– Когда все это закончится, мы разведемся, – добавила она сухим спокойным тоном, так, если бы речь шла о чем-то обыденном. О завтраке или о походе на работу… Робин сглотнул. Внутри образовалась липкая, кишащая змеями яма, в которую с размаху плюхнулись Ютины слова. Он только сейчас понял, насколько был не готов к ее решению. Она права – он, как ребенок. Ребенок, которому только что сказали, что рождественская поездка в Диснейленд отменяется…
– Если ты хочешь, – бросил он, пытаясь казаться равнодушным. Ему даже не пришлось натягивать улыбку. Она сама выползла на лицо и притаилась на губах ядовитой змеей. – Все что хочешь, детка. Значит, ты хочешь, чтоб я поработал вместо тебя в твоем цветнике?
– В моем агентстве, – поправила Юта. – Надеюсь, это ненадолго. Через месяц у меня показ, а мне совсем не хочется, чтобы ты завалил это мероприятие.
– Неужели… – Робин скроил обиженную мину. – А у меня на носу крупный заказ. И мне не хочется, чтобы ты его прощелкала.
– Прощелкала? – Юта криво усмехнулась. – Что за словечки… Впрочем… Думаю, у нас есть все основания помочь друг другу.
– Конечно, детка, – механически согласился Робин.
Он никак не мог взять в толк, откуда в его глазах появились осколки льда, а на губах – улыбка холодной деловой стервы…
Из-за густых серых туч выглянул хрупкий лучик солнца. В другой день Пит улыбнулся бы такому проявлению небесной щедрости, но не сегодня. Сегодня было настолько паршиво, что внезапно начавшаяся осень казалась дополнением ко всем неприятностям.
Он пришел в школу раньше времени и, не обращая внимания на удивленный взгляд уборщицы, вошел в пустой класс. Какое-то нелепое чувство подсказывало ему, что Дженнифер должна увидеть его первым, и он высунулся в распахнутое навстречу осени окно. Пит ждал ее терпеливо, усердно, не сводя взгляда с каменной дорожки, которую какой-то умник выложил розовыми и голубыми плитами.
Дженнифер появилась только через полчаса, неся на плече женственный рюкзачок фисташкового цвета, в тон ее плиссированной юбке.
Сердце Пита забилось в предвкушении скорой встречи. Как она посмотрит на него? Как заговорит с ним? Что ему скажет? Уверенность в том, что заклинание подействует, придавала ему смелости. Именно поэтому он смог посмотреть в глаза Дженнифер без обычного стеснения, за которое одноклассники прозвали его Мышонком.
– Привет, Дженни! – крикнул он ей, чувствуя, как голос обрывается от волнения.
– Хай, Мышонок, – бросила она, даже не глянув в его сторону. Все ее внимание занимала Элен, у которой в ушах звенели новые сережки – предмет обсуждения подружек.
Сердце Пита, все это время висевшее на тонкой ниточке ожидания, упало. Сорвалось с ниточки и распласталось где-то в легких, как игрушка-лизун. Неужели «хай, Мышонок» – это все, что она может ему сказать? Неужели его неуклюжая попытка заполучить ее любовь потерпела фиаско?
Пит сел за парту и принялся тупо разглядывать надписи.
Пит путался в догадках до самого конца занятий. Учитель географии чуть было не оставил его после уроков, по его словам, «за пассивность и невнимание». Когда прогремел последний звонок, стало ясно, что сердце Дженнифер Китс не подвластно чарам волшебной книги. Душа Пита опустела, из нее словно вычерпали все, без остатка. Место ожидания, волнения и надежд заняла пустота. Холодная, мерзкая пустота, которую Питу нечем было заполнить…
А Дженнифер, ни о чем не подозревавшая Дженнифер, хихикала с Элен, обсуждая очередную попытку Лиланда пригласить ее на свидание.
Руперт, заметив состояние друга, предпринял неловкую попытку утешить его:
– Не вешай нос, приятель. По крайней мере, ни Лиланд, ни Пэйн не проявляли к нам особого интереса.
Пит хмыкнул, хоть ему было совсем не до смеха.
– Да уж. Похоже, мы стали невидимками.
– Надеюсь, навсегда, – улыбнулся Руперт и хлопнул друга по плечу. – Может, сходим в парк, съедим по ход-догу, прокатимся на «крэйзи дэнс»? Короче, отметим как-нибудь начало осени?
Пит покачал головой. Несмотря на то, что хот-доги были его любимой пищей, а «крэйзидэнс» – самым приятным развлечением, ему не хотелось ни того, ни другого.
– Иди один, Руп. Что-то мне сегодня не очень весело.
Руперт еще раз хлопнул Питера по плечу. Он догадывался, что причина кислого лица друга крылась в златокудрой Дженнифер Китс, но из природной деликатности не подал вида, что знает тайну Пита.
– Что ж, как хочешь, Пит. Мое дело предложить… До завтра в школе.
– До завтра в школе, – мрачно отозвался Питер.
Друзья хлопнули друг друга рюкзаками – церемония приветствия и прощания, – и Руперт своей обычной, чуть шатающейся походкой двинулся в ту сторону, где за густо позолоченными осенью верхушками деревьев мелькали пестрые сооружения аттракционов.
Пит вздохнул. Ему захотелось окликнуть Руперта, пойти с ним и забыться в судорожной тряске «крэйзи дэнс». Но вместо этого он сел на ступеньки, сунув подбородок в выемку, образовавшуюся между коленями и рюкзаком. Частенько, когда его накрывали неприятности, он сидел так, угрюмо и согбенно, чувствуя себя закрытым, отрешенным от негостеприимной реальности.
Резкий толчок в спину заставил его покачнуться. Пит едва не клюнул носом в ступеньки. Ему с трудом удалось сохранить равновесие. Опять этот Лиланд со своим шакалом Пэйном! Пит обернулся, заранее сжав кулаки.
Но ни Лиланда, ни Пэйна позади не оказалось. На ступеньках, впившись в него странным взглядом, стояла Колючка – «землетрясение школьного масштаба», как называл эту девчонку Руперт.
Колючка была особенной, непохожей ни на одну девчонку в их классе, что не мешало Питу испытывать к ней неприязнь. Она была очень своенравной, дикой, резкой, всегда держалась независимо и гордо, за что девчонки ненавидели ее и побаивались, а мальчишки бросали вслед оскорбления. Все, кроме Пита и Руперта. Они не любили Колючку, но уважали ее за то, что она не примыкала ни к одному из «кланов» их класса. Впрочем, Колючке было наплевать на оскорбления. Она полностью оправдывала свое прозвище и сама могла отбрить любого, кто пытался ее уколоть. Хотя зачастую обидчикам хватало ее взгляда – темных, насмешливых глаз удивительного ежевичного цвета, в глубине которых светилась какая-то таинственная, пугающая сила.
Колючка дралась, как настоящий мальчишка, но прибегала к силе всего лишь два раза. Первый, когда кто-то осмелился нацепить ей на спину бумажку с надписью «пни меня», а второй, когда один из мальчишек подставил ей подножку. Она нередко отпускала шуточки насчет стеснительности Питера и неуклюжести Руперта, но никогда не присоединялась к глумящимся над ними Лиланду и Пэйну. К этой паре она испытывала такую же ненависть и презрение, как Пит и Руперт. Однако этот факт нисколько не сближал друзей со странной девчонкой.
Однажды она попыталась взорвать школу – причину, по которой Колючка совершила этот безумный поступок, знал лишь школьный психолог, – и директор Уормс чуть было не выставил ее за порог учебного заведения. Однако конфликт был улажен какой-то загадочной родственницей Триш Ланди – так звали Колючку – и Уормс пошел на попятный. Такое поведение строгого и принципиального директора поставило всех в тупик. Обычно мистер Уормс не отличался подобной мягкостью.
То, что Колючка стояла за его спиной и тиранила его своим ежевичным взглядом, окончательно сбило Пита с толку. Чего она хочет от него? Почему так пялится?
– В чем дело? – поинтересовался он довольно резко, стараясь не прятать глаз от пронзительного взгляда Колючки. – Чего ты толкаешься?
– Расслабься, Мышонок. – Она спустилась на несколько ступенек и села рядом с Питом. Его взгляд уткнулся в ее сапожки, сшитые из фиолетовой замши – Колючка всегда носила что-то фиолетовое или черное. – Я тебя не трону.
– Не очень-то я и боюсь, – недовольно пробурчал Пит. Еще не хватало бояться девчонки, даже такой, как Колючка.
– Ну да, – усмехнулась Колючка, растянув тонкие губы в улыбке, такой же колючей, как и она сама. – Не боишься. А кислый такой, потому что влюбился в сладенькую Дженни.
Лицо Пита вытянулось и тут же пошло алыми, как бочок манго, пятнами. Колючка залилась звонким смехом и хлопнула себя по колену. Этот звук заставил Пита прийти в себя и наконец-то возразить чрезмерно догадливой Колючке.
– С чего ты взяла?! Что за ерунда?! – делано возмутился он.
Но за его возмущением Колючка тут же разглядела фарфоровое личико Дженнифер Китс.
– Если злишься, значит, точно влюбился! – констатировала она, все еще смеясь. – Мышонок и сладенькая Дженни… Вот потеха!
– Слушай, чего ты ко мне пристала! – окончательно взбесился Питер. – Не можешь жить спокойно, пока не выпустишь когти?!
Колючка внезапно посерьезнела.
– Да ладно. Я не собираюсь шутить. Просто… Просто весь день ты был такой кислый, что мне… мне показалось, у тебя неприятности…
– И ты решила мне их добавить?
– Не выпускай иголки. Это моя привилегия.
Пит посмотрел на Колючку. Сейчас глаза ежевичного цвета не казались такими темными и жуткими. Освещенные куцыми лучами солнца и ее улыбкой, они посветлели. Пит улыбнулся в ответ.
– Прости, но я сегодня не готов откровенничать. Хотя… спасибо за заботу.
– Не за что. – Колючка встала и тряхнула блестящими, как гематит, кудрями, которые немедленно рассыпались по черной кожаной куртке. – Если что – обращайся. Я не такая страшная, какой кажусь, Мышонок.
Пит помахал ей рукой, все еще удивляясь тому, что Колючка к нему подошла. Неужели он и вправду весь этот день выглядел таким грустным? Удивительно… Один сюрприз за весь день, и даже нельзя сказать, приятный он или нет. Чего можно ждать от этой Колючки? Что она задумала?
Питер тряхнул головой, устыдившись своей трусости. Колючка, конечно, странная и игольчатая, но даже у нее могут быть обычные человеческие чувства. Он посмотрел вслед этой худенькой девчонке в черной курточке и фиолетовых сапожках. Хорошо бы, она не выболтала его секрет. Хотя, насколько он знает Колючку, она не из болтливых…
Глава 4
День наоборот
Робин Макаути второй раз в жизни учился ходить. И первый – ходить на каблуках. В тумбочке его жены обнаружилось пар тридцать элегантных туфель. Но все они были лиловыми. И все – на высокой шпильке. Выбор одежды тоже оставлял желать лучшего: ворох деловых костюмов серого, сиреневого, сливового, фиолетового и, конечно же, лилового цвета. Безупречные юбки чуть ниже колена, и ни одной пары джинсов, в крайнем случае, брюк. Складывалось ощущение, что Юта клонировала костюмы, а потом раскрашивала их в разные оттенки одного цвета.
Выхода у Робина не было. Раз уж Юта ушла на работу в его синей рубашке и красном галстуке, расшитом желтыми медвежатами, придется ему смириться и надеть ее скучную униформу.
Управлять машиной чужими ногами и руками было куда более сложным испытанием, чем выбор одежды. Извергая поток ругательств, Робин изо всех сил пытался давить на педаль своей хрупкой ножкой танцовщицы. Но больше всего досаждали каблуки, которые были совершенно не приспособлены для нажатия на педали. Робин пытался представить, как водит Юта, но его воображение не позволило ему нарисовать это красочное действо.
Отчаявшись, он стащил с себя туфли и надел их только перед выходом из машины. Опустив взгляд на свою новую ногу, он разглядел бледный кусок кожи, просвечивавший из-под чулка. Колготки были безнадежно испорчены. Тонкие капроновые нити ехидно поблескивали искорками лайкры.
– Дьявол! – выругался Робин и вышел из машины, изо всех сил хлопнув дверью.
– Ты сегодня не в духе? – раздался за его спиной мягкий и вкрадчивый голос, который не понравился Робину с первых же ноток.
Робин обернулся. Перед ним стоял стройный подтянутый мужчина с короткими жесткими усиками, которые придавали его лицу выражение надменности и одновременно лисьей смекалки. Мужчина был его ровесником, но выглядел гораздо более подтянутым, чем Робин. Он явно следил за фигурой и одевался так же, как Юта: строго и скучно.
Это еще кто? – недовольно подумал Робин. Донжуан в местном цветнике?
– Не в духе, не в ухе, – огрызнулся он.
Мужчина с усиками растерялся. Похоже, Юта общалась с ним на иной, более теплой, интимной волне. От этой догадки Робина передернуло. Он никогда не задумывался о том, какую жизнь его жена, Юстиния Макаути, ведет вне дома.
– Да что с тобой? – поинтересовался усатый незнакомец. – Ты даже причесана… необычно…
Причесана? Черт! Робин закусил губу. Он совсем позабыл о том, что Юта просила его выпрямить упругие кудри и собрать волосы в хвост. Она даже оставила на столе этот дурацкий желтый тюбик – гель для выпрямления волос. Робин не понял, зачем ей это нужно, а если он не видел в вещи смысла, то быстро забывал о ней.
Ему нужно было что-то ответить Усатому, как-то оправдать свою забывчивость… Этот тип явно ждал объяснений, устремив на Робина свои холодные серые глазищи.
– Ах, да, – взмахнул рукой Робин, пытаясь представить, как в этот момент повела бы себя его жена. – Это моя новая прическа. Тебе нравится?
– Вполне. Только с ней у тебя какой-то… легкомысленный вид.
– По-твоему, я должен… должна выглядеть как чопорная английская старушка? – хмыкнул Робин, чем снова вызвал удивление Усатого.
– Нет, что ты… И все же, похоже, ты не в духе. Пойдем, я сделаю тебе кофе, а ты расскажешь, что на этот раз учудил твой инфантильный супруг…
Усатый взял оторопевшего Робина под руку и потащил его вверх по серым шершавым ступенькам. Робин чувствовал, как в его душе нарастает волна праведного гнева. В чем он провинился, что сделал такого?! Жена обсуждает его с каким-то усатым хлыщом, который теперь тащит его под руку и обещает напоить кофе! Что за черт?! Он определенно не был готов к такому повороту событий.
Усатый втащил Робина в холл, который показался ему огромным и ужасно неуютным. Закабаленные туфлями ноги Робина разъезжались на скользкой, как лед, поверхности плит. Сверкающие белизной полы превосходно отражали яркий свет, источаемый хрустальными люстрами. На мгновение от хлынувшего в глаза света Робину показалось, что он ослеп. Слепота прошла через несколько секунд, когда Усатый подвел его к лифту. Одна мысль о том, что это стальное жерло вот-вот проглотит его с потрохами, вызвала у Робина приступ удушья.
– Я, пожалуй, по лестнице… – заявил Робин, пытаясь избавиться от назойливой руки, все еще комкавшей его локоть. – Что-то мне нехорошо. Боюсь, голова закружится…
– Да что с тобой? – удивился Усатый. – Ты на себя не похожа… Если у тебя кружится голова, лучше поехать на лифте. С него ты, по крайней мере, не упадешь…
Не
Чтобы хоть чем-то отвлечься от жутких мыслей, Робин уставился на свое отражение, трепещущее в стальном оскале дверей. Маленькая скукожившаяся фигурка не вписывалась в строгий бронежилет бизнесвумен. И вообще он не был похож на Юту. Ни капельки. Она – такая решительная и сильная, а он в ее теле чувствовал себя затравленным раком-отшельником, подобравшим чужую раковину.
Испытание близилось. Лифт, вкрадчиво шурша, опустился на первый этаж и распахнул свой капкан перед глазами опустошенного страхом Робина. Он застыл, не смея двинуться с места. И только стальная хватка Усатого заставила его двинуться в сторону капкана.
– Давай же, Юта. Ей-богу, ты не в себе… – донесся до Робина шорох чужого голоса.
Плотно зажмурившись, он отдался объятиям страха. Двери стального капкана захлопнулись за его спиной.
– Сходи к доктору, Юта. По-моему, ты переутомилась.
– Разумеется, – сквозь зубы процедил Робин. – Переутомилась и в лифте спустилась…
– Скорее поднялась, – хмыкнул Усатый. – С каких пор ты занялась рифмоплетством?
– Не поверишь. С сегодняшнего утра. Жизнь показалась мне такой херовой прозой, что я решил… решила немного облагородить ее поэзией.
Робин не мог отказать себе в удовольствии открыть глаза и полюбоваться лицом Усатого. И без того вытянутое, оно сузилось еще больше, так что уголки губ опустились, как на масках в древнегреческом театре. Робин не сомневался: Юта никогда не позволяла себе таких вещей…
Благополучно выбравшись из лифта, Робин вздохнул с облегчением и смог наконец оглядеться по сторонам. Он оказался прав: Юта действительно работала в цветнике. Вокруг то и дело сновали очаровательные фифочки, одетые в полупрозрачные, слишком уж контрастировавшие с промозглой осенней тоской блузки.
Вот это да! Пожалуй, зря он не заезжал в агентство Юты. Сколько хорошеньких девушек, и все в одном месте – модельном агентстве «Бархатный взгляд». И точно, – взгляды у них, словно бархатные, так и ласкают нежными прикосновениями…
– Юта… – вторгся в этот чудесный мир голос усатого типа. – Чего ты на них уставилась? Пойдем к тебе. Кара сделает нам кофе. Может, он приведет тебя в чувство. Кстати, у тебя порвались колготки… Отправь кого-нибудь за новыми…
– Угу, – разочарованно согласился Робин. Хорошенькие фифочки здоровались с ним, как с «миссис Макаути», и смотрели с такой тревогой в глазах, словно каждой из них Робин собрался делать выговор. Ну конечно, спохватился он, наверняка Юта на работе такая же холодная и неприступная, как дома, и расставляет этих стройных козочек, как фигурки на шахматной доске.
Он вздохнул и поплелся по коридору, поддерживаемый ненасытной рукой Усатого. Кстати, я даже не знаю, как зовут этого типа, сообразил Робин. Надо бы выяснить это так, чтобы он не заметил…
Кара оказалась классической голубоглазой блондинкой с потрясающей улыбкой, которую Робин тотчас же сравнил со спелым гранатом, разделенным на две половинки. До параметров Мерелин Монро ей не хватало более пышного бюста. Впрочем, ее собственная грудь была не хуже – налитая, как крепкое сочное яблоко. Робину пришлось закусить губу, когда эта девушка склонилась над ним, чтобы поставить на стол поднос с чашками. Из-под тонкой блузки бледно-оливкового цвета выглядывал ажурный край белоснежного бюстгальтера.
– Спасибо, Кара, – хрипло поблагодарил ее Робин. – Ты очаровательна. Кстати… – Он хотел было поинтересоваться, что чудесная Кара делает вечером, но тут же поймал на себе два удивленных взгляда: усатого и самой Кары, которая ужасно растерялась, услышав такой комплимент. – Кстати… Не напомнишь ли ты мне график на сегодняшний день? Я… такая рассеянная, что все вылетело из головы. Ночь была не очень, – объяснил Робин, предположив, что Кара – секретарша его жены.
Но выстрел не попал в яблочко. Миндалевидные глаза Кары расширились, и Робин догадался, что сморозил глупость.
– Думаю, мистер Маккормак сделает это лучше меня, – смущенно улыбнулась она и перевела взгляд на Усатого. – Он прекрасно осведомлен о вашем расписании.
– Ну да, – согласился Робин, проклиная себя за столь неуспешное начало рабочего дня. – Конечно. Я же говорю – ночь была не очень. Но все равно, спасибо, детка.
– Детка? – поинтересовался Маккормак, когда красавица Кара скрылась за дверью. – С каких пор ты стала так выражаться? И потом, как ты могла забыть, что никто не составляет твой график лучше меня…