с его победой и счастьем».

А у Сергея Салтыкова – гора с плеч. К тому времени Екатерина уже была беременна от него. Пора было мужу покрыть грех и взять на себя отцовство над младенцем. Но ее не столько страшат предстоящие роды, сколько странное поведение Сергея по отношению к ней. Они еще встречаются, пользуясь охотой в окрестностях Петергофа. Все выглядит нереальным, вплоть до костюмов: Елизавета повелела всем носить одинаковые охотничьи костюмы – «верх серый, остальное – синее, ворот из черного бархата». Так парочкам удается уединяться, причем издали невозможно опознать, кто с кем. Эти очаровательные свидания – последние минуты уходящего счастья.

То ли из осторожности, то ли Екатерина успела ему надоесть, но Сергей все менее стремится к ней. «Он стал рассеян, порою самодоволен и даже чванлив, что меня огорчало», – напишет позже Екатерина. Неожиданно Сергей и его друг Лев Нарышкин решили уехать в деревню. Эта разлука необходима, объясняет Сергей, чтобы развеять подозрения. А может быть, он просто хочет отделаться на время от навязчивой любовницы? Она в отчаянии. Двор собирается ехать в Москву, а Сергей все не возвращается. 14 декабря 1752 года великокняжеская чета пускается в путь. Во время переезда у Екатерины начались сильные схватки. Выкидыш. Слава Богу! Освободившись от бремени, она с нетерпением ждет, когда Сергей вернется из добровольного изгнания.

Ее волнение при встрече так велико, что она признается, что готова на все, лишь бы сохранить их близость. А он все более и более сдержан и явно отдаляется от нее. Как Сергей объясняет Екатерине, он опасается, что шпионы донесут императрице об их отношениях. Тогда она решается предпринять демарш и завоевать расположение или хотя бы нейтралитет злейшего своего врага, Бестужева. Некий Бремсе, вхожий в великокняжеское общество, а также в дом канцлера, является к нему и от имени Екатерины заявляет, что она «менее удалена от него, чем прежде». Канцлер в восторге от этого свидетельства преданности, он не сомневается, что теперь все карты в его руках. На следующий же день он принимает Сергея Салтыкова в самом дружеском тоне. «Он говорил с ним обо мне и о моем положении, как если бы жил в моей спальне», – напишет Екатерина. И она понимает: раз Бестужев не возмущается ее адюльтером, все подробности которого ему, по-видимому, известны, значит, он благосклонно относится к ее любви с Сергеем. В порыве благодушия канцлер даже воскликнул при посетителе: «Она (Екатерина) увидит, что я вовсе не Змей Горыныч, каким ей меня описывают!» Сергей повторяет эти слова Екатерине, и та радуется, что у нее появился могучий союзник, причем «никто об этом не пронюхал». Однако ей еще не ясны причины, почему этот человек, так старательно следивший за моралью великой княгини с помощью приставленных к ней церберов, вдруг теперь поощряет ее любовника и дает ему «советы столь же мудрые, сколь и полезные».

Через несколько дней и самих Чоглоковых вдруг как будто подменили. Из сторожей они превращаются в сводников. Как пишет Екатерина, госпожа Чоглокова, «чье любимое занятие было следить за появлением потомства», начинает с великой княгиней странную беседу. С важным выражением на лице она объясняет ей вполголоса, что обычно женщина обязана соблюдать супружескую верность, но бывают случаи, когда государственные интересы позволяют отклонения в поведении, в частности, когда речь идет о наследнике династии. Сначала ошеломленная Екатерина слушает ее не перебивая и «не понимает, куда та клонит, западню ли она мне подстраивает или говорит искренне». Действительно, одно из двух, либо Бестужев и императрица настолько обеспокоены бесплодием великого князя, что подыскивают человека для скорейшей подмены его в этом деле, либо они решили разоблачить Екатерину и предать огласке ее неверность. Из осторожности Екатерина делает вид, что не понимает, о чем ей нашептывает госпожа Чоглокова с таким таинственным видом. Тогда та, переводя разговор на другую тему, заявляет: «Вы увидите, как я люблю отечество и насколько я искренна. Я не думаю, что вы ни на кого еще не взглянули благосклонно. Позволяю вам выбор: Сергей Салтыков или Лев Нарышкин. Если не ошибаюсь, второй вам больше по душе». – «Нет, нет, вовсе нет!» – восклицает Екатерина. Тогда госпожа Чоглокова замечает: «Ну что ж, если не он, значит, наверняка первый из них». И добавляет: «Вы скоро увидите, что я не буду чинить вам помех». «Я притворилась дурочкой, – пишет Екатерина, – да так умело, что та бранила меня не раз, и в городе и за городом».[26] Со своей стороны и Бестужев читает наставления Сергею Салтыкову. А тот уже готов расстаться с великой княгиней. Он посматривает в другую сторону. Неумело она упрекает его в непостоянстве. Тот оправдывается, приводя фальшивые доводы. С грустью она признается: «Он выдвигал такие веские причины, что, стоило мне его увидеть и заговорить с ним, все мои рассуждения на эту тему улетучивались». Теперь она пускает в ход все кокетство, на какое была способна, чтобы завлечь его, хотя бы изредка, в свою постель. Конечно, при этом она ищет только удовлетворения страсти, тогда как госпожа Чоглокова, Бестужев, а за их спиной императрица надеются, что любимый избранник сделает ей ребенка.

В мае 1753 года она констатирует «новые признаки беременности». Преодолевая трудности, она едет со всеми придворными в путешествие, участвует в охоте с повозки, в прогулках, спит в палатке. По возвращении в Москву, после бала и ужина, у нее вторично происходит выкидыш, причем очень тяжелый. «Тринадцать дней я была в критическом положении, подозревали, что часть последа не вышла, а осталась во мне… Наконец на тринадцатый день он сам вышел… Из-за этого случая мне пришлось полтора месяца просидеть в комнате, а жара в ту пору стояла нестерпимая».

Императрица приходит ее навестить и выглядит «очень расстроенной». Еще бы! Она так надеялась, что вся эта интрига создаст видимость законности для незаконнорожденного! Из-за этого невезения продлена своеобразная миссия Сергея Салтыкова и он вынужден будет оставаться при женщине, которую больше не любит. Пока он не выполнит свою работу, его не отпустят в свободное плаванье. А великий князь? Поверил ли он, что чуть не стал отцом? Можно усомниться. Мало того что редкие моменты его интимной близости с супругой заканчивались жалким образом, он также отлично знает, что она влюблена в Сергея Салтыкова, и подозревает, что именно от него и забеременела. Обреченный на роль услужливого мужа, он страдает от унижения, и некому пожаловаться: ведь прикрывает этот обман сама императрица. Хирургическая операция ему помогла, мадам Гроот его лишила невинности, но он все еще остается ребенком. Жену свою ненавидит, и ему плевать, что она неверна. Он злится и зубоскалит одновременно. Он бы с удовольствием вырвался из этого мира взрослых и по привычке находит забвение в играх и в вине. Его любимый слуга, украинец, достает ему крепкие напитки. Он напивается, слуги – тоже, а когда они забывают, что должны быть почтительными с великим князем, он бьет их палкой или шпагой плашмя. Однажды, войдя в его спальню, Екатерина видит повешенную огромную крысу и «все, что связано с пыткой». Когда она спросила о причинах этой смертной казни, великий князь ответил, что сия крыса осуждена по законам военного времени, так как сожрала двух солдатиков из сладкого крахмала, и повешена после того, как собака перекусила ей позвоночник, и висеть «будет публично три дня, в назидание другим». Решив, что он шутит, Екатерина рассмеялась, а Петр нахмурился. Если собственная жена не способна участвовать в его играх, зачем она еще нужна?

Случай с повешенной крысой произвел на Екатерину сильное впечатление. Когда она вспоминает о тех далеких днях, на память ей приходит множество других крыс. Например, те, которых она увидела во время пожара в Москве, во дворце, в начале зимы. «Странное явление увидела я в ту пору, – пишет она. – По лестнице спускались цепочкой, не торопясь, крысы и мыши в неимоверном количестве». Сгорели все четыре тысячи платьев императрицы! Чудом уцелели книги Екатерины. Для нее это было огромной радостью, так как в России они представляли ценность большую, чем гардероб. Великокняжеская чета осталась без крова, и им пришлось поселиться в доме Чоглоковых. «Ветер там гулял во всех направлениях, окна и двери – полусгнившие, щели между половицами – в три-четыре пальца, к тому же насекомые заполонили комнаты».

В феврале 1754 года, через семь месяцев после второго выкидыша, Екатерина замечает, что она вновь беременна. На этот раз императрица надеется, что все завершится благополучно. И Сергей Салтыков тоже на это надеется, ведь он – любитель легких авантюр, а эта затянувшаяся, почти официальная связь гнетет его. Екатерина читает его мысли и грустит. «Тоска, мое физическое недомогание и моральная подавленность привели к ипохондрическому синдрому», – пишет она. В чоглоковском доме она замерзает от сквозняков и живет в ожидании визитов своего любовника, а тот веселится на стороне. Перед ней сидит госпожа Чоглокова и тоже жалуется, что муж ее ужинает где-то с друзьями. «Вот так мы оказались брошенными!» – вздыхает она. И Екатерине приходится признать, что обе они несчастны. «Настроение у меня было собачье», – напишет она. Вскоре, правда, та же госпожа Чоглокова, так огорчавшаяся из-за загулов своего мужа, влюбляется в князя Репнина и показывает Екатерине пламенные послания от него. Вот тогда-то Чоглоков и помер «от сухих колик». Полагая, что вдова не может прилично выглядеть в свете, императрица тотчас освободила ее от обязанностей при великой княгине. Екатерина огорчена: госпожа Чоглокова, бывший ее враг, последнее время была ее сообщницей. Огорчение переходит в ужас, когда она узнает, что отныне следить за ней будет граф Александр Шувалов, дядюшка нового фаворита Елизаветы, он же – глава государственной инквизиции, то есть тайной полиции. Этот опасный человек страдает «конвульсивным тиком», время от времени вся правая сторона его лица дергается, от глаза до подбородка. «Удивительно, – пишет Екатерина, – почему выбрали именно этого человека, с таким неприятным недостатком, для постоянного лицезрения молодой будущей матери; думаю, если бы я родила ребенка с таким же противным тиком, императрица была бы очень недовольна».

Наконец в начале мая 1754 года весь двор готовится ехать из Москвы в Санкт-Петербург. Предстоят двадцать девять дней пути. Екатерина, как она вспоминает, «до смерти боялась», что Сергей Салтыков не поедет со всеми. Ведь теперь, когда он стал отцом ее ребенка, особы, стоящие у трона, им более не интересуются. Но нет, императрица подумала обо всем. Видимо, чтобы сберечь нервы будущей мамаши, любовник ее включен в состав свиты. Правда, приближаться к ней он больше не может и из-за запрета, и из-за постоянного присутствия супругов Шуваловых! «Собачья тоска грызла меня, и всю дорогу я проплакала в карете», – пишет Екатерина.

В Санкт-Петербурге великокняжеская чета вновь располагается в Летнем дворце. Петр организует там концерт и умудряется сам играть на скрипке в оркестре. Екатерина пользуется этими музыкальными занятиями супруга, чтобы удалиться из салона и обменяться на ходу парой нежных фраз с любовником. По мере приближения родов она убеждается, что в высших сферах плетут заговор против ее счастья. «У меня все время глаза были на мокром месте, а в голове рождались бесчисленные подозрения; одним словом, из головы не выходила мысль, что скоро разлучат меня с Сергеем Салтыковым». Таким образом, перед тем как стать матерью, мысли ее идут не к ребенку, в ней живущему, а к мужчине, обучившему ее счастью любви. Когда Александр Шувалов показал ей покои, специально приготовленные для родов рядом со спальней Ее величества, она испытывает «удар почти смертельный». Живя в непосредственной близости от императрицы, она не сможет принимать Сергея так, как ей хотелось бы. Она будет изолирована ото всех, «несчастнейшая на свете». В подавленном состоянии осматривает она две комнаты, обтянутые муаровой дамасской тканью красного цвета и кое-как обставленные, место, где должен родиться наследник российского престола. А если родится не сын, а дочь? Как отнесется императрица к такому возможному разочарованию? Захочет отомстить, окончательно удалив Сергея от двора, или оставит его для новой попытки?

В ночь с 19 на 20 сентября 1754 года, через девять лет после замужества, у Екатерины начались сильные схватки. Повивальная бабка оповестила об этом великого князя, графа Александра Шувалова и императрицу. Все они сбежались, чтобы присутствовать при родах. 20 сентября, в полдень, в окровавленных руках повивальной бабки появился кричащий комочек живой плоти: мальчик, Павел Петрович. Императрица ликует. Как только новорожденного обмыли, запеленали, а священник окрестил его малым крещением, повивальная бабка по приказу царицы относит ребенка в особые покои. Там он пробудет под присмотром Елизаветы столько времени, сколько она сочтет нужным. Родив ребенка, Екатерина тут же лишилась всех прав на него. Она – всего лишь женщина, разрешившаяся от бремени. Никого она больше не интересует. Тут же все разошлись кто куда. Кровать роженицы стоит между дверью и двумя плохо закрывающимися окнами. По комнате гуляет холодный ветер.

«Я сильно потела, просила госпожу Владиславову сменить мне белье и поменять постель, но та отвечала, что не смеет это сделать. Несколько раз посылала за акушеркой, но та не приходила. Я просила дать попить, но ответ был тот же. Наконец через три часа пришла графиня Шувалова, нарядившаяся по-праздничному. Увидев меня лежащей на том же месте, где я рожала, закричала, что меня убить мало. Это очень ободряюще на меня подействовало: ведь я лежала вся в слезах после трудных и болезненных родов, брошенная всеми, в неудобном месте и никто не решался меня перенести в мою кровать в двух шагах от места, где рожала, а у меня сил не было самой встать и перейти. Госпожа Шувалова тут же ушла, по-видимому за акушеркой, но та явилась через полчаса и сказала, что императрица так была занята младенцем, что не отпускала ее ни на минуту. А обо мне уже и не думали… Все это время я изнывала от усталости и жажды. Наконец меня уложили в мою кровать, и больше я никого не видела весь день, никого даже не присылали спросить обо мне. Великий князь только и делал, что пил со всеми, кто попадался на глаза, а императрица занималась ребенком».[27]

Почти никто из современников не считал новорожденного сыном Петра, хотя был он так же некрасив. Однако, сравнивая их портреты во взрослом состоянии, разница бросается в глаза. Лицо Павла, сморщенное, как у бульдога, не имеет ничего общего с длинным лицом мужа Екатерины. Что касается их характеров, то оба непостоянны, жестоки и пугливы, но эти общие черты могут объясняться воспитанием, полученным ими обоими под угнетающей сенью Елизаветы. К тому же Екатерина в своих «Мемуарах» ясно дает понять, что отцом ребенка был Сергей Салтыков. А поведение императрицы, отобравшей у матери дитя с момента рождения и занявшейся наблюдением за ним, доказывает, что никакого уважения к матери, да и к отцу она не испытывала. Внимание Елизаветы к ребенку так велико, что некоторые из ее окружения заходят слишком далеко в своих предположениях. Она велела поставить кроватку Павла в своей спальне. «При первом же его крике она сама вскакивала, бежала к нему, и проявлялось столько забот, что младенца чуть не задушили». Французский дипломат маркиз де Л'Oпиталь отмечал в своих донесениях в Париж странные слухи, ходившие на этот счет по Санкт-Петербургу: «Говорят, что ребенка родила сама императрица и выдала его за сына великой княгини». Конечно, это не более чем салонная сплетня, но она убедительно доказывает, что происхождение новорожденного Павла Петровича было весьма сомнительным.[28]

Забытая всеми в своей кровати, вся в жару, снедаемая отчаянием, Екатерина тем не менее не жалуется. «Я была слишком горда, и сама мысль быть несчастной мне казалась невыносимой». По этой же причине она не задает вопросов о сыне, которого не видела с момента его появления на свет. Вопросы могли быть истолкованы как сомнение в той заботе, которой императрица окружила младенца, что «могло вызвать недовольство», пишет она. Странная щепетильность со стороны юной роженицы, грубо разлученной с существом, которому она только что дала жизнь. Может ли забота об этикете до такой степени заглушить инстинкт материнства? На самом деле Екатерину больше беспокоит ее будущее при дворе, чем будущее ребенка. Но вскоре она видит его, буквально минутку, и обеспокоена тем, что «его держали в неимоверно душной комнате, укутанного во фланелевые пеленки, в колыбельке, обложенной мехом чернобурой лисы; при этом покрыт он был атласным ватным одеялом, а поверх – другое одеяло, розового бархата, на меху тех же чернобурок. Таким я видела его неоднократно, лицо и все тело его были залиты потом, отчего, когда он подрос, малейший ветерок вызывал переохлаждение и заболевание. Кроме того, вокруг него постоянно толпилось множество старух, очень старательных, но выживших из ума, и от них было несравненно больше вреда, физического и морального, чем пользы».

В день крещения, после совершения таинства, императрица принесла Екатерине на золотом подносе ордер на выдачу ста тысяч рублей и несколько украшений в ларчике. Это плата за материнство. Деньги были очень кстати, ибо, по собственному ее признанию, Екатерина сидела «без гроша», «в долгу, как в шелку». Но украшения ничего, кроме разочарования, не вызвали. Как она пишет, «это было жалкое ожерелье с сережками и два несчастных колечка, какие я постыдилась бы дарить даже горничной. Во всем ларце не было ни одного камушка дороже ста рублей». Через пять дней, пока она раздумывает, как лучше употребить деньги, приходит секретарь канцелярии императрицы барон Черкасов и умоляет ее отказаться от этой суммы, ибо казна Ее величества пуста. Екатерина возвращает деньги (через три месяца они к ней все же попадут), а вскоре узнает, что эти сто тысяч рублей были вручены ее мужу. Действительно, Петр потребовал подарка не меньше, чем был дан ей, в связи с рождением, к которому он, по-видимому, не был причастен. Наверное, он хотел получить вознаграждение за свою супружескую невезучесть, ставшую всем известной?!

Из своей спальни Екатерина слышит отзвуки праздников, балов, банкетов и фейерверков – словом, всенародного ликования. Через семнадцать дней после родов ее постиг удар в самое сердце: императрица посылает Сергея Салтыкова доставить шведскому королю весть о рождении Павла Петровича. Тот, кого все считают незаконным отцом младенца, примет поздравления, полагающиеся законному отцу. Такая миссия выглядит как разжалование. Он сознает комичность своего положения и покидает Екатерину в горести. «Я жаловалась на усиление боли в ноге, что мешало мне встать. На самом деле не хотела никого видеть, так велико было мое горе».[29]

На сороковой день, в честь празднования выздоровления после родов, императрица разрешает ей наконец увидеть свое дитя. «Я нашла его красивым, и это меня немного обрадовало», – пишет она. Ей показали младенца издалека, пока шел молебен, и тотчас после этого унесли.

1 ноября 1754 года – аврал: слуги наспех устанавливают красивую мебель в комнате по соседству с ее спальней. Моментально это унылое помещение освещается и согревается. Все было как в театре за пять минут до представления. Когда декорация установлена, госпожа Владиславова усаживает великую княгиню на кровати, покрытой розовым бархатом, расшитым серебром, и перед ней проходят все придворные, поздравляя ее. После этого мебель уносят и героиня праздника вновь остается одна в своем углу.

Утешение она находит в чтении. С жадностью набрасывается на «Анналы» Тацита, «совершившие небывалую революцию в моей голове», на «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера, на книгу Монтескье «О духе законов». У Монтескье она учится либерализму, ее пугают излишества личной власти, она мечтает о режиме, где царит доброта, равенство и разум. Вольтер учит ее благотворному влиянию ума в ведении общественных дел, когда и деспотизм имеет шансы на успех, лишь бы он был «просвещенным». А Тацит приучает ее анализировать исторические события с точки зрения хладнокровного и беспощадного наблюдателя. Читает она также все русские книги, какие может найти. Не столько в поисках мыслей, способных обогатить ее ум, сколько для изучения языка этой страны. Ибо, несмотря на унижения, на одиночество и страх перед будущим, она по-прежнему верит в свою судьбу на этой негостеприимной земле. Путь возвращения в Германию для нее закрыт. Что бы ни случилось, она должна идти вперед.

В ее небольшой спальне, выходящей окнами на Неву, холодно и сыро. По соседству она слышит, как великий князь и его друзья день и ночь пьют, спорят, смеются и «шумят, как в караульном помещении». Из Швеции до нее доходят через множество уст редкие и тревожные вести. Говорят, императрица уже решила судьбу Сергея Салтыкова. Сразу по возвращении из Стокгольма она пошлет его послом России с резиденцией в Гамбурге. И это будет окончательной разлукой. В конце празднеств он появляется в Санкт-Петербурге, и, дрожа от нетерпения, Екатерина назначает ему свидание в своей спальне. Ждет его до трех часов ночи «в страшных переживаниях». Напрасно. На следующий день через своего приятеля Льва Нарышкина Сергей сообщает ей, что его задержали в масонской ложе до утра. Но Екатерина не так наивна: «Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… Признаюсь, мне было очень обидно».

Она пишет ему письмо, полное упреков, и в этот раз он приходит. Встретившись с его пылающим взором, Екатерина мгновенно тает, как в первые дни их романа. «Ему было очень легко утешить меня, ибо я вся стремилась к этому», – пишет она с нежной наивностью. Но очень скоро она догадывается, что Сергей приходит к ней только из чувства жалости. Он уже не говорит ей о своей любви, а лишь советует развлечься, выходить в свет – одним словом, забыть его. Яснее не скажешь: это – тихий разрыв. Сперва она растерянна, затем гордость заставляет ее овладеть собой. Этот удар не обескураживает Екатерину, а, наоборот, придает ей сил. Она решила не страдать более из-за мужчины, даже из-за такого привлекательного, как Сергей. «Я приняла решение давать понять тем, кто причинял мне столько горя, что лишь от меня зависит, будут ли обиды безнаказанными», – пишет она. Первое проявление этого юного бунтарства: она решает явиться при дворе 10 февраля не как жертва, а как победительница, заказывает себе к этому дню великолепное платье из голубого бархата, вышитого золотом. Ее появление в салонах вызывает восхищение и удивление. Материнство украсило Екатерину. Она догадывается, что кое-где есть у нее недоброжелатели, но это лишь прибавляет ей упорства и сарказма в суждениях. Ее любимая мишень – Шуваловы. Ее остроты повторяют, комментируют. Все удивлены. Где та наивная и податливая великая княгиня последних лет, над любовью которой столько потешались? Родилась новая Екатерина. Возможно, случилось это одновременно с рождением сына. Это была недоверчивая, решительная и твердая Екатерина. «Я держалась очень прямо, – пишет она, – ходила с высоко поднятой головой, напоминая скорее лидера многочисленных заговорщиков, чем униженного и подавленного человека». И добавляет, что, увидев такое превращение, «Александр Шувалов и его друзья какое-то время не знали, как им поступить».[30]

Но тут она ошибается, это была лишь иллюзия. Хотя Екатерина и держится высокомерно, придворных хищников она еще не смирила. Может быть, некоторые из них понимают, что их высочество набирает очки и что теперь с ней надо считаться для сохранения равновесия в политических комбинациях. Весною 1755 года Сергей Салтыков отбывает на свою должность в Гамбург. Его отсутствие создает ужасную пустоту в жизни Екатерины. Но она из гордости запрещает себе жалеть об этом мужчине, который пресытился ею. И никогда более она его не увидит.[31]

Глава VIII

Политика: первые стычки

Великий князь тоже заметил изменения, произошедшие в Екатерине. Однажды, во время ужина в его комнате, Петр заявил, что она становится «невыносимой гордячкой» и без должного уважения относится к Шуваловым, «чересчур прямо ходит» и что он этого не потерпит. «Я спросила его, нужно ли, по его мнению, жить, согнувши спину, как рабы Великого Господина, – пишет Екатерина. – Он разозлился и сказал, что сумеет меня приструнить». А чтобы подчеркнуть свою угрозу, наполовину обнажил шпагу. Ничуть не испугавшись, Екатерина обратила в шутку его жест, тогда он в досаде швырнул шпагу обратно в ножны, пробурчав, что жена стала действительно «ужасно злой».

Кстати, ему и самому не терпится самоутвердиться при дворе, где его всерьез не воспринимают. Но путь он избрал диаметрально противоположный тому, который выбрала Екатерина. С возрастом его любовь к герцогству Гольштейнскому, правителем которого он остался, все возрастает. Ему так хочется вернуться в атмосферу немецкой военщины, что он пообещал Александру Шувалову всяческие привилегии в будущем, если тот не будет возражать против прибытия в Россию некоего контингента гольштейнских солдат. Шувалов, не видя в этом ничего, кроме каприза молодого бездельника, убеждает императрицу, настроенную против всякого германского влияния, уступить невинной прихоти племянника. И вот в Киле отряд грузится на корабль и прибывает в Ораниенбаум. Вне себя от радости, Петр надевает для встречи соотечественников мундир гольштейнских полков. «Мне стало не по себе, когда я подумала, какое ужасное впечатление должен произвести этот поступок великого князя на русское общество и даже на императрицу, чувства которой мне известны», – пишет Екатерина. И она не ошибается. Гвардейцы, стоящие гарнизоном в Ораниенбауме, ропщут: «Эти проклятые немцы служат королю Пруссии; сколько же предателей понаехало в Россию». Солдаты ворчат, что их превратили в лакеев пришлых чужеземцев. Придворная челядь жалуется, что приходится обслуживать «всякий сброд».

И Екатерина понимает: из-за своего детского каприза неосторожный Петр потерял симпатию части русской армии. Когда он, в восторге от «своего войска», перебирается в военный лагерь неподалеку от дворца, она спешит распространить весть, что не одобряет такое поведение. И это мнение передается из уст в уста в казармах, у бивуачных костров, в палатках. Мужа считают предателем России, а она выступает как хранительница национальной традиции. Иноземные дипломаты внимательно следят за этими событиями и доносят обо всем своим правительствам.

В 1755 году, желая возобновить союзный договор с Россией, предвидя неизбежный ее разрыв с Францией, Англия шлет в Санкт-Петербург нового посла, сэра Чарльза Хенбюри Уильямса. Человек утонченно-вежливый, культурный и компанейский, он тщетно пытается между двумя менуэтами завязать с царицей серьезный политический разговор; в конце концов он решает, что лучше облапошить великую княгиню, имеющую, как он слышал, доступ к Бестужеву. Зря, что ли, говорят также, что Ее высочество неравнодушна к красивым мужчинам? Ее любовные похождения с Салтыковым снискали ей славу влюбчивой женщины. А она еще находится под впечатлением от разрыва с бывшим любовником. К тому же ей стало известно, что в Швеции Сергей «выбалтывает всем встречным дамам ее сокровенные тайны».[32]

«Беда в том, что сердце мое ни часу не может быть спокойно без любви», – пишет она. А сэр Уильямс как раз имеет все, чтобы удовлетворить ее ненасытное сердце. Сам для великой княгини он уже староват (ему сорок шесть лет), но он включает в игру молодого человека из своей свиты, графа Станислава Августа Понятовского. По материнской линии Станислав принадлежит к роду Чарторыйских, одному из знатнейших в Польше. В двадцать три года он начитан, говорит на нескольких языках, поднаторел в философии, побывал при всех европейских дворах, вхож в самые изысканные салоны, завоевал в Париже уважение мадам Жофрен, называет ее «мамочкой», повсюду чувствует себя как дома – одним словом, самый что ни на есть аристократ-космополит. Конечно, этому парижскому поляку, как он ни хорош собой, не хватает мужественной силы Сергея Салтыкова, но, увидев и услышав его, Екатерина очарована. В ее глазах он олицетворяет ту элегантность духа, которой она напрочь лишена при русском дворе и которую находит порой, читая Вольтера или мадам де Севинье. И ей еще не известно, но скоро она узнает, что этот блестящий кавалер на самом деле – робкий и сентиментальный юноша, для него женщины – существа высшего порядка, а порывы сердца – проявления божественной воли. Хотя Станислав много путешествовал, он сумел удержаться, по его словам, от какого-либо «нечистого контакта», как если бы он хотел сохранить себя полностью для той, кто станет хозяйкой его судьбы. Новичок в любви, он весь дрожит в экстазе перед той, кто станет его единственной страстью в жизни.

«Ей было двадцать пять лет, – напишет он, – и она лишь недавно оправилась после первых родов; была она в расцвете красоты, которая обычно становится вершиной для всякой женщины, если ей дано это пережить. Темные волосы и при этом ослепительная белизна кожи, черные и очень длинные брови, греческий нос, рот, ждавший, казалось, поцелуев, прекрасной формы руки и пальцы, стройная талия, чуть выше среднего роста, изумительно легкая походка, полная благородства, приятный голос, веселый смех и общительный нрав».[33]

Однако Станислав не решается сделать первый шаг. Его природную сдержанность усиливает то, что он слышал о печальной судьбе в России фаворитов, отвергнутых императрицей или великой княгиней. А подталкивал юного поляка к решительным действиям тот самый весельчак Лев Нарышкин, который так способствовал любовным похождениям Екатерины и Сергея Салтыкова. Наделенный талантом сводника, он только и делает в жизни, что потешается да беспутствует. Был ли он сам любовником Екатерины? Не исключено, как-нибудь, в шутку, невзначай, он мог им стать от нечего делать. Во всяком случае, он посвящен во все секреты юной женщины и выполняет все ее желания. Под его давлением Станислав совсем «забыл о существовании Сибири».

А Екатерину это забавляет, и она легко поддается соблазну. Обмен первыми поцелуями происходит прямо в ее спальне, куда Лев Нарышкин втолкнул взволнованного воздыхателя. Потом Станислав напишет: «Не могу удержаться от удовольствия описать в деталях даже одежду, в которой она была в тот день: скромное платье из белого атласа; единственное украшение – легкие кружева с вплетенными розовыми лентами». И Екатерина обучает юношу радостям земной любви. «Замечательно и странно, – добавит он, – что, хотя мне было двадцать три года, я сумел дать ей то, чего не дал никто до меня». С этого дня ночные вылазки совершались по два-три раза на неделе. Как только госпожа Владиславова укладывает княгиню в постель, а великий князь удаляется в свою спальню (со времени родов у каждого из них – своя спальня), Лев Нарышкин пробирается в апартаменты и мяукает котом под дверью великой княгини. Это – сигнал. Она встает, одевается в мужской наряд и идет за сводником через темный вестибюль. Карета увозит их по спящему городу к дому Нарышкина, где их ждет Анна (свояченица Нарышкина) и Станислав. «Вечер проходит в самом безумном тоне», – отмечает Екатерина. Порою Станислав сам заезжает за ней в санях. Выйдя из служебной двери дворца, она кидается к нему, задыхаясь от нетерпения и страха. Стоя в снегу под луной, он обнимает эту стройную молодую женщину, переодетую мужчиной, с прической, прикрытой большой шляпой. «Однажды, – пишет он, – когда я ждал ее появления, какой-то унтер-офицер стал крутиться вокруг меня и даже задал какие-то вопросы. У меня на голове была большая шапка, а на плечах широкая шуба. Я притворился спящим слугой, ожидающим хозяина. Признаюсь, меня бросило в жар, хотя мороз был сильный. Наконец допросчик ушел и пришла княгиня. То была ночь приключений. Сани так сильно стукнулись о какой-то камень, что ее выбросило из саней на несколько шагов и она упала лицом вниз. Княгиня не двигалась, и я подумал, что она мертва. Побежал и поднял ее; она отделалась ушибами; когда вернулась, обнаружила, что горничная по ошибке закрыла дверь в спальню. Ей грозила огромная опасность, но по счастливой случайности кто-то другой открыл дверь». Чтобы не повторялись подобные случаи, с тех пор любовник приходил в ее спальню, располагавшуюся рядом с апартаментами великого князя. «Мы были несказанно счастливы этими тайными свиданиями», – пишет она. Эти «тайные свидания» стали такими частыми, что даже живущая у нее собачка с норовом стала радостно встречать Станислава как старого знакомого, что вызывает иронические намеки другого визитера, шведа Горна. Станислав без ума от счастья. Он на верху блаженства. «Всей жизнью я был предан ей (Екатерине), и это было гораздо искреннее, чем говорят обычно люди в таких случаях», – пишет он.

Эта юношеская любовь, конечно, трогает Екатерину, но отвечает она сдержанно и почти что снисходительно. Недавняя ее связь с Сергеем Салтыковым не позволяет ей терять рассудок. Она проявляет интерес к мужчине, поскольку он доставляет ей удовольствие, но делать его средоточием всей своей жизни больше не намерена. Насколько наивной и ранимой была она с первым своим любовником, настолько опытной и хладнокровной проявила себя со вторым. Разочарование в области чувств придало ей мужества, если можно так сказать. В любовном дуэте на этот раз роль мужчины играла она. «Я была честным и искренним партнером, – напишет она, – но дух мой был скорее мужским, чем женским; притом я вовсе не была мужеподобной дамой, во мне сочетался характер и дух мужчины с привлекательностью любвеобильной женщины».[34] Будучи старше его на три года, недоверчивая и циничная, она полностью овладела слабым Станиславом.

Но сэр Уильямс вполне доволен успехами своего протеже, снискавшего сердечное расположение великой княгини. Он надеется через юношу привлечь ее на сторону интересов Англии. И, чтобы закрепить успех, предлагает ей не только приятного любовника, но и денежки. А Екатерина расточительна, беззаботна и любит развлечения (только в 1756 году она проиграла в карты семнадцать тысяч рублей). Любит она и роскошь, за платье готова разориться; считать расходы не умеет и не желает, а потому принимает предложенные деньги. Тайно взятые ею «в долг» от Англии суммы весьма внушительны. Так, 21 июля 1756 года она писала барону де Вольфу, банкиру и консулу Англии: «Я вынуждена вновь обратиться к вам: соблаговолите присовокупить к моим предыдущим долгам еще тысячу дукатов золотом». А через четыре месяца, 11 ноября 1756 года, напишет: «Получила от господина барона де Вольфа сорок четыре тысячи рублей, кои обязуюсь вернуть по его требованию ему лично или лицу, им указанному». И великий князь тоже получает манну небесную из английской казны. А чего ему отказываться? Англия – союзница Пруссии, а он «закоренелый пруссак». Он все больше поглощен заботами о своем гольштейнском полке. В Ораниенбауме он по десять раз на дню проводит построения и парады. В Петербурге, за неимением живых солдат, командует на полном серьезе деревянными, оловянными, восковыми или сделанными из крахмала солдатиками. Под кровать он их уже не прячет, как в молодые годы, а упрямо расставляет на длинных столах посреди своей спальни. К столам приделаны специальные латунные щитки, двигая которыми можно имитировать «огневой вал». Каждый день в определенное время он совершает «смену караулов», переходя от стола к столу. «На эти смотрины, – пишет Екатерина, – он являлся в полной форме, в сапогах со шпорами, в мундире со стоячим высоким воротником, с шарфом на шее; те из его слуг, кому разрешено было участвовать в смотрах, обязаны были присутствовать».

Эти детские развлечения не мешают ему пить и гоняться за юбками. Кончились мимолетные идиллии с фрейлинами. Отделавшись от своего фимоза, Петр заводит любовниц. На свои интимные ужины он приглашает не только певичек или танцовщиц, но, как пишет Екатерина, «множество мещанок самого низкого пошиба, поставляемых ему со всего Петербурга». Он абсолютно безразличен к своей жене, но держит ее в курсе своих похождений и даже советуется с ней. Зовет ее «запасная мадам». «Каким бы рассерженным или обиженным на меня он ни был, как только чувствовал опасность, откуда бы она ни исходила, он по привычке прибегал ко мне узнать мое мнение и, как только узнавал его, тут же опять убегал».[35] Так, он советовался с Екатериной, чтобы узнать, каким образом украсить комнату, чтобы принять в ней госпожу Теплову, в которую был влюблен. «Чтобы понравиться этой даме, – пишет Екатерина, – он велел принести в спальню уйму ружей, гренадерских шапок, шпаг и портупей, превратив ее в отделение арсенала. Я не стала ему мешать и удалилась». В другой раз он прибегает к Екатерине, сует ей письмо от той же госпожи Тепловой и гневно восклицает: «Представьте себе, она написала мне письмо на четырех страницах и требует, чтобы я его не только прочел, но и ответил, а мне нужно ехать на учения (он опять выписал гольштейнских солдат), потом – обедать, идти на стрельбище, присутствовать на репетиции оперы и на балете в исполнении кадетов. Я ей прямо скажу, что у меня нет времени, а если она рассердится, я поссорюсь с ней до зимы». Екатерина одобряет его действия, и он уходит довольный. Впрочем, госпожа Теплова для него – промежуточная интермедия. С недавних пор его истинной страстью становится Елизавета Воронцова. Почему он выбрал именно ее? Конечно, она из добропорядочной семьи, племянница вице-канцлера Михаила Воронцова, соперника Бестужева в политическом окружении императрицы, но она хромая, косоглазая и рябая. Все эти физические недостатки вознаграждаются огненным темпераментом. Она всегда готова пить, петь, валяться и орать непристойности, у нее вульгарные манеры, покоряющие великого князя. Возле нее он не ощущает своей неполноценности, может не стыдиться своего собственного уродства, невежества и хамства. Если Екатерина замораживает его своей элегантностью и умом, Елизавета Воронцова возбуждает своей глупостью и грубостью. Увлеченный любовницей, он вполне снисходителен к неверностям жены. После непродолжительного отсутствия Станислав Понятовский вернулся в Санкт-Петербург в качестве посла короля Польши. Таким образом, его положение при дворе кажется прочным. Но однажды на рассвете, когда он тайно выходил из замка в Ораниенбауме, где провел ночь с Екатериной, его схватили солдаты из охраны великого князя. На Понятовском был белокурый парик и широкий черный плащ. Его привели к Петру, где он отказался объяснить свое присутствие в столь неположенный час в окрестностях замка. Великий князь с сарказмом спрашивает, правда ли, что он любовник его жены. Станислав клянется, что нет. Петр все понимает и делает вид, что раскрыл заговор против своей персоны. Удерживает несколько дней в замке и грозит бросить в тюрьму этого иностранного шпиона, схваченного в саду у его резиденции. Опасаясь скандала, Екатерина берет инициативу на себя и вступает в контакт с любовницей мужа. Та в восторге, что ее влияние признано столь высоко, и настаивает, чтобы Петр принял Станислава Понятовского в своей спальне. Как только к нему привели любовника жены, Петр со смехом восклицает: «Чего ж ты, дурак, не сказал мне сразу твой секрет! Никакого шума бы не было!» И стал объяснять, что он вовсе не ревнив, что солдаты расставлены вокруг замка только для охраны его персоны и он рад, что недоразумение закончилось таким образом. «А раз мы теперь друзья, здесь не хватает еще одного человека!» – говорит он. Как пишет Станислав Понятовский, «тут он входит в спальню жены, вытаскивает ее из постели, не дает времени даже надеть чулки, обувь и халат и в таком виде, без юбки, приводит к себе и говорит, показывая на меня: „Ну вот и он! Надеюсь, все будут довольны мной!“»[36]

Все четверо весело ужинают и расстаются только в четыре часа утра. И в последующие недели столь необычные встречи вчетвером будут весьма часто повторяться. «Я частенько ездил в Ораниенбаум, – пишет далее Станислав Понятовский. – Приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице в апартаменты великой княгини, там заставал великого князя с любовницей, мы вместе ужинали, после чего великий князь уводил любовницу, а нам говорил: „Ну вот, детки, по-моему, я вам больше не нужен!“ И я оставался в замке сколько хотел».

Сперва Станислав шокирован грубостью великого князя и описывает его как «обжору», «труса» и «шута», но постепенно проникается жалостью к нему. У Петра язык подвешен неплохо, и он с удовольствием доверяет ему свои чувства. «Я очень несчастен, – признается он Станиславу. – Я должен был поступить на службу к королю Пруссии, служил бы ему не за страх, а за совесть, со всей душой. Теперь я имел бы наверняка не менее полка и чин генерал-майора, а может, даже генерал-лейтенанта. Так нет, меня привезли в эту дурацкую страну и сделали великим князем!»[37] Жалуется он так и любовнику своей жены, и самой жене тоже. «Как он часто мне повторял, – пишет она, – он чувствовал, что не рожден для России, что не подходит он этой стране и русские ему не подходят, что в России он пропадет. На это я ему отвечала, что не следует предаваться этим печальным мыслям, что надо постараться, чтобы все его полюбили в России».[38]

Уговаривая его проникнуться сознанием ответственности и долга наследника престола, Екатерина все больше сомневается в будущем их обоих. Младенца, ею рожденного, от нее упорно прячут, и он представляет угрозу для нее. При дворе по секрету поговаривают, что императрица может отстранить недостойного племянника от наследования и назначить своим преемником младенца Павла Петровича. Какова в таком случае будет роль Екатерины? Вернут ли ее с мужем в Гольштейн? Назначат ли ей место в регентском совете, что было бы издевательством? В любом случае это было бы крушением грандиозных планов, вынашиваемых ею вот уже тринадцать лет. Столько унижений понапрасну! Она отказывается смириться с этим. Еще не все потеряно. Канцлер Бестужев ей верно предан. Она завоевала дружбу фельдмаршала Апраксина. Все дипломаты признают, что в России есть два двора: двор императрицы и двор великого князя и великой княгини, так называемый «молодой двор». Екатерина решает придать «молодому двору» блеск и значительность, чтобы привлечь к себе умы, стремящиеся к прогрессу. В глазах послов и аристократии она хочет олицетворять движение, творческую фантазию, просвещение. Маркизу де Л'Oпиталь она говорит: «В мире нет женщины смелее меня. Во мне бешеная смелость». При виде ее генерал Ливен восклицает: «Вот женщина, ради которой всякий аристократ охотно согласится дать себя высечь кнутом!»[39] А рыцарь д'Эон, тайный агент и проницательный наблюдатель, описывает ее так: «Великая княгиня романтична, темпераментна и полна страсти; глаза у нее блестят, взгляд дикого хищника, чарующий и сверкающий. На ее высоком лбу написано долгое и грозное будущее, так, во всяком случае, мне кажется. Она обходительна, ласкова, но когда ко мне подходит, я невольно отступаю. Я боюсь ее». Сложная политическая игра электризует эту женщину. После столь долгого ожидания она понимает, что развязка приближается. Здоровье царицы, когда-то цветущее, быстро ухудшается. Пока это лишь незначительные сигналы, кратковременные головокружения, но от взора Екатерины ничто не ускользает. Она наготове. Ждет своего часа. В счет будущей дипломатической помощи она по-прежнему берет в долг у сэра Уильямса. Но вот в 1756 году Россия меняет союзников и переходит на сторону Франции и Австрии, против Англии и Пруссии. Провалив свою миссию, Уильямс уезжает в Англию. В отчаянии Екатерина шлет ему письмо, более чем компрометирующее ее:

«Решила вам написать, так как не смогла попрощаться с вами. Выражаю самые искренние сожаления человеку, которого считаю одним из лучших моих друзей… Чтобы достойно отплатить за благородство ваших чувств, считаю своим долгом заявить, что я использую все возможности, чтобы вернуть Россию на путь ее истинных интересов, то есть быть тесно связанной с Англией, помогать ей всеми способами, доступными для человека, чтобы она возвеличивалась, на благо всей Европы и особенно – России, над Францией, общим нашим врагом, чье возвышение позорит Россию».

Восхищенный Уильямс отвечает: «Вы рождены, чтобы руководить и править». Она так глубоко убеждена в этом, что по секрету пишет ему о своих сокровенных планах: «Вот о чем я мечтаю. Как только сообщат о ее (Елизаветиной) смерти, убедившись, что ошибки нет, я тут же направлюсь в комнату сына моего. Я пошлю доверенное лицо к пяти гвардейским офицерам, в которых я уверена, чтобы каждый привел по полсотни солдат… Пошлю распоряжения канцлеру, Апраксину и Ливену явиться ко мне, а тем временем войду в комнаты покойной, куда вызову капитана гвардейцев, заставлю его принести мне присягу, и он будет постоянно меня сопровождать. Мне кажется более мудрым и надежным, если оба великих князя (Петр и Павел) будут вместе со мной; при этом сторонники наши будут в моей приемной. Если увижу малейший признак смуты, подавлю ее либо с помощью моих людей, либо гвардейцев, либо Шуваловых и дежурного адъютанта. Кстати, младшие гвардейские офицеры вполне надежны… Дай мне Бог сохранить хладнокровие! Необычность такой ситуации и поспешность, с которой я сообщаю вам о ней, потребовали от меня большого усилия воображения».

Итак, задолго до смерти Елизаветы у Екатерины готов план. Правда, он еще не очень ясный. Утверждая, что хочет сохранить при себе «обоих великих князей вместе», она не уточняет, для чего это ей нужно. Ясно, не для того, чтобы помочь Петру взойти на престол. Скорее, чтобы помешать ему провозгласить себя императором. Дворцовый переворот должен произойти в ее пользу благодаря ее сторонникам. Понимая, что зашла слишком далеко в своих откровениях перед Уильямсом, она добавляет: «Вы понимаете, что все это – в будущем, когда скончается…»

А тем временем далеко от петербургского дипломатического болота палят пушки, развеваются знамена, гибнут люди. Король Фридрих II со своей армией вторгся в Саксонию. Наконец-то война![40] Русские офицеры ликуют. Со времен Петра Великого они засиделись в казармах. Но денег нет. Солдаты плохо экипированы. Маркиз де Л'Oпиталь утверждает, что у них нет ни сапог, ни ружей и что есть среди них калмыки, воюющие еще с луком и стрелами. Старый фельдмаршал Апраксин волнуется от одной мысли, что придется воевать против такого великого стратега, как Фридрих II. А тот одерживает победу за победой, громит саксонцев под Пирной, опустошает Богемию, бьет австрийцев в Праге. «Молодой двор» в Петербурге восхищается этим гениальным монархом, держащим в страхе столько объединившихся противников. С первого взгляда маркиз де Л'Oпиталь угадывает, что, несмотря на союз России с Францией, эта молодая группировка симпатизирует Пруссии. В такой ситуации Екатерина оказывается в затруднительном положении. Щедроты Уильямса подчинили ее Англии, а значит, и Пруссии. Но возникшая незадолго до этого дружба ее с канцлером Бестужевым обязывает ее поддерживать его антибританскую и антипрусскую политику. Ей приходится лавировать, лгать, притворяться. От этой опасной игры у нее голова кругом идет.

Апраксин никак не решается выступить в поход, которого ждет от него вся Россия, и Бестужев просит Екатерину повлиять на фельдмаршала, чтобы он начинал действовать. Ведь он так ей предан! Пусть она напишет ему втайне от императрицы. Она подчиняется. Не столько по собственному убеждению, сколько для проявления своей доброй воли. Бестужев доволен и вручает ей секретный меморандум, составленный им и касающийся решения вопроса о наследнике трона. Согласно этому документу, Петр действительно будет провозглашен императором, но будет обязан все свои полномочия делить с Екатериной, и та будет править вместе с ним. Наряду с царствующей четой Бестужев отводит себе львиную долю: командование гвардией, министерства иностранных дел, военное и военно-морское. Екатерина польщена доверием канцлера, но не скрывает факт опасности династических расчетов при жизни царицы. В принципе она не отвергает проект, но находит его не вполне реалистичным. Бестужев обещает доработать его. «По правде говоря, – напишет она впоследствии, – я отнеслась к его проекту как к болтовне и увидела в нем желание старика завоевать мое расположение». Свои желания эта женщина с великими амбициями никогда не принимала за действительность. В самых смелых начинаниях здравый рассудок всегда сдерживал ее галопирующее воображение. Несмотря на свою экстравагантность, она удивительно практична. Екатерина любит чувствовать под ногами твердую почву. Она была фанатично рассудочна. Обладала даром прозорливости, но не прорицательницы.

Как ни старались Бестужев и великая княгиня скрыть свой сговор, иностранные дипломаты пронюхали про него. Да и императрица догадывается, что за спиной у нее идет торг. В сорок семь лет здоровье ее подорвано распутной жизнью, ее преследуют галлюцинации, приступы страха, она никогда не спит две ночи подряд в одной и той же комнате, молится перед святыми иконами и боится приближения смерти. С ней случаются конвульсии, когда она подолгу лежит в состоянии отупения, близком к коме. «В такие моменты, – пишет Екатерина, – разговаривать с ней было невозможно, о чем бы ни шла речь». Когда царица приходит в себя, ей кажется, что великий князь и великая княгиня сидят как хищные птицы над ее постелью. Ловят момент, когда глаза ее закроются и они набросятся на нее. От этих видений и мыслей было два средства: пьянство и разврат. Отяжелевшая, усталая, одолеваемая икотой, она все больше жаждет любовников. «Постепенно на смену умеренным желаниями пришло распутство, а вместе с набожностью росла и тяга к сладострастию, – пишет Ж. Кастера. – Она часто напивалась и тогда от нетерпения не позволяла даже раздеть себя. Поэтому ее горничные по утрам лишь на живую нитку пришивали ей платье, чтобы быстрее сдернуть его вечером с помощью ножниц; после этого ее несли в постель, где она приходила в себя в объятиях нового атлета». Среди всех этих «атлетов» только один – фаворит. Это Иван Шувалов. Он сменил Разумовского. Был он на восемнадцать лет моложе императрицы, кукольное имел лицо с ямочкой на подбородке, длинный нос и чувственный рот. Носил кружевное жабо и белый парик. Ему присвоен титул президента Академии изящных искусств. Елизавета все видит лишь его глазами. А он – заклятый враг Бестужева.

Внезапная радость охватывает двор: после многих месяцев проволочек Апраксин наконец решился на энергичную акцию против пруссаков. В июле 1757 года русские войска занимают Мемель, а в августе того же года наносят противнику сокрушительный удар в Грос-Егерсдорфе. В честь победы отслужили благодарственный молебен. Чтобы показать свой патриотизм, Екатерина устраивает большой праздник в парке Ораниенбаума. Все вокруг веселятся, а Петру с трудом удается скрывать досаду. «Он очень сожалел о поражении прусских войск, ведь он считал их непобедимыми», – пишет Екатерина. Но его разочарование недолго длится. Пока в Санкт-Петербурге кричали: «На Берлин! На Берлин!» – Апраксин неожиданно отступает, побросав обозы и приказав заклепать пушки. Это необъяснимое отступление вызывает среди русских крики возмущения. Бестужев срочно просит Екатерину еще раз написать фельдмаршалу и «по-дружески» уговорить его прекратить отступать и оказать сопротивление. Письмо тотчас посылается, но остается без ответа. В окружении царицы открыто говорят о заговоре и измене. Одни считают, что, узнав о тяжелой болезни императрицы, фельдмаршал подумал, что она вот-вот умрет, и дал приказ на отступление, чтобы угодить наследнику, чье германофильство широко известно. Другие, и в том числе маркиз де Л'Oпиталь, обвиняют Екатерину и Бестужева в том, что они подкуплены Англией, союзницей Пруссии, а потому подтолкнули Апраксина к отступлению, несмотря на победы над Фридрихом II. «Все эти происки совершаются на глазах у Ее величества – пишет маркиз де Л'Oпиталь, – но она занималась только своим здоровьем, поскольку была в очень плохом состоянии; весь двор находится под влиянием великого князя и особенно – великой княгини, а та полностью покорена умом рыцаря Уильямса и подкуплена деньгами Англии».

По приказу императрицы фельдмаршал отозван и сослан в свое имение в ожидании следствия и суда. Его заместитель, немец Фермер, поставлен во главе армии. После короткого расследования Фермер утверждает, что русские отступили только по военным соображениям: не хватало оружия и боеприпасов, солдаты давно не получали жалованье и помирали от голода, так как обозы не поспевали за быстрым продвижением войск. Эти разумные доводы не подействовали на Елизавету. Она считает, что Апраксин просто действовал по настоянию какого-то высокопоставленного лица. Естественно, подозрения падают на Екатерину. С тех пор как эта непоседа вздумала заниматься политикой, весь «молодой двор» перевернут вверх дном. Нужно как следует пройтись метлой по нему.

К сожалению, в тот момент ничего предпринять против великой княгини нельзя: она опять беременна. Ее беременность – дело государственное. Ее спасает большой живот. А тем временем по салонам не перестают судачить. У всех на устах имя подлинного отца: Станислав Понятовский. Великий князь, хотя и придерживается широких взглядов в вопросах своей супружеской чести, при свидетелях заявляет: «Бог знает, почему моя жена опять забеременела! Я совсем не уверен, от меня ли этот ребенок и должен ли я его принимать на свой счет!»[41] Эти оскорбительные слова тотчас доходят до Екатерины, и ее беспокоит такая скрытая угроза отказа от отцовства. Чтобы предупредить события, она говорит Льву Нарышкину: «Потребуйте от него (от Петра), пусть поклянется, что он не спал со своей женой, и скажите ему, что, если он принесет такую клятву, вы тотчас сообщите об этом Александру Шувалову, великому инквизитору империи».[42] Прижатый к стене, Петр отказывается поклясться. Успел ли он, между двумя визитами к Елизавете Воронцовой, осчастливить постель Екатерины своим присутствием, или, что более вероятно, он не захотел поднимать скандал из-за столь незначительного события? «Идите к черту и больше об этом не говорите!» – сказал он Льву Нарышкину.



Поделиться книгой:

На главную
Назад