Но у Дженис были другие планы. И Пармайндер, Энди и я, обычно составлявшие Дженис компанию в ее приключениях, решили, по нашему обыкновению, участвовать в ее замысле. (Нравится ли вам, как я использую выражение «по обыкновению», доктор Сэм?) А еще два члена отряда, Мей и Бартоломео, присоединились к нашей группе, не зная о нашем тайном замысле.
Для маскировки мы решили сделать вид, что играем в шпионов, и оказалось, что эта игра мне дается очень хорошо. Здесь важно уметь не просто летать, но чувствовать пространственные отношения, а тому, кто хочет заниматься изобразительным искусством, следует хорошо в этом разбираться. Я больше времени, чем остальные, провела наверху, над капсулами одного или более игроков.
Хотя, возможно, остальные не сосредоточились на игре. Ведь мы не только выполняли замысловатые спиралеобразные маневры, поскольку нашим прикрытием была игра в шпионов; нет, нам приходилось еще и внимательнейшим образом следить за тем, как дуют ветры на разной высоте, — для этого у нас были лазеры, просвечивающие облака насквозь, кроме того, нам постоянно передавали метеорологические данные с поверхности планеты, — и мы использовали как маневры, так и подходящие ветра, чтобы постепенно отклониться от предписанной посадочной площадки и направиться в сторону выбранной нами цели.
Я все время ждала сообщений от Фрица о том, что он хочет присоединиться к нашей игре. Но он не написал. Я решила, что он без нас нашел чем себя развлечь.
Все то время, пока мы выписывали фигуры высшего пилотажа, Дженис посылала нам сообщения с корректировками курса и высоты, и благодаря ее навигационным рекомендациям мы оказались на краю участка с пониженным давлением, откуда нас понесло в сторону цели со скоростью около двухсот километров в час. И вот тогда Мей развернула свою капсулу и начала спускаться в сторону посадочной площадки.
— Мне только что прислали предупреждение о том, что мы находимся на самом краю зоны перелета, — сообщила она.
— Поняла, — ответила я.
— Да-да, — сказала Дженис. — Мы знаем.
Мей устремилась вниз и в сторону, за ней последовал Бартоломео. Остальные продолжили подниматься с потоком бешеного ветра. Теперь мы уже не притворялись, что играем в шпионов, а старались улететь подальше.
Наземное управление с посадочной площадки связалось с нами позже, чем мы ожидали.
— Капсулы шесть, двадцать один, тридцать, — произнесла диспетчер наземного управления. У нее был такой ровный, спокойный голос, которым обычно обращаются к детишкам, чтобы уговорить их кушать не конфеты, а шпинат. — Вы вышли за пределы безопасного расстояния от посадочной площадки. Немедленно разворачивайтесь и следуйте на посадочный маяк.
Я ждала, что ответит Дженис.
— С участка, на котором мы находимся, нам проще добраться до Томаско, — ответила она. — Мы просто направимся к леднику и там встретим всех остальных.
— Программой полета предусмотрена посадка на озере Саутвуд, — ответил голос. — Просим вас немедленно настроиться на посадочный маяк, и включите свои автопилоты.
Дженис ответила громко и нетерпеливо:
— Посмотрите программу полета, которую я вам высылаю! Так будет проще и быстрее добраться к Томаско! Ветер несет нас в ту сторону со скоростью сто восемьдесят километров в час!
Две-три минуты ответа не было. Потом голос раздался снова, и теперь он звучал недовольно:
— Получено разрешение на изменение программы полета.
Я с облегчением расслабилась внутри своего скафандра, ведь мне не пришлось переживать нравственный кризис. Мы все поклялись, что будем следовать программе полета, составленной Дженис, независимо от того, получим ли разрешение наземного управления, но это еще не означало, что мы обязательно так поступили бы. Дженис, конечно же, действовала бы так, как решила, а вот я вполне могла бы и передумать. Если бы рядом был Фриц, у меня был бы повод направиться на указанную нам посадочную площадку вместе с ним, — мы не хотели брать его с собой, поскольку он мог не справиться с посадкой, которая проводилась на участке, не являвшемся абсолютно плоским.
Мне приятно думать, что я все равно последовала бы за Дженис. Ведь раньше я всегда делала именно так.
И, честно говоря, этим все и кончилось. Если бы это был один из тех видеофильмов, одобренных взрослыми, на которых мы были воспитаны, то что-нибудь произошло бы совершенно не так, как мы рассчитывали, и случилась бы ужасная авария. Пармайндер погибла бы, а мы с Энди провалились бы в расселину или были бы завалены тоннами метанового льда, а Дженис пришлось бы приложить невероятные, героические усилия, чтобы спасти нас. В конце Дженис усвоила бы Важный Жизненный Урок о том, что лучше следовать Руководству Мудрых и Опытных Старших, а не выкидывать дикие фокусы и проявлять непослушание.
По сравнению с этим реальные события оказались довольно бледными. Атмосферный фронт нес нас почти до самого ледника, а потом мы нырнули вниз, где погода была поспокойнее. Мы по спирали спустились и совершили мягкую посадку на чистом снегу, на вершине ледника Томаско. Аэродинамические поверхности аккуратно сложились, атмосферное давление внутри капсул сравнялось с давлением на поверхности спутника, открылись люки, и мы, в скафандрах, вышли на Титан.
Меня охватила радость. Никогда прежде моя нога — настоящая нога — не ступала на настоящей планете, и, пробираясь по снегу, испытывая обжигающую радость, я ликовала от ощущения всех тех маленьких деталей, которые меня окружали.
Хруст замерзшего метана под моими ботинками. Ветер, поднимавший вверх длинные полосы снега, которые с тихим шипением ударялись о мое переднее стекло. Обогреватели скафандра, которые работали неравномерно, так что некоторые части моего тела оставались прохладными, а некоторым становилось жарко.
Все это воспринималось не так непосредственно, как в симуляциях, но и такой точности деталей я тоже не припоминала. Даже тот полиамидный запах, которым тянуло от теплоизоляционного слоя наших скафандров, был резче, чем обобщенный запах скафандров, привычный нам по симуляциям.
Все это было настоящим, и это было чудесно, и хотя мое тело выдали мне на время, я все равно получала такое удовольствие, как еще никогда в жизни.
На своих шести ногах я понеслась к Дженис и бросилась на нее, охваченная радостью и теплыми чувствами к ней. (Не так-то просто обниматься, когда на тебе скафандр.) Потом подбежала Пармайндер и налетела на нее с другой стороны.
— Наконец-то мы выбрались из Платоновой пещеры! — сказала она; Пармайндер всегда выражается такими неясными намеками. (Потом я нашла, к чему это относится, и поняла, что она точно выразила суть ситуации.)
Те, кто должен был выдать нам спортивное снаряжение на вершине ледника, так рано нас не ждали, поэтому в нашем распоряжении оказалось достаточно времени, чтобы поиграть в снежки.
Мне кажется, что играть в снежки не так весело, когда все тело закрывает гермокостюм, но ведь каждый из нас по-настоящему играл вснежки впервые, и поэтому мы все равно получили огромное удовольствие.
Мы уже надевали лыжи, а шаттл, на котором находились остальные члены нашего отряда и их капсулы, еще только подлетал. Мы видели, как они смотрят на нас в желтые иллюминаторы шаттла, и лишь помахали им руками и устремились вниз с ледника. Нас сопровождал взрослый, решивший присоединиться к нам на случай, если мы попытаемся выкинуть еще что-нибудь, не входящее в сборник предписаний.
Катание на лыжах — не особенно опасный вид спорта, если у тебя шесть ног, а туловище подвешено над самой землей. Лыжи здесь короткие, едва длиннее коньков, поэтому они не зацепляются одна за другую; упасть очень трудно — самое худшее, тебя может закружить, и остановить это вращение удастся не сразу. К тому же мы тренировались на имитационных моделях, и ничего плохого с нами не случалось.
Интереснее всего было прыгать с трамплинов, высеченных в леднике через равные промежутки. Благодаря пониженной гравитации на Титане можно, подпрыгнув, взлететь очень высоко и долго оставаться в воздухе. Из-за того, что атмосфера на Титане плотная, ты, расставив конечности в стороны, зацепляешься за этот густой воздух и почти паришь, особенно если ветер дует в нужную сторону и тебя поднимает восходящий поток. Это было так непривычно и волнительно — зависнуть в воздухе, слышать свист ветра вокруг суставных сочленений твоего скафандра, лететь навстречу блестящему оранжевому снегу, а в ушах эхом раздавались твои собственные радостные вопли.
«Я большой сторонник публичных развлечений, поскольку они ограждают людей от порока».
Ну, пожалуй, и так. Посмотрим.
Самым лучшим в катании на лыжах было то, что я не настолько увлеклась, чтобы забыть о необходимости наблюдать. Я думала о том, как можно передать матовый оранжевый цвет ледника, бешеные каракули, оставленные в снегу тремя парами лыж, бесконтрольно выписывающими круги под нависшим над поверхностью телом, небольшие хрустящие волны на поверхности, вылепленные непрерывно дующим ветром.
Ни ледник, ни озеро не остается постоянно в твердом состоянии. Иногда на Титане формируется теплый фронт, от которого тает верхний слой ледника, и жидкий метан стекает с горы и образует озеро. Когда это случается, горнолыжный курорт разваливается и расползается на своих колеях. Но рано или поздно все снова замерзает, и курорт восстанавливается.
По широкому, остекленевшему оранжевому спуску мы скатились прямо на озеро, откуда были видны далекие огоньки курорта. На лыжах мы въехали в большой шарообразный ангар, сделанный из какой-то прочной ткани и надутый; там персонал снял с нас гермокостюмы и выдал маленькие войлочные бахилы. Я отлично провела время, но прошло несколько часов, и я чувствовала усталость. Сейчас банкет в честь Дня инкарнации был как раз кстати.
Болтая и смеясь, мы группками расположились вокруг столов с угощением и стали пробовать множество таких продуктов, с которыми мне еще не приходилось иметь дела в симуляциях. (В симуляциях нам приходится есть, чтобы привыкнуть к мысли об этом, и не уморить себя нечаянно голодом после инкарнации, а заодно — чтобы мы научились правилам поведения за столом, но вкус продуктов бывает обычно несколько однообразным.)
— Классная штука! — сказала Дженис, жуя какое-то выращенное в специальных резервуарах хрустящее блюдо; я уже успела его попробовать и нашла ужасным. Она протянула тарелку остальным. — Попробуйте! Вам понравится!
Я отказалась.
— Что ж, — сказала Дженис, — если тебя пугает новое… Вот так обращается с тобой Дженис — настаивает, чтобы все окружающие приобщились к ее жизненному опыту, и злится, если ты не находишь ее жизнь такой великолепной, как считает она сама.
Почти в этот момент Энди и Пармайндер начали давиться тем блюдом, которое Дженис уговорила их отпробовать, и она снова засмеялась.
Остальные члены отряда подтянулись примерно через час, и начался настоящий пир. Я посмотрела на собравшихся за длинным столом: сорок с лишним членов Отряда Славной Судьбы, все многоногие, покрытые шерстью, с маленькими головами, толпились вокруг стола и впихивали в себя первые в своей жизни настоящие пищевые продукты. В старые времена такое сочли бы сценой из фильма ужасов. А теперь это лишь один из срезов жизни постчеловечества: потомки землян, устроившие праздник на обледеневшей скале вдали от дома.
Но, поскольку все, кроме Фахда, были в выданных им на время телах, я не могла отличить их друг от друга. Чтобы понять, с кем я разговариваю, мне приходилось отправлять запрос на их встроенные модули связи.
Фахд сидел на почетном месте во главе стола. Шерсть на его лохматом теле была пепельного цвета, а линия волос на лбу выступала вперед треугольником, отчего его голова приобретала некоторую геометричность.
Фахд мне нравился. Именно с ним я занималась сексом в тот раз, когда Дженис уговорила меня украсть у Дейна, для которого я пишу программы, симуляцию, изображающую секс. (Мне следует отметить, доктор Сэм, что наши тела в симуляциях снабжены всеми полагающимися органами, но взрослые устроили все так, чтобы мы никак не смогли воспользоваться этим в сексуальных целях.)
Мне кажется, что в симуляции что-то было устроено неудачно. Мы с Фахдом не ощутили ни восторга, ни экстаза от того, что мы делали; все было только… как-то странно. Через некоторое время мы прекратили наше занятие и нашли себе другие дела.
Дженис, конечно же, настойчиво уверяла, что замечательно провела время. Она была для нас лидером, и все, что она делала, не могло не быть совершенно великолепным. Например, та кошмарная закуска, выращенная в резервуаре, которую она попробовала, была не просто самой замечательной едой, которую ей доводилось отведать, но и вообще лучшей едой, и все мы должны были приобщиться к этому блюду вместе с ней.
Надеюсь, что Дженис действительно получила удовольствие от той программы, моделирующей секс, поскольку именно у нее в буфере эта программа была обнаружена, причем уже после того, как я посоветовала ей удалить это приложение. Иногда мне кажется, что она просто сама хочет, чтобы ее застукали.
За ужином те, кому разрешили родители, в честь Фахда смогли выпить две точно отмеренных дозы алкоголя; это был напиток под названием «Лед катка», местного производства. Мне показалось, что от него у меня в пищеводе вздулись волдыри.
После «Льда катка» все зашумели и повеселели. И еще больше шума и забавы прибавилось тогда, когда сотрудники курорта обнаружили, что несколько членов отряда смылись в одну из дальних комнат, чтобы, получив наконец настоящие тела, попробовать, что такое секс. И как раз в тот момент, когда я смеялась над этой ситуацией, я глянула на Дженис и увидела, что она сидит молча и совершенно неподвижно. Обычно она ведет себя более шумно и нарочито, чем все остальные, поэтому я поняла, что у нее большие неприятности. Я воспользовалась своим встроенным коммуникатором и спросила ее об этом личным сообщением. Она ответила одним словом:
«Мама…»
Я отправила ей значок, изображавший сочувствие, и задумалась о том, как матери Дженис удалось так быстро узнать о нашем маленьком приключении. Времени едва-едва хватило бы на то, чтобы отправить сигнал со скоростью света на Цереру и обратно.
Должно быть, сотрудницу наземного управления произошедшее вывело из себя. А может, она, как и мать Дженис, была из числа Неизменных Солдат движения Пяти Принципов и вовсю шпионила за всеми вокруг — во имя всеобщего блага, конечно же.
Но, каким бы ни было сообщение, полученное Дженис, она быстро пришла в себя. Почти сразу же она тихонько подошла ко мне и сказала:
— Слушай, одолжи мне свой гермокостюм, а? — Блеск в ее огромных, как блюдца, глазах заставил меня насторожиться.
— И зачем я стану это делать? — спросила я.
— Мама говорит, что я под домашним арестом. Меня не отпускают покататься со всеми остальными. Но ведь эти тела никто не может отличить одно от другого; я подумала, что, если мы с тобой поменяемся местами, я смогу ее приструнить.
— А я останусь торчать здесь одна?
— Здесь есть официанты, и некоторые из них вполне симпатичные, если тебя не смущает их волосатость. — Тут она заговорила серьезным тоном: — Настала пора проявить солидарность, Элисон. Мы не можем позволить маме и на этот раз выиграть.
— Тебе, пожалуй, стоит обратиться к кому-то другому, — подумав мгновение, ответила я.
Ее огромные глаза вспыхнули от гнева.
— Я знала, что ты это скажешь! Ты всегда боялась противостоять взрослым!
— Дженис, — вздохнула я, — ну подумай. Неужели тебе кажется, что только твоя мать получила сигнал от наземного управления? Мои родители будут очень внимательно читать все данные о произошедшем. Поэтому я считаю, что тебе следует привлекать к участию в твоем плане кого-то другого, причем не Пармайндер и не Энди.
Все ее лохматое тело выразило угрюмость. Я чуть было не засмеялась.
— Похоже, ты права, — согласилась она.
— Ты же знаешь, что по возвращении твоя мама прочтет тебе длиннющую нотацию.
— Да-да. Я уверена, что она уже сейчас пишет текст своей речи, чтобы не упустить ни единого пунктика.
— Может, тебе стоит дать мне возможность вас подслушать, — сказала я. — Постарайся не терять самообладания.
Она казалась еще более угрюмой.
— Наверно, тебе так и стоит сделать.
Мы поступаем так, потому что мы из одного отряда. В прошлом, когда начали выращивать в виртуальном пространстве первых детей, многие из них срывались сразу после инкарнации. Они сходили с ума, у них появлялось множество ненормальных пристрастий, или же они пытались покончить с собой, или у них обнаруживалась та степень аутизма, при которой контакт с окружающей действительностью возможен только через интерфейс компьютера.
Так что сейчас большинство родителей уже не воспитывают детей сами по себе. У детей обычно по-прежнему двое родителей, потому что двоим реально выплатить необходимое количество баллов за гражданскую деятельность и налогов, взимаемых за воспитание ребенка; иногда, когда баллов не хватает, набирается трое родителей или даже четверо или пятеро. Как только баллы внесены, бедняжкам мамам и папам приходится дожидаться, пока не наберется достаточное число заявителей для того, чтобы составить отряд. Затем вместе растет целая группа виртуальных детей, которыми занимаются и родители, и воспитатели. Более старшие отряды часто встречаются с младшими и также принимают участие в их образовании.
Основная цель системы отрядов состоит в том, чтобы мы присматривали друг за другом. Никому не дают уйти в свой собственный мирок. Заметив, что кто-то впадает в крайности, мы совместными усилиями стараемся вернуть его в нормальное состояние.
Наши родители создали тот маленький ад, в котором мы обитаем. А наша задача — помочь друг другу в нем выжить.
«Того, кто привык к злоключениям, не так легко повергнуть в уныние».
Это, конечно же, верно и в отношении Дженис, хотя при всей солидарности нашего отряда ей так и не удалось никого уговорить с собой поменяться. Мне было ее жаль, но не слишком, ведь она уже успела одержать свою победу; а как только я надела скафандр и встала на лед, все ее проблемы тут же вылетели у меня из головы.
Кататься на коньках, как мне кажется, не так весело, как на лыжах, но мы все же здорово позабавились. Если встать в цепочку и толкать друг друга, то крайний благодаря низкой гравитации может укатиться по гладкому метановому льду на пару километров.
А потом наступило время вернуться в курортный поселок. Мы все приняли душ, а сотрудники курорта в это время почистили и привели в порядок наши костюмы, которые мы надели снова, чтобы следующая партия туристов получила арендованные тела в полном снаряжении, готовыми для спортивных развлечений.
Мы открыли шлемы, чтобы на головы нам поместили сканеры. Квантовые сверхпроводящие устройства прошлись по клеткам наших мозгов и собрали все, что там обнаружили, а затем наши мозги — нашу сущность — загрузили в буфер и выслали с помощью коммуникационного лазера обратно на Цереру в симуляцию, в которой все мы обитали.
По сравнению с реальностью Титана симуляция показалась несовершенной. Но у меня не было времени разобраться, в какой степени проявляются эти отличия, поскольку мне нужно было спасать Дженис от тех проблем, которые она нашла на свою задницу.
Так мы и живем. Такова система отрядов. Один за всех, и все за одного.
Кроме того, Дженис почти всю мою жизнь была моей лучшей подругой.
Анна-Ли, мать Дженис, конечно же, поджидала ее, сидя в маленькой гостиной перед спальней Дженис. (Упоминала ли я, что мы спим, доктор Сэм? Спим мы не так много, как те, кто уже воплотился, а лишь несколько часов, но наши родители хотят, чтобы мы к моменту инкарнации привыкли к мысли о том, что надо спать, когда устаешь, чтобы мы не вырубались от переутомления как раз в тот момент, когда будем заниматься каким-нибудь опасным или важным делом.)
(Единственное отличие наших снов от ваших состоит в том, что мы не видим сновидений. Собственно, какое это имеет значение, если мы все равно не можем вырваться из мира, существующего в мечтах наших родителей.)
И только я оказалась в моем смоделированном теле, в моей спальне, находящейся в симуляции, как раздался вопль Дженис, обращающейся ко мне по личному каналу:
— Здесь мама! Ты нужна мне прямо сейчас!
И вот я щелкаю несколькими переключателями в мозгу, оказываюсь прямо в голове Дженис и получаю тот же сенсорный материал, что и она. Я смотрю на нее и говорю:
— Послушай, нельзя тебе разговаривать с Анной-Ли в таком виде.
Дженис находится в своей обычной аватаре, которая напоминает картинку мелками, нарисованную умалишенным. Тельце из черточек, огромные желтые ботинки, круглая, как пузырь, голова с вьющимися рыжими волосами, похожими на проволочки.
— Загружайся в свой кводбод! — велю я ей. — Немедленно! И вот она перезагружается, и теперь у ее аватары четыре руки — две из плеч, две из тазобедренных суставов. А волосы по-прежнему ярко-рыжие. На всех своих аватарах, как бы они ни выглядели, Дженис всегда рыжеволосая.
— Что ж, — говорю я, — теперь все нормально.
То есть нормально для Цереры. Это же астероид с совсем небольшой гравитацией, поэтому иметь ноги там действительно нет смысла. Из-за микрогравитации ноги просто тащатся за тобой, ударяются о предметы, и на них остаются синяки и царапины. А вот запасная пара рук еще никому не помешала, верно? Так что большинство живущих в среде с низкой или нулевой гравитацией используют кводбоды, намного более практичные, чем тело с двумя ногами.
И вот Дженис отталкивается левыми руками и проплывает через двери в гостиную, где ждет ее мама. Анна-Ли тоже предстает в виде кводбода, только в ее случае это не аватара, а трехмерный голографический скан ее настоящего тела. Заметно, что она в ярости: губы поджаты, глаза прищурены, лицо напряжено, обе пары рук сложены на туловище, и пальцы вцепляются в плечо противоположной руки, как будто она сдерживает себя, чтобы не впиться в Дженис и не тряхнуть ее.
— Привет, мама, — произнесла Дженис.
— Ты поставила под угрозу не только себя, — начала Анна-Ли, — но и других.
— Сначала сядь, потом отвечай, — пробормотала я изнутри Дженис на ухо. — Не торопись.
Меня слегка удивило, что Дженис меня послушалась. Она проплыла к креслу, устроилась в нем, воспользовавшись нижними конечностями, а потом заговорила.
— Никто не подвергался опасности, — рассудительно возразила она.